355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Петухов » Звездная месть » Текст книги (страница 102)
Звездная месть
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 17:50

Текст книги "Звездная месть"


Автор книги: Юрий Петухов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 102 (всего у книги 176 страниц)

– Паяц! Скоморох! – Иван криво усмехнулся, думая, а стоит ли об эдакую гадину поганить добрый меч. Там, снаружи, гибли люди – добрые, умные, честные, чистые. А он тешил беса, он не мог изгнать его ни из этой тихой комнатушки, ни из себя самого.

Авварон понял, что рубить его и вообще обижать пока не будут. И снова уставился на Ивана двумя желтушными выпученными глазами-сливинами, уставился, будто захотел заворожить, подавить тяжким, свинцовым взглядом.

– Не скоморох я, Ваня, – заговорил он без обычной гугнивости и картавости, – не скоморох. И ежели кого мечом сечь собрался, так секи самого себя. Ты во всем виноватый. Ты! Ты был разработкой особого отдела Синклита, тебя забросили в Пристанище неспроста, понимаешь? Не делай вида, что ты совсем бестолковый, сейчас ты все понимаешь. И тогда ты кое-что понимал! Ты помнишь тех людей подо льдами? Ты звал их про себя «серьезными», ты думал, они и есть тайные правители мира… Да, они вершили большие дела, но правили миром другие, те, кого мало кто видел, а ежели и видели, так принимали совсем за других. А «серьезные» были подставкой, марионетками. Серьезными, солидными, весомыми, но марионетками. Смекаешь? И сама разработка, по которой тебя, Ванюша, на мытарства обрекли да закинули к черту на рога, другими была подброшена в особый отдел, нами, Ванюша, ежели говорить попросту. Они на скелетик только мясца нарастили, технически подработали да запустили. И все, мой милый друг и любезный брат, пойми это, все, что с тобой приключилося от тех дней стародавних и до дней нынешних, с тобой и с вашей колонией земных слизней, все было спланировано, запрограммировано от начала до конца. Ты тогда поверил, будто бы вложенная в тебя сверхпрограмма – это всего лишь Первозурга ликвидировать да кой-чего из Пристанища уволочь. А все было сложнее, Ванюша… Тихо, тихо! Не ерепенься ты, не дергайся, родимый, вот дослушаешь, тогда и махать своим кладенцом будешь. Или правда глаза колет?!

Слушай! Слушай, Ваня! Другой тебе вот так, начистоту, не выложит всей правды-матки! Ты шел по наводке! Были всякие непредусмотренные мелочи и сбои, это ерунда, говорить не об чем, но в главном ты шел по наводке, по плану – шел вот к этому самому дню! Ты был нашим биороботом, родимый. Ты был великолепным зомби! Иногда тебе даже давали волю – пошалить малость, показать удаль молодецкую… вот ты и давал шороху! Это была операция, каких ни тот, ни этот свет не видывали! Блестящая операция! В несколько жалких лет мы сломали все земные барьеры! Мы пришли сюда! А ты, Ваня, нам не просто помогал, это ты нас вел, ты, родимый! Вот за это тебе в ножки и кланяюсь! За это поклоны и бью, терпя несправедливость и оскорбления. (HO только не зазнавайся, не впадай в гордыню, Иван. По глазам вижу, избранным себя ощутил, избранным! А это нехорошо! Разработка ты отличная, и ребятушки из сектора Подавления Восточных Провинций расстарались, и ты сам не оплошал. Но запускали, уж не обессудь, не одного тебя. Никто ведь знать не знал, что именно ты героем-то окажешься, наверх вылезешь. Запустили сразу и поочередно по разработочке этой сто сорок семь добрых молодцев, Ванюша, подобных тебе, да-а, именно столько со старта ушло, чтоб на финише один-единственный всю земную шарагу вашу раздолбал в пух и в прах да нам дверцу открыл…

– Молчи, паскудина!

Иван вскочил на ноги. Сверкающий, переливающийся огнями меч взметнулся над черным уродцем, восседавшим прямо на столе. Ивана трясло неудержимо. Он был близок к истерике. Но он не мог ударить. Не мог. Он был будто заворожен, околдован. Бред! Это все бред! Туман плыл перед его глазами.

