Текст книги "Звездная месть"

Автор книги: Юрий Петухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 154 (всего у книги 176 страниц)

На одном из каналов что-то знакомое привлекло его внимание. Но пальцы клешни машинально прокрутили его. Пришлось вернуться. И этого лучше было не делать. Прямо посреди экрана зависло молчаливое, настороженное лицо его любимой, единственной: огромные рас ширенные зрачки смотрели прямо в его глаза, казалось, что с пухлых губ вот-вот сорвется слово… какое?!

– Сегодня утром в восемь пятнадцать по местному времени ее нашли повешенной в гринтаунском отделении наркос-пецприемника седьмого округа… известная в городе проститутка и попирательница местных нравов, уличенная до того в неоднократных сношениях с мутантами из Резервации, Леока-дия Рюген-Пфалльц по кличке Попрыгушка свела счеты с жизнью, удавившись на шелковом шнурке. Сейчас вы сами все увидите…

Фотография исчезла с экрана. И высветилась камера без окон, посреди которой висело обнаженное тело – длинные, почти белые локоны скрывали лицо и левую грудь. Пак потерял способность видеть и соображать. Но он еще слышал.

– Под ногами повесившейся лежал клочок бумаги с корявыми буквами. Что бы вы думали, оставила нам в своем завещании эта легкомысленная и беспутная особа. Ни за что не догадаетесь, – голос диктора задрожал от предвкушаемого удовольствия. – Она оставила одно лишь слово, всего одно:

«Подлец!» Что бы это могло означать? Разгадку страшной тайны Попрьпушка унесла с собою… куда? Скорее, всего в преисподнюю!

Подлец?! Пак со всей силы врезал по морде ухмыляющегося диктора прикладом пулемета. Экран не разбился, но сразу же погас, из черного ящика запахло гарью. Подлец?! Они убили ее! Попрыгушка! Несчастная! Любимая! Но почему… подлец? Кто? Неужели она имела ввиду его, Пака?! Нет, это невозможно! Это бред какой-то! Сволочи! Негодяи! Убийцы! Они все до единого убийцы! Они убивают словом, улыбкой, они убивают своим существованием – потому что их существование уже само по себе несет смерть другим!

Первую дверь Пак сшиб с петель. Еще три захлопали за ним будто их ударило взрывной волной. Вот она, темная комната с расписной люлькой. Подлец?! Нет! Им нет места на белом свете.

– А-а-аааууу!!! – закричал Пак в безумной ярости. И еще одним ударом приклада оборвал жизнь спящего тихим сном младенца, который даже не успел понять, что же произошло в его коротенькой и глупой жизни.

Хреноредьев нашел сотоварища по несчастью сидящим возле опрокинутой люльки, из которой капля по капле капала на ворсистый серый пол черная в полумраке кровь.

– Ну и гад же ты. Хитрец, – пробормотал он. – Разве ж так можно?!

– Молчи! – глухо, будто из могилы отозвался Пак. – Молчи!

– В чем оно-то виновато, дите?

Пак долго не отвечал, глядел, как инвалид вытаскивает из люльки крохотный трупик, качает его, будто пытаясь вернуть в него ушедшую навсегда жизнь, как он бестолково и беспомощно кормит его печеньем из своих карманов – сует в рот, крошит, и будто не может понять, что не едят мертвые, не едят! ни печенья, ничего другого!

А когда Хреноредьев наконец бросил мучить трупик и отнес его в угол комнаты, накрыл пледом с кресла, Пак сказал истово и страшно:

– Они все виноваты! Все до единого! Они убили и искалечили всех нас, наших отцов, матерей, дедов, прадедов, пращуров… они не жалели никого! Они и сейчас убивают там, в Подкуп олье, стариков, детей… тысячи детей! Они набивают из них чучела и вешают над каминами… ты видел их камины?! Они не успокоятся, пока не убьют всех нас, понял, Хреноредьев?! Ты пойми это, ты не такой уж дурак, мать твою! А я не успокоюсь, пока не убью всех их! До единого! Что молчишь?!

Инвалид смотрел на Умного Пака со страхом, более того, с ужасом. Он начинал понимать, что тот имеет ввиду.

