Текст книги "Луна - Солнце мертвых"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Не могу знать.

– Ну что ж, – вздохнул я. – Тогда пожалуй что и пообедаю.

– Идемте, ваша милость, – сказал дворецкий и уколол вдруг меня колючим взглядом из-под густых седых бровей: – Ключ от этой комнаты у меня. Если господину будет угодно…

– Нет-нет! – замахал я руками. – И вообще, здесь я оказался совершенно случайно.

Старик молча повернулся и, не произнеся больше ни слова, проводил меня в столовую.

После изысканнейшего обеда и хорошей сигары я, естественно, снова пришел в самое приятное расположение духа и даже на все не слишком приятные проблемы, которые, увы, стояли передо мной, начал смотреть уже гораздо спокойнее, сдержаннее и трезвее.

Ну в самом деле, – развалясь в огромном мягком кресле, рассуждал я, – чего тут зря ломать голову? Существуют загадочный замок, загадочная женщина, загадочный управляющий, загадочные злодеи и не менее загадочные волки, Ян и еще один бог знает кто. Но еще существую я, вполне современный, относительно умный и образованный человек, которому волею обстоятельств выпало разобраться или же сломать себе зубы на всей этой галиматье. Так что нечего попусту пороть горячку, надо просто думать, думать и думать. И я стал думать.

И думал, пока не уснул.

А когда уснул, то увидел во сне женщину, Карла, волков и еще много всякой всячины, которая переплеталась в моем одурманенном сытной трапезой мозгу самым невероятным образом. Затрудняюсь детально вспомнить, что же именно причудилось, но когда в мою лодыжку собрался вцепиться своими острыми зубами огромный бурый волк, я отчаянно заорал и, задрыгав ногами, моментально проснулся.

Еще с минуту я сидел в предательском кресле, ошалело вращая глазами, а потом, проклиная собственную неумеренность, встал и поспешил на свежий воздух.

Погода меж тем несколько переменилась. Нет-нет, день оставался таким же солнечным и ясным, однако над землей словно нависла чуть заметная глазу ажурная сверкающая мгла, преломляясь чрез которую, все люди и предметы виделись теперь как в едва различимом тумане, отчего их контуры приобретали размытость и зыбкость очертаний.

Я вышел из ворот замка, которые весь день оставались открытыми, и не спеша направился к расположенной неподалеку маленькой деревушке, соломенные и черепичные (реже) крыши которой видел из окна еще утром.

Остановившись посреди широкой пыльной и, возможно, единственной деревенской улицы, я задумался, с чего начать свои поиски.

Конечно, самый простой и верный способ – пойти по домам и выяснить, кто из жителей этой ночью покалечился или может быть даже умер. Но, с другой стороны, этот способ был не только самым простым и верным, но и самым опасным – а вдруг я угожу прямо в лапы именно к тем людям, которые вчера хотели меня убить, да у них не получилось, а тут нате пожалуйста: я заявляюсь к ним сам, беззащитный, с одним только жалким револьвером в кармане. Нет-нет, так не пойдет, надо действовать по-другому. Но как?..

И вот, покуда я стоял посреди деревенской улицы и раздумывал, что же делать, судьбе вдруг, видимо, стало угодно сжалиться некоторым образом над моими мучениями.

Хлопнула дверь одного из домов, и на некрашеном крыльце показался толстый человек, явно не принадлежавший к местному населению. На нем был обыкновенного городского покроя, только, пожалуй, несколько старомодный черный костюм и такого же цвета шляпа. В одной руке он держал трость с массивным серебряным набалдашником, а в другой – небольшой саквояж. Лет ему было около пятидесяти.

Хотите верьте, хотите нет, но я сразу понял, что это удача, – не считая себя слишком уж хитроумным и проницательным, я тем не менее просто готов был поклясться, что толстяк этот – либо доктор, либо гробовщик. И то и другое, как вы понимаете, мне подходило.