Если колдун-крысеныш, поганый бес, вновь одолевший его, не врал хотя бы на тысячную долю, он, Иван, не заслуживает ни малейшего прощения, это конец! страшный конец! в стократ хуже, чем просто смерть, чем самая ужасная и страшная смерть!

Авварон тяжелых глаз, в коих открылась вдруг сама черная потусторонняя бездна, не отвел.

– Чего ж молчать-то теперь, – проговорил он скорбно, себе под нос. – Молчи – не молчи, а работа сработана, Ваня. Так было, историю не перепишешь. Да ты ведь знал двойников своих по разработке, и Рона Дейка из проекта Визит Вежливости, и Рогова из Осевого, и еще кой-кого… каждый сломался на чем-то, из полутора, почитай, сотен на Землю вернулись шестеро: трое на Западе, двое в Европе да ты. Тебе повезло, ты оказался покруче остальных пятерых. Ты прошел до конца. Ты привел нас на Землю, Иван. Ты!

Меч сверкнул ослепительной молнией. Старинный дубовый стол ручной работы развалился на две половины. Иван резко обернулся, будто ожидая удара в спину. Но удара не было.

Черный и согбенный Авварон вновь сидел за пыльным, мутноватым стеклом аквариума. Сидел и печально покачивал головой.

– Зря ты так, Ваня, зря. Ну чего ты добьешься зарезав еще одного своего брата, ну чего?! Ты оглянись вокруг себя – на любые земли и страны.

Ведь это ты завалил их горами трупов, это ты загубил миллиарды собратьев по всем обитаемым земным мирам, а особливо на самой Земелюшке многострадальной. Разве не так?

– Ты все врешь, нечисть, – еле слышно ответил Иван. Он снова сидел на диване, сидел, не глядя в сторону навязчивого беса, зажав уши руками, сотрясаясь в крупной, рваной дрожи. Ему было тяжко, несказанно тяжко.

Почему все вдруг обрушилось на него, на него одного?! Где остальные? Где его друзья-соратники? Где они?! Или за все придется отвечать ему и только ему? Перед кем отвечать?! Перед собой… перед Создателем. Невыносимо тяжко!

– Да, да, Ваня, ты устроил бойню людишкам, еще до того, как мы пришли сюда, ты умножил зло, его стало в тысячи крат больше. Ты, родимый, так шарахнул по южному полюсу, что Земля содрогнулась и платформы материков полопались. Ты ведь знал, что ты делаешь… ну, сруби еще одну голову!

Вырви язык, говорящий правду! Утешься!

– Заткнись!

Иван сомнамбулически подошел к стеклянному шару, поднял его. Потом вместе с ним опустился прямо на ковер. Снаружи, с улицы и со стороны кабинета, доносился шум. Наверное, бой шел уже там, совсем близко, да, они пришли, они пришли на Землю, они добрались и до него. Это гибель. Это конец цивилизации. Это конец всему!

– …пусть тебе не жалко было людишек, мне их тоже не жалко, двуногий тупой скот. Но ведь ты знал, Ванюша, не скрывай, знал, что за многие века те, кого ты называешь выродками, скупили и захапали все сокровища вашей земной культуры, все картины, статуи, подлинники рукописей, бесценные шедевры… все, что создало человечество за тысячелетия, скупили и вывезли в свой антарктический подземный дворец-город. В прочих городах и музеях остались только копии, копии – везде, повсюду. И ты одним ударом уничтожил достояние человечества, то, чем вы гордились, что берегли веками, из столетия в столетие! Ты разрушил города по всей планете, ты сеял ужас, смерть, глад и мор! Твой путь был выстлан грудами человечьих костей и залит морями крови. Ты ненавидишь тех, кто пришел следом, ты ненавидишь нас, тех, кто насыщается ныне жертвенной кровью низших существ по всей вашей Вселенной?! Но ты сам разбух от нее, ты сам поглотил ее столько, что нет меры поглощенному. Ты пролил ее больше, чем любой из них! – Авва-рон ткнул корявой рукой в сторону окна, за которым шла бойня. – Ты один из них. Да, Иван, не пеняй на зеркало. Свершилось Предначертанное Извне. Оно и должно было свершиться. Пристанище вошло на Землю. И ты стал одним из нас. Да, мой любезный брат, я не зря тебя так величаю, ты заслужил право называться так, ты из разряда низших и подлых предсуществ переходишь в разряд иной, высший.