– А я убью их всех, старый хрен! – прохрипел бьющийся в неостановимом ознобе Пак. – Убью! Потому что они все смертные, все до единого! А я – бессмертный! Я буду воскресать снова и снова, и я буду убивать их до конца, до последнего!

– Все трубы идут через наши земли! Исконные, падла! А что мы с того имеем?! – вопил на всю площадь Гурыня, бил себя кулаками в грудь. И сам отвечал: – Ни хрена не имеем!

Согнанный народец покорно кивал головами – и впрямь, трубы шли и над ними, и под ними, и со всех сторон, но никто ничего от этого не имел, даже баланду на раздачах стали выдавать как попало, краники и вовсе пересохли. Как тут не кивать, верно говорит залетный, правильно говорит, наверное, шибко образованный.

– Эти падлы обирают нас и обкрадывают, а нам не дают! А, спрашивается, почему? – в голосе у Гурыни дрожали неподдельная обида и праведное возмущение. – По какому праву?! Они ближе к этим подземным бочкам? А мы дальше?! Тогда убирай, падла, все трубы к едрене матери с нашей земли! Нет, мы им не позволим дурить нас и грабить. Мы сегодня, прямо сейчас, падла, проведем этот, как его… – Гурыня полез в карман, вытащил скомканную бумажонку, расправил, – проведем рефе-фе-дыр-пыр… референдум, ед-рена падла! Чтоб немедля каждый выразил свою собственную волю! Хватит! Довольно! Западное подкуполье должно быть независимым от всяких восточных оккупантов и эксплуататоров! Даешь, падла, сури-нири-ти-и… даешь, сувериниритет!!! Да-ешь! Да-ешь!! Да-ешь!!!

Вслед за распалившимся Гурыней сначала десятки глоток, робко и неуверенно, потом сотни, со все большим нахрапом начали скандировать:

– Да-ешь! Да-ешь!! Да-ешь!!!

Часа полтора орали без передыху– все, от мала до велику. Каждому хотелось получить… бьют – беги, дают – бери!

Потом пятнистые с большими листами начали обходить народец, заставляя прикладывать пальцы, обрубки, костяшки – у кого чего было. Самые дошлые, грамотные, расписывались огрызком передаваемого карандаша. Многие волновались, топтались, давили друг дружку, боясь, что до них очередь не дойдет.

Один мужичок, угловатый, безносый, с руками-граблями до щиколоток засомневался вдруг, отвел листок от себя, выпучился на пятнистого, теребя редкую вихрастую бороду:

– Ты мне, браток, растолкуй дураку, чего это такое-то… не могут в разум взять, какой еще суверинитет, чегой-то за хреновина-то, с чем ее едят?

– Бунтова-ать?! – опешил пятнистый. И даже чуть отпрянул от мужичка, чтобы все получше разглядели смутьяна.

– Да что ты, что ты! – замахал своими граблями мужичок. – Вопрос у меня возник, ты разобъясни… зачем нам ето?!

Но было поздно.

Перегнувшийся через перила глазастый Гурыня уже тыкал пальцами в вопрошающего и орал:

– Вот! Вот он! Окопавшийся! Агент восточных мародеров! Гад! Бейте его, люди, он хочет отнять вашу свободу, вашу независимость! Нет… – Гурыня замахал своими обрубками, когда двое пятнистых набросились на мужичка, заломили руки за спину, бросили безносой мордой в грязь. – Нет! Пусть сам народ решит! Народный суд, падла, самый верный и праведный! Народ не прощает своих врагов!

Первый камень перебил безносому левую руку. Второй отскочил от круглой головы мячиком. Третий сломал сразу два ребра. Мужичок встал на ноги, заверещал:

– Братцы! Посельчане! Сестрицы…

Но уже целый град камней обрушился на бедолагу, сбил его с ног, лишил голоса и вида человеческого… через две минуты посреди грязной улицы корчилось в судорогах агонии нечто окровавленное и бесформенное. Народ радостно гудел. Задние, те, что еще не успели бросить своего камня, лезли через головы, но их не пускали – поздно!

– Свершился суд праведный! – торжественно провозгласил Гурыня. – Возмездие нашло врага народа!

– Нашло! Урр-рра-а!! Да-ешь!!! – ликовал внизу народец, уже проголосовавший за независимость и суриви. – нири… и за все прочее.