Я мгновенно напустил на себя скучающий вид и вроде бы бесцельно пошел по улице, с таким, впрочем, расчетом, чтобы поравняться с ним как раз в тот момент, когда он выйдет из калитки. Прицел оказался точен, и шляпа моя, как и всякого, надеюсь, оказавшегося бы на моем месте воспитанного человека, вежливо заплавала в воздухе.

Толстяк с саквояжем молниеносно ответил тем же, и спустя минуту, стоя посреди разбитой и украшенной многочисленными рытвинами и ухабами улицы, мы уже вели достаточно светскую беседу.

Этот господин тоже высказал поразительно проницательное предположение, что я, должно быть, прибыл из столицы. Вынужденный признать правоту его умозаключений, я, в свою очередь, сказал, что думаю о нем. На тезис о гробовщике он только рассмеялся, подтвердив зато вторую догадку. Да, он врач, живет и практикует в городке, до которого с час езды в экипаже, и иногда лечит жителей окрестных деревень.

Потом мы друг другу представились, и доктор спросил о цели моей прогулки, на что я ответил, что цели никакой, собственно, нет, просто дышу свежим воздухом и наслаждаюсь сельской тишиной, потому что только вчера осуществил наконец-то долгожданный побег от всех, так сказать, благ цивилизации на, в каком-то смысле, лоно природы.

Он засмеялся и сказал, что блага цивилизации приходят и сюда – в Волчьем замке, к примеру, есть уже электричество. Я охотно поддержал тему прогресса, и доктор предложил мне проводить его до трактира, где он оставил бричку и намеревался теперь перекусить и пропустить стаканчик-другой перед хотя и не дальней, но все же дорогой.

Ну разумеется, я согласился, и через пять минут мы уже сидели за грубым, но чистым деревянным столом в небольшом, с низким потолком, однако довольно уютном помещении. От еды я, правда, сразу же категорически отказался, сообщив, что совсем недавно едва пережил грандиозный обед, но стаканчик-другой готов приветствовать всею душой. Тогда, немедленно просияв, мой новый знакомый велел хозяину подать сразу бутылку, чтобы не гонять потом его зря.

Хозяин подал, и я немало подивился, потому как никогда раньше не предполагал, что на свете существуют бутылки столь устрашающих размеров. Однако доктор успокоил меня, сказав, что винцо здесь слабенькое, кисленькое и служит лишь для освежения и взбадривания в жаркий летний день. В общем, по его словам выходило, что осенью, зимой и весною, а также летом, но в непогоду в этой деревне никто не пьет.

Кроме нас в трактире не было ни единой живой души. Хозяин, убрав со стола посуду после того как доктор расправился с обедом, ушел на кухню, и мы предались приятной беседе. В промежутке между вторым и четвертым стаканчиками новый друг расспрашивал меня о последних столичных новостях и сплетнях, а пятым и восьмым – я его, о заслуживающих внимания местных достопримечательностях.

Доктор сказал, что главная местная достопримечательность это, конечно же, Волчий замок. Он был построен в пятнадцатом веке, видел не одно нашествие мусульман, а лет восемьдесят назад был основательно реконструирован его тогдашним владельцем. Примерно в то же время был разбит и парк, проектировал который, кажется, какой-то итальянец.

Я заметил, что парк напоминает скорее некоторые сады Франции, на что доктор резонно заявил, что не видит никаких особых причин, которые помешали бы итальянцу спланировать и заложить парк во французском стиле. И я не нашелся, чем ему возразить.

Потом я, не слишком вдаваясь в подробности, рассказал о том, что произошло вчера ночью со мной по дороге со станции. Он искренне посочувствовал, сказав, что волков здесь, к сожалению, действительно много, не случайно и замок носит такое название, однако на людей они нападают редко, тем более летом. Может быть, нам встретились подранки, которые всегда отличаются особенно злобным нравом, а может, не найдя иной добычи, эта пара решила полакомиться лошадью?

Вино в бутыли убывало с катастрофической быстротой, и, опасаясь, что новый знакомец закажет еще и вторую, я поспешил спросить, с какой целью доктор приезжал сегодня в деревню. Видимо, кто-то заболел?

