Текст книги "Синий мир (Фантастические рассказы и повести)"

Автор книги: Юрий Тупицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Юрий Тупицын
СИНИЙ МИР
Фантастические рассказы и повести

МИР ИСКАТЕЛЕЙ
Размышления над книгой

Я смотрю на новую книгу научной фантастики «Синий мир», книгу вдумчивого писателя с проникающим, ищущим взглядом, обращенным в неведомую романтическую «синь»…

Четыре рассказа и две повести Юрия Тупицына, летчика по профессии и фантаста по призванию, не только переносят читателя в обстановку «необыкновенного», но и заставляют поразмыслить о многом.

Ю. Тупицын не принадлежит к той группе «новаторов от литературы», которые под прикрытием туманного понятия «философской фантастики» пытаются уйти от реальности или Эзоповым языком отрицать действительность.

Для Тупицына фантастика существует не ради «фантастичности». Она для него тем значительнее, чем реалистичнее.

Автор увлечен техникой и ее грядущими достижениями. Своим творчеством он отвергает нелепые запреты некоторых ретивых поборников «философской фантастики» на технические темы, презрительно именуемые «техническими побрякушками». Ему чуждо мещанское любование «комфортом будущего».

Тупицына глубоко захватывают тенденции развития науки и техники. И он отваживается не только назвать их, но в своей повести «Безумие» показать технологию творчества и сущность исканий, которые в наше время плодотворны только тогда, когда в них принимают участие многие, разносторонние умы. В этой повести фантаст показывает процесс создания качественно более совершенных электронно-вычислительных машин. Кто знает, может быть его мысли окажутся плодотворными даже и для кибернетиков!

Конечно, горизонты Тупицына отнюдь не ограничены техникой, он затрагивает и проблемы биологии, психологии, морали.

Человечество ныне вступило в такую эпоху развития цивилизации, когда наука стала производительной силой.

Роль науки в дальнейшем будет все возрастать, грядущие ее достижения необозримы.

Подходить к этим достижениям можно по-разному. На недавнем Международном симпозиуме, проведенном в Баракане (не фантастов, а ученых!) по вопросу о межзвездных связях с инопланетными цивилизациями, в числе выступавших был профессор Массачусетского политехнического института мистер Минский. Прогнозируя, с кем же можно установить связь через космос, он высказал «сенсационную» мысль о том, что, поскольку за последнее десятилетие объем информации, прошедшей через электронно-вычислительные машины возрос в миллион раз, надо думать, через пятьдесят лет слабый и неразумный род человеческий должен будет уступить на Земле свое место… электронным машинам. Говорить всерьез о столь нелестном для человечества прогнозе, конечно, трудно. Но подобная мысль могла зародиться у почтенного американского профессора лишь благодаря непониманию того, что не человек порочен сам по себе, а порочно устройство его общества, знакомого профессору Минскому по стране, где человеческие пороки и «неразумие» проявляются с особой яркостью.

Люди, восхищенные нашими успехами, порой восклицают, что «действительность обогнала мечту». Простительное, но глубокое заблуждение! Действительность способна обогнать лишь вчерашнюю мечту. Мне уже приходилось сравнивать мечту с прожектором на корабле прогресса. Сегодня корабль плывет там, где вчера светил лишь луч мечты, но теперь он с борта корабля светит уже в завтра. Человек, единственный из всех живущих на Земле, способен мечтать. И никогда нельзя обогнать собственный взгляд вперед.

Этот взгляд и отражает научная фантастика.

О ней много спорят, противопоставляют мечте использование фантастических ситуаций для мрачных выводов возможного развития человечества, безысходных тупиков и невообразимых ужасов. Такие произведения принято называть «антиутопиями» или романами предупреждений. Они широко распространены на Западе (и в Японии).