– Да! – громогласно прозвучало с трибуны. – Народ сделал свой выбор! – Гурыня потряс над головами целой кипой листков. – И я, падла, с полным правом могу сказать, что отныне Западное Подкуполье, как бы от этого не бесились, падла, наши враги, является независимым суривенным, сувиренным, падла, государством! Со своей армией, полицией и своим народным судом! Верно я говорю?!

– Верно! Ур-ра-а-а-ууу!!! – прокатилось по площади. Ни одного сомневающегося больше не нашлось.

– И мы с оружием в руках, – заводясь все больше, брызжа слюной и переходя на истерический тон, визжал Гурыня, – будем защищать свою независимость! Мы все сдохнем за нее, падла! Все как один! Мы не позволим… Мы из них мозги повышибаем… Мы, падла, не будем ждать милостей от восточных, падла, сатрапов!!! А потому сейчас, немедля, падла, все мужики и бабы, все парни – я обращаюсь к вам, братаны и сеструхи, мамаши и папаши! – подходи и записывайся в добровольную народную армию Западного, падла, независимого Подкуп олья! Мы не можем ждать, пока подлый и гнусный враг. готовящий нам козни, нападет на нас! Мы падла сами нападем на него… во имя свободы, падла, и независимости, и этого, падла, суривиниритета!!! Мы им посшибаем рога! Мы их научим, падла, уважать нас! Записывайтесь, братва! И в поход!!!

Внизу уже шла драка возле пятнистых – кто вперед, лишь бы успеть записаться. Народец был един. Лишь в каком-то затхлом проулке поймали двоих, пытавшихся улизнуть старичков, поймали да там же и затоптали ногами. Еще бы, дремать было не время, окопавшийся враг мог быть везде и повсюду, в любой дьфе и норе. А с врагами, падла, разве ж свободное общество подлинной демократии построишь?! Народец Подкуполья начинал прозревать.

– Ну чего ради вы порете какую-то ахинею про «геенну огненную» и «апостолов», зачем?! – мягко выговаривал приставленный к Бубе самим Солом Модроу серый человечек в сером костюмчике, сером галстуке и в серой помятой шляпе.

Даже лицо у этого пристебая было серым. – Ведь вы прошли месячный инструктаж, вы знаете, что народу надо говорить про демократию, про свободу совести, про права человека… ничто не распаляет людишек, как постоянные намеки, что их лишают какой-то свободы и каких-то прав! Ведь вы же психолог! Ведь вы же, в конце концов, умный человек!

– Заткнись, сволочь! – оборвал его Буба Чокнутый. Бубу всего полчаса назад принесли с очередного митинга на носилках, и он никак не мог придти в себя. Пристебай надоел ему донельзя. Но Буба помнил, что у Сола длиннющие руки, что перегибать палку нельзя, иначе хозяин будет недоволен. И потому он решил сгладить свою бестактность:

– Я вам не платный агент, – заявил он с примиряющей улыбкой, – и не проститутка площадная. Я – проповедник и мессия… аки Сын Божий, непорочно зачатый, явлен был в мир всякой сволочи, так и я сюда пришел и принес новый завет. Ибо Спаситель!

– Кто? – не понял серый пристебай. Буба обиделся, надулся и замолчал. Но хватило его ненадолго.

– Психолог! Да ты понимаешь, ничтожество, с какой паствой работать приходится?! Ты понимаешь, что тут другой менталитет в башках у них, а в большинстве этих выродков вообще никакого менталитету нет! Большинство только про геенну и понимает, когда припекет, когда прижжет, когда по мозгам дубиной шарахнет со всего маху, тогда только и перекрестятся… Демократия! Они и слова такого не знают!

Буба привстал с носилок и прошел два круга по овальной комнате – одной из потайных комнат в огромном чугунном шаре под вселенским столпом.

На длинном и низком столике стояли разнообразные блюда – было чего выпить-закусить. Но Буба на еду не мог смотреть, он еще не отошел, он еще наполовину был в небесах, общался с тем высшим и непонятным, чему имя то ли бог, то ли дьявол, кому как повезет.

– Это же ублюдки! Это же сволочь! Разве можно проповедовать среди таких недоносков! Сколько времени я бьюсь рыбой об лед, и ни одного стоящего ученика! Трудно быть богом, мать вашу, трудно! Аки Иисус снизошел я. А к этим выродкам и снисходить не стоит!