Он махнул рукой:

– Ерунда! Кобыла ударила кузнеца копытом в плечо, когда он собирался ее перековать. Трещина в ключице. Я наложил шину и тугую повязку, через неделю парень опять будет размахивать молотом…

Он говорил что-то еще, а я его уже не слышал. Я сидел и молча думал: кузнец… Меня хотел убить деревенский кузнец. Но за что?..

В "бутылке" оказалось ровно двадцать четыре стаканчика – итого на каждого по двенадцать. Когда я подсаживал несколько отяжелевшего доктора в бричку, мне в голову пришла вдруг странная мысль, и я спросил:

– Скажите, а в кузнечном деле не применяется часом… чеснок?

– Чеснок?!

– Да, чеснок!

С минуту доктор смотрел на меня так, как, должно быть, он смотрит на самых трудных своих пациентов, а потом снял шляпу и почесал лысоватый затылок.

– Да нет… насколько знаю, не применяется…

– А где применяется? – не унимался я.

– Где?..

– Вот именно, где?

Похоже, доктор был озадачен всерьез. Он наградил меня совсем уж профессиональным взглядом.

– Ну… по-моему, его едят…

– А кроме?

Доктор вдруг рассмеялся:

– Ах да, простите, и как я мог забыть! Невежественные крестьяне, кажется, до сих пор считают, что запах чеснока… – Он достал большой клетчатый платок и старательно высморкался.

– Что – запах чеснока? – в нетерпении вскричал я.

– Ничего. – Доктор взял в руки хлыст. – Отпугивает оборотней. Всего вам доброго и огромное спасибо. Я замечательно провел время.

– Я тоже, – вздохнул я. – Счастливой дороги.

Доктор слегка хлопнул по крупу своего невысокого упитанного конька, и тот, задрав хвост, чуть ли не с места пошел размашистой рысью. А я подождал, пока повозка скроется за углом, и, как говорится, направил стопы к замку. Вопреки обещаниям доктора, в голове изрядно шумело. Хотя, впрочем, возможно, и не только от вина.

С графом я встретился на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж замка. Он подозрительно посмотрел на меня и осведомился:

– Где это вы пропадали? Я уже начал беспокоиться.

Наверное, все же воздействие местного вина на человеческий, в данном случае мой, организм не ограничивалось каким-то одним признаком, потому что после преувеличенно ровной и бравой поступи, которою я доскакал от деревни до замка, у меня вдруг возникла настоятельная потребность вцепиться руками в перила, что я незамедлительно и проделал. Кроме того, сразу же став ужасно скрытным, я тотчас мысленно поклялся себе, что коль скоро начал секретное расследование, то о промежуточных результатах его не обязан ставить в известность никого, даже и графа.

Поэтому я только загадочно усмехнулся и на повторный вопрос товарища, где же это меня носило, гордо и таинственно прошептал:

– Не скажу.

Граф улыбнулся:

– Не обижайтесь, дорогой, но вид у вас сейчас как у возвратившегося с удачной прогулки кота. Однако берегитесь, здешние девушки очень красивы, а женихи у них ревнивы и отцы строги. Я, конечно, не имею в виду ничего дурного, но все-таки примите дружеский совет: амуры с местными чаровницами для приезжих чреваты порой не только тем, ради чего они обычно затеваются, но и зачастую вещами прямо противоположными.

– Ха! – презрительно сказал я. – Ха! – И в голове моей встал вдруг образ светловолосой женщины, со слезами на прекрасных глазах умоляющей не рассказывать никому о нашей с ней встрече.

И вот тут-то проклятое слабенькое, кисленькое и служащее исключительно для освежения и взбадривания в жаркий летний день местное винцо сыграло со мной очень даже злую шутку.

– Признайтесь-ка, – на свою беду засмеялся граф, – что вы нашли уже себе здесь какую-нибудь полногрудую и босоногую даму сердца с ромашковым венком на волнистых кудрях.

Я же негромко икнул и тихо сказал:

– Это вы признайтесь.

Граф недоуменно вскинул брови:

– В чем?