Тебя ждет Воплощение!

Иван почти не слушал страшного демона преисподней, гнусного и жестокого Авварона Зурр бан-Турга в Шестом Воплощении Ога Семирожденного.

Он сидел на полу, сосредоточенно вглядываясь в стеклянный шар и ничего не видя внутри него, кроме мути силовых полей из которых невозможно выбраться.

– Где этот червь? Где эта гадина?! – глухо, будто у самого себя, спросил он. Ничто внешнее уже не проникало в его уши, в его мозг.

Ответ прозвучал столь же глухо и безнадежно– Он внутри тебя.


Эпилог. УХОД

Нет выхода сильному духом из самого себя. Ибо только он сам себе и тюрьма, и каторга. Трудно бежать из таких застенков. Исступленно мечется узник во мраке своего заточения, ощупывает изодранными в кровь ладонями угрюмые, холодные стены, бьется грудью о камни, стенает и ропщет. Открыто перед ним множество щелей, змеятся тропки, вьются лазейки… Но нет выхода, не всякая щель выход. Ибо не может встать на колени, предать себя и верящих в него, не может пасть на брюхо и червем выползти в щель. Сильный духом.

Человек!

Три миллиона лет роду человекообразных, три миллиона лет бродят по планете двуногие, от коих выводят родословную свою прыткие антропологи-человековеды.

Видно, и впрямь произошли они от тех гоминидов, что рыскали давным-давно по саваннам Африки. А человек нынешний, не человекообразная двуногая особь, а именно человек, появился на Свете Божьем лишь сорок тысяч лет назад, будто с неба свалился. И нет меж двуногими человекообразными и ним, человеком, ни мостика, ни звена. Уж на что бились-старались неутомимо-бесноватые, ретивые «гуманисты», пытаясь определить людям в праотцы и праматери обезьяну, да так ничего и не добились, лишь сами уподобились ей в суетности и богомерз-кости. Тщились связать свой род, человекообразных, с родом человеческим, да ничего и не связали, оставив в недоумении простодушных и изуверившись во всем. И правы они были. И не правы. Ибо разгадка всему проста, как просто в жизни настоящей истинное и доброе. Два рода обитают на Земле многие тысячелетия, обитают смешиваясь и разделяясь, переплетаясь в миллионах сочетаний и все же оставаясь несочетаемыми и несоединимыми – те, что путем эволюции сбросили шерсть звери-но-обезьянью, поднялись на задние конечности и уподобились людям, и те, что рождены были человеками, что явились на Землю нежданно-негаданно сорок тысяч лет назад, когда дыхание Божие, пришедшее из миров неведомых пучками жестких космических лучей, создало их без «мостиков» и «звеньев» – сразу людьми, создало по Образу и Подобию, чтобы испытать изгнанием с Неба на землю, из сфер высших в болото животного произвола, болото борьбы за выживание среди четвероногих и двуногих, души не имеющих. В этом разгадка всей Истории человеческой и нечеловеческой, разгадка происхождения, возвышения, стремления ввысь, к Богу, и падения в пропасти адские, к дьяволу. Проста разгадка, как все великое и истинное, и недоступна, сокрыта нагромождениями лживых и велеречивых мудрствований, сбивающих с толку и заводящих в дебри теорий, гипотез, умствований пустопорожних, но многословных. Сложно все. И неизреченно просто, когда не в потемках бродишь, ведомый лжеповодырями и бесами, сбивающими с дороги, а открытыми. глазами смотришь на мир, смотришь сам, просветленный Творцом твоим, а не копошащимися округ тебя «учителями» премудрствующими – за миллионы лет двуногого существования своего изощрились они во лжи, не просветлят, а затуманят глаза доверчивого, увлекут в мрак и грязь от света и чистоты.

Во испытание человека и духа его поселены на планете Земля были не одни лишь люди, сотворенные по Образу и Подобию, но и двуногие, бездушные двойники их. Ибо все растет, возвышается и созревает во Вселенной, лишь преодолевая сопротивление. Особое испытание было ниспослано человеку, суровое и тяжкое. Страшно жить в мире, где властвуют привычные к нему, миллионы лет грызущие друг друга, и ближних своих, и дальних, поднаторевшие в борьбе за выживание, в убиении объявившегося рядом, в хитрости и ловкости, в подлости и изворотливости, в жадности и недоверчивости. Страшно обладающему душой жить среди не имеющих ее. Страшно, ибо не отличишь с первого взгляда одних от других, живущих при свете от рыщущих во мраке, потому что одинаковы внешне, потому что и мрак и свет не снаружи, а внутри них, под черепными сводами. Попробуй, узри!

