Текст книги "Евгений Чудаков"

Автор книги: Юрий Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

«…Электрическое магнето, зажигательная система с током в 3 тысячи вольт, электроламповые фонари сильного света – лучшее, что имеет нынешняя электротехника, ставится теперь на каждое авто. Его бензиновый мотор – совершеннейший из двигателей. Шестеренчатые передачи от мотора к колесам для прямого и обратного движения со скоростью свыше 100 верст в час – чудо машиностроительной техники. Гуттаперчевые шины с пневматическим наполнением – первое значительное создание химического производства. Лакированный кузов, подвешанпый на упругих рессорах, недосягаемый для шума, пыли и непогоды – высшее достижение строителей экипажей. Потому надо признать со всеми на то основаниями, что нынешний автомобиль есть исключительное сочетание высочайших достижений всей современной техники…»

«…136,363 километра в час – с такой безумной скоростью прошел в Довиле на бензиновом автомобиле некто Габриэль…»

«…По данным Всемирной ассоциации автопромышленников, в Королевстве Великобритания насчитывается около 200 тысяч автомобилей, а в Американских Соединенных Штатах – 500 тысяч…»

«…Авто марки „Лаурин-Клемент“ заменят извозчиков в Санкт-Петербурге. Наша столица станет на уровень Лондона, Парижа и Берлина, где анахроничные, громоздкие, пачкающие улицы конные экипажи вытеснены почти полностью бесшумными демократичными авто…»

«…Английская королева, как оказывается, в совершенстве владеет искусством управления автомобилем…»

«…Молодой французский ученый Пьер Верно решил попробовать добраться до Северного полюса на автомобиле. 2 тысячи километров от корабля до полюса он собирается проехать не более чем за двадцать дней. В качестве топлива – смесь бензина со спиртом. Охлаждение – воздушное…»

«…Только автомобиль способен избавить человека от рабской зависимости от лошади. Самодвижущийся механический экипаж должен вытеснить это упрямое животное с арены общественной деятельности в татарскую кухню!..»

«…Первые автомобили российской конструкции начал выпускать механический завод в городе Риге…»

«…Американский изобретатель Генри Форд, организовав особым образом, который он удерживает в секрете, производство простого и надежного автомобиля марки „Т“ на принадлежащих ему заводах в городе Детройте, довел выпуск до 12 тысяч машин в год…»

«…Нас могут спросить, почему мы так много говорим об автомобилях, когда их число в России едва достигло 10 тысяч, когда многим десяткам заграничных марок, всем этим „фиатам“, „рено“, „остинам“, „фордам“, „бенцам“, „испаносюизам“ мы можем противопоставить только одного отечественного „Руссо-Балта“? Крестьянин шарахается от самодвижущегося экипажа, как от нечистой силы, горожанин все еще считает автомобиль предметом фантастической роскоши. Но мы уверены – именно в России автомобилю предначертано великое будущее. Нет другой страны на свете с такой протяженностью дорог, с такими необозримыми, все еще не покоренными пространствами. Тот путь, который лошади преодолевают за неделю, авто пробежит за несколько часов. Не видно иного средства практической демократизации нашего общества, уравнивания всех его членов в свободах, из которых главная – свобода передвижения. Хорошая запряжка с экипажем стоит тысячи рублей, авто, изготовленное по принципам господина Форда, – годовой заработок крестьянина. На выращивание лошади уходит два-три года, завод „Рено“ делает одно авто за три часа. За пять – десять лет развития автомобильного дела в России мы в состоянии дать авто каждому, кто по-настоящему хочет его иметь. Нам возразят – а как же вековая наша безграмотность, лень и распущенность? Ведь владение и управление автомобилем требуют английской образованности, французской аккуратности и немецкой дисциплины! Превосходно! – ответим мы многоуважаемым оппонентам. Став предметом вожделения и необходимости, автомобиль заставит нас приобрести все эти качества получше, чем вельможные распоряжения и разночинные призывы!..»

Вот о чем говорилось на страницах, предусмотрительно подсунутых директором своему молодому сотруднику. Когда Михаил Михайлович появился в кабинете, Евгений еще был погружен в чтение.

– Интересуетесь? – спросил директор вкрадчиво.

– Естественно, Михал Михалыч, хотя дела это всем известные, – ответил Чудаков.