– Полно! Полно, вы перегибаете палку. Как это не стоит? И не вы один… Позвольте поинтересоваться, кому ж тогда монумент поставлен, под коим вы вещаете?!

– Предтеча мой! – несколько самоуверенно заявил Буба Чокнутый. – Проповедовал на век раньше, за что и был сжит со свету неблагодарной толпой. Святой Андрон! Вот он бы мог быть моим апостолом… – Буба вдруг прослезился, зарыдал, уронил голову.

Серый тихонько захихикал.

– Апостол-то он, может, и ваш, предтеча тоже, а вот агентом нашим был.

– Врешь, сволочь! – прохлюпал Буба из-под руки.

– Архивы не врут, – официальным тоном продекламировал серый пристебай, – и Цуккерман ваш, отец демократии местной и борец за права, и все роившиеся вокруг него, работали на Сообщество, мой друг. Да-да, так же, как работаете ныне и вы. У нас много агентов было, не вам чета… да и время другое, мы все выродились. А тогда, эпоха гигантов была и титанов. Один Меченный чего стоил, о-о-о!

– Тоже ваш агент?

– Наш! – с гордостью ответил серый.

– Не слыхал.

Серый подошел вплотную, учтиво похлопал Бубу по спине, протянул бокал вина и гроздь винограда на закуску. Потом он протянул руку, щелкнул клавишей – и по комнате разлились скрипучие, нервические звуки, порождающие в душе тревогу. Буба сразу перестал рыдать, выхлебал вино из бокала, сгрыз гроздь вместе с веточкой и косточками. И поинтересовался:

– И этот – гигант?

– Шнитке, – ответил серый, – разумеется, титан духа, гений! Нынешние так не могут.

– Выключи на хрен! – потребовал Буба. С него хватало собственного гения.

Серый покорно вьфубил звук. На его должности и при его обязанностях не следовало иметь собственных нервов. Серый держал себя в руках и беспрестанно улыбался. Бубу от этой приторной улыбки начинало тошнить. Но он знал, что от серого не отвяжешься, не для того его приставили. Вот сейчас снова заведет свою канитель.

Пристебай и на самом деле уселся возле Чокнутого, налил бокал себе, Бубе протянул всю литровую бутыль, зная, что мессия любит сосать из горлышка, и понес:

– Не надо выдумывать ничего нового. Все давно испытано и проверено временем. Вы же прекрасно знаете, Буба, что когда-то здесь была огромная, развитая, мощная страна с такой армией и с таким флотом, что все попытки взять ее извне за тысячу лет полопались как мыльные пузыри. Эта страна была целым миром, вселенной. Из века в век мы тратили миллиарды и триллионы, чтобы развалить ее, разрушить, разграбить, выжечь, выморить, ослабить до предела, уничтожить как своего соперника на этой крошечной планетенке…

– Кто это мы? – поинтересовался закосевший Буба.

– Мы? Мы – это мировое сообщество. Сначала – все европейские страны и варвары востока, которых мы натравливали на исполина. Затем Европа и Америка… все мировое сообщество цивилизованных государств. Но мы не могли ни черта поделать с этой страной. Мы выжигали, разоряли и вывозили все. А она вновь оживала, вставала с колен и становилась еще сильнее и богаче. Последние попытки прямых вторжений вообще привели к обратному результату, страна эта начала расширяться, поглощая области, входившие до того в сферу нашего влияния. Это был конец света для нас! Полный конец! Апокалипсис! И вот тогда наконец наши ду-боломы в спецслужбах смекнули, что надо не переть рогом вперед, как тупой и безграмотный пес-рыцарь, не стрелять из пушек и не забрасывать бомбами своего врага. А надо изъедать его изнутри – потихоньку, но неостановимо! Надо засылать своих агентов, покупать чиновников, правителей, вербовать, вербовать и вербовать! Надо опереться на недовольных внутри страны, на пятую колонну, она всегда есть, везде, в любом государстве, надо выпестовать из нее свою армию – армию в тылу врага. И вот тогда соперник обречен… Вы, Буба, работаете на нас, вы подписали все бумаги, и потому я с вами откровенен. Эта страна и ее народ всегда были врагами цивилизованного мира. Почему? Да потому что они всегда хотели жить по-своему, играть в этой большой игре, что называется жизнью, цивилизацией планеты Земля, по своим правилам. А у нас были свои правила. И Земля не могла иметь' двух хозяев. Уж как они пытались подладиться под нас, стать нам угодными: то объявляли себя всякими социалистами и коммунистами, то демократами и капиталистами, то православными, то готовыми отдать народец свой под любые веры и секты… Но они не понимали, что не нужны нам ни под каким видом, ни под каким соусом! А нужны нам толькоих недра, то, что мы качаем уже столетия по трубам…