Тридцать тысячелетий люди жили в тщетной борьбе за место не во мраке, но под солнцем, тридцать тысячелетий не могли преодолеть гнета человекообразных, тянущих в дикость и тьму. Но на исходе тридцатого начали подниматься, обретать свой, человеческий уклад, отрываясь от грешной земли, взирая на звезды и волоча за собой непомерный груз уцепившихся за них, присосавшихся к ним двуногих. Только десять тысячелетий понадобилось человеку, чтобы подняться от топора каменного к всевластию над звездами и галактиками, от наскальных тотемов к высокой и одухотворенной живописи, к музыке, уловленной из высших, недоступных сфер, к отрешению от земного и слиянию с Небесами – незримому, нетелесному, но великому. Тяжкие и горькие были эти тысячелетия. В смешениях и разделениях человеков и человекообразных текли столетия, полыхали войны, свирепствовали моры. За грехи были посланы испытания эти и наказания. За страшное грехопадение человека, свершенное им первоначально еще сорок тысяч лет назад, и свершаемое с той поры постоянно и повсеместно, и не с себе подобными грехопадение, а с двуногими. Ибо отделены были и не имели звеньев и мостков, родства и близости. И так бы и шли по жизни веками, эрами – разделенные, чуждые, как нынешние разумные и нынешние обезьяны. И был бы на Земле век бронзовый, век серебряный и век золотой. И велик был бы человек, светел, чист, всемогущ как созданный по Образу и Подобию и идущий к прощению и возвращению в сферы высшие.

Но свершилось чудовищное, трагическое, определившее кровавый ход Истории, вырождение и погибель рода человеческого. Свершилось с приходом человека на Землю грехопадение его – кровосмешение с чужими ему, бездушными, лишь внешне похожими – с полуразумными животными гоминидами, миллионами лет до того, блуждавшими по саваннам и лесам в дикости животной.

И привел человек в семью свою, в род свой зверя. И разделились роды. И пошли они друг на друга, ведомые не людьми уже, а порожденными от кровосмесительного греха нелюдями, двуногими выродками. И оставалось в одних больше человеческого, а в других родах больше звериного. И переставали они понимать друг друга, разбредались по Земле, чтобы при встречах убивать друг друга, и красть жен друг у друга, и отнимать накопленное друг у друга, ибо было в них уже не одно лишь людское, человеческое, но и животное… Нет ничего страшнее под Солнцем, чем животное, наделенное разумом! Тяжек был грех смешения, ужасен и страшен.

Ибо наделил человек одухотворенный разумом зверя бездушного, дал ему силу и власть над собой. Из-за минутной слабости-похоти, а может, и по другим причинам. Нам не дано знать, как случилось это грехопадение: то ли сам человек, один из первых, не устоял, соблазнился дикой красотой двуногой, но бездушной самки – и породил с ней первого разумного зверя, то ли похотливый зверь-гоминид выкрал из семьи-рода людского женщину и в пещере своей насильно, грубо овладел ею… за тысячелетия было и так, и эдак, по-всякому. Не защитил себя человек. Не защитил. И тем обрек на горе, страдания, войны, пытки, муки, вырождение, власть выродков-нелюдей над собой… и конец рода своего. Да, поднимаясь вверх по ступеням, ведущим к Небу, он тащил за собою и порожденного собой разумного зверя, коего нет страшнее в Мироздании, тащил, готовя страшный и лютый конец всем – и людям, и нелюдям. Не зверь отвечает перед Богом, даже если он наделен способностью мыслить, не зверь, а Человек. Ибо он дал зверю мощь и силу, которой у того никогда не было и никогда бы не стало! Он сделал зверя, приспособленного и живущего миллионы лет, зверем вырождающимся, утратившим свою сущность и оттого безмерно страшным, безжалостным, жестоким в вырождении своем.