Он кривил душой. Собранные воедино, материалы произвели на него впечатление гораздо более сильное, чем попадавшиеся ранее время от времени заметки. Директор почувствовал эффект и подкрутил интригу.

– Я вот тоже подумываю – надо нам делать свой российский автомобиль, – сказал он.

– Так и делают ведь – «Руссо-Балт», – ответил Евгений.

– Не совсем то, что надо. Мотор – сорок сил. На сиденьях – кожа. Дорогая машина. Нам надо попроще. Вы же читали – демократичный автомобиль нужен в России! Мотор сил десять – пятнадцать, сиденья парусиновые, кузов – дерево. Вот какую машину я задумал изготовить на нашем заводе, – завершил директор и раскинул перед изумленным Евгением эскизы.

Когда он убедился, что молодой человек заинтересовался не на шутку, добавил:

– Жаль, конечно, что придется делать ее без вас…

Снова, как и год назад, Евгений оказался в ловушке, сооруженной «хитрым эксплуататором». Идея строить на полукустарном предприятии автомобиль собственной конструкции вместо того, чтобы наладить производство успешно задуманного двигателя, была со всех точек зрения полным безумием. Но вся молодежь России упивалась горьковской фразой «Безумству храбрых поем мы песню!». Какая-то особая привлекательность всегда есть в такого рода безумии.

Евгений пытался уравновесить новое авантюрное желание доводами здравомыслия. Говорил, что у него еще недостаточно технических знаний для такой работы, что за два года он может позабыть выученное ранее в Московском техническом училище. На эти соображения Михаил Михайлович выдвинул новые предложения. Повторять соответствующие дисциплины в процессе конструирования – раз. Научиться управлять автомобилем «берлиэ» и пользоваться им столько, сколько дело того потребует, – два. Получить новую должность конструктора-испытателя и жалованье вполовину больше прежнего – три. И Евгений остался в Орле еще на год.

Этот год начался для него с осени, а осень – с первых в его жизни опытов управления автомобилем. Машина хозяина была достаточно мощной, но не очень послушной. Хотя по прямой она ходила устойчиво, как паровоз по рельсам, повороты и торможения требовали от водителя знания ее характера и тонко отточенных навыков.

– Наше авто будет гораздо проще, – жарко убеждал Евгения Михаил Михайлович. – Им сможет управлять каждый извозчик, каждый мужик, способный справиться с вожжами и телегой.

Трогаться с места, двигаться по прямой и останавливаться с небольшой скорости Евгений, к восхищению наблюдавших за его стараниями дам, научился за один день. Через неделю директор уже решался доверять ему руль в поездках за город, совершаемых всей семьей. Через месяц фигура Евгения за рулем большого, аккуратно вымытого автомобиля примелькалась в городе. Городовые и лавочники стали почтительно называть Чудакова «господин инженер». А через пару месяцев Евгений, по выражению Михаила Михайловича, «совершил пируэт», после которого знакомые стали называть Чудакова «господин акробат».

Дело происходило в один из редких в ноябре солнечных дней. Семейство Михаила Михайловича, в котором Евгений стал уже вполне своим человеком, отправилось покататься на авто по окрестностям. За рулем сидел Чудаков, который, по утверждению супруги патрона, вел автомобиль уверенней и спокойней, чем сам хозяин. На выезде из Орла надо было проехать длинную Московскую улицу и, миновав расположенные в ее конце Московские ворота – массивную арку с узким проездом, – подняться на холм, откуда открывался чудесный вид на город и его окрестности. Евгений разогнал машину, чтобы легко взять подъем, и, предусмотрительно сигналя, на приличной скорости приблизился к арке. В этот момент слева впереди, на расстоянии метров тридцати перед аркой, на улицу выбрался древний старец и стал переходить ее, не обращая внимания на сигналы. Очевидно, он был глухой. Расстояние между авто и старцем быстро уменьшалось.

Сидевший сзади Михаил Михайлович инстинктивно вдавил ногу в пол, как бы нажимая на тормоз, а руками, вцепившимися в сиденье, стремился направить автомобиль влево, за спину старика. Дамы обомлели и зажмурились. Только сидевшая впереди младшая племянница Михаила Михайловича тихо ойкнула.

И тут Евгений сделал то, чего никто не ожидал. Он дал газ «на полную» и повернул руль вправо так, что огромный «берлиэ», пролетая перед самым носом старика, устремился в каменное основание арки. Люди в машине закрыли лица руками. Однако метрах в десяти перед воротами Евгений успел вывернуть руль влево и, словно пушечный снаряд, пролетел под аркой в полуметре от каменной стены.

На горе машина остановилась. Евгений был бледен. Супруге Михаила Михайловича стало плохо, старшая племянница пыталась привести ее в чувство, а младшая стала хохотать словно безумная. Самообладание раньше всех вернулось к главе семейства, и он сумел поступить столь же оригинально, сколько за минуту до того его друг и сподвижник.

– Великолепно, Евгений Алексеевич! – начал трясти он оцепеневшего Евгения с непритворным восторгом. – Вы продемонстрировали европейский класс! Управились с этой старой колымагой, как с аэропланом – с «берлиэ», как с «Блерио»! У него же талант спортсмена, изумительное чувство машины, – добавил ММ-старший, обращаясь к дамам, постепенно приходившим в себя.

Репутация Евгения была спасена, но с тех пор он стал ездить гораздо осторожнее. И в будущем, оказываясь за рулем, несмотря на насмешки приятелей, старался вести машину небыстро, нерезко, с поправкой, как он говорил, «на дедушку». Вообще же чувствовал себя лучше, когда за рулем сидели другие.

Однако опыт управления автомобилем в том далеком 1912 году сослужил Евгению хорошую службу. Ни в одном журнале не смог бы он вычитать того, что почувствовал собственными руками и ногами, всеми своими нервами, сидя за рулем. Вопросы устойчивости и управляемости перестали быть для него абстрактными материями. И все более хотелось создавать свои автомобили – быстрые, удобные, легкие.

К весне 1913 года проект автомобиля «Орел», над которым директор и его молодой сотрудник работали днями и ночам, забросив дела и личную жизнь, был готов. Он рассчитывался под усиленный вариант двигателя воздушного охлаждения, созданный ими в прошлом году, под детали и агрегаты механизмов, употреблявшихся в сельском хозяйстве, и чем-то неуловимо напоминал двуколку и сенокосилку одновременно. На проект Михаил Михайлович возлагал большие надежды – все свои средства и силы вложил в него. И возможно, как говорили знакомые, «сорвал бы банк», если бы не суровая реальность частного предпринимательства.

Международная обстановка становилась все более напряженной. Летом 1913 года в воздухе стало попахивать военной угрозой. Русско-германские отношения обострились. Немецкие промышленники и коммерсанты, которых до того времени в России было множество, поспешили изъять свои вклады из русских банков и реализовать имущество. Трое немцев, крупнейших кредиторов Михаила Михайловича, потребовали срочной выплаты по векселям, угрожая в противном случае немедленным судом и описью. Чтобы избежать этого, директор мог сделать только одно – продать всю заводскую движимость, рассчитать персонал, а постройки и землю заложить.

В июле Михаил Михайлович позвал к себе в кабинет Евгения, выложил перед ним жалованье по август включительно, показал векселя и, разведя руками, печально улыбнулся. Евгений все понял. Они попрощались, стараясь не давать волю чувствам, которые родились в совместной работе, в безумном увлечении идеями, оказавшимися столь непрактичными. Два человека разного возраста, разного социального происхождения, с разными средствами и семейными обстоятельствами стояли друг против друга в небольшой конторке, боясь разрыдаться и броситься друг другу в объятия. А за окном моросил мелкий дождик, что-то распевал пьяный парень, шлепающий босиком по жидкой грязи, а бабка Акулина лениво переругивалась с теткой Матреной.

– Закончу курс и обязательно приеду к вам, Михаил Михайлович, – тихо сказал Евгений. – Мы непременно построим автомобиль…

Эти слова запомнились Чудакову надолго, потому что стали одним из тех немногих его обещаний, которые он так и не смог выполнить.

Два года, проведенные в Орле, дали Евгению не только деньги для продолжения образования, производственный опыт и приятные воспоминания. Эта своеобразная практика открыла его истинное призвание – призвание к исследовательской работе – и свела вплотную с предметом, который стал объектом его любви на всю жизнь – с автомобилем. В Москву Чудаков вернулся с твердым намерением специализироваться по автомобилестроению.

Нельзя сказать, чтобы выбор его был одобрен старыми друзьями-студентами. Котельщики и водопроводчики доказывали, что гораздо надежнее и практичнее специализироваться по техническим системам, которые есть на каждом промышленном предприятии, почти в каждом доме. Кружковцы-авиационники говорили о романтике полетов, об «осуществлении вековой мечты». Видя, что их доводы не колеблют убеждений Евгения, начинали язвить, что вот-де обрекает он себя на удовлетворение прихотей богатых снобов, которые только и могут быть автовладельцами, и что «рожденный ездить летать не сможет». Но ни тем, ни иным образом переубедить Чудакова не удавалось.

В год, последовавший за возвращением Евгения из Орла, он в полной мере обнаружил у себя еще одно ценное качество характера – способность вгрызаться в интересующий предмет, полностью ему отдаваться, докапываться до самых глубин. По всем дисциплинам, необходимым будущему автомобилестроителю, он теперь получал только высшие оценки.

Благодаря заработанным на своей «производственной практике» деньгам Чудаков теперь не должен был давать уроки и имел свободное время. Друзья, заинтригованные намеками Евгения на орловские авантюры, наперебой приглашали его на студенческие пирушки в надежде выведать подробности. И молодые московские дамы не обходили вниманием аккуратного, вежливого студента, располагавшего, по слухам, солидными сбережениями. Чувствуя, что разносторонним атакам он долго не сможет противостоять, Евгений решил прибегнуть к вспомогательным защитным средствам.

Во-первых, чтобы тратить свободное время не без пользы для головы, он занялся шахматами. Занялся вполне серьезно. Во-вторых, «дабы усмирить плоть», вступил в самое известное гимнастическое общество Москвы «Сокол». Усердно упражняясь по программе шведской гимнастики, Евгений через несколько месяцев уже мог ходить на руках по параллельным брусьям. Таким образом, излишки времени были ликвидированы и создан своеобразный кордон, ограждающий молодого человека от соблазнов.

Год прошел спокойно, а в 1914-м грянула война. В первые ее месяцы патриотические настроения многих граждан России привели их к поддержке правительства, к стремлению сделать все, что можно, для скорой победы. Некоторые студенты, не подлежащие мобилизации, шли в армию добровольно. Но Евгений – хотя патриотом он был не в меньшей степени – понимал свой долг по-другому. Он считал неверным бросить на третьем курсе учение по важнейшей для страны специальности. Все свои силы Чудаков употребил на то, чтобы как можно лучше и быстрее закончить курс наук, получить диплом и квалификацию инженера-автостроителя.

Первые же месяцы войны подтвердили то огромное значение, которое приобрела в двадцатом веке военная техника. Многократно возросли, по сравнению с недалеким прошлым, мощь и роль артиллерии. Важным огневым средством пехоты стали «автоматические стреляющие машины» – пулеметы. На море в бой вступили стальные броненосцы и подводные лодки, успех действий которых определялся мощностью их двигателей и орудий в большей степени, чем выучкой команд. Самолеты, которым до войны отводилась роль вспомогательного средства разведки, оказались весьма эффективны и в качестве огневого средства борьбы с наземными объектами. Недавние изобретения Белла и Попова – телефон и телеграф – стали незаменимыми средствами армейской связи, от них зависел успех сражений.

Уже в сентябре 1914 года было продемонстрировано огромное военное значение автомобиля. Германская армия, заранее отмобилизованная и подготовленная, неудержимо рвалась к Парижу. Малочисленные французские войска отступали, сумев зацепиться лишь на несколько дней за рубеж небольшой реки Марны в 50 километрах от столицы. Чудом удалось военным властям сформировать в городе новую дивизию. Но для того чтобы уравнять силы сражающихся и остановить противника, нужно было совершить второе чудо – не более чем за сутки перебросить дивизию и дополнительные боеприпасы к Марне.

Что было делать? Марш-бросок дал бы возможность преодолеть не более 30 километров и измотал бы солдат так, что вступить в бой на следующий день они бы не смогли. По железной дороге, используя весь наличный подвижной состав, удалось бы переправить не более половины дивизии – этого для успешного удара было недостаточно. И тут офицеров генштаба осенила идея – мобилизовать парижские такси!

К тому времени в городе было свыше тысячи такси. Крепкие и вместительные, эти машины марки «рено» могли взять каждая пятерых солдат с полным снаряжением. Половина дивизии была переброшена к фронту на автомобилях, другая – по железной дороге. Утром 8 сентября свежая дивизия ударила во фланг наступающим немцам. Боевые порядки захватчиков были смяты, Париж спасен.

С этого момента все воюющие страны резко увеличили использование автомобилей в армии. В Галиции и на реке Стырь в 1915 году победы русской армии были обеспечены использованием сотен грузовых автомобилей для подвоза людей, боеприпасов и пулеметов. За три месяца боев у французского города Верден автомобили подвезли обороняющемуся гарнизону около 2 миллионов тонн грузов, миллион солдат подкреплений и вывезли сотни тысяч раненых. От изготовления единиц и десятков авто в полукустарных мастерских все развитые промышленные страны по примеру Америки перешли к производству десятков тысяч машин на крупных заводах.

В начале 1916 года Евгений Чудаков, сдав экзамены досрочно, на полгода раньше обычного закончил полный курс обучения в императорском Московском техническом училище и получил диплом с отличием. Как одного из лучших выпускников его направляют в распоряжение Всероссийского земского союза. Проработав два месяца в центральном аппарате союза на должности инженера-консультанта и подтвердив на деле высокие оценки и рекомендации, полученные в училище, Чудаков получил новое назначение. Управляющий делами сообщил ему, что осенью, «господина Чудакова решено направить в союзную Великобританию в качестве технического эксперта Его императорского величества по приемке автомобилей и двигателей», закупаемых Россией в Англии. Несколько месяцев, оставшихся до поездки, как сказал управляющий, «надлежит употребить на знакомство с английским языком и вхождение в курс дела».

К новой деятельности Чудаков готовился, как всегда, обстоятельно. По описаниям и имеющимся в России образцам он постарался изучить не только те машины, которые поставляли в Россию англичане, но и все остальные, которые тогда выпускались на английских заводах. С просьбой давать ему уроки английского языка он обратился к лучшей в Москве преподавательнице, англичанке по рождению, миссис Ашворд.

Через три месяца Евгений мог вести компетентный разговор о любой модели английских автомобилей. К великому удивлению миссис Ашворд он не только познакомился с языком, но и читал и говорил по-английски вполне сносно. Выкроив несколько дней на поездку к матери, которую он не видел целый год, Евгений вернулся в Москву, получил бумаги и через Петербург, переименованный к тому времени в Петроград, отбыл пароходом к неведомым ему английским берегам.

Годы учения и поисков призвания закончились. Начиналась самостоятельная, серьезная жизнь. Начиналась интересно, однако полагаться в ней Евгений Чудаков мог только на себя. Ни могущественных родственников, ни высокопоставленных друзей у двадцатишестилетнего инженера не было.

4. Лондон – Манчестер – Ливерпуль

Англия в то время была одной из ведущих автомобильных держав. Если Америка поражала мир огромным количеством выпускаемых машин, Франция – их прочностью и вместимостью, Германия – скоростными качествами, то Англия к началу второго десятилетия двадцатого века завоевала репутацию страны, производящей самые надежные автомобили. Особенное впечатление на Чудакова еще в России произвела марка «роллс-ройс».

Предприимчивый аристократ Ч. Роллс и конструктор Г. Ройс организовали свою фирму в 1906 году. Они решили спроектировать и построить автомобиль, который бы заводился в любую погоду от одного поворота рукоятки, требовал минимального обслуживания в любых дорожных условиях и мог работать без поломок не менее десятка лет. В те времена такая идея казалась фантазией, но скептики не смутили компаньонов. Их упорная работа закончилась выпуском в 1907 году модели «Серебряный призрак», которая получилась не только исключительно надежной, но и чрезвычайно комфортабельной.

Вот как описывает один из старейших советских автомобилистов-конструкторов Ю. А. Долматовский свои первые впечатления от встречи с этой моделью, выпускавшейся на протяжении двадцати лет почти без изменений: «Однажды, в детстве, я любовался стоящим у подъезда „ройсом“. Особенно восхищала меня зеркальная поверхность панелей кузова и граней радиатора. Я поставил монету ребром на верхний бак, чтобы увидеть отражение. Монета не падала. Я приложил ладонь к теплым трубкам радиатора и почувствовал воздушную тягу – оказывается, двигатель работал! Таким бесшумным и плавным был его ход».

Вскоре фирма «Роллс-Ройс» стала выпускать помимо автомобилей и авиационные моторы. Главными особенностями этих машин в гораздо большей степени, чем зеркальный блеск панелей, были исключительная чистота и точность изготовления, резервирование основных систем.

На автомобиле привод ножных и ручных тормозов осуществлялся на разные колодки, то есть две тормозные системы были полностью независимы и надежно страховали одна другую. На цилиндрах двигателя устанавливалось по две свечи – одна получала ток от аккумуляторной цепи, другая – от магнето. Большое внимание уделялось конструкторами и подбору материалов, максимально соответствующих функциям отдельных деталей. В частности, для изготовления двигателя фирма применяла чугун, сталь, алюминий, латунь, бронзу, медь, в то время как на других заводах обходились обычно тремя-четырьмя видами металлов.

Было над чем поразмыслить молодому инженеру, пока на военном транспорте, окруженном боевыми кораблями, отгоняющими германские подводные лодки, он приближался к берегам «туманного», как было известно по картинам и книгам, острова. Сразу же по приезде Чудаков надеялся помимо исполнения прямых обязанностей приемщика военной продукции познакомиться с тем, как в производстве решаются проблемы рационального конструирования и качественного изготовления агрегатов автомобиля. Те самые проблемы, о которые разбились в Орле их с Михал Михалычем звездные начинания. Однако на английском берегу Евгений столкнулся с неожиданностями, которые принудили его изменить планы.

Первая неожиданность была приятной. В Лондоне стояла прекрасная солнечная погода. Теплые вещи, которыми снабдила Евгения мать и которых он, в силу их старомодности, стеснялся, не понадобились.

Вторая неожиданность оказалась удручающей. Евгений мог читать вывески и газеты, объясняться с англичанами, которые его прекрасно понимали, но сам в устной английской речи не понимал почти ничего. Оказывается, великолепная миссис Ашворд преподавала своим русским слушателям такой рафинированно чистый, классически-литературный английский язык, на котором в Англии двадцатого века говорили разве что актеры в постановках шекспировских пьес. Пришлось переучиваться, что называется, на ходу.

В Русском земском союзе, куда Чудаков явился сразу же по приезде, его ожидали новые сюрпризы. Оказалось, что русская военная миссия в Англии располагает очень незначительными средствами. Переводчиков всего трое, один обслуживает главу миссии, двое других работают с корреспонденцией и с посетителями в управлении. Никаких дополнительных средств, кроме жалования, сотрудникам миссии не выплачивается и никаких бытовых услуг не предоставляется. Помещение миссии Чудаков покинул с гербовой бумагой в саквояже – направлением на лондонский завод, собирающий грузовики и автомобильные двигатели для русской армии, с весьма незначительной суммой фунтов в кармане и с названием недорогой гостиницы, где ему посоветовали снять номер.

Однако проживание и в этой гостинице стоило недешево. Кроме того, там было много русских, что мешало полностью погрузиться в языковую среду. А это, как решил Евгений, необходимо для скорейшего освоения живого английского. Потому он вскоре по совету одного из работников завода переехал в небольшой частный пансион на окраине Лондона, где кроме него жило десятка полтора молодых англичан, в основном специалисты из провинции, приехавшие в Лондон.

С работой благодаря отличным знаниям у Чудакова все пошло нормально, если не считать некоторых недоразумений, связанных с языковым барьером. Об одном из них, наиболее забавном, он потом неоднократно рассказывал.

Дело было так. С завода комплектующих изделий на то предприятие, где Чудаков принимал готовые двигатели, поступила большая партия карбюраторов, неприемлемых для эксплуатации в условиях России. Чудаков связался по телефону с заводом-поставщиком, находящимся за две сотни миль от Лондона, и попросил к аппарату работника, ответственного за выпуск карбюраторов.

Инженер был на месте и взял трубку. Дальнейшее, однако, оказалось труднее. Инженер что-то втолковывал Чудакову, а что – Чудаков никак понять не мог. На его же, Чудакова, аргументы и требования собеседник реагировал весьма раздраженно, будто с ним не по-английски, а по-китайски разговаривали. Единственное, что Чудаков разобрал точно, это повторенное несколько раз «туморроу», что в переводе на русский означало «завтра». Благоразумно решив кончить долгий и непонятный разговор, Чудаков сказал в трубку вежливое «сэнк ю, гудбай», полагая, что завтра нужно будет отправляться на завод и решать проблему на месте. И тут с другого конца провода послышалось: «Фу, черт, устал даже!»