Талантливый польский фантаст Станислав Лем, анализируя задачи фантастики, замечает, что литература должна пользоваться веерным исследованием пути развития цивилизации, то есть художественно показать тупик вырождения или даже полного исчезновения жизни с Земли. Рядом – расцвет ультракапиталистического рая; еще при одном взгляде вперед (с поворотом на один румб!) – представить себе некую «муравьиную цивилизацию обезличенных людей»… Еще один румб и взгляд – и не менее мрачная картина тирании, диктата и беспросветного угнетения. И лишь в одном из лучей «исследовательского веера» на равных со всеми другими можно разрешить себе увидеть и коммунистическое общество.

Можно не соглашаться с Лемом, противопоставлять ему с его «веерным методом» оптимистическую фантастику социалистического реализма, но нельзя не видеть последователей Лема и в нашей литературе. Их следовало бы предостеречь от перенесения западных методов на советскую почву, от узкого понимания литературы только как одной из форм исследования жизни. В равной мере это относится и к тем, кто считает, будто гриф «фантастика» снимает с писателя всякую ответственность за правдивость или правдоподобие повествования.

Беда, когда фантаст, оказавшись во власти лишь одного литературного приема, начинает накручивать фантастику ради фантастики. Это не может не завести в тупик, ибо это противоречит основе литературы – отражать жизнь в зеркале действительности. Правда, в фантастике это зеркало может быть увеличивающим, волшебным, показывающим тупик или просторы грядущего. Но все равно это зеркало жизни. Как только нарушены законы отражения жизни, зеркало становится кривым…

Конечно, нельзя предписать фантастике развиваться одним только путем. Любые формы фантастической литературы будут приняты читателем, если они служат нашему общему делу, если они не претендуют на некую «надклассовом» суждений и изображения жизни.

Творчество в жизни играет немалую роль, в особенности когда речь идет о созидателях. Вот почему меня привлекает первая книга Тупицына, его рассказы об открывателях и испытателях нового, искателях непроторенных путей, будь то в космосе, на других планетах или в дебрях Африки («Дьяволы»).

Кстати, о непроторенных путях в науке и отражении их в литературе. По этому поводу велись жаркие споры.

Так, профессор Д. Франк-Каменский утверждал в «Литературной газете», что научная фантастика не может быть сегодня источником новых идей, новых открытий. А вот академик А. Ребиндер в той же газете отводит фантастике роль кресала, способного высечь искру в душе человека (в том числе и ученого). Академик же П. Федоренко считает даже своим служебным долгом читать научную фантастику, отыскивая в ней предвидения.

Можно вспомнить, что не только ученые социалистического лагеря с дружеским интересом пристально следят за советской фантастикой, даже сотрудники пресловутого Центрального разведывательного управления США (ЦРУ) штудируют советскую научную фантастику, стараясь выудить из нее возможные, а может быть, и уже сделанные открытия или шедевры техники.

Величайшее достижение нашего зека – вступление Человека в космос – не только приковало общественное мнение всего мира к советской науке и технике, сделавшей первые шаги в завоевании космоса, но и вынесло фантастическую литературу на гребень волны читательского интереса.

К фантастике потянулись люди любого возраста, восхищенные достижениями науки и пытающиеся увидеть ее новые пути.

Правильное понимание современных тенденций развития науки и техники всегда подскажет, на каких путях можно ожидать новых открытий, диктуемых прогрессом.

К эпохальным открытиям будущего я отнес бы прежде всего раскрытие существа материальной субстанции, составляющей межзвездный вакуум. Использование «бесплатной» энергии вакуума, заключенной повсюду, – сказочная задача и сказочная сила грядущего Человечества.

Но это как бы при взгляде в необозримую даль.

Прежде человечеству еще придется решать вопросы своего существования на Земле, на этом, как теперь говорят, «космическом корабле» с многомиллиардным составом экипажа и пассажиров.

