Текст книги "Звездная месть"

Автор книги: Юрий Петухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 176 страниц)

– Ну чего ты притих, дружок, – крикнул он киберу. – Давай! Пали! Начинай!

Тот поднялся на одной ноге, замер. Он не мог выстрелить в хозяина. Он выжидал.

– А ну, скажи этому болвану, чтобы бросил лучемет и никогда не поганил доброе оружие, – прошептал Кеша прямо в жирный загривок Реброва. – Я жду!

– Брось! – дрожащим голосом выдал хозяин. Он был сломлен. В нем не оставалось больше сил к сопротивлению.

Кибер бросил лучемет. Ему было все равно, он подчинялся хозяину. И он ему подчинился.

– Пусть убирается вон! – потребовал Кеша.

Хар, опять ставший заурядным лохмато-растрепанным псом неопределенной породы, подобрал лучемет и после недолгого раздумия, уцепившись зубами за тонкое, вогнутое ложе, подтащил к Кеше. Тот отпихнул лучемет ногой к стене. И попросил Хара:

– Иди и забери вон у того придурка парализатор!

Хар так и сделал – биороб-уборщик отдал ему оружие безропотно и даже услужливо. Он вовсе не собирался палить из него, наверняка, вся эта шобла играла лишь отвлекающую роль.

– Вон! – выкрикнул Кеша.

Когда все, кроме хозяина, оборотня и самого Кеши, покинули гостиную, последний с самым невозмутимым видом уселся на роскошный, но малость подпорченный диван и сказал, будто ничего и не было:

– А теперь начнем все с начала, Толик. Ты признаешь, что это ты сделал из Ивана в глазах начальствующей шатии-братии чокнутого, нуждающегося в отдыхе и лечении? Говори, у тебя осталось сорок минут!

– Все не так просто, – промямлил Ребров, разглядывая огромную дыру в своем шелковом халате. Взгляд его был туп и пуст.

– Все просто, Толик. Ты это сделал. Но не для себя, не из своих фантазий, верно? Ты должен был это сделать!

– Я должен был это сделать, – эхом повторил хозяин.

– И кто же тебя, бедного-подневольного, просил превратить Ванюшу в беспросветного дурака, кто ж это такой, интересно?!

– Не паясничай! – озлобился вдруг Ребров. – Они не спрашивают, хочешь ты на них работать или нет, они заставляют работать на себя. И все!

– Кто они?!

– Я не знаю!

– Врешь!

– Я на самом деле ничего не знаю! – Ребров был близок к истерике. Голос его дрожал, срывался. Он нервно теребил полу халата, рвал холеным ногтем мизинца дорогую изящную вышивку, – Есть обычные государственные структуры управления, легальные, а еще есть какие-то параллельные, нелегальные, но они работают рука об руку, и легальные всегда вынуждены подчиняться тем другим...

– Мафия? – предположил Кеша.

– Нет, это не мафия, это другое!

– Значит, в России действуют параллельные структуры власти: открытые, выборные и потайные, скрытые?!

– Не в России, нет! – Толик тяжело дышал, бледнел.

Он уже почувствовал, что дело идет к нехорошей развязке, что ему бы лучше молчать. Но он не мог молчать в присутствии той твари... той собаки... нет, это не собака это что-то странное, что-то страшное, почему она так воздействует на него, она... оно лишает его воли, он слышал, так бывает, это... это оборотень, это гипновоздействие. Ну почему они привязались к нему, почему?! – В России параллельные структуры не действуют, тут все перекрыто, они только там, в Сообществе. Но они и в Федерации, а Россия признает законы и решения Федерации, да, у них есть механизмы воздействия, я тут не причем, они меня заставили, силой!

– И давно?! – поинтересовался Кеша.

– Это было перед последним экзаменом на мой пост, на мое кресло, – он горько усмехнулся. – Они не трогают исполнителей, почти не трогают. Но они вербуют своих агентов в руководящей среде!

– Агентов? Вербуют?! – Кеша перешел на проникновенный шепот. – Вот как ты заговорил! А Иван им мог помешать?

– Иван просто сумасшедший! В его бредни и без меня, и без них никто бы и никогда не поверил! Ивану место в психушке!

– Раньше, в старые добрые времена, – задушевно начал Кеша, – такое дерьмо как ты топили в нужниках понял?!