Серый налил себе еще бокал. Медленно отпил большой глоток, блаженно прикрыл серые глаза, вытянулся в кресле. Закурил.

– И мы их взяли изнутри. Вы понимаете меня? Взяли вот такими же проповедниками, как и вы, только покруче да покрепче, такими же проповедями про права и демократию. Все опробировано и проверено, лучшего придумать нельзя. Наш уважаемый Андрон понял бы меня с полуслова. Титан был! Хоть и агент… но мастер, профессионал, за того можно было отдать тысячу термоядерных мегатонных бомб, даже больше. Так что вы, Буба, зря кривитесь, зря мои слова мимо ушей ваших оторванных пропускаете. У нас большой опыт, огромный. Нам нет нужды изобретать велосипед. Мы идем проторенной дорогой. Сейчас мировое сообщество и так называемая «мировая общественность», хотят, чтобы с Резервацией и мутантами наконец было покончено. Но покончено красиво! По их волеизъявлению! Понимаете меня? Покончено так, чтобы никто во всем свете не посмел упрекнуть нас в отсутствии хоть капельки подлинного гуманизма. А это означает, что вашим вьфодкам рано или поздно придет полный конец.

Серый пристебай снова приторно улыбнулся и передал Бубе Чокнутому третью бутылку – пророками и проповедниками быть нелегко, нужна постоянная подпитка. Серый это прекрасно понимал.

– Вот и вы, Буба, проповедуете конец света, «геенну огненную». Как в воду глядите! Выражаясь вашим языком, аки пророк какой-то. Будет вам и конец света и «геенна»! Но сперва надо дать народу Подкуполья глотнуть свободы, пожить хоть малость при демократии!

Буба повел на серого мутным глазом.

– Переубивают они друг друга, – пьяно пролепетал он, – вот вам и вся демократия хренова, знаем, тоже с усами, не хуже ваших титанов будем хреновых, не слабже агентов лысых и меченных! Еще неизвестно, какой мне памятник отольют! Может, в два раза выше! – Буба снова зарыдал, на этот раз от умиления. – Ибо не токмо за ради веры, но и для народу не щажу себя!

– Поставят вам памятник, – заверил его пристебай, – непременно! Если задание свое выполните – поставят! Надо быть послушным, Буба, надо! Андрон с Меченным тоже иногда взбрыкивались, дескать, мы отцы и столпы, прорабы и прожекторы… А мы их потихоньку на место! не шали! Послушание, послушание и еще раз послушание! И памятник вам, как и им, обеспечен…

– Не верю! – совсем обалдело, рыгая и икая выдавал Буба Чокнутый, – не верю вам, иродам, ибо пришел я к вам, сволочам, спасать души ваши богомерзкие от геенны огненной! А вы меня… вы меня разопнете, аки поганые язычники и фарисеи!

Разведывательно-штурмовой гравиплан Айвэна Миткоф-фа шел на бреющем полете, над самой землей. Ультразвуковые и инфракрасные локаторы прощупывали пространство сквозь дымы и гари. И потому сам Айвэн видел все очень хорошо. Он был доволен, более того, счастлив. Вместо старых вертушек и броневичков Департамент дал разрешение на применение современной техники. Все верно! Ведь их сюда прислали не на охоту и не на прогулку. Они пришли с миссией мира!