Кораблю «Земля» угрожает энергетический голод – в обозримом будущем начнут иссякать топливные запасы (если мыслить не столетиями, а даже тысячелетиями!), грозит «кислородное голодание», как космонавтам из-за неисправности аппаратуры регенерации воздуха. Причина – в загрязнении земной атмосферы и среды обитания человека. Грозит людям когда-нибудь и истощение богатства недр, превращение полезных ископаемых в неиспользуемые отходы или ржавчину (аналогично израсходованию всех трюмных запасов корабля). И, наконец, все больше станет ощущаться недостаток пищи для всех путешествующих в неразумно возрастающем числе на перегруженном корабле «Земля» в межзвездном пространстве вакуума…

Научные открытия неизбежно появятся именно на путях решения всех этих «проклятых вопросов».

Мне кажется, что «представление об энергетическом голоде» в будущие тысячелетия рождено, с одной стороны, ошибочным подсчетом энерговооруженности, возрастающей по геометрической прогрессии. С другой стороны, страх этот порожден вчерашними взглядами на способы получения энергии. Мы все еще жжем уголь, газ, нефть, уничтожая ценнейшее сырье, столь нужное грядущим поколениям. Мы загрязняем воздух отработанными газами, увеличивая в атмосфере содержание углекислоты, которая препятствует нормальному теплоизлучению планеты-корабля. Мы заражаем отходами производства водоемы, эти «хранилища жизни и красоты».

Но даже ядерная энергия в масштабе сотен тысяч лет земной жизни не выручит «пассажиров» космического корабля «Земля». Наша планета миллионы лет живет в установленном режиме. Она излучает столько же тепла, сколько получает от Солнца. Если же нарушить этот баланс, то Земля станет получать больше энергии, чем получала прежде от Солнца, а излучать в пространство будет прежнее количество тепла до тех пор, пока не нагреется настолько, чтобы излучение увеличилось. Это неизбежно поведет к перегреву «космического корабля», чего так опасаются всегда конструкторы реальных космических аппаратов.

В чем же выход! Очевидно их два: противостоять перегреву Земли и его последствиям или… не допускать перегрева, ограничиваясь использованием лишь той энергии, которую щедро дарит нам Солнце в виде энергии ветра, рек, морей, нагретых слоев воздуха, воды и пространств суши.

Солнечные батареи, которыми вооружены сегодня наши космические аппараты, завтра должны стать и основой энергетики космического корабля «Земля».

Помимо энергетического побежден будет, конечно, и голод в прямом его смысле. Человечество не обойдется в грядущем без СИНТЕТИЧЕСКОЙ ПИЩИ. Научные открытия в этой области, уже сделанные или подготовленные развитием науки, дают возможность получить, как мечтал Тимирязев, ХЛЕБ ИЗ ВОЗДУХА! Питательные белки, НИЧЕМ НЕ ОТЛИЧАЮЩИЕСЯ ОТ ЖИВОТНЫХ ИЛИ РАСТИТЕЛЬНЫХ, будут изготовляться на химических заводах уже не в «живых машинах» (в растениях и животных], а в котлах, кубах и змеевиках. И разместятся такие заводы на миллиардной доле современных посевных площадей. Какие просторы освободятся людям для лесов и жилья!

Новые открытия преобразуют и «внутренность» этого корабля. Изменится соотношение суши и океанов, обитаемой станет и водная среда! Человек научится дышать под водой!

Но стоит вспомнить, что Земля – это не только земная кора. Мы пока мало знаем о земной мантии и тем менее о земном ядре, которое считается железоникелевым. А если так, то о каком металлическом голоде может идти речь в грядущем! Будут сделаны открытия, которые позволят человеку добывать все нужное ему из самых глубоких недр планеты, вплоть до ее ядра.

И о любом из этих предчувствуемых открытий может быть написано научно-фантастическое произведение, зовущее не блуждать в потемках мрачных прогнозов, а видеть светлое будущее, которое добудет себе человек-творец.