Ребров промолчал, но взгляд его был выразительней любых слов. Это был взгляд затравленного волка, а скорее, даже шакала, который готов на все – и в пыли валяться, елозить на брюхе, и в глотку вцепиться. Кеша вдоволь нагляделся на таких. И потому не испытывал ни малейшей жалости.

– Кто в Управлении кроме тебя работает на этих сук?!

– Там есть два или три человека, но я не знаю их в лицо, так и задумано – никто не должен знать своих...

– Своих?! – озлобленно переспросил Кеша. – Своих ты продал, падла, и Россию продал! – Кеша не выдержал и врезал хозяину кулаком в челюсть, тот скувырнулся с дивана, но не издал ни звука. Ему сейчас надо было быть тихим и покорным, он таким и стал – лишь глаза временами выдавали.

– И сколько же тебе платили, падаль?! – Кеша уже не глядея на Реброва. Он нагнулся за скальпелем, поднял, сунул в набедренный клапан. – Тридцать три серебренника или побольше, отвечай?!

– Никто ничего не платил, – обреченно протянул Ребров, – они не платят никому. Они обещают продвижение по службе. И они выполняют обещанное. Точно и в срок выполняют. Поэтому им и верят. А еще они обещают спасение.

– Чего? – переспросил Кеша.

– Спасение! – Ребров так и не поднялся с пола, сидел на поджатых ногах, обтирая полой халата кровь с лица, рук и угрюмо глядя изподлобья. – Может, и вранье. Но они говорят, что будет отсев, что всех лишних ликвидируют.

– Ну и много этих лишних будет?

– Все и будут лишними! – Ребров осекся, но потом добавил: – Кроме избранных. Их единицы.

Кеша передернулся. Поглядел на Хара, будто взывая к нему, ища поддержки в своем возмущении. Хар облизнулся и уронил слюну с зеленоватого языка. Глаза у него были бессмысленно-преданные, и где он только уловил такое выражение!

– Значит, ты избранный, – сквозь зубы процедил Кеша, – а я лишний?!

– Значит, так.

– Добро! Ну а ты скажи мне, друг любезный, тебе как, не жалко всех этих лишних, что вокруг тебя, ты их чего, за человеков не считаешь, на распыл – и точка?!

– Они обречены! – равнодушно ответил Ребров. – Жалей не жалей, они все вымрут или будут ликвидированы. Ты не думай, что один такой жалостливый нашелся! Когда передо мной встал выбор: умереть или выжить, я просто выбрал жизнь, и все! Понимаешь?! Так сделал бы любой! – Ребров медленно и неуклюже вполз на диван.

Замер.

– Ладно. Хрен с тобой! – Кеша вдруг сменил тон. – Это все тонкие материи, тебе непонятные. Давай-ка о другом поболтаем, друг любезный! Отвечать коротко и четко! Когда начало?

– Никто не знает.

– Но ведь уже скоро – год, два, три?

– Это может начаться в любую минуту!

– Вот как?!

– Да, именно так.

Кеша резко нагнулся к Реброву, ухватил его за отвороты халата, притянул к себе, прямо к носу, глаза в глаза. И прошептал:

– Ну, а рыбки у тебя откуда?

Ребров вздрогнул, отпрянул. На лбу у него появилась испарина.

– Причем туг рыбки... – невнятно залепетал он.

– Притом! – грубо оборвал его Кеша. – Отвечай! Я все знаю!

Толик сразу как-то размяк, обвис мешком и даже разулыбался щеря крупные желтые зубы.

– Ну, если знаешь, чего же спрашиваешь. Без рыбок нельзя, рыбки связь поддерживают, рыбки все видят и все слышат. Они и тебя признали, думаешь, зря к ним водил? Только ошиблись, видно!

– Они не умеют ошибаться, – вполне серьезно поправил его Кеша. И снова в его голосе зазвенело железо, снова он превратился в строгого следователя. – Значит, ты утверждаешь, что все, у кого есть эти гнусные гиргейские гадины – работают на НИХ?

– Ничего я не утверждаю, – Толик был скользкий как угорь.

И это не нравилось ветерану и каторжнику Иннокентию Булыгину, это вообще бы мало кому понравилось. Однако надо было делать дело. И потому Кеша решил брать «угря» за горло.