Сорок тысячелетий назад, лишь появившись на Земле, род человеческий обрек себя на гибель. И уже с тех пор не оставляло его сумрачное предчувствие конца века, Конца Света.

Не просто конца и гибели людского рода, а именно конца Света. Ибо Свет во Вселенную нес только человек, для того и созданный Свыше носителем души, носителем Света. Уйдет он, изгубив себя неразумием своим, и погаснет последняя Свеча во мрачном океане Тьмы. И настанет новая эра – эра черного мира, черного солнца, черных тварей, обитающих под ним, эра, несущая благо рожденным во мраке дьявольских пропастей и бездн, эра Черного Блага!

Но зажжена была свеча во Вселенной! Был свет! И ответит по делам своим тот, кто должен был хранить этот Свет, поддерживать горение Свечи, но не исполнил предназначенного ему, а напротив, способствовал угасанию огня, приходу мрака. Он виноват! Ибо он Человек! Не легионы разумных зверей, не тьмы коварных, злобных и хитрых выродков, разрушающих все вокруг себя, несущих хаос, смерть, глад и морок. А только он! Ибо не звери и выродки облечены были высшим предначертанием, одухотворены и избранны Творцом, а только он, Человек! Тяжек суд Божий. Тяжек, страшен, но справедлив.

И потому нет сильному духом и наделенному душою выхода из тюрьмы, выстроенной своими руками, нет! Бьется он, мучается, мечется, раздирает в кровь ладони в поисках двери, щели… но не находит их. Выползать же из темницы своей совести змеей, червем, исхитряясь и ловча, елозя в пыли брюхом, не способен он. Ибо наделен тем, чего нет у животных, чего никогда не будет у разумных зверей. Ибо Человек!

Огромная, сотрясающаяся студнем гадина ворвалась в комнату, выломив дверь, раздирая стену, истошно зудя стократно усиленным зудом навязчивого гнуса. Сразу три членистых длинных лапы потянулись к Ивану.

И тут же сгорели в лиловом снопе, извергнутом из лу-чемета. Иван нажал на спуск машинально, он был в полной прострации, словно в другом, тихом и безмятежном мире. Его тело – глаза, нервы, пальцы, мозг работали сами по себе – выучка космодесантника, накрепко вбитый навык.

Гадина попробовала было захлестнуть жертву жирными прозрачными щупальцами. Но с тем же успехом. Студенистая жижа каплями стекла на изгаженный паркет. Третьим выстрелом Иван выжег оба мутных глаза на толстых выдвижных стеблях, а потом раскроил желеобразный череп. Червь выскользнул молнией, никакие лучи, никакой огонь его не брал. Ну и плевать!

Иван вышел в пролом, даже не взглянув в сторону панели шкафа, за которой стоял его боевой скафандр. Плевать!

Прямо посреди огромного кабинета, возле стола два омерзительных дьяволоида пытались опрокинуть Глеба Сизова. Тот не давался, ломал длинные лапы, вдрызг разбивал тянущиеся к нему нечеловечьи рыла, увертывался.

Дьяволоиды были слабей его, драться они не умели. Но эти твари не знали усталости, не щадили себя, и все у них заживало прямо на глазах, они лезли и лезли, неостановимые и страшные своей неостановимостью. Глеб уже изнемогал. Но он не кричал. Дрался молча.

– Чего на помощь не зовешь? – хрипло выдавил Иван.

Первым ударом он снес напрочь голову ближайшему дьяволоиду. И чтоб тому было неповадно, подобрал ее, вышвырнул в разбитое, изуродованное окно.

Второго он разодрал напополам и тоже, одну половину зашвырнул подальше, так не воскреснут, не срастутся!

Глеб ошалело поглядел на Ивана, вытащил платок, начал вытирать лицо, но платок сразу весь вымок, побурел от кровищи. Глеб бросил его под ноги.

– Нечего с ними цацкаться! – сказал Иван без выражения. И добавил: – Остаешься за меня!

– Куда ты? – спросил Глеб срывающимся голосом, не в силах усмирить прерывистого дыхания. – Там ни одного бота, ни одного гравитана! Все на орбите. Дежурная капсула придет через полчаса.

Иван криво усмехнулся. Слова командира альфа-корпуса, который почти весь лег костьми на Красной площади и в самом Кремле, долетали до него словно сквозь вату. Ему было все равно, мозг оцепенел. Но намек он понял.