В мире желанного будущего, на новом уровне развития общества еще больше станет забота о здоровье и долголетии человека, что отнюдь не приведет к его личному бессмертию и «отмиранию без рождения» новых поколений. Нет! Человечество бессмертно в своей общности, в неизменной и животворящей смене поколений! На этом пути заботы о живущих решающим открытием, которое еще предстоит описать фантастам, станет «управление» генами, в том числе борьба с «испорченными генетическими записями», являющимися причиной многих страшных недугов, включая рак. Открытия в области управления наследственностью позволят не только уберечь человека от болезней и преждевременной старости, но и усовершенствовать его. Новый пассажир космического корабля «Земля» будет сильнее, здоровее своих предков, впервые осмысливших свой межзвездный галактический полет.

И, конечно же, несчетные открытия будут сделаны теми, кто вслед за Юрием Гагариным и космическими автопилотами-роботами будет открывать новые миры иных планет.

Эти открытия и делают герои книги «Синий мир» Тупицына. Они открывают новые планеты, совершают галактические рейсы. Тупицын не преподносит читателю открытие новых двойников Земли, его планета Орнитерра таит в себе поистине неожиданные сюрпризы, которые, казалось бы, и предугадать нельзя.

В четырех рассказах своей книги Ю. Тупицын переносит читателя в мир, где космические полеты – обыденность, нечто достигнутое, обычное, служащее ненасытному стремлению человека к знанию, к открытиям. Однако наибольшим открытием для самого Тупицына становится ЧЕЛОВЕК, человек того времени, куда он стремится в своей мечте заглянуть.

Наш век характерен ПРИМАТОМ ОБРАЗОВАНИЯ НАД ВОСПИТАНИЕМ. Пожалуй, пренебрежительное отношение к литературе и искусству со стороны некоторых мужей науки происходит оттого, что, получив образование в определенной области, они не получили достаточного ВОСПИТАНИЯ (не в части правил хорошего тона, а в восприятии всей полноты мира).

В своих фантастических книгах мы мечтаем о человеке будущего, всесторонне развитом, воспитанном, прекрасном. При этом следует помнить, что достигнуто это будет не биологическим изменением человека, не вековой подготовкой его для жизни в обществе будущего, а тем же самым периодом детства и юношества, как и в наши дни.

Очевидно, понадобятся подлинные ОТКРЫТИЯ в области воспитания, чтобы сделать человека именно таким, каким его хочется представить. И для этого раскрыт будет и механизм гипноза и запоминания во сне, тайна памяти и сила убеждений, примера, внушения. Вместе с эффективными способами воздействия на мышление все это приведет к ОТКРЫТИЮ НОВЫХ СОВЕРШЕННЫХ МЕТОДОВ ВОСПИТАНИЯ. И открытия эти будут, возможно, более значительными по своей роли для развития цивилизации, чем все, что может дать физика, энергетика или пищевая индустрия. Наука должна открыть наилучший способ ФОРМИРОВАНИЯ ПРЕКРАСНОГО ЧЕЛОВЕКА.

Потребность в решении этой глубочайшей проблемы ощущается и сейчас, когда подавляющая часть нынешних детей воспитывается родителями, подчас не имеющими ни малейшего понятия о методах воспитания. Трепанацию черепа для операции мозга далеко не всякий возьмется сделать, а формировать юный мозг, воспитывать НОВОГО ЧЕЛОВЕКА берется всяк, порой сам лишенный нужных моральных качеств, чтобы быть примером. Современная школа, в основном, занята передачей школьникам информации для необходимых в жизни знаний. Воспитанию же, к сожалению, отводится все-таки второстепенное место. Незнающему ученику не дадут аттестата зрелости, а недостаточно воспитанному, но успевающему дадут непременно. Исключения составляют лишь некоторые специальные учебные заведения.

Научная фантастика, будоражащая мысль, привлекает к себе самых различных читателей. Немало людей из них потом входят в армию энтузиастов науки и техники. Чтобы стать искателем и творцом нового, нужно полюбить науку и технику, заболеть какой-нибудь проблемой, стать готовым посвятить жизнь ее решению.

В Дубке в Объединенном институте ядерных исследований мне привелось встретиться с учеными. После моего выступления ко мне подошел один из молодых физиков и признался, что он стал физиком, прочтя роман «Пылающий остров», печатавшийся когда-то в «Пионерской правде». Надо ли говорить, как я был рад!..

И сейчас я чувствую глубокое удовлетворение, когда своей вступительной статьей ввожу в литературную жизнь нового фантаста Юрия Тупицына, который не только увидел, но и сумел показать рукой художника «Синий мир» своей мечты.

АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ

СИНИЙ МИР

1

«Торнадо» шел на разгоне, с каждым мгновением наращивая и без того чудовищную скорость. Все отсеки корабля наполняло негромкое, но густое и какое-то липкое гудение ходовых двигателей. Гул этот лез не только в уши, но, кажется, и в каждую клеточку тела. Непривычного человека он лишал сна, аппетита и хорошего настроения, но патрульный экипаж его почти не замечал – для них ход на разгоне был делом привычным.

Всего несколько минут назад, когда торнадовцы заканчивали обед, послышался мягкий гудок вызова связной гравитостанции. Командир корабля Иван Лобов молча отодвинул тарелку и встал из-за накрытого стола – искусственная гравитация создавала в жилых отсеках корабля условия, ничем не отличающиеся от земных.

– Опять информационное сообщение, – поморщился штурман «Торнадо» Клим Ждан.

– Сомневаюсь, – инженер корабля Алексей Кронин покачал головой, он недолюбливал бездоказательные суждения.

Клим фыркнул.

– Чего тут сомнительного? Второй месяц болтаемся без дела в барражной зоне да слушаем информационные сообщения.

– Болтаться без дела в барражной зоне и есть наше основное дело, дорогой Клим, – инженер налил себе чашку кофе, положил ломтик лимона, насыпал сахару и неторопливо продолжал: – Видишь ли, когда нет дела у нас, значит, хорошо идут дела у других. А сомневаюсь я потому, что информационные сообщения никогда не передаются во время обеда.

На лице штурмана появилось выражение живого интереса.

– А ведь и верно!

– Еще бы неверно, – Кронин попробовал кофе, подумал и добавил еще немного сахару. – Суть в том, Клим, что база должна неукоснительно заботиться о нашем здоровье. На то она и база. А что может быть вреднее для здоровья, нежели прерванный обед? Разве после того, как его оторвали от тарелки, Иван будет есть с прежним аппетитом?

Не слушая его, Клим пробормотал в раздумье:

– Любопытно. Если это не информационное сообщение, то что же это такое?

Кронин собрался что-то ответить ему, но в кают-компанию вошел Лобов.

– Конец обеду, – негромко сказал он, – стартуем. Задание первой срочности. Идем к пятой планете звезды В-1368 третьего сектора. Подробности передадут лонг-линией.

Запустив ходовые двигатели, экипаж вывел «Торнадо» на заданную траекторию разгона – все остальное было делом навигационного автопилота.

Лобов отправился в рубку связи выяснять по лонг-линии подробности задания, а Клим принялся просматривать лоцию, надеясь найти в ней сведения о планете, на которой «Торнадо» предстояло произвести посадку.

– Есть! – обрадованно сказал он. – Нам везет, планета имеет собственное имя.

– Значит, чем-нибудь печально знаменита, – заметил Кронин.

– Разве может быть печально знаменита планета, которая называется так романтично – Орнитерра, планета птиц! Да и вообще там настоящий санаторий, – добавил Клим, вчитываясь в лоцию. – Состав атмосферы и сила тяжести близки к земным; океаны, материки и ровный теплый климат, как на Гавайских островах.

Инженер причмокнул губами, словно пробуя Орнитерру на вкус.

– Что ж, с климатом я готов смириться. А вот как там насчет болот, лихорадки, крокодилов и прочих радостей этого жанра?

– Болот! – с отвращением сказал Клим. – У тебя больное воображение, Алексей. Болота и не снились красавице Орнитерре. Она почти сплошь покрыта лесами паркового типа, причем цвет растительности синий и самых разных оттенков. Представляешь? Индиговые леса, лазурные луга, голубые кустарники! Нет, положительно, я начинаю влюбляться в Орнитерру!

– Любовь с первого взгляда редко бывает счастливой, – наставительно заметил Кронин.

– Ну, в любви ты для меня не авторитет. Лучше молчи и слушай, цитирую лоцию: «Фауна представлена сравнительно небольшим количеством видов, но сами виды численно очень велики. Бесспорное преимущество в этом отношении принадлежит колибридам – небольшим длинноклювым птичкам, напоминающим земных колибри. Колибриды встречаются повсеместно, держатся стаями по нескольку сот особей, питаются нектаром цветов и насекомыми. Крупные хищники, опасные для человека микробы и вирусы не обнаружены. Планета намечена для первоочередной колонизации, в связи с чем на ней развернута научно-исследовательская станция с двумя наблюдателями. Примерный индекс безопасности планеты – 0,99». Ну, – торжествующе спросил Клим, захлопывая лоцию, – разве это не санаторий?

– Меня еще в детстве приучили не идти против очевидных фактов, – флегматично согласился инженер, – видишь ли, мой старший брат был очень строгим воспитателем. Когда я начинал говорить о черном, что оно белое, он иной раз поколачивал меня. Так что я соглашаюсь – санаторий. Но если это так, совсем непонятно, зачем нас туда посылают.

Клим недоуменно почесал затылок.

– И правда, черт дери, зачем? Разве что базе пришла в голову забавная мысль – дать нам передохнуть и развлечься?

– И чтобы для этого мы шли на разгоне?

2

В ходовую рубку вошел Лобов.

– Какие новости? – живо спросил Клим.

– И как прошел сеанс связи? – добавил Кронин, ревниво заботившийся об исправности всей корабельной аппаратуры.

– Нормально, – коротко ответил Лобов. – С Орнитеррой познакомились?

– Я имел счастье выслушать не только текст лоции об Орнитерре, но и восторженные комментарии Клима, – меланхолически ответил Кронин. – Непонятно одно – зачем нас туда посылают?

На Орнитерре без вести пропали планетолог Виктор Антонов и биолог Лена Зим, весь состав станции, – Лобов помолчал, слегка пожал сильными плечами. – Пока ничего трагичного, просто они не вышли на связь ни в основной, ни в резервный сроки.

– Ну и, как полагается в таких случаях по инструкции, база вызвала ближайший патрульный корабль, – вмешался Клим, – все ясно. А подробности?

Лобов не успел ответить. Кронин, в раздумье потиравший свой высокий лоб, поднял голову.

– Постойте, по-моему, я их знаю. Это же совсем зеленые ребята, стажеры-студенты, проходящие выпускную практику!

– Верно, – Лобов удивленно посмотрел на инженера.

– Теперь я окончательно припоминаю. В прошлом году они были у нас на базе. Меня упросили прочитать их группе цикл лекций по безопасности. Хорошие ребята и, судя по всему, влюблены друг в друга.

– Хорошие? – не без лукавства переспросил Клим.

Кронин усмехнулся.

– Вот именно хорошие. А уж если тебя интересуют специфические детали, то Лена – настоящая красавица.

– Ну-у, – протянул Клим, – если красавица, тогда все понятно. Парень совсем потерял голову, утащил бедную девушку на романтическую прогулку в синие заросли, где они, как и полагается влюбленным, благополучно заблудились. А мы, как ангелы-хранители, явимся им на помощь прямо с небес. Алексей, как ты полагаешь, похож я хотя бы немного на ангела?

Не слушая шутливой болтовни штурмана, Кронин пробормотал:

– Посылать влюбленных детей на неосвоенную планету. Какое легкомыслие!

– Ну, дети – это уж слишком сильно сказано! – возразил Клим.

На базе уже каются, что уступили их просьбе, – хмуро сказал Лобов, – но всех успокаивает то, что Орнитерра практически безопасна. К тому же ребята действительно хорошие, у обоих прекрасные отзывы из института.

– Но любовь есть любовь, – высокопарно изрек Клим и засмеялся, – она не только возвышает людей, но и заставляет делать глупости. Все мы прошли через это!

– Не надо всех мерить на свой аршин, – рассеянно заметил Кронин. – Люди, особенно молодые, гораздо лучше, чем это тебе представляется.

Штурман смотрел на инженера с легкой улыбкой.

– Конечно, не каждому дано стать Ромео.

– Ромео, – инженер покачал головой и вздохнул, – кто такие Ромео и Джульетта? Бедные чувственные дети со слаборазвитым интеллектом.

– Не кощунствуй!

– А кто же они? Наши предки любили обожествлять свои инстинкты, – инженер помолчал и уверенно закончил. – Лена и Виктор – не Ромео и Джульетта, это вполне современные ребята. Надо искать какую-то серьезную причину их исчезновения.

– Есть одно соображение, – сказал Лобов.

Ждан и Кронин одновременно повернули к нему головы.

– База просила обратить внимание на отсутствие крупных хищников на Орнитерре, – пояснил Лобов, – обычно ведь устанавливается определенный баланс между хищниками и растительноядными, а на этой планете он нарушен. Там встречаются травоядные с зубра величиной, а самый крупный хищник – не больше зайца.

– Из любых правил бывают исключения, – задумчиво заметил инженер.

– Но исключения всегда подозрительны, – Клим почесал затылок и глубокомысленно закончил: – Впрочем, так же, как и правила.

– Как бы то ни было, – резюмировал Лобов, – база просит иметь в виду, что вместо крупных хищников на Орнитерра может действовать некий неизвестный фактор, а поэтому рекомендует проявлять разумную осторожность.

Клим Ждан схватился руками за голову.

– Представляю! Скафандры, скорчеры, подстраховка – в общем, как на Тартаре!

– Осторожность еще никому не повредила, – Кронин был сама рассудительность. – Но скафандры и скорчеры на Орнитерре – это, пожалуй, слишком.

– Конечно, – согласился Лобов. – Ненужная осторожность только затрудняет поиски. Достаточно будет лучевых пистолетов и легких защитных костюмов.

Клим облегченно вздохнул.

– Это еще куда ни шло. Хотя если подумать хорошенько, санаторий и лучевые пистолеты – разве это не смешно?

3

По розовому небу плыли редкие зеленоватые облака, похожие на рваные клочья небрежно окрашенной ваты. Невысоко над горизонтом неистово пылало крохотное голубое солнце. Посреди фиолетовой поляны на опаленной и поэтому порозовевшей траве стояла патрульная ракета, впаяв в небо острый хищный нос. Возле ракеты находились два космонавта – длинный, худой Кронин и крепыш Ждан. Поляну со всех сторон окружал невысокий лес. Растительность поражала бесконечным разнообразием оттенков синего цвета – от нежно-голубого, почти белого, до густо-фиолетового, больше похожего на черный. То здесь, то там над лесом будто неподвижными, но в то же время стремительными в своем внутреннем движении столбами роились колибриды. Их оперение, окрашенное во все мыслимые цвета радуги, искрилось в лучах голубого солнца тревожным и радостным блеском драгоценных камней. Временами какой-нибудь из роев вдруг вспенивался, рассыпаясь на отдельных птиц, и падал вниз, исчезая в синеве деревьев, а в другом месте поднималась новая волна калибридов и, как по команде, собиралась огненным столбом.

– Что-то Иван запаздывает! – не то с беспокойством, не то с раздражением проговорил Клим, вглядываясь в сторону, откуда неторопливо плыли зеленоватые облака.

Кронин повернул голову, разглядывая своего друга z оттенком удивления.

– Поэтому-то ты и прибежал ко мне?

– А ты думал для того, чтобы поразвлечь тебя? – сердито ответил Клим вопросом на вопрос.

Кронин тихонько засмеялся.

– Нет, этого я не думал. Но тебе хорошо известно, что Иван на униходе, который может шутя проскочить сквозь термоядерное облако с температурой в миллион градусов. – Насмешливо прищурив глаза, Алексей продолжал: – А один мой хороший знакомый совсем недавно уверял, что Орнитерра – настоящий санаторий.

Он покосился на хмурого товарища и уже мягче добавил:

– Если командиры патрульных кораблей будут без вести пропадать на таких планетах, как Орнитерра, то всю нашу службу надо будет разогнать, а нас самих направить на Землю – пасти стада жирных китов в Тихом океане. Прилетит Иван, ничего с ним не случится.

…«Торнадо» совершил посадку в полутора километрах от научно-исследовательской станции. Ближе приземлиться было нельзя – отдача ходовых двигателей могла повредить аппаратуру наблюдения, развернутую возле станции. Сразу же после посадки осмотрели станцию и кое-что выяснили: в ангаре не оказалось станционного глайдера, а в вахтенном журнале коротко значилось: «Ушли на облет наблюдательных постов». Всего этих постов было двенадцать, они располагались вокруг станции на удалении от пятисот до тысячи километров.

– Все ясно, – уверенно констатировал Клим, – потерпели аварию во время облета. Катастрофы на глайдере невозможны. Значит, сидят где-то на маршруте и преспокойно ждут нашей помощи.

– Ясно или неясно, а первоочередная задача определилась – надо отыскать глайдер, – заключил Лобов.

Ждану было поручено детально ознакомиться со станцией, Кронин занялся приведением в стартовую готовность «Торнадо», а Лобов на униходе отправился на поиск глайдера. Он вел поиск с помощью биолокатора, настроенного на спектр биоизлучения человека. Это был чертовски капризный прибор, чувствительный даже к малейшим помехам. Он требовал неусыпного внимания и мог работать лишь в условиях полнейшего радиомолчания, так что на связь с товарищами у Лобова просто не оставалось времени. И вот командир запаздывал уже на двадцать минут. В ходе свободного поиска это сущие пустяки, но Клим почему-то нервничал, что было на него совсем непохоже.

– Прилетит, – спокойно повторил Кронин, – и, может быть, даже с этими влюбленными детьми на борту.

Он полной грудью вдохнул свежий ломкий воздух и, прислушиваясь, склонил голову набок.

Вокруг звучали странные голоса и музыка. Мягкие стоны «О-о-о! А-а-а!», звонкие удары крохотных молоточков, тяжкие вздохи органа, густой гул контрабаса, беззаботное цоканье кастаньет и фривольные трели флейты – все это сливалось в бестолковую, но красочную симфонию. Можно было подумать, что поют орнитеррские птицы. Но нет, земные аналоги здесь не годились. Только совсем близко от сверкающего столба колибридов можно было услышать его печальную скороговорку: жужжащий гул сотен крыльев, шорохи и вздохи воздуха. Пели не птицы, а цветы. Скромные синие и зеленые цветы, совсем незаметные на фоне листвы. Они пели в полный голос по утрам и вечерам. Чем выше поднималось злое солнце, тем молчаливее становились цветы. А в полдень, когда яростный голубой глаз сверкал в самом центре розового небосвода, цветы умолкали совсем. И только иногда из глубины синей чащи доносилось грустное, почти страдальческое «О-о-о! А-а-а!».

– Никак не могу привыкнуть к этой музыке, – признался Кронин. – Но колибриды! Чем не летающие драгоценные камни? Красиво!

– Красота – понятие относительное, – угрюмо ответил Клим. – Земные пантеры – тоже удивительно красивые создания. По крайней мере гораздо красивее тех свиней и баранов, которых они пожирают.

Кронин посмотрел на него удивленно.

– Не узнаю тебя, друг. Клим Ждан, поклонник всего прекрасного, и так враждебно настроен к красоте? Это выше моего понимания, – инженер покачал головой, – скорее всего ты не выспался или плохо пообедал. Чем тебе не угодили кроткие цветы и безобидные нектарницы?