– Или ты сейчас мне все толком выкладываешь, – начал он зловеще, – или через... двадцать минут я тебя похороню здесь вместе с твоими секретами, понял?!

Ребров кивнул и скривил рот.

– Ты меня похоронишь в любом случае.

– Не каркай, а то сбудется!

– Ну чего ты еще хочешь от меня?! – хозяин роскошной дачи готов был разрыдаться, он совсем не ожидал всего этого, да еще во время отпуска, в своем доме-крепости, нелепый сон, наваждение, бред. И он сорвался: – С ними бессмысленно бороться, им нельзя сопротивляться, это бесполезно! Да, я везде и всюду тормозил Ивана, я его полностью стопорил... но ведь ты, наверное, догадываешься, что он совался и туда, куда мое слово не доходит, куда моя рука не дотягивается. Его тормозили, сбивали, нейтрализовывали другие. Они есть везде! Они ни за что не допустят раскрытия параллельных структур, они сомнут любого, раздавят и выпотрошат! Ни один таран не сможет прошибить эту стену! Это все равно, что совать голую руку под пресс, пытаясь его удержать! Там все отлажено, все работает бесперебойно. Даже если б я не выполнил должного, его бы остановили, понимаешь, и могло быть значительно хуже, его могли бы просто убрать!

– Я видел Ивана в деле, – вставил Кеша, – его за здорово живешь не уберешь! Так что ты ври, да не завирайся! Ну, ладно, про Ивана все ясно. Какие еще были у тебя обязанности?

– Полное подчинение. Выполнение любого приказа. Это сразу дали понять, никаких сомнений, отговорок и всего прочего. Но они зря никого не подставляют, с ними можно работать... понимаешь? – В глазах у Толика Реброва появился вдруг огонек надежды.

Но Кеша не дал этому огоньку разгореться – он ударил дважды, снизу в челюсть и тут же прямым в нос. И снова грузное тело хозяина дачи повалилось под диван.

Кеша умел бить. Но бил он только за дело.

– Иннокентий Булыгин еще никогда не ссучивался, – проговорил он под нос, но так, чтобы его было слышно. И затем с расстановкой, грустно, будто разговаривая с самим собою, продекламировал: – Связей нету, связников нету, явок нету, знать он ни хрена не знает... а с чем мне к Ивану возвращаться?

Оборотень Хар, притулившийся у затейливого и массивного подлокотника дивана, нервно почесался задней лапой, завыл тихо и уныло. Потом вдруг встал на задние лапы, подошел к лиловому креслу, которое теперь было больше похоже на мохнатый сиреневый шар и внятно произнес:

– Здесь!

– Что здесь? – переспросил Кеша.

– Еще не знаю, но здесь! – стоял на своем Хар.

Кеша повернулся к шару-креслу, буквально на несколько секунд потеряв из виду обессиленного, лежащего на измаранном кровью полу Реброва. И тут же поплатился за это – выпад был настолько силен и скор, что лежать бы Иннокентию Булыгину, ветерану аранайской войны и беглому каторжнику, с переломанными шейными позвонками прямо на полу под креслом. Но выручил оборотень, неуловимым движением перехвативший руку Реброва.

– Ай-я-я!!! – завопил тот благим матом, вцепляясь левой рукой в вывернутую кисть правой.

Кеша обернулся с удивленным лицом, покачал укоризненно головой и снова свалил Толика на пол, но на этот раз ногой – точным ударом в солнечное сплетение.

Теперь симуляция была исключена.

– Напрасно ты это сделал, – уныло заметил Хар, стоявший рядом и не знавший, то ли опуститься на четвереньки, то ли сбросить с себя опостылевший собачий образ. – Он теперь не скажет.

– Скажет! – заверил Кеша.

– Не скажу, ублюдок! – прохрипел снизу Ребров. Он катался по полу, скрюченный и жалкий.

Кеша достал из клапана сигма-скальпель, навел на висок хозяина красненькую точечку инфраприцела. Ему надоело возиться с этим предателем и подонком, надо было его кончать, эх, если бы Хар не совался со своими дурацкими советами – стоит только сдавить в ладони рукоять. И все! Сигма-скальпель и впрямь оружие запрещенное, недозволенное, зато очень надежное и очень действенное. И Толик не будет мучиться, ведь и он когда-то был человеком, был приятелем Ивана, десантником-космоспецназовцем... нет, его надо было утопить в нужнике, как в добрые времена поступали с предателями, на худой конец, повесить на осине как новоявленного иуду. Кеша готов был сам завыть по-собачьи – сколько сейчас по всей Руси таких иуд, работающих на какие-то непонятные «параллельные структуры», одному дьяволу, их покровителю, известно! Всех не перетопишь и не перевешаешь!

– Вы все сдохните! – снова прохрипел Толик. Он был бледен и страшен.

– Авось, не все, – заверил его Кеша.

– Ну уж ты-то – точно! – с неожиданным злорадством добавил хозяин. – И твоя двуногая собака!

Кеша наотмашь, без всяких прицелов полоснул прямо по мясистому уху Толика Реброва. Ухо отскочило, шмякнулось на пол, из-под прижатой к голове руки потекла кровь.

– Ну так кто из нас сдохнет?!

Кеша сунулся было в кресло-шар. Но оно не приняло его, ощетинилось колючими, невидимыми разрядами, оттолкнуло.

– Что надо сделать? – быстро спросил Кеша.

– Что хочешь, то и делай! – зарычал Ребров. – Тебя скоро прикончат! Сюда уже идут наши, понял, сволочь?!

– Раньше, чем они придут, я тебя на куски раскрою, в лапшу порежу! Говори, что делать!

Невидимый луч срезал с руки хозяина большой палец. Кеша зажмурил глаза, нет, правильно, что эту дрянь запретили, правильно! Он готов был выбросить скальпель, отпихнуть его от себя словно скользкую мерзкую змею... но не мог, он обязан был выполнить задание:

Иван так и сказал, мол, сдохни, Кеша, но сделай, не для меня, для тех, кто спит и ни хрена не видит, для них, их миллионы, миллиарды! Сделай, Кеша!!!

Рука отвалилась по кисть. Толик завизжал по-звериному, жутко и пронзительно.

– Говори!

– Я сам... я сам. Только не надо, только не надо... – бессвязно лопоча, Ребров подполз к креслу. Оно тут же подхватило его, развернувшись, превратившись из шара в то же самое лиловое кресло на лапках. Левая рука хозяина этого чуда утонула в сидении. Но тут же вынырнула с черным тускло-бархатистым кубиком в толстых пальцах.

– Бери!

– Что это? – не понял Кеша.

– Бери! – потребовал из-за плеча Хар.

– Ладно! – Кеша сжал кубик в ладони, и его словно холодом окатило с ног до головы. Это был непростой кубик. – Что с ним надо делать, говори живо!

Ребров замотал головой, он еле сдерживал себя от боли. Но он очень хотел жить. И ему надо было спасти себя именно сейчас, именно в эту секунду, в эту минуту. Глаза его, до того пропитанные тягучей слизью высокомерия и презрения, теперь молили о пощаде.

– Ты все сам узнаешь! И тебя не убьют, не бойся! Но и ты меня не трогай, я прошу тебя, не трога-а-ай, я еще не жил, я только начал, я уйду совсем, им не нужны слабые, они стирают память и отпускают, человек ничего не помнит, я умолю их, я уйду, ты уже достаточно наказал меня, пусть я подлец, пусть я сука последняя, но я искупил, то есть, ты меня... только не убивай!

Кеша переглянулся с Харом.

– Сейчас сюда войдут другие, – спокойно сказал Хар.

Кеша улыбнулся.

– Ладно, Толик, живи. Я не убью тебя...

Он явно хотел что-то добавить. Но не успел.

– Нет, ты убьешь его! – прогремел скрипучий голос, усиленный невидимым динамиком.

Кеша остолбенело отвисшей челюстью.

Это был голос собрата по гиргейской каторге, отпрыска императорской фамилии карлика Цая ван Дау. Но звучал он не из-под сводов, не из-за двери, звучал он у Иннокентия Булыгина в голове. И никто кроме него этого голоса не слышал.

– Ты убьешь его, Кеша! Убьешь прямо сейчас... или убьют меня. Выбирай!

– Цай, где ты? – прошептал Кеша, с недоверием разглядывая зажатый в пальцах кубик.

– Да, ты правильно понял. Но все объяснения потом! Не медли ни секунды. Мочила. Это враг – страшный, лютый, безжалостный враг, готовящий всем нам большую могилу, Иван был прав. Но он не все знает, он вообще ничего не знает, все страшнее, хуже в тысячи крат. Не медли, Мочила! Они уже на подходе! Ты погубишь всех!

– Я сам это сделаю, – вдруг вызвался Хар. Его глаза мгновенно потеряли рыбью мутность и отрешенность прояснились и стали почти человеческими.

– Ты?!

– Да.

– Но почему? Разве ты слышал нас?!

– Я ничего не слышал. Я все понял, не спрашивай, это особое чувство, этого нет у землян... и у других тоже нет. Нам пора!

– Но я же пообещал ему! – взвыл Кеша.

– Зато я ничего не обещал никому.

Хар подошел к стоящему на коленях хозяину дома, удлинившимися гибкими пальцами обхватил толстое горло, но не стал душить, а с неожиданной силой и сноровкой поволок прочь из гостиной. Толик хрипел, сучил ногами, пытался цепляться здоровой рукой за пол, стены, углы, диван... все было бесполезно. Кеша побежал следом, ничего не понимая. Даже когда он ворвался в зал с полупрозрачными стенами и огромным аквариумом, когда он увидал, что оборотень волочет извивающегося человека, хозяина этого дома и в том числе аквариума, по лесенке вверх, прямо к окну-люку, он ни о чем не догадывался, ему все казалось невообразимой нелепицей.

Но когда Хар открыл люк, вскинул над своей хлипкой и вихлявой фигурой грузное, казалось бы, неподъемное тело, Кеше стало вдруг нехорошо.

– Сто-о-ой!!! – зжрал он во всю глотку.

Но было поздно – огромные клыкастые гиргейские рыбины уже рвали в клочья, в ошметки еще живое тело. На это было невозможно смотреть. Кеша прижался к стене, застонал. Мерзкие, зубастые гадины... и все же, какой-никакой, а человек! Он взглянул в аквариум – с Толиком Ребровым было покончено. Одна из рыбин плотоядно облизывалась большущим языком, глядела прямо Кеше в глаза. Другая дожевывала остатки расшитого драконами шелкового халата.

Хар стоял рядом как ни в чем не бывало.

– Сгинь с глаз моих! – прошипел Кеша. И тупо поглядел на черный кубик в ладони.

– Они уже здесь! – прогремело в мозгу.

– Надо уходить! – добавил извне Хар. Обхватил ледяными пористыми лапами виски человека, заглянул в глаза – на Кешу повеяло чем-то еще более холодным и далеким, нездешним, даже потусторонним. Но он сразу все понял. Рука сама полезла в нужное место. Все потом!

А сейчас... уходить! Он с силой сдавил в кулаке зародыш живохода, отбросил его от себя.

– Это хорошо, – закивал Хар.

Когда в зал вошли трое с плазмометами, они уже сидели в живоходе. Кеша подгонял изголовье биокресла под свой затылок. Ему не хотелось воевать с чужими, он страшно устал от боев и войн на Аранайе, а потом на Гиргее, зачем же еще на Земле. И он просто дал полный вперед – не стой на дороге!

Живоход вырвался под открытое небо, дернулся было по направлению к боту. Но застыл, подчиняясь воле сидящего в нем.

– Мать моя! – расстроился не на шутку Кеша. – Ну почему я всегда должен портить отношения с представителями властей?! Это что – карма такая, едрена судьбина!

На поляне перед входом в дачку стояли два больших и плоских сине-белых вибролета с серебряными двуглавыми орлами на бортах – машины управления охраны порядка.

– Неужели и эти работают на них?! – раздраженно выдал Кеша.

Размышлять было некогда. Охрана никогда не имела дела с живоходами, нескоро будет иметь еще. И этим надо пользоваться. Они перескочили через обе машины и оставляя узенькую просеку, пошли полным ходом прямо через лес.

Только тогда Кеша сообразил, что все очень просто, ни на кого эти ребята не работают кроме своего управления, но на то они и параллельные структуры, что запросто могут создавать ситуации, когда легальные структуры работают на них. Вот так! А сам Кеша им помог еще. И ведь не объяснить ничего – он совершил «бандитское нападение» на дачу добропорядочного гражданина, ни в чем плохом никогда не уличенного, на дачу да и на него самого, хоть трупа и нет, а все ясно, копать начнут, тягать... в гостиной следы. Ну почему ему так не везет – ведь это явная каторга! Нет, надо бежать.

Бежать!

Но почему те трое были с плазмометами? Особый случай? Или сигнал был особый? Некогда! Потом! Кеша выпрыгнул из живохода. Хар за ним. Сколько елей погублено, жуть! Да жалеть тоже некогда.

– Уходи! – прогремело в голове голосом Цая.

Кеша с сожалением оглянулся на живоход. Все нет времени, а ведь давно мог бы разобраться – как свернуть в зародыш это чудо... нет, когда там. Взлет!

* * *

Даже в кромешном мраке огромного подземелья Иван умудрялся каким-то образом видеть смутные тени.

Он держал Креженя за руку, не доверял. Но, похоже, тот был полностью сломлен, превращен в безвольную куклу.

Микрокапсула, введенная в артерию и вообще неизвестно в каком сосуде или сосудике находящаяся сию минуту, могла погубить его в любое время, В любой миг! И хотя сам Гуг Хлодрик был где-то наверху, Креженю от этого не становилось легче.

Зловещий приглушенный голос вещал сразу отовсюду, будто по подземелью, по всем его сводам были расставлены тысячи невидимых микрофонов.

– Близится час Тьмы! И да приидет Она! И выйдут в ночи на свою последнюю охоту сильные и смелые! И найдут свою смерть в их когтях и зубах слабые и трусливые! Ибо время слабых прошло. Ибо служащие навозом в почве отслужили свое и не нужны более. Ибо пришла пора посвященным подняться еще на ступень и стать выше, чтобы с высоты той холодным и безжалостным взглядом взирать на погибающий мир... мир слабых, подлых, трусливых слизней, нарекших себя человеками.

Готовы ли вы подняться и ступить выше?!

От оглушающего рева у Ивана заложило уши. Сколько подонков собралось во мраке подземелья?! Десятки тысяч! Сотни! Нет. Это только видимость, это спецэффекты. Все делается для того, чтобы этот сброд уверовал в свои силы, чтобы он почувствовал себя выше и сильнее всего человечества. Было! Все это было много раз. Пятая колонна Земли. Раньше спецслужбы враждующих стран создавали на землях неподвластных им пятые колонны из сброда, мнящего себя выше толпы. Разрушали изнутри целые государства, империи, не жалея на своих выкормышей ни средств, ни времени, ни труда, ибо все окупалось уничтожением противника. Теперь пятая колонна созидалась на Земле извне, Иван уже не сомневался в этом, и она должна была разрушить изнутри все Человеческое Сообщество. Вторжение Извне! Вторжение Изнутри!

Полтора часа назад он получил подтверждение от Кеши. Он яодал этого. Он уже знал навернжа. И все равно чуть не раздавил в ярости инфраприемник, что желтым янтарным камушком высвечивал из массивного серебряного перстня на мизинце левой руки. Левой руки... ему представилась отрубленная кисть – бред, наваждение, разве время для подобной чепухи! Ярость сменилась бессилием – холодным, омерзительным, гнусным. Он не мог поднять приспущенных век, не мог шевельнуть рукой. Толик Ребров! Сука! Падла! А он еще не хотел верить, что и Россия опутана черной сетью. Знал! А верить не хотел! Нет, правду, говорят басурмане всякие, загадочная штуковина русская душа, потемки! Знать... и не верить. Кеша ничего не сказал про развязку, но по его мрачному молчанию Иван все сам понял – Толик свое отпрыгал. Туда ему и дорога. Не в нем дело. Эти черные черви везде, они и в Космофлоте, и в правительственных структурах, и в банде, где каждый знает других как облупленных, они прорыли свои ходы-лазейки повсюду, даже в сверхзасекреченных, сверхзаконспирированных межгалактических мафиозных образованиях, где на каждого «брата» двадцать пять соглядатаев и стукачей. И ведь они работают почти в открытую! Да что там почти! Они просто плюют на всех! Они уверовали в свою полнейшую безнаказанность и свое всемогущество здесь, на Земле.

Это всеобщее вырождение! Это пропасть дегенерации!

Это огромное черное вселенское болото, поглощающее в себя все и всех. Эту заразу можно уничтожить только вместе с самой Землей... что и сделают негуманоиды?!

Иван поймал себя на дикой, ненормальной мысли. И тут же отбросил ее. Нет, ему не надо было возвращаться со звезд. Там его дом. Там! Чтобы ни говорил покойный батюшка, философствующий в сельской тиши... философствовавший, мир праху его. Человек рвался в Космос, потому что знал, что ожидает Землю, он предвидел все это, он предчувствовал. Надо бежать! Это единственное спасение! И Дил Бронкс раньше всех понял это, точнее, не понял, а просто почуял нутром, он сбежал на свою станцию, подальше от всей этой земной и галактической суеты, сбежал на свой неприметный, крохотный хуторок, где его никто не прихлопнет – какое кому дело до жалкого комаришки, трепыхающего своими жалкими крылышками где-то в зжблачных высях. А можно сбежать на край Вселенной, не имеющей краев, забраться на мертвый, блуждающий во мраке астероид, зарыться в него и блуждать вместе с ним за миллионы парсеков отсюда да и от любой живой души. Бежать! У Ивана ноги задрожали. Даже твой родной дом твой ли, ежели в нем хозяйничают чужаки, если в нем сидит стая волков и клацает зубами в предвкушении крови, ждет команды вожака. Бежать! Надо собирать всех своих – Гуга, Таеку, Дила, Ливу, Кешу Мочилу, карлика несчастного и убираться пока не поздно! ... Иди, и да будь благословен? А куда, спрашивается, идти?! И как идти в этом вязком, черном болоте?! И почему именно он должен идти куда-то и бороться за чтото, спасать кого-то?! Дил Бронкс разыскал Хука Образину. А для чего? Может, тому лучше было б тихо спиться и подохнуть в своем мусорном баке? Нет! Иван стряхнул с себя слабость. Они на то и бьют, они на то и рассчитывают, что их должны испугаться, должны поразиться их мощи и их силе и пасть духом. Нет! Бежать некуда. Даже если в родном доме сидит стая алчущих крови волков – не беги из него, не команды вожака ждут волки, а ждут они, когда ты им спину покажешь, ибо они сами, охотящиеся в ночи, трусливы и слабы – иначе пришли бы к тебе при свете дня.

– Он все равно убьет меня, – просипел вдруг жалобно Крежень. Голос его был плаксив.

– Мне тебя не жалко, – ответил Иван тихо, – не думай, что я сейчас расплачусь.

– Он убьет меня, а Лива убьет его, так свершится справедливость.

– Бредятина!

– Помяни мои слова, – мрачно проговорил Крежень уже без плаксивости.

– Помяну, – отрезал Иван и сильнее сдавил кисть Седого.

Зловещий голос все вещал и вещал – это был не просто гипноз, это было массированное, подавляющее зомбирование. Ивану начинала надоедать вся эта публика, это пешки, пусть они и станут свирепейшими воинамисамоубийцами, идущими на смерть во имя Черного Блага, пусть они унесут миллионы жизней, но дело не в них, все равно они пешки в чудовищной игре. А ему надо познать структуру, ему надо уцепиться за ниточки, на которых висят все эти марионетки... и тогда по невидимой паутине он вскарабкается наверх ... бред какой-то, он все время спускался вниз, лез в пропасть, а теперь – наверх?! Все перепуталось и перемешалось. Уже нет ни верха, ни низа! По всей видимости, он совершил страшную ошибку, покинув логово «серьезных»! Надо было копать там, туда должны были сходиться нити. Рубить их надо не здесь, где распустились они сотнями тысяч, а там, в средоточии их, в гнездовище паучьем! Да вот только там ли гнездовище и средоточие? Поди разберись. Да еще и Крежень явно водил их всех за нос.

– Помяну! – повторил Иван зло. – Только ты сдохнешь раньше, Седой. Ты не доживешь до часа Тьмы!

– Не понимаю, чего вы добиваетесь от меня, – процедил Крежень.

Они говорили еле слышно, хотя в том не было нужды.

Взвинченная толпа ревела на все голоса и требовала принесения жертвы. Трудно было поверить, что в каких-то двухстах метрах над головами шли пешеходы и ехали лимузины, кто-то целовался с кем-то, а кто-то еще только лишь ожидал на свидание возлюбленного или возлюбленную. А что если бы вся эта посвященная братия собралась бы там, на поверхности? Помешал бы ей кто-нибудь? Нет! Не помешал бы! Иван заскрипел зубами. Конечно, собрались бы любопытные зеваки, поглазели бы, поглядели бы, повертели бы головами, поразевали бы рты, может, даже и повозмущались бы маленько... да и пошли бы себе мимо, своей дорогою бы пошли. Так к чему же вся эта таинственность, к чему подземелья и мрак, черные саваны и сутаны? А к тому, что и это часть страшного, зомбирующего воздействия, вот к чему! Они запросто могут никого не бояться на Земле и в Федерации – там наверху разложение, распад, вырождение-дегенерация еще похлеще, до них нет дела. Но они таятся!

Ибо смысл их жизни – в сокрытии явного, в опутывании, в погружении во мрак. Ибо смысл их жизни – в ношении покровов, застящих взор и скрывающих истинное.

– Маскарад! – прошипел Иван, озираясь.

– Нет, это не маскарад, – как-то обреченно отозвался Крежень. – Чтоб вы с Гугом не сомневались, когда закончится месса, я покажу тебе еще кое-что.

– Пойдем сейчас!

– Сейчас нельзя.

– Почему?

– Гляди!

Мрак развеяли свечи – шесть неожиданно вспыхнувших огромных черных свечей, испускающих не только колеблющийся свет, но и тошнотворный, одуряющий запах.

Все было! У Ивана даже заболела голова. Все было и на Хархане, точнее в Меж-Арха-анье, было в Пристанище! Это не просто обряды жертвоприношения, это кровавая круговая порука – они все в крови невинных! Они боятся друг друга, и потому они вынуждены этими жертвоприношениями доказывать свою лояльность, свою причастность к Черному Благу. Мерзавцы! Ублюдки!!

Выродки!!!

Шестиугольная плаха. Шесть торчащих вверх метровых игл. И черное, высверкивающее алмазным искрящимся блеском сидение на цепях... нет, это трон, он во тьме, он опускается вниз, зависает над плахой, на нем кто-то сидит. Свечи вспыхнули ярче. И Иван остолбенел.

– Лива? – выдохнул он непроизвольно.

– Ливы нет, – тихо изрек Седой, – это жрица смерти.

– Жрица смерти?!

– Да.

– Но почему?!

– Она посвящена. Она лишена памяти. Но взамен ей открыто большее. Она уже не человек, но выше человека, – в голосе Креженя засквозили нотки зависти и даже подобострастия. Он явно верил во все эти чудеса.

– Это ты привел ее сюда?

– Да, это я привел ее сюда!

– Гуг убьет тебя! – Иван усмехнулся – усмешка получилась злой, затравленной.

– Гуг убьет меня в любом случае. А его убьет она! – Крежень выкинул вперед руку, будто протыкая дрожащую пелену полумрака указательным пальцем.

Жертвы поднимались из центра шестиугольника, из потаенного люка, они выползали сами, но движения их были вялые, слепые, сомнамбулические, так могли двигаться ожившие под злыми чарами трупы. Три девушки, обнаженные и обритые наголо. И двое парней с закрытыми глазами. Пятеро обреченных.

– Сейчас жрица выберет шестого, – пояснил Крежень, – или шестую.

– Но она же слепа! – поразился Иван. Он лишь теперь увидел, что в глазах у Ливы стоит мрак, что это пустые глазницы, а вовсе не глаза. Прекрасная, пылкая Ливадия Бэкфайер ... и эти безглазые черные провалы!

– Она видит лучше нас. И глубже!

Иван вспомнил, как держал ее в своих объятиях, как целовал, ласкал ... нет, это не он держал, это Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный ласкал ее... но он все помнил. Это не она. Это тело ее. Но не она. И смуглое тело, усеянное жемчужными нитями, и эти тяжелые серебряные обручи и браслеты, и развевающиеся во мраке черные невесомые шелка. И эта жуткая трехрогая сверкающая корона?!

– Да обрящут ищущие! – гнул свое вездесущий зловещий глас. – Да отметят алчущие мести! Ибо время наше близко и час наш наступает – ждать недолго. Да изымет каждый священную иглу дабы оросить ее влагой, истекающей из сосудов, уходящих навсегда, дабы смазать пальцы свои кровью приносимых на алтарь Черного Блага.