– Думаешь, я бежать собираюсь? – проговорил он с расстановкой, выделяя каждое слово. – Ошибаешься, Глеб.

– Так куда же ты?!

– Пойду пройдусь.

Ворвавшегося в кабинет сатаноида Иван сбил ударом ноги, потом приподнял за шкирку левой рукой, правой поочередно сшиб оба рога, и вышвырнул в окно. Сатано-иды были пушечным мясом нечисти, их не жалели, бросали тысячами на лучеметы, бронебои… Так чего ж он их будет жалеть?!

Нет! И нет никакого червя у него в голове. Этот подлец Авварон врал. Он издевался над ним! Но теперь Ивану было все равно, теперь на душе у него лежал такой черный и неподъемный камень, с какими на белом свете долго не живут.

Им надо было сразу уйти из Кремля, и вообще из Москвы, уйти на какой-нибудь пустырь. И тогда древние здания, все памятники, резное дерево, росписи, филигранные полы… все бы уцелело, ведь нечисти нужны люди, только люди, их кровь, их тела. Все бы уцелело. Но для кого?!

Это он привел их сюда. Это он открыл им вход на Землю! В голове у Ивана гудело, будто она была полой, будто внутри бил размеренно и гулко набатный колокол. Он преступник. Страшный, непрощаемый преступник! И если бы люди, вот эти несчастные, что погибают сейчас повсюду, знали бы о том, они разорвали б его в клочья собственными руками. И правильно бы сделали.

Он поглядел вверх, на лепной потолок. Больно! И невыносимо тяжко. Он хуже Иуды. Тот хоть нашел в себе силы повеситься. А он ходит, поганит землю.

Негодяй! Иван скрипел зубами. Сердце у него оборвалось и полетело куда-то вниз, наверное, в саму преисподнюю. Иуда!

– Всех оставшихся посадишь в капсулу, – бросил он Глебу уже из дверей, – уходите с Земли! На флагман!

– А ты?! – Сизов не понимал.

– А я… пойду пройдусь. Не переживай за меня. – Иван умолк. Потом тихо выговорил: – И не забудь, теперь ты за главного, теперь ты за всех отвечаешь. Ну… прощай! Береги Светлану!

Он не подал руки. Не кивнул.

В приемной два охранника резали студенистую гадину сигма-скальпелями, получалось ловко и здорово, лучше, чем дельта-излучателем. Иван не стал им мешать, сами справятся. Зато на лестнице шел настоящий бой. Семеро одеревенелых и трясущихся дьяволоидов слепо лезли вверх по ступенькам. Их сшибали кулаками, опрокидывали выстрелами из парализаторов, лучеметов. Но они поднимались и снова лезли. Теперь Иван явно видел – они слепы, они вообще ничего не видят, не слышат, не чувствуют. Они прут будто зомби, как заводные, ожившие манекены. Движения судорожны, прерывисты. Глаза остекленелые, застывшие. Мертвяки! А ведь каждый был человеком, живым человеком, ходил на черные мессы в черные приходы, доводил себя до умопомрачения, терзал очередную жертву и упивался своей силой, безжалостностью, жестокостью… и одновременно дрожал, боялся до потемнения в глазах, ведь в следующий раз жертвой мог стать он сам. Они упивались ужасной, дикой игрой. Они подражали своему господину. И они стали такими же… почти такими, только не господами, а слугами, мертвечиной, пушечным мясом невидимых владык. Они лишь на какое-то время оживают после высосанной из жертвы крови, приходят в себя, но потом кровь из их заушных пузырей уходит… куда? никто не знает, но уходит, это только накопители-передатчики, кровь уходит к подлинным и опять-таки незримым, но присутствующим здесь кровососам, а эти снова бросаются слепыми и неостановимыми мертвяками на поиски жертвы. Нелюди!

– Уходите! – бросил в горячке Ивану ободранный и задыхающийся паренек в сером полускафе наружной охраны. – Здесь не пройти!

– Пройдем, браток! – Иван похлопал его по плечу. Забросил лучемет за спину, пускай отдохнет, повисит немного. – Ну-ка, ребятки, дайте дорогу старику!

За три минуты всех семерых выползней он превратил в одно большое, хлюпкое и гадкое, расползающееся месиво, из которого торчали обломки желтых острых костей. Стряхнул ошметки с рукавов, брезгливо поморщился. Путь на улицу был свободен. Охранники наверху застыли с разинутыми ртами, такого они еще не видали в своей жизни.

А месиво уже сползалось, пучилось. Из него тянулись лапы, звериные когти.

– Чего стоите, подогрейте их маленько! – посоветовал Иван.

И вышел на свежий воздух.

Прямо у Красного крыльца выползень прогрызал затылок полной и немолодой женщине в цветастых шортах. И откуда она здесь взялась в такое время?! Иван вытащил из кармана старенький, почти допотопный пулевой пистолет, подарок Гута Хлодрика, любителя старинного оружия и прочего антиквариата. Выстрелил в раздувавшийся красный пузырь за ухом у сатаноида.

Пузырь с чавканьем лопнул… но ни капли крови из него на землю не пролилось.

Точно, это передатчики-трансляторы, машинально отметил Иван. Армейский усатый майор переломил выползню хребет, отскочил. Но женщине это уже не могло помочь, она запрокинулась, упала на спину.

Иван прошел мимо. Каблуком размозжил отекшую морду поднимавшегося выползня. Тот снова распластался… а потом снова поднимется, Иван знал. Но он прошел мимо. Тут и там гремели выстрелы, вспыхивали огни, зарева. Надо было идти под стеной, так безопасней. Только ему было все безразлично.

Убьют? Пусть! Затем он и выбрался из покоев дворца. Чем раньше, тем лучше.

Иван искал смерти. И не находил ее.

Под колокольней Ивана Великого толпилось не меньше взвода внешней охраны. Кричали, гомонили, вскидывали вверх стволы.

– Что там?! – спросил Иван.

Ответил капитан с кровавой повязкой на лбу и синяком под глазом.

– Да вот, десятка три мужиков и баб из персонала залезли наверх, черт их побрал бы, а гадины рогатые следом. Лестницы трупами завалены, не пробиться. Да и стрелять, мать их, не выстрелишь! Сами себя губят!

– Чего с головой-то?

– Рогом ударил!

– А ты?

– А я ему рога вместе с башкой сшиб! Вот этим штык-ножом глотку напрочь перерезал… вон, падаль, в кустах валяется!

Иван еле заметно улыбнулся, прихлопнул капитана по руке.

– Значит, можно бить гадов?

– Можно! – капитан только теперь признал Верховного, вытянулся в струнку.

– Вот так и бейте!

Иван отвернулся. И почти рядом, в метре от его ноги грохнулось что-то тяжелое, сырое, брызнувшее жижей.

– Пропади все… – дико прогремело над головами. И оборвалось с упавшим телом, вторым. Это с самого верха колокольни выбрасывались загнанные, объятые ужасом жертвы.

Взвод побежал внутрь. На штурм.

Всех перебьют, подумал Иван мрачно. Но может, и спасут кого-то, а коли стоять, тогда точно, не спасешь, тогда точно, всем погибель. Нет, нельзя было выжидать, нельзя было стоять с опущенными руками! Все врет проклятый Авварон…

Все, да не все! Камень надавил тяжелее, к горлу подкатил комок.

Ну что ж, надо идти туда. Больше некуда! Больше ему никто ничего не скажет. А там, скажут?! Ивана пронзило острой внутренней болью. Нет, не от жалости к себе резануло по нервам, не от жалости. Просто дошло вдруг – вот он, последний день, не его, всего народа земного! вот он конец света, пришел – грязно, кроваво, буднично и серо. Без величавых и бесстрастных ангелов в белоснежных одеяниях, без громогласных золоченных труб, без апокалипсических всадников с их красочными свитами и без торжественной музыки горних сфер… Буднично, некрасиво, обыденно. Вон, даже багровых небес с черными тучами нету, не то что гласов заоблачных. А проглядывает сквозь марево солнышко, как оно проглядывало тысячи, миллионы лет. Чуть накрапывает дождичек, но ливня не будет, тучка идет себе стороной.

В белую стену за Ивановой спиной ударила граната, выпущенная из бронебоя. Он даже не вздрогнул. Канула в вечность еще одна секунда. А ведь именно она могла стать последней, окажись он на полметра левее, поставила бы точку, и дело с концом! Проклятье!

Иван вышел за ворота. Охраны не было. Зато кто-то отчаянно бился с двумя рогачами сразу у стены. Смелый малый, сноровистый! Иван подошел.

Хотел помочь. Но, приглядевшись, понял – тут справятся и без него, свой браток, космодесантник, из молодых, но умелый. И чего его на Землю занесло?

Сейчас самое время в Дальнем Поиске какую-нибудь очередную гадру или гиргею геи-зировать!

Он свернул, побрел вниз, отсюда стена на заслоняла Золотых Куполов. Но Иван не глядел на них. Голова не подымалась, не отрывалась от выбитой, разбросанной повсюду брусчатки, от вывороченных «кустов, обломанных деревьев. Он шел медленно, перешагивая через поваленные столбы, через трупы. На мосту из кривой и глубокой трещины выскочил было дьяволоид, огромный, взъерошенный, размахивающий ручищами. Но Иван его тут же отправил в свинцовые воды, через перила – пускай охладится. Заодно посмотрел вниз, стиснул зубы покрепче. Неспешное течение Москвы-реки несло сотни тел – раздутых и усохших, изуродованных и почти нетронутых, голых и одетых, страшных, обезображенных смертью! Иван еле сдержался, чтобы не перевалиться через перила… ему надо было только расслабиться, и ничего больше, а огромный черный камень, что лежит на душе, утянет на дно. И все! И конец всем печалям… До самого суда Господня. Никуда от него не уйдешь, никуда не денешься. Нет, нельзя, пока нельзя, не время. Надо назад.

Иван, еле волоча ноги, побрел к Храму. Там, там его примут, там будет ответ – правдивый и праведный, там он развеет сомнения, там сбросит черный камень с души. Иди, и да будь благословен! Вот он и идет, вот он и возвращается. Блудный сын.

Купола горели ярко и чисто, Неземным Огнем горели. Будто и не случилось ничего, будто Господь все так же оберегал Землю, хранил свою обитель на ней – Великую Россию, единственную во Вселенной пристань Духа, озаряющего мрачные толщи Мироздания светом, теплом и верою – Святую Русь.

Господи! Дай силы выдержать и это испытание! Иван воззрился на величавые кресты, прижал ладонью к груди малый крест нательный. Не благ прошу и не помощи, только лишь сил терпеть страдания и лишения, сил преодолевать их!

Ноги становились тяжелее с каждым метром, будто белые высокие стены Храма отталкивали его, отвергали. Нет! Это только кажется…

Метрах в сорока, слева от ступеней лестницы, три прозрачных гадины теснили к граниту кучку измученных людей. Двое армейских отбивали несчастных, удерживали нечисть. Тут дела были плохие. Иван сомнамбулой побрел к кричавшим, перепуганным донельзя людям, заслонил спиной. Слизистая лапа, будто четырехметровый прозрачный и хлипкий крюк, нависла над ним.

– Ну, ладно, сволочи! – просипел он.

Лезвие меча вырвалось из рукояти хрустальным лучом, превратилось в рассыпающий искры веер. Крики сразу стихли. Даже армейские оторопели.

– Это вам не кровь сосать из беззащитных! В считанные секунды Иван изрубил гадин в капусту, в лапшу. Тут же повернулся, заорал со злостью:

– Чего стоите! Чего ждете!! Расшвыривайте обрубки, да подальше! Или опять хотите?!

Они стояли, не понимали, жалко улыбались, трясли головами. Только армейские раскидывали сапогами слизь. Эти были потолковее.

– Ну ладно, как знаете.

Иван отвернулся, пошел к Храму.

На этой лестнице ему была знакома каждая ступенька. На ней он стоял, когда вернулся из Системы, стоял и слушал голос сверху. Может, тогда ему все почудилось? Может, и не было ничего?! Он шел неспешно и тяжело. Давил камень, давил тяжко и безысходно. Шаг. Еще шаг… Горят Купола, горят. Их золотые огоньки, их блеск освещал ему путь за тысячи парсеков от Земли, во мраке бездонной пропасти – той самой, в которую падали все миры бескрайних вселенных, все, кроме мира этого – мира Святой Руси, увенчанного Золотыми Куполами Храма Христа Спасителя. Русь не падала в бездну, она была над ней, она парила надо всеми безднами и пропастями Мироздания… И сейчас парит?!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю