Текст книги "т.1 Стихотворения и песни"

Автор книги: Юрий Визбор

 
А маманя мечет баночку икорочки,
Да не всем гостям дает, а по выбору:
Этот парень, говорит, нашей Лорочки,
Агуджаву достает ей и Визберга.
 
 
Ну, тут гости все ко мне обращаются,
Будто я им Бышовец или Зыкина.
Ну а Лорка под столом все щипается,
Мол, завязывай налево позыркивать.
 
 
А я сверлю сквозь телевизор взором,
И мысль моя ясна, как бирюза:
Пора хватать подшивку «Кругозора»
И оторвись, куда глядят глаза…
 

1966

 
Иди ко мне, любовь моя,
Иди, красотка недотрога.
Теперь посмотрим – ты и я, —
Что в нас от черта, что от Бога.
 
 
Твой муж, я слышал, очень строг,
И в нашем деле он – новатор.
Он только гладит, что и смог,
Как говорится – гладиатор.
 
 
Когда в долине грянет бой,
Ты знай, что мы стоим, не ноем,
Хоть и с разбитой головой,
Но, слава Богу, не с пустою.
 

1966

 
Это школа,
Школа Коберидзе,
Школа Коберидзе,
Вам говорят.
Чтобы не «напидзе»,
Не «опохмелидзе»,
Это «не годидзе»,
Вам говорят.
 
 
Миша, Миша,
Миша Калатозов,
Отснимите дубель,
Вам говорят,
Ведь за этот дубель
Платят большой рубель
В итальянских лирах,
Вам говорят.
 
 
Питер, Питер,
Амо мольте выпить,
Амо мольте выпить,
Вам говорят.
К вам, начаелита,
Выпить асидити,
Чао дольче вита,
Вам говорят.
 
 
Это школа,
Школа Коберидзе,
Школа Коберидзе,
Вам говорят.
Чтобы не «напидзе»,
Не «опохмелидзе»,
Это «не годидзе»,
Вам говорят.
 

Август 1967 Дизель-электроход «Обь»

 
Нажми, механик, тормоз наконец:
Нам била зад студеная волна.
Слезайте, граждане, приехали, конец —
Гора Чегет, кафе «Луна».
 
 
Кафе «Луна» и «чайники» вокруг,
Слетают шлемы прямо в пропастя,
А горнолыжники приюта не найдут —
Опорожняют емкостя.
 
 
И, костылем по палубе стуча,
Идет хозяйка этих дивных мест,
На желтой лыжине танцует ча-ча-ча
И рыбий жир пьет, как «Самтрест».
 
 
Пройдет апрель, настанет месяц май,
Ты снимешь гипс, наденешь «эпокси»,
Но ты смотри, вторую ногу не ломай:
По целику уж Боже упаси!
 
 
Потом сюда придет Жан-Клод Килли,
Пойдет на Шхельду в снеговую пыль.
Но только ты его за это не пили —
Ведь это он ходил годиль.
 

1 марта 1968

 
Приэльбрусский луна
Выходил в свой квадрант,
Выходил на Чегет
Молодой диссертант.
 
 
На Чегет выходил
И на Накра глядел,
А на Накра Аркан
Со стаканом сидел.
 
 
Не стерпел диссертант,
Нацепил «фишера»
И, как демон, полез
На безвинный гора.
 
 
А за ним, как дурак,
Увязался и я.
Для здоровья – никак,
А долгов – до фига.
 

6 марта 1968

 
На склоны снежные все собираются,
Подъемник тронется, Шарап останется.
Стена Донгузская, хребты высокие,
А лыжи узкие, зады широкие.
 
 
Ты у подъемника стоишь в эластике,
И контролерам ты все строишь глазики.
Ну что с девчоночкой на трассе станется?
Подъемник тронется, билет останется.
 
 
Начнет выпытывать кафе курящее
Про мою технику, столь не блестящую, —
Навру с три короба, пусть удивляются:
Кто обучал меня – их не касается.
 
 
Откроет душу мне спортсмен с лампасами,
Как одиноко жить – ему в пампасы бы.
Уйдет на трассу он и не оглянется,
Подъемник тронется – нога останется.
 

Март 1968

 
Это школа, школа Рокотяна,
Школа Рокотяна, вам говорят.
Поворот налево, поворот направо,
Две дуги и снова, вам говорят.
 
 
Вима, Вима, Вима на «ямахе»,
Не крутите задом, вам говорят, —
Это не технично, не гигиенично
И не симпатично, вам говорят.
 
 
Боря Левин подорвал лавину,
Подорвал лавину, вам говорят,
Чтобы шла лавина, будто бы дрезина,
Но не к магазину, вам говорят.
 
 
Марья, Марья, не хватайте палку,
Не хватайте палку, вам говорят.
Это вам не прачка, это не трепачка
И не водокачка, вам говорят.
 
 
Не ходите в школу, в школу Рокотяна,
В школу Рокотяна, вам говорят.
Даже до «Иткола» не доедет школа
Без протокола, вам говорят.
 

Март 1968

 
Ах, Гордин, Игорь Гордин —
Чегетское дитя,
Наверное, на орден
Потянет, не шутя,
А орден тот за спуски
По белым простыням
Снегов, где каждый мускул
Стоит, как у коня.
 
 
Что пьет он и что ест он,
Ложится прямо в стих,
Зато бывает к месту
Он третьим на троих.
Он пропил три ракеты,
Сожрал один омлет
И вот опохмеляться
Приехал на Чегет.
 
 
А тут как раз рожденье,
А тут как раз пурга,
Ну как же нам не выпить,
Когда метут снега,
Когда видать по морде —
Ты можешь пить и есть,
Когда такие люди
В стране советской есть
(Как Игорь Гордин!).
 

Март 1968

 
Мы летим, не беспокоясь,
Пара-понци-понци-по,
Всё на Север, всё на полюс,
Пара-понци-понци-по,
Вся команда у штурвала
И собака генерала,
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
 
 
Ветер дует над Европой,
Пара-понци-понци-по,
Дирижабль летит, как ухо,
Пара-понци-понци-по,
И, не выдержавши груза,
О торосы стукнул пузом,
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
 
 
Мы собрали все продукты,
Пара-понци-понци-по,
Пемикан, навоз и фрукты,
Пара-понци-понци-по,
И, на льды пустые глядя,
Тосковали лишь о дамах,
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
 
 
Мы на льдине загорели,
Пара-понци-понци-по,
И ничуть не похудели,
Пара-понци-понци-по,
Потому что как поэма
Заливное из Мальгрена.
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
 
 
Снова мы пришли на льдину,
Пара-понци-понци-по,
Снять совместную картину,
Пара-понци-понци-по,
Собрались со всей Европы —
Обмораживаем спины,
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
 
 
Повторится все сначала,
Пара-понци-понци-по,
Все ошибки генерала,
Пара-понци-понци-по,
Но, чтоб мы не тосковали,
Будет Клаша Кардинале,
Дама ле ми бьен дима,
Дама ле ми бьен дам.
 

1968

 
Хэллоу, Левин! Ну как дела, Левин?
Хорошо, что ты приехал на Чегет!
Тебя все ждут, Левин, дорогой Левин!
А Сасоровой поблизости нет как нет!
 
 
Ты посмотри, Левин, дорогой Левин!
Посмотри вокруг – какая благодать!
 …………………………………
И сама хабаровская мать!
 

Зима 1969

 
Кот переступил порог,
Сон добыл себе дорог.
Вот уже ночник погас,
Вот уже последний час.
 
 
А ты не говоришь – молчишь,
А ты надежду не сулишь.
Как видно, нам с тобой пора
Съехать с твоего двора.
 

1969

 
Что такое маскарад?
Из него ведь следует:
Маска к маске – маске рад.
Это кто? Исследуем.
 
 
Как зовут тебя, мимоза,
Краля окаянная?
Роза, Роза, Роза Николоза,
Роза Валерьяновна.
 
 
Отбиваясь от подруг,
Вижу твой платочек.
Ведьмы – бабы все вокруг,
Лишь один цветочек.
 

1970

 
Она мне ясно говорит,
Что лишь для физики открыт
Душевный мир ее волнений и терзаний.
А я ей ясно говорю:
«Ты погляди-ка на зарю,
Побродим мимо крупноблочных зданий».
Она мне говорит: «Я извиняюсь,
В науки я немедля удаляюсь,
И цель моих настойчивых расспросов —
Известный русский физик Ломоносов».
 
 
Тут вспоминаю я при ней:
Он не знаком с Лавуазье,
Но оба в колбах что-то темное варили,
В один и тот же день и час
Они закон нашли для нас,
Как будто в самом деле сговорились.
Вот так, – я говорю, – и мы с тобою
Могли бы жить единою судьбою.
Она мне: «Ждет меня один философ,
Неслабый русский физик Ломоносов».
 
 
Ну хорошо, – я говорю, —
Я сам себя перекую,
Я стану физиком, борцом и патриотом,
Чтоб протекали наши дни,
Как у Кюри с его Мари,
Хотя бы как у Бойля с Мариоттом.
Она мне: «Уберите ваши руки!
Мне чужды все подобные науки,
И не таких касается вопросов
Известный русский физик Ломоносов».
 
 
Тут я догадываться стал,
Что уж давно и неспроста
Все ходит мимо и поглядывает косо
Не аспирант, не ассистент —
Неуспевающий студент
Очкарик тихий Мишка Ломоносов.
Она уже теперь его невеста,
А я с печалью обхожу то место,
Где, каменный, не ведает износу
Великий русский физик Ломоносов.
 

23 июля 1973

 
Вот вам и Новый год.
Мы обещали вам,
Что он опять придет,
Отрастет, как трава.
Нет никаких причин
Песню ему не спеть:
Год наступающий,
Год обещающий,
Верим мы в твой успех.
 
 
Вот, мужики, дела —
Слышен нам шум весны:
Это любовь пришла
В званье родной жены.
Милая ты моя!
Мой дорогой маяк!
В волнах качается,
Вдаль пробивается
Лодка, где ты и я.
 
 
Здравствуй, наш Новый год,
Маленький наш итог,
Год дорогих забот,
Год молодых дорог.
Не обдели теплом —
Не обнесем вином.
Горы высокие,
Дали далекие
Положи под нашим окном.
 
 
С Новым годом, с новым счастьем!
Значит, тост поднимем вновь
Мы за новые удачи
И за старую любовь.
 

31 декабря 1973

 
В переулке бродит кот,
Словно привидение.
Вижу – девочка идет,
Просто заглядение.
 
 
Как зовут тебя, послушай,
Краля окаянная?
Таня, Танечка, Танюша,
Танечка Никитина.
 
 
Сохну, сохну я без сна,
Как цветок в асфальте:
Слышал, как поет она
«Музыку Вивальди».
 
 
Приобрел, как видно, я
Профиль простофили,
Так как девочка моя —
Видный биофизик.
 
 
Я прерву свое житье,
Утоплюсь, ей-Богу,
Ведь дружочек у нее —
Гармонист Серега.
 
 
Как зовут тебя, послушай,
Краля окаянная?
Таня, Танечка, Танюша,
Танечка Никитина.
 

31 декабря 1973

 
Озабоченный народ
За поллитрою бегёт:
Отмечает вся Москва
День рожденья Климова.
 
 
У зубного у врача
Были руки скрипача,
Ну а руки стукачей
Подлинней, чем у врачей.
 
 
Слухи, черт, распущены:
Климов стал Распутиным.
Комитет в агонии —
Жуткая ирония.
 
 
Комитет основан наш,
В основанье – ералаш.
Основал же комитет
«Братья Климов Лимитед».
 
 
Если б Климов бы Элем
Не родился бы совсем,
Пила б нынче вся Москва,
Что скрывать – без Климова.
 

9 июля 1975

 
На нашей Пулковской открылася квартира,
Там собирались альпинистские кумиры,
Туда съезжались и с Кавказа, и с Памира,
И всех Аркаша Мартыновский принимал.
 
 
Два полувимочки туда съезжались с гонок,
Бывал тут Жорик – популярный наш ребенок,
Который ездил на машине марки «волга»,
Сидел в тюрьме, но, к сожаленью, так недолго.
 
 
Здесь пел Хабаровский, но песнь его ни разу
Была не понята. Он спал на унитазе.
Здесь пил не раз, и, между прочим, хорошенько,
Нам всем известный воспитатель Кавуненко.
 
 
Здесь как-то раз отведал самой лучшей старки
Лауреат продаж машин различной марки,
Побочный сын Зеленограда и Парижа,
Знаток артисток и любитель горных лыжей.
 
 
Здесь без прописки и без паспорта, как белка,
Жил Слава Мельников, бывавший в переделках,
И, рассуждая о летающих тарелках,
Он ряд товарищей обидно обзывал.
 
 
Здесь пел Совков, читали здесь стихи поэты,
Артистки драмы исполняли здесь куплеты,
И представитель металлургов Запорожья
Здесь получил плохое прозвище Таксист.
 
 
Ах, дом Аркаши, будто он на косогоре,
И семь ветров и семь времен в его просторе.
В нем было счастье, в нем бывало наше горе,
За то советским людям этот дом и мил.
 
 
А что касается меня, скажу вам прямо:
Мне так мила прошедших судеб панорама…
Я ухожу, поправив белую панаму,
С любимой песнею Аркадия в душе:
(За то нам юность дана…).
 

18 октября 1975

Памяти Геннадия Васильева

 
Ты представь, что при ветре свистящем
На земле тишина, тишина.
Ты представь себя в бездну летящим,
У которой ни края, ни дна.
 
 
Отгреметь в раскатах ледохода,
Наделить скворечники теплом
И навек растаять в час восхода,
Как снежинка тает над костром.
 
 
Не в горах, не в снегах нас разыщут,
Нас разыщут в напевах зари.
Перед тем, как уехать, дружище,
Всех друзей за столом собери.
 
 
Уж не спеть ни в шутку, ни серьезно,
Не будить гитарой острова.
Очень поздно, понимаешь, поздно
К нам приходят нужные слова.
 
 
Все на свете когда-то воскреснет,
Разгорится костер, как салют,
И тобою любимые песни
У костра твоего запоют.
 
 
Отгреметь в раскатах ледохода,
Наделить скворечники теплом
И навек растаять в час восхода,
Как снежинка тает над костром.
 

4–5 октября 1977

 
Мы шли высокою горою.
Жара сгущалась, как туман.
Нас было с Лехой ровно трое,
Конечно, третьим был Аркан.
Аркаша вышел из народу,
Но от народу убежал,
Но вместе с тем простую воду
Аркадий очень уважал.
 
 
Орел кружился над долиной,
Нас не спугнул его полет,
И над обос…й вершиной
Аркан как памятник встает.
Он очень кратко выражаться
Среди ракетчиков привык —
Сказал он: «Будет называться
Вершина эта Пик Садык».
 
 
Мы сразу вспомнили Татьяну
И наших жен, что ей под стать,
В которых нет совсем изъяну,
Характер если не считать.
Но, теме той не дав движенья,
Он к теме перешел иной,
Сказал: «Все ваши восхожденья
Перед ракетами – г…о!»
 
 
Дымилась, падая, ракета,
А от нее бежал расчет.
Кто хоть однажды видел это,
Тот хрен к ракете подойдет.
Но наш Аркан стоит на страже —
Не важно, трезв он или пьян, —
Поскольку имя его даже
Легко
          рифмуется со словом «стакан».
 

18 октября 1978

 
Он улыбнулся ей в табачном дыме,
Она согнула щипаную бровь,
И вспыхнула тотчас же между ними
Большая настоящая любовь.
 
 
Чтоб жизнь бы протекала без заминки
Под песню «Голубого огонька»,
Принес он ей неновые ботинки
И очень новый томик Маршака.
 
 
Они взялись с упорством дилетантов
Осуществлять заветную мечту.
Он сшил себе костюм официантов,
Родители сложились на фату.
 
 
Три дня они имели по закону
И делали, что делать надлежит.
Сказал на свадьбе Тюрин, предместкома:
Главой семьи является мужик.
 

30 ноября 1978

 
Кто с утра виноват, тот и днем виноват.
Я виновен еще до рожденья —
Ведь решил моих родичей мудрый сенат,
Что в моем нерожденье – спасенье.
 
 
И мамаша пошла в заведенье одно,
Чтоб виновных уменьшилась квота,
Но у них в этот день был как раз выходной…
Так родился я по недосмотру.
 
 
С девяти до шести – виноват
И с семи до утра – виноват…
Ах, кому же за это виват,
Что я целую жизнь виноват?
 
 
Виноват перед другом, что вышел в чины,
Виноват перед тем, кто не вышел,
Виноват, что у друга немного жены…
……………………………………………
 

Апрель 1979

 
Обратись ко мне как к человеку,
Я ни капли тебе не совру.
Вспоминаю я Пополту-реку,
Вспоминаю я реку Угру.
 
 
Там на чистом калужском закате
Грохотал впереди водослив,
Там матрос Мартыновская Катя
За собою вела коллектив.
 
 
Коллектив состоял тот из мамы
И отца, что корму продавил
И, ныряя в бездонные ямы,
Невредимым из ям выходил.
 
 
Были страшными эти маневры
У порогов – кипенье страстей,
Там кричал командир очень нервный
На ни в чем не повинных детей.
 
 
И лишь Катя с ленивой тоскою
Суету озирала отцов,
И рулил Мартыновский доскою,
Предназначенной для огурцов.
 
 
Помнишь, Катя, деревню Рыляки,
Где к тебе три придурка пришли?
Наши палубы рвали собаки,
Но порвать до конца не могли!
 

14 июля 1979

 
От Памира до Севана
Всю страну прошли —
Лучше, чем поет Татьяна,
В мире не нашли.
Пьем коньяк душистый, сладкий,
Пьем и там и тут —
Голова моя в порядке,
Ноги не идут.
 
 
Гаснет дальней Альпухары
Золотистый тон,
Под призывный звон гитары
Едем в Вашингтон.
Пьем коньяк душистый, сладкий,
Пьем и там и тут —
Голова моя в порядке,
Ноги не идут.
 
 
Цветок Таджикистана —
Как песня весела!
Я твой муркет, Татьяна,
Ты мой аятолла!
 

Декабрь 1979

 
Не секрет, что Аркан не растет в огороде —
Он в горах только диких растет.
Сорок лет – не секрет – к нам однажды приходят,
Годы чокнутся с нами – и снова вперед.
 
 
Не секрет, что Аркан – это часть коллектива,
И довольно весомая часть.
Он живет хорошо, пьет он очень красиво,
Только эта бы часть не попала в санчасть.
 
 
Не секрет, что Аркан обладает секретом,
Что секретов других поважней.
Я имею в виду не вино, не ракеты —
Я имею в виду круг старинных друзей.
 
 
Под общее мычание,
Под частное рычание,
Под дружеское ржание
Ведет свой караван
Большой Аркан для маленькой,
Для маленькой такой компании,
Для стройной такой компании
Огромный такой Аркан.
 

Осень 1979

 
Стоит на столе простокваша,
Рассвет сделан из серебра.
Вставай на работу, Аркаша.
Вставай – на работу пора!
 
 
Пусть скажут мне – Визбор, не прав ты,
Но вижу я, будто во сне:
Стоят перед ним космонавты,
И каждый себе на уме.
 
 
Скрипит под Аркашей ступенька,
Горнист его выход горнит.
– Титов, подровняйся маленько!
Кубасов, живот подбери!
 
 
А дальше стоят, как бизоны,
Как вольное войско стрелков,
Строители до горизонта,
И с ними полковник Совков.
 
 
Свой нос закрывая недаром,
Аркан остается живой —
Смертельным разит перегаром
От наших строительных войск.
 
 
Совков это все понимает:
Работы, мол, невпроворот.
Аркан с пониманьем кивает
И орден Совкову дает.
 
 
А сбоку двора, где нечисто,
У старых разбитых ракет
С гитарами группа артистов
И Митя – узбекский поэт.
 
 
Аркаша весь в подписях тонет,
На нас только глазом косит,
Но нас-то Аркаша не тронет,
Ну, может, слегка пожурит.
 
 
Машина подходит с разбегу,
Помощник инструкцию ждет.
– Да, если звонить будет Рейган,
Я в главке, пускай подождет.
 
 
А шутка – нам власть и инспектор,
И ради его одного
В совсем искаженном аспекте
Я жизнь показал вам его.
 
 
Кто нашу оценит усталость?
Где наш Алибек и Памир?
Нам тяжкое время досталось —
Борьба за разрядку и мир.
 
 
Я, может быть, что приукрашу,
Но правду скажу только раз:
Вставай на работу, Аркаша,
Вставай – на работу пора.
 

15 ноября 1980

 
Однажды хотел я запеть про Татьяну,
И даже нашелся мотив.
За нею шли барды толпой, как бараны,
И весь комсомольский актив.
 
 
Была за границей Сережи подруга
В одну из опаснейших зим
И только под грубым давленьем супруга
Решилась зайти в магазин.
 
 
Не ходит Татьяна в кафе-рестораны,
Хозяйство сурово ведет.
Согласно закону святого Корана,
Все деньги ей муж отдает.
 
 
Твой голос, имея подобье органа,
Нам рвет пожилые сердца.
Мы любим тебя, дорогая Татьяна,
Как женщину, мать и отца.
 
 
Но в размер не влезает Татья —
на. Надо, наверно, подружка моя,
По рюмашке назначить друзьям.
 

17 декабря 1980

 
Год кончается високосный,
Нудный, будто телекино
Под названием «Шуркины вёсны»
Или Муркины – все равно.
 
 
Год кончается невезучий,
Вязкий, будто мерзлый тавот.
Отвратительный рев базуки —
Позывные года того.
 
 
В этот год тревог за эпоху
И артистам его удалось
Роль сыграть потрясающе плохо:
Много пьянствовали небось.
 
 
Лишь один Артист – всенародный —
Тихой смертью прославил тот год.
Пел по-разному, но свободно.
И сейчас, надеюсь, поет.
 
 
Заплетая черные косы
Азиатских мрачнейших дел,
Стал раскосым год високосный
И от косности окосел.
 
 
Год отсутствия утешенья,
Урожайный недобротой,
Год слежения, год глушенья,
Год скольжения над пустотой.
 
 
В этот год друзья расставались,
Барахлишко свое кроя,
И знакомые удалялись
В незнакомые нам края.
 
 
Год Василия, год Володи,
Год, где ценится корнеплод,
Год гадалок и их пародий,
И Валеры Рюмина год.
 
 
Ну, а мы поживали просто.
Изводили много чернил.
Чад своих наблюдали росты.
Лично я – машину чинил.
 
 
Разве только Саша Никитин
Даром времени не терял:
Красок Родины истребитель
Две картины нарисовал.
 
 
Одного вдохновенья ради
Он гуашью пачкал щеку
И в литовском селе Побраде
Жил на воле, будто якут.
 
 
Не по-детски и не игриво
Рисовал край лесов и воды.
Про литовский его период,
Я уверен, напишут труды.
 
 
Был, мол, гений пока не в зените,
Но создал, мол, шедевров ряд,
Что отец его – тоже Никитин —
Будто тайный был музыкант
 
 
И что мать отцу подпевала
И вела всей семьи дела,
И нисколько не напивалась,
Сколько б, в частности, ни пила.
 
 
Что смотреть ему телевизор
Разрешала часок-другой.
И что жил с ними некто Визбор
Со своей прекрасной женой.
 
 
Дальше звездочка. И курсивом
В сноске сказано таково,
Что жена, мол, добра-красива,
А про Визбора – ничего.
 
 
И на эту славу согласен,
И такая радость сойдет.
Сашкой, Танькой, Анькой прекрасен
Был совсем не прекрасный год.
 
 
И прекрасен еще друзьями
И в чужом, и в своем дому.
И живыми еще матерями —
Вот за это спасибо ему.
 
 
Лично я – человек непьющий,
Но за Новый год мой бокал,
Потому что год настающий
Тем хорош, что еще не настал.
 

1980

 
В конце боевого столетья
В юбилеях и датах вечных
Наконец-то отметим мы …летие
Чего-то человеческого.
 
 
Товарищи, гляньте в тетради!
Ученые трудились не напрасно:
Юлия и Аркадий —
Переводим как «прекрасные».
 
 
Не знаю, сяду ли в лужу,
Сказав, что жена заранее
Дана как награда мужу,
А также как наказание.
 
 
Прекрасно жить спозаранку,
Но попробуй, милая, милый,
Двадцать лет оттянуть эту лямку —
Лично мне не под силу!
 
 
Позвольте же мне предложить вам,
Мой друг и моя подруга:
Пойдемте и дальше по жизни,
Любя и желая друг друга.
 

19 апреля 1981

 
Раскинулась стройка широко,
Заказчики воют вдали,
Срок сдачи уже недалеко
И страшен, как кончик земли.
 
 
«Я, кажется, вовремя сбечь не сумел, —
Патрицию молвил патриций, —
У всех проарабов пол-литра в уме,
А не по-геройски трудиться!»
 
 
Товарищ смолчал. Он черпак подхватил,
Плеснув жигулевское пиво,
Дверь топки привычным толчком отворил —
Парную амбре охватило.
 
 
Окончив кидать, он напился воды
Мытищинской, правда, не чистой,
Хотел смыть тяжелой недели труды,
Но вспомнилась речь замминистра:
 
 
«Ты стройки не кончив, не смеешь бросать,
Устинов тобой недоволен,
К Вачнадзе ты должен пойти и сказать:
Баранников даст, если болен».
 
 
В предбанник спустился – Трубицына нет,
Дроздов все еще заседает,
Он вызвал служебный свой кабриолет,
Поехав к тем, кто ожидает.
 
 
Напрасно заказчики ждут свой объект,
Им скажут – они зарыдают.
А сроки всё шлют за приветом привет,
И след их вдали пропадает.
 

20 ноября 1983

 
А жизнь у нас вышла такая:
Пока все другие живут,
Мы фильмы о жизни снимаем
Длиною по тридцать минут.
И этой работы лавину
Имеют всю жизнь день и ночь
Друзья – Александр и Галина,
И Ксения – ихняя дочь.
 
 
Нашей дружбе старинной
Есть такая причина —
Александр и Галина,
И гряда долгих дней.
В том вы оба повинны,
Александр и Галина,
Что мы любим с годами
Вас сильней и сильней.
 
 
Все было – и буйные чаши,
И поиск гармонии слов,
Рытье поэтических пашен
И противотанковых рвов,
Осколок, упавший в излете,
Поэмы за ночь, за присест,
Сильнее, чем «Фауст» у Гете,
Сложней операции «Трест».
 
 
Наверно, тому есть причина,
Что делу не виден конец,
Что крутятся фильмов бобины
На роликах наших сердец.
Но все ж, несмотря на усталость,
Мы снова выходим в эфир.
Нам трудное время досталось:
Борьба за разрядку и мир.
 

19 сентября 1981