– В том, – по возможности внятно проговорил я. – В том, что сами давно нашли себе тут полногрудую даму сердца в волнистых кудрях, правда, кажется, без венка. А босоногая она или нет, я не разглядел.

– Что?! – изумленно воскликнул граф.

– Ничего! – игриво подмигнул я. – Знаем-знаем!

– Но я не понимаю вас, дорогой друг…

– А чего здесь непонятного, синьор Казанова? – Я снова тихонечко икнул. – Так что мне остается только от всей души вас поздравить.

– Но с чем?!

– Ладно-ладно! – Сейчас я казался себе самым проницательным и хитроумным гостем в мире. – С чем! Ну разумеется, с выбором. Да, должен признать, вкус у вас отменный, я сам не смог бы найти для вас лучшей будущей графини.

(Каюсь, тут я, видимо, все-таки несколько переборщил, но каяться в задний след, увы, всегда просто.)

– Графини?! – побледнев, с неподдельным ужасом вскричал мой бедный приятель.

– Ну да, графини, – подтвердил я и великодушно добавил: – Желаю вам всего самого наилучшего, и будьте счастливы! Правда, для этого, мне кажется, вам все же, наверное, потребуется сбросить, как это говорят, покровы тайны с вашей нежной страсти. А чего тянуть-то? – с пафосом промычал я. – Рано или поздно это ведь все равно должно было случиться.

– Что? Что должно было случиться?! – Граф в отчаяньи схватился за голову, а я обнял его ласково и сердечно.

– Ну, это, – сказал я. – Женитьба и прочее в том же духе. А потом, ваша светлость, теперь уже совсем скоро, пойдут дети, и все они тоже рано или поздно станут сперва маленькими, а после и большими графами и графинями…

Я не довел до эффектного конца свою проникновенную речь, потому что увидел вдруг его глаза. То были глаза безумца.

Сообразив наконец, что, похоже, действительно перегнул палку, я осекся. А граф тихо спросил:

– Надеюсь, вы можете объяснить, что кроется за вашими словами и откуда вы вообще взяли все то, о чем говорили с таким пылом и жаром?

Его странный тон, признаюсь, несколько остудил мои и в самом деле разгоряченные в тот момент мозги, и я вдруг почувствовал, что действие проклятого коварного вина понемногу улетучивается.

– Могу, – насупился я и прямо тут же, на лестнице, рассказал своему другу о двух встречах в темных закоулках замка с таинственной прекрасной незнакомкой.

Он слушал очень внимательно, не перебивая, и только когда я смущенно умолк, хмуро спросил:

– Значит, если я правильно понял, эта женщина утверждала, что кроме меня ни одна живая душа в замке не знает о ее существовании?

– Ну да… – рассеянно пробормотал я.

– И мы… – граф замялся, – с нею близки?

– Вообще-то, – признался я, – напрямую об этом она не сказала, но понять можно было именно так.

Он помолчал.

– И еще она просила вас уехать?

– Просила! Это была не просьба, а требование. И только когда я пригрозил, что расскажу обо всем вам, она вдруг ударилась в слезы.

С минуту молчали мы оба.

– Она вам понравилась? – неожиданно спросил граф.

– Ну что значит – понравилась? – дипломатично вздохнул я. – Я рассматривал ее только с позиций вашего близкого друга.

– Она красивая?

– Красивая, – кивнул я. – Но постойте, что-то не совсем понимаю…

Граф медленно положил мне руки на плечи и тихо, но четко произнес:

– Вы верите мне?

– Конечно, верю, – буркнул я. – С какой стати мне вам не верить.

– Ну так выслушайте и запомните: в замке нет ни одной женщины кроме восьмидесятилетней кухарки.

– Да, но…

– А красотку, которую вы только что так ярко и талантливо описали… – На мгновение он умолк. – Я не видел никогда в жизни.

Я был сражен наповал.

Глава IV

На следующее утро, слоняясь после завтрака без цели по коридорам замка и пытаясь еще раз хоть как-то осмыслить все, что стряслось со мной за последнее время, я совершенно случайно забрел в библиотеку.