– Так вы русский? – радостно крикнул в трубку Чудаков.

– И вы? – изумился собеседник. – Какого же лешего мы полчаса языки ломали!

Оказалось, что с Чудаковым беседовал такой же представитель военного ведомства России, как и он сам. Суть фразы, заканчивающейся словом «туморроу», заключалась в том, что карбюраторы попали на завод к Чудакову по ошибке и завтра эта ошибка будет исправлена – пришлют другие. За две минуты проблема была решена, но память о разговоре с «непонятливым англичанином» осталась.

Труднее решались проблемы, связанные с иным, неужели в России, складом жизни, с одиночеством, в котором оказался молодой русский инженер. Соседи в пансионе относились к Евгению вежливо, но индифферентно. «Доброе утро, добрый день, добрый вечер» – вот все слова, которыми они с ним обменивались. Между собой эти молодые люди вели долгие беседы, играли в покер и в гольф, по вечерам отправлялись в увеселительные заведения, которых в Лондоне, несмотря на военное время, было предостаточно, а русского словно не замечали.

Трудно сказать, чего в таком отношении было больше – пресловутого британского высокомерия ко всему остальному, «слаборазвитому» населению планеты или рафинированной европейской вежливости, которая предписывает не обременять малознакомых людей своим обществом, пока они сами вас о нем не попросят. Но у Чудакова достаточно было честолюбия, чтобы самому в знакомые не навязываться, хотя планы «погружения в живой язык» оставались неисполненными. Что было делать? Просиживать вечера за чтением газет и журналов? На помощь пришел случай.

После нескольких дней покера и ночных развлечений соседи Чудакова обычно проводили вечер-другой в гостиной за шахматами. И вот однажды, когда шахматная партия была в самом разгаре, одного из играющих срочно вызвали на вокзал встречать приехавшего родственника. Раздосадованный его соперник, не видя рядом никого из своих, предложил доиграть партию сидевшему, как обычно, за чтением газеты русскому. Очевидно, англичанин был уверен, что Чудаков ему проиграет, и можно будет считать, что проиграл бы и уехавший на вокзал товарищ, игрок сильный.

Но русский партию выиграл. Переменив фигуры, сосед предложил ему сыграть еще одну партию. К удивлению англичанина Чудаков выиграл и эту. Тогда со словами «Подождите, пожалуйста, минуту» его соперник удалился и через некоторое время вернулся с другим англичанином. Этот играл сильнее, но Евгений выиграл и у него. Теперь, снова попросив Евгения подождать, убежали оба. Через полчаса они вернулись с местным шахматным чемпионом и предложили русскому сыграть партию с ним. Игра, шедшая на равных, затянулась за полночь, не дав очевидного перевеса никому из соперников. Англичанин предложил джентльменскую ничью. Евгений вежливо согласился, хотя внимательный взгляд мог бы заметить в его позиции скрытые преимущества.

Соседи оценили мастерство и сдержанность русского. С ним начали беседовать, приглашать его в город и даже советоваться по техническим вопросам. С помощью новых знакомых Чудаков стал близко узнавать английскую жизнь, вникать в ее суть. Многое в ней поражало Евгения.

Одним из первых таких впечатлений был Гайд-парк, традиционная трибуна выступлений всевозможных ораторов со всевозможными речами. Первое время Евгений простаивал там часами. Он наблюдал анархистов, призывавших к уничтожению всех органов власти, в том числе и полиции, представители которой стояли тут же, буддийских монахов, проповедующих полное отрешение и воздержание. Тех сменяли агрессивные девицы, требующие отмены брака и разрешения абортов, и так далее, и так далее.

Наибольшее впечатление на Евгения произвело появление на трибуне Гайд-парка индуса, который в Индии, находившейся тогда на положении британской колонии, был приговорен к смертной казни за антибританскую деятельность. Индусу удалось бежать. Он довольно спокойно въехал в Англию и вот теперь стоит в центре Лондона на трибуне, рассказывая о злодеяниях англичан в колониях, призывая к разрушению Британской империи. Оказалось, что не совершивший на территории Англии поджогов, убийств, ограблений или краж не подлежит здесь судебному преследованию. А говорить по давней традиции в Гайд-парке ты имеешь право все, что думаешь, не оскорбляя только конкретных лиц. «Да, – усмехался Евгений, – в Орле на такое реагировали бы иначе».