Бегущая внизу тень попробовала было спрятаться за развалиной разрушенного дома, но автоматический целеискатель уже нащупал ее, повел, Айвэну осталось только нажать спуск. Готов! Тень разорвало на множество мелких кусочков. Красота! Азарт! Что еще надо… Миткофф знал, что ему надо еще, на каждом бедре у него висело по старенькому добренькому револьверу, почти не оставляющему дыр – особо интересных типов он будет добывать для своей коллекции вручную. Но главное, не забываться, сейчас они не на прогулке, следом идет еще дюжина гривипланов. Задача ясная и четкая: обеспечить безопасность трех близлежащих поселков с мирным населением и уничтожить… нет, не так, в приказе сказано точнее, нейтрализовать банды диверсантов и повстанцев. Во имя мира, демократии и прогресса!

– А ну, получи под зад!

Айвэн разнес в пыль еще одну тень. И сдвинул голубую каску миротворца на затылок. Мелочи! Надо найти скопление вьфодков. Надо бы их газами, чтоб изо всех дыр и щелей выкурить… но, что поделаешь, пока команды на счет газов не было. Только пулеметы, только лазерные орудия, только мик-роплазмеры, только напалм… Гуманисты, мать их! Вот ребята на базе рассказывали: совсем неподалеку, на юге, милях в трехстах засекли подземное логово диверсантов-повстанцев, целый город на полторы тысячи голов. Вот это была прогулка! Запустили пси-генераторына полную мощь. Выродки в диком ужасе все до единого высыпали наружу, наверх. Еще бы не высыпать! Пси-генераторы мертвого из могилы подымут! Вот это была по-настоящему миротворческая операция – ни одного бандита не упустили, жгли, стреляли, били на бегу – ребятки всласть поработали. И недаром, сам бригадный генерал Эрдхай Манун пятерых к наградам представил. Айвэна терзала зависть, черная и безысходная, вернуться домой орденоносцем, героем! Ничего, у него все впереди!

– Седьмой! Седьмой! Вы слышите меня. Я база! – пропищало с двух сторон из-под откинутой каски.

– Слышу, – вяло отозвался Айвэн, предчувствуя изменение программы вылета. Хоть бы их всех вместе с базой разорвало к клочья, как эти тени! Он помедлил еще, потом спросил: – Ну чего там?

– Почему не по уставу… – начал было писклявый голосок.

Но Миткофф в корне пресек попытку сравнять его с простым солдафоном.

– Да пошел ты! – заорал он и срезал еще парочку беглецов.

– Ладно. Слушай приказ! – пропищало помягче. – Слева по курсу в семидесяти пяти милях опорная база бунтовщиков. Вашей эскадрильи приказ – нейтрализовать базу. Приказ ясен?

Айвэн ткнул пальцем в голубенькую клавишу, и перед ним вспыхнула зеленоватым свечением карта местности. В указанных координатах значился населенный пункт, самый заурядный…

– Там же поселок, болван! – машинально выдал Айвэн, поражаясь бестолковости и тупости этих штабных крыс. – Там мирные выродки!

– Исполнять приказ! – пискнуло напоследок и заглохло. Исполнять, так исполнять. Айвэн Миткофф дал команду ведомым и, вздымая правую плоскость, красиво, черной ласточкой с белым подбрюшьем, ушел влево.

За три дня и три ночи Пак вычистил все близлежащие дома. Его уже не поражала беспечность местных жителей. Пак стал равнодушен ко всему. После нелепой смерти Леды Попрыгушки весь смысл его жизни стал сводиться к одному: он мстил…

– Обнаглели мы с тобой, едрена! – кряхтел Хреноредьев.

– Смелых пуля не берет, – мрачно отзывался Пак. И они шли вычищать новый дом. Инвалид больше не разводил нюни возле трупов и трупиков, свыкся, да и коли прозвали Пака в народе Умником и Хитрецом, стало быть, знает он чего хорошо, а чего плохо, нечего ученых учить! Сам Хреноредьев местных не мочил – палить из пулемета нельзя, услышат, а давить их руками брезговал, все ж таки не крысы! Зато он понял главное, здесь живут не вместе, не кучно и дружно, а наособицу, каждый сам по себе, здесь гостей не любят и не ждут их… так хорошо жить, когда точнехонько знаешь, что никто тебя не тронет. Э-хе-хе, ничего не попишешь, смертей человек!

За эти три дня и три ночи они отъелись, налились силой. На такой шамовке можно было долго держаться. Да-а, здесь, в Забарьерье, умели жить! Пак готовил какое-то большое дело – всю последнюю ночь они таскали канистры с горючей и вонючей дрянью в кузов здоровенной машины, что стояла в одном из загонов, кабину загружали жратвой, одеженкой, будто в дальний поход собирались. А на утречко присели в последнем домишке, самом маленьком по здешним меркам и самом убогом перед телеящиком, поглядеть, чего в родном Подкуполье творится. А увидали совсем иное.

– Банда невиданно жестоких и циничных диверсантов-убийц из Резервации продолжает безнаказанно орудовать в приграничных с Барьером районах! – вещал замогильным голосом ведущий. – Мы не знаем, сколько десятков или сотен вооруженных до зубов, свирепых и беспощадных мутантов пробралось в наш мир… вы видите последствия их кровавого карательного рейда…

И Пак с Хреноредьевым увидали эти «последствия». Сначала камера долго смаковала растерзанные тела полицейских на свалке, будто заново потрошила своим взглядом их, выворачивая наружу внутренности. Плюгавый мужичонка лежал рядом со стражами порядка, лежал с вывернутой шеей. Трупов было много, Хреноредьев считал, шевеля жирными губами, сбивался и начинал считать заново.

– Сволочи! – прошипел Пак. Он начинал догадываться, что происходило. – Они не щадили никого!

Трупы убитых в самом поселке показывали еще дольше, с разных сторон. Там были все – и вытащенные из подвала старик со старухой, и паренек, и младенец, залитый черной запекшейся кровью, а потом пошли другие дома, другие лица и тела – мертвые, искалеченные, страшные, поднятые из подполов, разбросанные по комнатам, растерзанные, задушенные, с рассеченными головами и разбитыми лицами…

– Они зверски убивали даже маленьких детей! Только выродки Резервации способны на такую отчаянную жестокость! Смотрите! Никто не знает, где сейчас банда этих убийц! Никто не знает, сколько таких банд приступили к своему черному делу на землях Сообщества! Никто не знает, чем все это кончится! Мы знаем только одно – убийцы-живодеры могут оказаться в любом из наших домов, у меня, у моих родных и друзей, у вас!!!

– Чегой-то я ни хрена не возьму в ум, – растерялся Хреноредьев, – ежели они все ето засняли, стало быть, они по следу идут, за нами… а чего тодась не хватают?! Убей бог, не пойму!

Пак нервно бил кулаком по коленке. И не слышал бормотании инвалида. Беспечные? Нет! Они не беспечные, они подлые, гаусные, безжалостные, они страшные! Таких и надо убивать, всех, до единого!

– Хреновые дела, Хреноредьев, – наконец сказал он, – чего б мы тут ни натворили – все им на руку! И не хватают нас эти твари, потому что мы сработали на них, понял?!

– …народ требует от правительства и президента принятия самых неотложных, экстренных мер! Мы не имеем права допустить безнаказанного разгула чудовищной преступности! Но мало уничтожить те отряды боевиков, что просочились в наш мир! Необходимо немедленно нанести превентивный удар! Надо разгромить опорные базы убийц-мутантов на их территории, в самой Резервации! Во имя нашей свободы, во имя наших детей, желающих жить, во имя, наконец, самой демократии!!!

Крик диктора перерос в истошный, безудержный визг. И теперь уже Хреноредьев не выдержал – спихнул телевизор с тумбы, принялся бить по нему ногами, протезами, костылями. Разъяренный инвалид еще не понял до конца происходящего. Но до него дошло – их подставили! обвели вокруг пальца как законченных дурачков!

– Вот тебе, едрена! Получай! Гадина проклятая! Сундук хренов!

– Брось, – еле слышно выговорил Пак. И Хреноредьев сразу замер, с занесенным костылем. Потом опустил его тихо, сел, пригорюнился и заплакал.

– Пропали мы, едрена-матрена, и поселки наши пропали… верно етот враг народа, Буба проклятущий говорил: и придут, мол, судьи всякие, чтобы народу башки сшибать и откручивать! Придут, Хитрец, точно, придут! Всем кишки наружу пустят! Истребят, едрена, аки саранчу и скорпионов! Я все помню. Хитрец. Огнем очистят нас, дураков, ибо сами мы неспособны! Сволочь этот Буба, как в воду глядел, пророк хренов!

Пак ухмыльнулся злорадно.

– Буба тебя, старого обалдуя, покаяться призывал, – сказал он с ехидцей, – и всех призывал: давайте, ублюдки и кретины, кайтесь пока не поздно, нето покарают аки… хрен его знает. Вот и скажи мне, Хреноредьев, ты покаялся или нет?

– Не-е-ет, – признался инвалид, размазывая слезыпо сальной и небритой щеке.

– Ну, а чего тогда стенаешь? Получай, чего заслужил!

– Да не знаюя, едрена-матрена, в чем каяться-то! – заревел Хреноредьев как ребенок. – Чего я такого сделал, чего мы вообще сделали… ничего не сделали! Куда каяться-то, едрена-а-а-а…

Пак перестал ухмыляться.

– В том-то и дело, что ни хрена мы не знаем! Виноваты в чем-то, хуже чертей рогатых. А в чем сами не ведаем. Отродясь виноватые, сызмальства! Ну да ладно… ты, ежели хошь, кайся тут, а я пошел!

Он встал и побрел к грузовику.

– Куда? Постой! – забеспокоился Хреноредьев, И пополз за Паком.

Додя Кабан уселся на бетонную глыбищу с процарапанной на ней неприличной надписью, задрал вверх заскорузлый палец и известил:

– Значит, так – правду мы нашли!

– Нашли! – радостно подтвердила Марка Охлябина. И тут же получила затрещину, чтоб не перебивала начальство.

– Я те встряну! – Додя Кабан озлилсяне на шутку. – Это ж надо, какая шустрая! Прыткая какая!

– Ага! Прыткая! – завопила Охлябина. – Шустрая! Имею право! Нынче демократия, нынче каждый может орать, чего вздумается!

Она отскочила на несколько шагов, подняла из мусора камень и бросилась им в Додю Кабана. На счастье, промахнулась. Кабан не слишком осерчал, напротив, растерялся и развел руками, дескать, это уже ни в какие ворота.

– Правильно дура Мочалкина говорила, верно! – не утихала Охлябина. – Женотделы везде должны быть и женсове-ты! С вами дураками и алкашами ни хрена никакой демократии не построишь! Одно словечко только вставила, а сразу – молчи! заткнись! Что ж я, по-твоему, коли баба, так и вякнуть не смей! Не запретишь! Сам ты и есть окопавшийся гад и сволочь красно-коричневая, коли женщинам рты затыкаешь! Ничо-о, Додя, я на тебя управу найду-у-у!!! – Марка в запале швырнула еще три камня подряд, один попал Кабану в лоб и опрокинул его с глыбищи. Охлябина радостно захлопала в ладоши. И заявила громовым голосом оскорбленной праведницы: –Ухожу я от вас, от мужланов проклятущих! Буду баб собирать и войну с вами, гадами, вести буду, по гроб жизни, беспощадную! Даешь, бабам равноправие! Хватит!! Нетерпелися-я!!!

Марка сделала непотребный жест, плюнула в сторону выползающего из-за глыбищи Доди Кабана и пошла неведомо куда, нахально виляя тощей задницей.

– Матерая бабища! – с восторгом выдохнул старичок Мухомор, не смевший и пикнуть во время всей этой перепалки.

– Куда уж там, – согласился Кука Разумник, – такую стерву поискать!

Додя ничего не говорил, он сидел мрачный, хмурый, побитый и оплеванный. Правду-то они нашли, никто не спорит… а вот сами все растерялися. И за что нечастного Тату Крысо-еда забили – Додя теперь и сам не понимал толком, в раже были, в пылу… короче, за дело забили, нечего и вспоминать. Доля угрюмо поглядел на Куку, Мухомора и Мустафу… маловато их осталось, паломников-пилигриммов. Ничего, зато каждый теперь троих стоит – просветленный, познавший истину.

– Моя тоже уходит, – сказал вдруг Мустафа, натягивая тюбетейку на самые уши и запахивая полы халата. – Моя натерпелась! Найду татар искать. Будем своя башка жить. Хватит! У-у-у, акупанта! – Он погрозил Доде и Мухомору сучковатой палкой. – Моя свой страна будит! Моя правда нашла! Моя на твоя орда приходить, обиды мстить, однако! Прощай, пожалуста!