В просторной, заставленной громоздкими шкафами со старинными книгами комнате, однако, был уже посетитель. Он сидел ко мне спиной, положив правую руку на массивный стол из мореного дуба, и что-то читал.

Стук двери заставил его обернуться – и я едва сдержал возглас неприятного удивления: этого человека я сейчас желал бы видеть менее всего. А впрочем, не только сейчас – кажется, я упоминал уже, что управляющий графа внушал мне какую-то необъяснимую робость и неприязнь, если не страх, хотя, говоря объективно, это был, без сомнения, красивый мужчина, с безукоризненными манерами и прекрасно образованный. Но страх был – и я ничего не мог с ним поделать.

При виде меня Карл медленно поднялся со стула, и я машинально отметил, что кровь сквозь повязку на его левой руке уже не проступает – значит, рана начала заживать.

Он холодно поклонился, я ответил тем же и решил по возможности с достоинством, так, чтобы это не выглядело трусостью, ретироваться как можно скорее. Однако управляющий сам стал вдруг поспешно собирать со стола и складывать в черную тисненую папку какие-то бумаги.

А я стоял как зачарованный и не отрываясь смотрел на нервные движения его тонкой, с длинными пальцами, холеной белой руки. А потом, совершенно неожиданно для себя, заговорил.

– Послушайте, – волнуясь, сказал я. – Если помешал вашим занятиям, – только скажите, и я тотчас уйду. Сюда я забрел просто так и потому…

Но он покачал головой:

– Нет-нет, я уже закончил свою работу, если это, правда, можно назвать работой, и меня ждут дела. – Голос его звучал сегодня довольно приветливо, хотя глаза были по-прежнему настороженны и холодны.

– Как ваша рука? – насколько мог участливо спросил я, но вопрос этот, кажется, ему не очень понравился.

– Ерунда, – процедил Карл сквозь зубы. – Уже почти не болит. Дня через два повязку можно будет снимать, и тогда…

Он умолк.

– Что – тогда? – Идиотский, конечно, вопрос – и управляющий, усмехнувшись, сверкнул глазами:

– Ничего. Тогда у меня опять будет две руки.

Я тоже деланно засмеялся, хотя понимал, что смех этот выглядит весьма глупо: собеседник не сострил, не пошутил, – но хоть как-то отреагировать на его слова я был вроде бы обязан – вот я и отреагировал: робким ржанием пока что начинающего, но в не столь отдаленном будущем вполне многообещающего кретина.

Карл продолжал укладывать свои бумаги в папку, а я все стоял посреди комнаты, переминаясь с ноги на ногу как провинившийся школяр. Нет, вольно или невольно, но этот странный человек определенно обладал способностью воздействовать на окружающих, хотя, насколько я успел уже обратить внимание, ни граф, ни его слуги вроде бы не испытывали перед управляющим чувств и эмоций, подобных моим.

Когда папка была завязана, Карл неожиданно спросил:

– Ну и как вам наш замок?

Про себя я автоматически отметил это "наш", а вслух сказал:

– Он изумителен. Я даже представить себе не мог, что где-либо сохранилось еще нечто подобное. А правду говорят, что ему пятьсот лет?

– Да, около того, быть может, чуть больше или меньше. О, он многое повидал на своем веку, этот Волчий замок… А кстати, вам известно, почему он носит такое романтическое название?

Я пожал плечами:

– Мне сказали, что в округе всегда водилось много волков. Возможно, из-за этого?

– Возможно, – кивнул Карл. – Но возможно, и нет. То есть, не совсем из-за этого. Вы, без сомнения, знаете о великом сражении при Мохаче, когда янычары и акынджи Сулеймана одержали победу, принесшую нашей многострадальной родине столь неисчислимые беды?

Я все же не удержался:

– Нашей?!

Но он, казалось, не обратил на мою реплику никакого внимания и продолжал:

– Так вот, сударь, после Мохачской битвы один из возвращавшихся домой отрядов турок наткнулся по дороге на тот самый замок, в котором мы с вами имеем удовольствие сейчас пребывать.

– И что же?

Карл подошел к окну и протянул здоровую руку вперед:

– Видите холм?

– Вижу.

– На нем стоял шатер Ибрагим-бея, командира отряда, родственника самого султана, и над ним развевалось зеленое знамя пророка.

Я невольно на секунду представил себе поле, усеянное мусульманскими воинами, огни сотен походных костров, ржание тысяч лошадей…

– Нет-нет. – Карл улыбнулся одними губами. – Это не выглядело так уж величественно. Если верить средневековым хронистам, – а не верить им у нас оснований нет, – турок здесь было человек триста, не больше. Хотя, разумеется, триста прекрасно по тем временам вооруженных, обученных и, будем объективны, несколько одержимых воинов представляли собой известную опасность для замка, под защиту стен которого сбежались мирные жители едва ли не всех близлежащих деревень.

Управляющий внезапно замолчал, и я робко спросил:

– А что было дальше?

– Дальше?..

Карл подошел к одному из шкафов и после недолгого раздумья снял с полки какую-то старую книгу, открыл на середине и внимательно посмотрел на меня своими серыми, почти бесцветными глазами.

– В этой книге собраны весьма любопытные документы, имеющие интерес не только для историков, но и… Впрочем, если прочтете – поймете все сами, а мне, простите, необходимо отлучиться – дела.

Управляющий вышел, оставив меня одного, и я взял книгу в руки. Текст, очевидно, был адаптирован, потому что особых трудностей для понимания не доставлял, за исключением нескольких небольших лакун, связанных, как указывалось в сноске, с неважной сохранностью оригинала на момент издания книги в 1801 году.

И я начал читать.

"… Не по указу господина моего, но лишь по велению собственного сердца и разума, решился я, недостойный раб Божий, поведать, очищения духа ради и в назидание потомкам, то, что волею высшего промысла выпало мне узреть и восприять чрез посредство других чувств моих…

…радоваться иль горевать, что досталась мне чаша сия, – но думаю, что Господь не случайно остановил Свой роковой выбор на ничтожнейшем слуге Своем…

…переоценил ли Он силы его, потому что медленно, но неотвратимо, – скрывая от людей, я это чувствую и ощущаю, – идет Враг, он близко, и скоро уже не будет у меня ни сил, ни желания, чтоб рассказать о том, что видел я и познал в лето грозного нашествия нечестивых псов бича всего христианского мира Сулеймана.

Трепещу и печалюсь, ибо… но всяк есть частица Его. И вот в лето тысяча пятьсот двадцать шестое от Рождества Христова ниспослал нам Всевышний тяжкие испытания – осадили наш замок дикие конники Ибрагим-бея, и семнадцать дней и ночей стояли они у ворот, и пытались забраться на стены с невеликими для себя потерями.

Защитники крепости являли чудеса храбрости и отваги, но исход был предрешен – в замке кончалась вода, а колодец отравил неизвестный предатель. Напрасно денно и нощно возносил я молитвы Господу – от жажды мучительной смертью начали умирать дети и старики, а самые сильные воины стали беспомощны и слабы, и уж не держали их руки меча, и не было силы у них натянуть тетиву.

И тогда, отчаявшимся в милости Господа и видящим страданья невинных людей, безумие овладело мною, и в ночь полной Луны, когда ее белый диск воцарился над миром, я вышел один на крепостные ворота и, сотворив неправедное знаменье, призвал на помощь Врага Его, коль сам Он не может или не хочет защитить бедных чад Своих от бешеных собак Сулеймана.

И было так…

И почернело без того черное небо, и пропали на нем сразу все звезды. Только одна лишь Луна продолжала светить над моей головой, но и на нее вдруг надвинулись серые тучи. Ветер завыл, хотя до того кругом было тихо, и закачались, застонали в лесу вековые деревья.

