Текст книги "т.1 Стихотворения и песни"

Автор книги: Юрий Визбор

 
А за бортом – представляешь, как дует!
Вот и уходит Сибирь в горизонт.
В чахлой тайге и по талому льду я
Понатаскался в этот сезон.
 
 
Мало ли что может позже присниться,
Но не забыть мне рек синеву
И на борту бортпроводницу —
Чтоб проводить нас с Сибири в Москву.
 
 
Вдруг без нее мы заблудимся в чаще,
Ладно бы в чаще – в сплошных облаках.
Вдруг без нее о любви настоящей
Нам за полгода не вспомнить никак.
 
 
Старой Москвой эту рану замою,
Может, к несчастью, уеду на юг.
Злые снега заметают зимовье,
Солнце встает из непуганых вьюг.
 

1965

 
И вновь в поход – сигнал тревоги слышен,
И убран гюйс, и холоден закат.
Мы писем вам, девчата, не допишем
И не докурим свой «Дукат».
 
 
И вновь легко форштевень волны режет,
И ночь радаром щупает старпом.
И видит он ночные побережья,
И видит море целиком.
 
 
Звезда морей, сегодня посвети нам!
Держись, приятель, крепче у руля!
Ведь за кормой ракетной бригантины
Лежит советская земля!
 
 
И словно свет огромного вулкана
Ночную мглу разрезал пополам:
За край земли, за гребень океана
Ушла ракетная стрела.
 
 
Встает рассвет у дальних гарнизонов,
Несет коней в тревоге боевой.
Идет хозяин синих горизонтов —
Простой ракетный часовой!
 

1965

 
Воскреси мне луну золотую
Над жнивьем некрещеной Руси,
Половчанку, жену молодую,
Постарайся, дружок, воскреси.
 
 
Эх, кочевники, археологи,
Из веков глядит темнота.
Архигении, архиолухи,
Что ж копаете, да не там?
 
 
Наши деды, история наша,
Из могил нам кричат: «Пособи!»
Кандалами гремит Кандалакша,
И острогами стонет Сибирь.
 
 
Бурят землю для нефти ребята,
Горняки о металлах скорбят.
Мы ж не бурим, мы ходим с лопатой,
В прошлом веке мы ищем себя.
 

1965

 
Кому – чины, кому – награды,
Кому – пробраться в важное бюро,
А нашей Галке ничего не надо,
А ей – зеленое перо.
 
 
Не для крыла перо ей надо,
Не для того, чтоб совершать добро.
Всем – по чарке лимонада,
А ей – зеленое перо.
 
 
Зажегся Марс на небосклоне,
Как рыбы, спят все станции метро.
Пускай другие достают «болоньи»,
А ей – зеленое перо.
 
 
К ней женихи бегут отарой.
Суют ключи ей от других миров.
Пою ей песни сам я под гитару,
А ей – зеленое перо.
 
 
Она пройдет с пером в берете
Сквозь этот мир, устроенный хитро.
Вот почему – нам все проблемы эти,
А ей – зеленое перо.
 

1965

 
На проезжей на дороженьке,
Что приводит в старый Рим,
Повстречалися безбожники
Трем спасителям святым.
 
 
И у древней у обители,
Над которой херувим,
Говорили те спасители
Тем безбожникам худым:
 
 
«Бросьте вы свои идеюшки
Да беритесь за кресты,
Сдайте дядьке, иудеюшки,
Запрещенные листы
 
 
Да идите по дороженьке,
Что приводит в старый Рим.
Ну а в Риме мы, безбожники,
По душам поговорим».
 
 
И ответили безбожники:
«Не сдаемся мы живьем,
А мы, свободные художники,
И без Бога проживем.
 
 
Мы не громкоговорители,
Не живем мы на заказ.
До свидания, спасители,
Помолитеся за нас».
 

1965

 
На этом свете нет чудес,
Хотя поверий груда.
Стоит плотина до небес,
Но это ведь не чудо.
Я по ледовым гребням лез,
Я знаю слов значенье.
На этом свете нет чудес —
Одно лишь исключенье.
 
 
Никем не узнан, не любим,
Сомненьями богатый,
Я жил смотрителем лавин
И сторожем заката.
Стояли горы у дверей,
Зажав долины-блюда,
Как совещание зверей,
И звери ждали чуда.
 
 
И чудо вышло на порог,
Зажмурилось от снега.
И чудо сделало снежок
И запустило в небо.
Снежок распался на снежки…
И тот рисунок школьный
От звезд отламывал куски,
И было больно-больно.
 
 
А чудо, весело смеясь,
Конфеточку сосало,
Толкало в пропасти меня,
Но в пропасть не бросало.
Снега ударили с небес,
Мир задрожал от гуда.
На этом свете нет чудес —
Одно лишь, в общем, чудо!
 

1965

 
Я гляжу сквозь тебя, вижу синие горы,
Сквозь глаза, сквозь глаза – на пространства земли,
Где летят журавли, где лежат командоры,
Где боками стучат о причал корабли.
 
 
Гребни каменных гор машут сорванным снегом,
В мачтах молний встает, как дредноут, гроза,
И плывут облака по глазам, как по небу,
И стекает луны золотая слеза.
 
 
Я иду сквозь тайгу по весне белокрылой,
По колено в воде по разливам бреду…
Я иду сквозь тебя, пока есть мои силы,
Даже если уже никуда не иду.
 

1965

 
– Знаком ли ты с Землей?
– Да вроде бы знаком.
– А чей тут дом стоит?
– Да вроде общий дом.
А может, это твой.
Внимательно смотри,
Ведь нет земли такой
В других концах Земли.
 
 
Вот крыша в доме том —
Ледовый океан,
Вот погреб в доме том —
Хакассии туман.
И дверь за облака,
И море у ворот,
В одном окне – закат,
В другом окне – восход.
 
 
Он твой, конечно, твой —
И крыша, и крыльцо
С звездой над головой,
С могилами отцов.
И реками пьяна
Непройденная ширь,
Страны моей весна —
Желанная Сибирь.
 

1966

 
Июльские снега – не спутай их с другими.
Июльские снега, Памирское плато…
Приветствую тебя! Твержу твое я имя,
Но ветры мне трубят типичное не то.
 
 
А мне твердят одно: ты должен быть, ты должен —
Прозрачным, как стекло, и твердым, как наган.
В июле будет зной, а в январе морозы,
А мне пример такой – июльские снега.
 
 
Все вроде хорошо, и все в порядке вроде.
Я там-то все прошел, я там-то не солгал.
Привет тебе, привет! Как памятник свободе,
Пылают в синеве июльские снега.
 

13 июля 1966

 
Над киностудией свирепствует зима:
Стоят фанерные орудия в снегу,
Поземка ломится в картонные дома,
Растут сугробы на фальшивом берегу.
В ночном буфете пьют актеры теплый чай,
Устав от света, как от жизни старики.
По павильонам постановщики стучат
И строят лестницы, дворцы, материки.
 
 
И лишь пожарник в новых валенках – топ-топ,
Ночной патруль, суровый взгляд из-под руки —
Не загорелись бы, не вспыхнули бы чтоб
Все эти лестницы, дворцы, материки,
Не провалился бы к чертям весь этот мир,
И сто дредноутов не сели бы на мель.
Не спи, пожарник! Ты хозяин всех квартир
И добрый гений свежекрашеных земель.
 
 
Но ты ведь слышишь, часовые-то – топ-топ,
Наган у пояса, ах, если б лишь наган!
Но ты ведь видишь, как ракетам прямо в лоб
Ревут и хлещут озверевшие снега.
Ракеты с берега, ракеты с корабля —
По тихим улицам, по сонным площадям…
И нет пожарника, и брошена земля,
Лишь два полковника за шашками сидят.
 

1966

 
Не пожелай ни дождика, ни снега,
А пожелай, чтоб было нам светло.
В полглобуса локаторное небо,
Полмира проплывает под крылом.
Плывут леса и города:
А вы куда, ребята, вы куда?
– А хоть куда – а хоть в десант,
Такое звание – курсант.
 
 
И, рассекая синие пространства,
Пересекая желтый след луны,
Выходят на задание курсанты,
Летающие парни – летуны.
Мигнет далекая звезда:
А вы куда, ребята, вы куда?
– А хоть куда – а хоть в десант,
Такое звание – курсант.
 
 
И никому об этом не расскажешь,
Как ветры гимнастерку теребят,
Как двигатель взревает на форсаже,
Отталкивая землю от себя.
Плывут леса и города:
А вы куда, ребята, вы куда?
– А хоть куда – а хоть в десант,
Такое звание – курсант.
 

1966

 
Пропали, пропали все звуки,
И странная, странная тишь,
Как будто не крылья, а руки,
Как ласточка, выгнув, летишь.
Как будто бежишь по песку ты,
А двигатель, правда, стоит.
Секунды, секунды, секунды —
Последние шансы твои.
 
 
Случись же такое вот дело —
Я сам же хотел в небеса, —
Я летчик – товарищ Гастелло,
Я Пашка – обычный курсант.
Я падаю взрывчатым телом,
А крыши согнулись и ждут.
Я, кажется, знаю, что сделать,
Чтоб эту не сделать беду.
 

1966

 
На заре стартуют корабли,
Гром трясет окрестные дороги.
От Земли на поиски земли,
От тревоги к будущей тревоге.
 
 
Мы построим лестницу до звезд,
Мы пройдем сквозь черные циклоны
От смоленских солнечных берез
До туманных далей Оберона.
 
 
Не кричите – крик не долетит,
Не пишите – почта не доходит.
Утопают дальние пути
Там, где солнце новое восходит.
 
 
Нет привала на пути крутом,
Где гроза сшибается с грозою.
До свиданья. Плавится бетон.
Звездолет становится звездою.
 
 
Мы построим лестницу до звезд,
Мы пройдем сквозь черные циклоны
От смоленских солнечных берез
До туманных далей Оберона.
 

1966

 
И ты приди сюда и в холод, и в жару,
На высокую планету простаков.
Розовеет к вечеру Донгузорун,
И Эльбрус пошит из красных облаков.
 
 
И снегопад на белом свете, снегопад,
Просыпаются столетия в снегу.
Где дорога, а где мелкая тропа,
Разобрать я в снегопаде не могу.
 
 
И ты представь, что не лежит вдали Москва
И не создан до сих пор еще Коран —
В мире есть два одиноких существа:
Человек и эта белая гора.
 
 
Но с вершины через скальные ножи
Ты посмотришь вниз, как с мачты корабля:
Под ногами что-то плоское лежит
И печально называется Земля.
 
 
И снегопад на белом свете, снегопад,
Просыпается столетие в снегу.
Где дорога, а где мелкая тропа,
Разобрать я в снегопаде не могу.
 

1966

 
Вот тебе горы, вот тебе небеса, а вот моя рука.
Вот тебе скалы – это тоже немало – и еще река.
За полчаса до утренней синеющей зари
С товарищем по паре сигарет ты искури
И вверх иди – туда, где стоит всегда Накра,
Накра, Накра – белая гора.
 
 
Накру как Накру накрывает жара, но в основном ветра.
Если уж холод, то уже холод такой, что не махнешь рукой.
Тихонечко по полочкам, по скальным островам,
Зацепочки с иголочку, но чтоб не спасовать!
Ведь есть еще места, где не так проста Накра,
Накра, Накра – белая гора.
 
 
В этом году есть немало причин тебе вернуться вниз,
Кроме того, надо сердце лечить, и больше не влюбись.
И ты идешь по льду, который блещет, как слюда,
И ты увидишь то, что не видел никогда,
Когда очутится под тобою вся Накра,
Накра, Накра – белая гора.
 

1966

 
Ты как хочешь: пиши не пиши,
Только вслед мне рукой помаши.
Самолет, мой отчаянный друг,
Высоту набирает звеня.
Самолет улетает на юг,
Где давно ожидают меня
 
 
Азиатские желтые реки,
Азиатские белые горы,
Раз увидел – так это навеки,
А забудешь – так это не скоро.
Азиатские пыльные тропы,
Азиатские старые люди,
И кусочек моей Европы
У пропеллера в белом блюде.
 
 
Мне закаты читают Коран,
Мне опять – вечера, вечера.
Вот налево разлегся Тибет,
И виднеется справа Сибирь,
И тоска по тебе, по тебе,
И разлучные версты судьбы.
 
 
Я с друзьями хожу и пою,
Я зарю бирюзовую пью,
И вот здесь, посреди ледников,
Что висят перед нами стеной,
Я плыву к тебе, как ледокол,
Оставляя, представь, за спиной
 
 
Азиатские желтые реки,
Азиатские белые горы,
Раз увидел – так это навеки,
А забудешь – так это не скоро.
Азиатские пыльные тропы,
Азиатские старые люди,
И кусочек моей Европы
У пропеллера в белом блюде.
 

1966

 
О, как стартует горнолыжник!
Он весь в стремительном броске,
И дни непрожитые жизни
Висят, висят на волоске,
И снега жесткая фанера
Среди мелькающих опор…
Он разбивает атмосферу —
Непостижимый метеор.
 
 
Лети, но помни, крепко помни,
Что все дается только раз:
И снега пламенные комья,
И эта страшная гора.
Но мир не видим и не слышен:
Минуя тысячу смертей,
Ты жизнь свою несешь на лыжах,
На черных пиках скоростей.
 
 
Зачем ты эту взял орбиту?
К чему отчаянный твой бег?
Ты сам себя ведешь на битву,
И оттого ты – человек.
Несчастий белые кинжалы,
Как плащ, трепещут за спиной…
Ведь жизнь – такой же спуск, пожалуй,
И, к сожаленью, скоростной.
 

1966

 
Приходи ко мне, Бригитта,
Как стемнеет, приходи.
Все, что было, – позабыто.
Все, что будет, – впереди.
От рассвета до заката
Всюду грустно на земле.
Лишь глаза твои – как карта
Для заблудших кораблей.
 
 
Но старпом не верит липе,
Ночь старпому не указ.
Я несусь, как чайный клипер,
Ну не клипер, так баркас.
На борту пылают битвы,
Разногласья до крови…
Паруса мои пробиты
Бомбардиршами любви.
 
 
Я несусь куда-то мимо
И с похмелья поутру
Городницкого и Кима
Песни громкие ору.
Мне подтягивает свита,
Бьет бутылки до зари…
О Бригитта, о Бригитта,
Путь мой дальний озари!
 
 
Но я устал от этой роли,
Не пират я в этот раз.
Я сажусь на мотороллер,
Нажимаю полный газ,
Обгоняю пару МАЗов,
Привожу в инфаркт ГАИ…
Ох, какая ты зараза,
Даже рифмы не подобрать!
 

1966

 
А ты говоришь: «Люблю!»
А я говорю: «Не лги!»
Буксирному кораблю
Всю жизнь отдавать долги.
Приставлен мой путь к виску,
Дороги звенит струна
Туда, где встает Иркутск,
По-видимому, спьяна.
 
 
Ах, как бы теперь легла
Рука на твое плечо!
Земля до того кругла,
Что свидимся мы еще.
По мокрому по песку
Твой след замела волна,
И грустно вздохнул Иркутск,
Наверно таки, спьяна.
 
 
А ты говоришь: «Постой!»
А я говорю: «Дела!»
Лечу в черноте пустой,
Как ангел, но без крыла.
И день без тебя – в тоску,
И ночь без тебя больна.
Навстречу летит Иркутск,
Уж точно таки, спьяна.
 

1967

 
Вот это для мужчин —
Рюкзак и ледоруб,
И нет таких причин,
Чтоб не вступать в игру.
А есть такой закон —
Движение вперед,
И кто с ним не знаком,
Навряд ли нас поймет.
 
 
Прощайте вы, прощайте,
Писать не обещайте,
Но обещайте помнить
И не гасить костры
До после восхожденья,
До будущей горы!
 
 
И нет там ничего —
Ни золота, ни руд,
Там только-то всего,
Что гребень слишком крут.
И слышен сердца стук,
И страшен снегопад,
И очень дорог друг,
И слишком близок ад.
 
 
Но есть такое там,
И этим путь хорош,
Чего в других местах
Не купишь, не найдешь:
С утра подъем, с утра,
И до вершины бой.
Отыщешь ты в горах
Победу над собой.
 
 
Прощайте вы, прощайте,
Писать не обещайте,
Но обещайте помнить
И не гасить костры
До после восхожденья,
До будущей горы!
 

Лето 1967 Памир

 
Статный парень, товарищ мой —
Он приехал издалека, —
Из страны, где тепло зимой
И другая шумит река.
И заснуть бы нам всем пора,
Но хороший пошел разговор.
И сидят у костра семь стран,
У подножья Памирских гор.
 
 
Переводчик не нужен нам,
Мы поймем друг друга без слов,
Снег и ветер – все пополам,
Пополам – мороз и тепло.
И твои, товарищ, бои
Оставляют меня без сна.
Государства у нас свои,
Революция в нас одна.
 
 
Мы идем по крутым снегам,
И метет, понимаешь, метет,
Упирается в грудь пурга,
На щеках намерзает лед.
Но сгибает спину гора
И крутой восходит маршрут —
Поднимаются вверх семь стран,
Вместе к Ленину все идут!
 

Лето 1967 Памир

 
По краю воронок – березок столбы,
По краю воронок – грибы да грибы.
Автобус провоет за чахлым леском.
Туман над Невою, как в сердце ком.
 
 
А кто здесь с войны сыроежкой пророс?
Так это ж пехота, никак не матрос.
Матрос от снаряда имел поцелуй
И вырос в отдельно стоящий валуй.
 
 
По минному полю шагает взрывник,
По бывшему минному полю – грибник,
Он в каске, как дьявол, очки со слюдой,
Бордовая «ява» – как конь молодой.
 
 
Несут грибники на закуску грибы…
Проносит санрота гробы да гробы…
Морская пехота, зенитная часть,
Саперная рота и два трубача.
 
 
А ну-ка, ребята, отдайте грибы!
Пускай они снова врастают в гробы!
Откинутся доски, земля отлетит,
И ротный построиться роте велит.
 
 
И снова – атака, и снова – «ура!»,
Опять из-за танков палит немчура.
Нельзя им сторонкой уйти от судьбы —
Воронки, воронки… грибы да грибы…
 

1967

 
На поле Лодейном
Не видно лодей,
Лодейное поле —
Могилы людей.
Над полем Лодейным
Бушует зима
И светит звезда
Под названием Марс.
 
 
На Марсе – порядок
И полный покой,
На Марсе не видно
Войны никакой.
А тут то и дело
Стучатся в окно:
«Вставай-ка, товарищ,
Запахло войной!
 
 
Запахло войной,
Загремело вдали.
Подводные лодки
Под воду ушли.
И ты, дорогой,
Оторвись от жены.
Не кто ты другой,
А надёжа страны».
 
 
Надёжа надёжей —
Иду по двору,
Несу под одёжей
Поношенный труп.
Готов хоть на полюс,
Но только, браток,
На поле Лодейное
Я не ходок.
 

1967

 
Я сижу, ох, хорошо я сижу!
Не ворочаюсь, лишь глазом вожу.
Глянешь влево – все собачья мура,
А направо – все тундра да тундра.
Закурю я сигаретку «Трезор»,
Погляжу я на капот-горизонт.
Не встречается любовь мне пока…
Всё навстречу облака, облака.
 
 
Мне в отряде говорят кореша:
– Ты, Аркадий, просто парень-душа.
Ты пилот, – мне говорят, – золотой
И вообще ты молоток холостой.
Ну а я на топчане все лежу,
Все мужей к законным женам вожу.
Не встречается жена мне пока…
Всё навстречу облака, облака.
 
 
Я за столик преотлично сажусь,
Будто я на ВПП захожу:
– Я гражданку вроде видел в кино?
Познакомимся! Пилот Иванов.
Да не суйся ты червонцем, не гадь!
Вот полярные – так это ж деньга!
Дайте девочке моей коньяка.
Всё навстречу облака, облака…
 

1967

 
А наземный пост с хрипотцой донес,
Что у «тридцать второй» машины при взлете
С левым шасси какой-то вопрос
И оно бесполезно висит в полете.
 
 
А человек, сидящий верхом на турбине,
Капитан ВВС Донцов,
Он – памятник ныне, он – память отныне
И орден, в конце концов!
 
 
И ночных полетов руководитель
Стал кричать в синеву:
– Войдите в вираж! В пике войдите!
Но помнить: внизу живут!
 
 
А «тридцать второй» кричит:
«На брюхо Сажусь, и делу хана!
А пенсию – официантке Валюхе,
Она мне вроде жена…»
 
 
И красные строчки – посадочный знак,
И красный удар – в бетон!
Прекрасные ветры в открытый колпак,
И кто-то целует потом…
 
 
А человек, сидевший верхом на турбине,
Капитан ВВС Донцов,
Майор он отныне, инструктор отныне,
Женат он, в конце концов!
 

1967

 
А зима будет большая…
Вот, гляди-ка, за рекой
Осень тихо умирает,
Машет желтою рукой.
 
 
Плачут мокрые осины,
Плачет дедушка Арбат,
Плачет синяя Россия,
Превратившись в листопад.
 
 
И, сугробы сокрушая,
Солнце брызнет по весне…
А зима будет большая —
Только сумерки да снег.
 

1967

 
По переулку в синяках
Ночная тьма, ночная тьма.
Сидит в портовых кабаках
Ночная долгая зима.
 
 
И каблуками в шар земной,
И кулаками по столу…
Чужое горе за спиной,
Щека, прижатая к стеклу.
 
 
И длинный вечер без любви,
И странный город без огней,
И протекает ночь в крови,
Асфальт белеет при луне.
 
 
И как же быть, и как же быть?
В какие верить чудеса?
Колеса крутятся судьбы,
Кричат с пластинок голоса.
 
 
Ты только тихо мне шепни
Свои безумные слова,
Ты только молча намекни,
Что ты жива, что ты жива.
 

1967

 
Саянская ГЭС: затяжные дожди
И лес – то седой, то рыжий.
Саянская ГЭС, ты ко мне приходи —
Закрою глаза и увижу.
 
 
Вот это навек, так сказать, навсегда
Зеленой тайгой по сердцу:
Как пахнет река, как стучат в неводах
Луны золотые серпы.
 
 
И падают дни, как листы сентября,
И ночи длинны, как горы,
И смотрит на нас ледяная заря,
А нам разогреть бы моторы.
 
 
И вроде бы я навидался чудес,
Скитаясь всю жизнь по свету,
Но в сны мне стучит та Саянская ГЭС,
Которой еще и нету.
 
 
Все так же течет ледяная река,
И снегом полны овраги.
Саянская ГЭС только в наших руках
И только чуть-чуть на бумаге.
 

1968

 
Корабли расстаются, как женщины:
Всё судачат, всё хрипло кричат.
Кораблям где-то встречи обещаны,
И рюкзак брошен в угол с плеча.
 
 
А за окнами Арктика, бесконечные льды,
Черно-белая графика невеселой воды.
Только где-то на севере, далеко-далеко,
Будто солнце просеяли решета облаков.
 
 
Ты стоишь, словно белая истина.
Ты молчишь, как великая скорбь.
Подожди, дай разлуку мне выстрадать:
Путь до встречи не легок, не скор.
 
 
Ну прощай! Небо хмурится к вечеру,
И гудки надо льдами скулят.
Ну прощай! Здесь и сравнивать нечего:
Мы и есть – эти два корабля.
 
 
А за окнами Арктика, бесконечные льды,
Черно-белая графика невеселой воды.
Только где-то на Севере, далеко-далеко,
Будто солнце просеяли решета облаков.
 

Август 1968 Дизель-электроход« Обь» Арктика

 
А море серое
Всю ночь качается,
И ничего вокруг
Не приключается.
Не приключается…
Вода соленая,
И на локаторе
Тоска зеленая.
 
 
И тихо в кубрике
Гитара звякает.
Ах, в наших плаваньях
Бывало всякое.
Бывало всякое,
Порой хорошее,
Но только в памяти
Травой заросшее.
 
 
И молчаливые
Всю навигацию,
Чужие девочки
Висят на рации.
Висят на рации —
Одна в купальнике,
А три под зонтиком
Стоят под пальмами.
 
 
А море серое
Всю ночь качается,
Вот и ушла любовь —
Не возвращается.
Не возвращается…
Погода портится.
И никому печаль
Твоя не вспомнится.
 

Август – сентябрь 1968 Дизель-электроход« Обь» Арктика

 
Посмотри-ка ты ночью туда,
Где Полярная светит звезда,
И пиши теперь письма свои
На архипелаг ЗФИ.
 
 
О ЗФИ,
Синие горы,
Мне не забыть снега твои,
Твои просторы.
 
 
Мы сойдем на льды,
Мы найдем следы.
Здесь надежды лежат
У замерзшей воды.
Вот какая там есть широта,
Вот какая там есть долгота.
 
 
И, седой совсем,
Здесь ходил Нансен,
И, спасая других,
Здесь погиб Амундсен.
Вот какая там есть широта,
Вот какая там есть долгота.
 
 
О ЗФИ,
Синие горы,
Мне не забыть снега твои,
Твои просторы.
 

Август 1968 Дизель-электроход «Обь» Земля Франца-Иосифа

 
Опять приходят непогоды
Через Полярное кольцо.
И криком гонят пароходы
Из памяти твое лицо.
 
 
И далеко в краю счастливом
Страна цветов, земля людей.
И льды уходят из залива
Эскадрой белых лебедей.
 
 
И слушает радист бессменный
И чей-то плач, и чей-то смех.
Всю ночь кружатся над антенной
Последний дождь и первый снег.
 
 
И нет тебя, и слава Богу,
Что здесь один плыву без сна,
Что эта тяжкая дорога
Тебе никак не суждена.
 
 
Минуй тебя вся эта нежить,
Будь все печали не твои,
Приди к тебе вся моя нежность
Радиограммой с ЗФИ.
 
 
И в час полуночный и странный
Не прячь от звезд свое лицо,
Смотри – на пальце безымянном
Горит Полярное кольцо.
 

1968

 
А мама пишет письма:
«До скорого, пока!»
Я для нее не мичман,
А просто – в моряках.
Под городом под Вологдой
Все думает она:
«Раз Северный – так холодно,
Раз флот – то по волнам».
 
 
А где-то идут корабли,
Сигнальщик натянет капот.
И пять океанов земли
Качают Северный флот.
 
 
Но разве ей ответишь,
Какие тут дела?
Приказ уйти на месяц
Подлодка приняла.
Нагни пониже голову —
Воды идет стена.
Раз Северный – так холодно,
Раз флот – то по волнам.
 
 
И нет побережий вдали,
Лишь гидролокатор поет.
И пять океанов земли
Качают Северный флот.
 
 
Ты, мама, не печалься —
Под штормом, подо льдом,
Усталые отчасти,
Мы в порт родной придем.
Простеганная солоно,
Судьба досталась нам.
Раз Северный – так холодно,
Раз флот – то по волнам.
 
 
А где-то идут корабли,
Сигнальщик натянет капот.
И пять океанов земли
Качают Северный флот.
 

1968