…ужасом, стоял я под черным небом, и с дрожью и трепетом я понял, что вера моя в Него стала меньше и слабее веры во Врага Его…

Тем временем в лагере турок заржали испуганно кони, и забегали у костров янычары, объятые непонятной тревогой, и завыли приставшие к отряду неверных бродячие лютые псы…

А я все стоял и все звал Врага Его, и тогда небо вдруг раскололось, и посыпалися на землю кометы и звезды, а люди по обе стороны стены замерли как пораженные громом.

…самое страшное… Заскрипели, зашелестели могучие старые дубы и вязы – и вышли из лесу. И были у них вместо рук и ног сучья и корневища, и приближались они медленно, но грозно к туркам, а те стояли бессильные как старцы, взирая с ужасом на воинство лесное, и не могли даже сдвинуться с места.

А потом с крон зеленых исполинов слетели тучи воронов. И стали огромные черные птицы летать над неверными и клевать им глаза, и падали те наземь с разодранными глазницами, и текла ручьями кровь по их головам.

И видел я, как один янычар, стряхнувши с себя наважденье и страх, выхватил саблю и ударил великана лесного. Покачнулся, застонал тот, но другие деревья подхватили его, поддержали, а потом сучьями, как руками, сорвали с несчастного турка одежду и, вырвав все внутренности, обвили и обмотали дымящимися кишками истекающую зеленою кровью глубокую рану собрата…

И завыл, заверещал тогда весь лес… И полезли из чащи люди – не люди, звери – не звери. Шли, летели, ползли и шипели твари гадкие, страшные, смрадные, многорукие и многоногие, хвостатые и трехглавые. Одни изрыгали пламя и дым, другие когтями медными разрывали на куски обезумевших от дикого ужаса турок, а третьи отгрызали им головы и подбрасывали высоко в раскаленное жаркое небо…

Объятый страхом и потрясенный, стоял я на стене замка и смотрел на творящееся внизу. И таким был мой страх, что стал снова молить я, молить теперь Господа вмешаться и остановить дьявольский шабаш, который разворачивался на глазах моих.

Но было поздно… С неба раздался вдруг громоподобный раскатистый смех, сверкнула молния, и костры запылали еще жарче, точно кто-то невидимый подбросил в них дров…

И выскочили из чащи большие бурые волки, и вышли черные медведи с зубами человечьими и стали рвать и ломать воинов Ибрагим-бея. Сам он повержен был чудищем трехглазым, ужасноликим, и вырвало чудище из груди его сердце и тут же, жадно урча, проглотило. И лились по земле реки крови, и лежали повсюду бездыханные, изувеченные тела турок, а звери, и гады, и нечисть лесная их пожирала.

И когда не осталось в живых никого из неверных, обратили на меня горящие огнем взоры все собравшиеся у стены упыри, волки и ведьмы и стали кричать:

– Он! Это он нас позвал, господине! Он – твой!..

И раздался тогда страшный гром, и черная туча в мгновение ока накрыла всю землю, а когда она рассеялась, возле стен уже не было никого, кроме обглоданных мертвецов. Деревья ушли, и все чудища ушли, и только рыскали вокруг замка черные медведи и бурые волки…"

Далее, видимо, шел изрядный пропуск, а заканчивался документ так:

"… жду, он уже близко, а значит, и близок конец мой. Ради женщин, стариков и детей вступил я в союз со Злом, отринув Господа Нашего, и расплата теперь близка. Я спас людей, но кто спасет меня?..

Написано собственноручно капелланом замка отцом Иоахимом в месяце октябре лета одна тысяча пятьсот двадцать седьмого от Рождества Христова. Амен".

В примечании же было сказано, что отец Иоахим в декабре того же года был до смерти загрызен сторожевыми псами владельца замка. И всё.

Я отложил книгу и какое-то время сидел неподвижно. Я был заинтригован, озадачен и растерян. Нет, ну действительно, как отнестись к прочитанному? С одной стороны, передо мной была жуткая и красивая старинная легенда, но с другой… С другой, сидя четыре столетия спустя в том же самом замке и глядя в окно на то самое поле, где, если верить документу, и произошли все описанные в нем кошмары, я почувствовал себя крайне неуютно.

В коридоре послышались мягкие, торопливые шаги, и в комнату вошел управляющий.

– Ну что, прочли?

Я кивнул:

– Прочел.

Карл стрельнул в меня молниеносным взглядом, но тут же опустил глаза.

– И как вам, понравилось?

Я пожал плечами:

– Любопытная сказка.

Управляющий усмехнулся:

– Сказка?..

– А что же еще? – простодушно спросил я. – Ведь нe станете же вы утверждать, что все описанное здесь случилось на самом деле?

Он неопределенно покачал головой.

– Не берусь утверждать насчет всего, но что-то, согласитесь, тут все-таки было.

– Да что именно?

– Не знаю, однако мне абсолютно точно известно, что вон за тем оврагом были зарыты в землю трупы погибших турок. Там до сих пор находят старые кости и оружие. К тому же, как вы понимаете, даже самые невероятные предания и легенды не рождаются на пустом месте. Они всегда имеют под собой хоть какую-то, но реальную почву.

– Допустим, – вздохнул я – спорить не слишком хотелось. – Но все же какую реальную почву вы видите здесь? Священник продал, так сказать, душу дьяволy, и тот исполнил его просьбу, наслав на турок своих подручных?

– Ну, это, по-моему, слишком уж буквальное толкование письма злосчастного капеллана, хотя… если вдуматься, определенная связь между его содержанием и тем, что говорится в примечании, возможно, и имеет место.

– То есть?

– Ну видите ли… Вы обратили внимание на те части текста, где фактически открыто сказано, что отец Иоахим заключил договор с князем тьмы и теперь приходит время платить по счетам?

– Да, конечно.

– А не сопоставили эти строки с содержанием примечания?

Я засмеялся, хотя, боюсь, не слишком весело.

– Но позвольте, там сказано лишь, что капеллана разорвали собаки.

– Заметьте, собаки хозяина замка.

– И что же?

– А то, что они, без сомнения, отлично знали беднягу, видели его постоянно в течение многих лет, возможно даже получали корм из его рук и вдруг…

– Несчастный случай, – сказал я.

Он нахмурился:

– Несчастный случай? Вероятно, но дело в том… Между прочим, в свое время я немного интересовался природой некоторых, скажем так, таинственных явлений. Прочел кое-что по этому вопросу и…

– И?

– Узнал, что собаки, – животные вообще, но собаки в особенности, – очень чутко реагируют на… – Он несколько замялся.

– Появление нечистой силы, – докончил я за него. – Вы это хотели сказать?

– В общем-то, да.

– Ну и что же такого "нечистого" почуяли собаки в отце Иоахиме?

Карл пристально посмотрел на меня своими блеклыми серыми глазами:

– Они почуяли в нем зверя.

– Что?!

– Они почуяли в нем волка, сударь, – медленно повторил управляющий, – и разорвали на куски, как это сделала бы любая уважающая себя свора волкодавов. Замковый священник стал превращаться в волка, и собаки первыми почувствовали это.

– Ха! – только и смог произнести я. – Шутите?

– Шучу, – сказал он. – Разумеется, шучу. Конечно же, вы правы – должно быть, это был ужасный, нелепый трагический случай, и псы, увы, по не известной нам причине, загрызли бедного отца Иоахима.

В голове моей роились сейчас сонмы запутанных и самых противоречивых мыслей. К чему он все это говорил? Сначала вроде бы изо всех сил пытался убедить меня в подлинности того, о чем было сказано в документе, а потом вдруг резко пошел на попятную. Почему?

И чем дольше я думал, тем все отчетливее приходил к выводу, что этот человек преследует вполне определенную цель и вообще никогда ничего не говорит случайно. Но что это за цель? Испугать меня? Смутить мою душу? Но ради чего? Ради чего? Этого я не знал.

Я встал и отнес книгу на место.

– Уже уходите? – поинтересовался управляющий.

– Да, пойду отдохну немного. – Мной была предпринята героическая попытка беззаботно улыбнуться, но сомневаюсь, чтобы из этого вышло что-либо приличное.

Я был уже у двери, когда Карл вдруг спросил: