Текст книги "Журнал `Юность`, 1973-2"
Автор книги: Юность Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
IV
1По легкой лесенке надо было взбираться на дощатый трамплин на самой верхотуре парашютной вышки. Отсюда был виден весь город на береговом холме, заснеженный, с вымпелами дымов.
Ветер нещадно прохватывал сквозь бушлат; каждый, кто забирался сюда для тренировочного прыжка, хотел быстрее очутиться на земле.
Занятия по парашютнодесантной подготовке взвод связи проводил вместе с седьмой ротой. Один из солдат роты, надев подвесную систему, затоптался было на площадке. Те, кто стоял рядом с ним, начали подбадривать его; снизу засвистели.
Сметанину подумалось, что он не задержится с прыжком, хотя бы для того, чтобы не слышать свиста.
Уменьшенная сверху казарма, городская даль, паровозное депо в клубах дыма и пара занимали внимание Сергея, пока он дожидался своей очереди на помосте, пока пристегивал лямки подвесной системы. Проверяющий осмотрел крепление, кивнул:
– Пошёл…
Сергей мысленно быстро сосчитал до трех; не давая себе расслабиться, шагнул вниз…
– Ноги! Ноги! – услышал он крик и вспомнил, что при приземлении ноги надо сдвигать вместе и поднимать под углом к земле… Но было поздно…
– Как же ты приземляешься, – строго сказал старший лейтенант Углов. – И выпрыгиваешь безобразно. Вот-вот. – Углов показал вверх на солдата, у которого ноги при прыжке дернулись, как у игрушечного клоуна на веревочках. – На первый раз тебе двойка… Давай на «бис»…
– Товарищ старший лейтенант, разрешите я с ним, – сказал Ананьев.
– Ну-ну, помоги товарищу…
– Да у меня у самого плохо получается…
– Ананьич у нас сознательный… Только в Чебоксарах такие, – засмеялся Панкратов.
– Да иди ты к черту, хочу и прыгаю… Пошли… – Ананьев потянул Сметанина за рукав.
Сергей ещё раз полез на вышку вместе с Ананьевым, уже не разглядывая город, а репетируя прыжок в уме…
Через два дня должны были начаться прыжки с аэростата. Ждали, когда утихнет ветер…
2Наконец погода установилась. Полк на лыжах двинулся к аэродрому.
Взвод связи обошли уже три роты, вышедшие из расположения части позже. Движение связистов тормозил Магомедов.
Расул стыдился своего неумения ходить на лыжах. Он страстно желал бегать на них так же легко, как другие; но то, что на первый взгляд казалось простым – одновременные совмещенные и беспрерывные движения рук и ног, – не давалось ему.
Ещё тогда, когда лыжи только получили и надо было оборудовать их – поставить мягкие крепления, просмолить, раскатав тугим пламенем паяльной лампы смолу на подошвах лыж, подогнать палки, то есть сделать вкусную в своей простоте и смолистых запахах работу, – Расул, сидя один в отсеке холодного коридора перед умывальней, где стояли ящики для чистки сапог, смотрел с ненавистью на лежащие перед ним дощечки с загнутыми носами, на бамбуковые палки с кольцами…
Лыжня первого кросса на десять километров была проложена огромным эллипсом по бесконечному полю. Расул, не скользя, а поднимая, как при ходьбе, обутые лыжами ноги, плелся далеко сзади.
Его обгоняли и обгоняли солдаты; он чувствовал себя несчастным.
Окружающая его равнина вызывала никогда прежде не испытанное им чувство тоски; едва он поднимал голову от лыжни, оглядываясь окрест, его взгляд скользил по заснеженной плоскости, не задерживаясь ни на чем до самого горизонта; в памяти возникали то корявые, то сглаженные лесами хребты, за которые можно было заглянуть только в воображении.
– Мы на команду «отставить» нарвемся, – сказал в спину Углову шедший позади него Золотов.
Углов утром подобрал удачно мазь, и теперь ему казалось, что лыжи несут его сами.
«Какое сегодня скольжение! Жалко, что надо идти медленно, сейчас бы рвануть… И что это Андрей ворчит, как старик… Прыжки кончатся часа в три… Обедать буду дома… Раньше говорил Нине:
«Не готовь, не готовь дома», – все в столовых, а теперь – только дома… Старею! И то – двадцать восемь… Уже двадцать восемь, и все взводный; лыжи, автоматы, противогазы… Радиоинженер называется… Ну-ну, не нюниться… В следующем году – в академию…»
– Обеда нам сегодня не видать, – сказал Золотов.
Углов обернулся:
– Ефрейтор Золотов, вместо того чтобы ворчать, возьмите одного человека и помогите Магомедову…
– Есть помочь! – отрубил Золотов.
Углов улыбнулся.
– Сметанин! Со мной! – крикнул Золотов, останавливаясь и пропуская товарищей.
Взвод прибавил ход; скоро за пушистым поворотом лесной дороги утих шум движения.
– Вот тебе палки, вставай на среднюю лыжню, мы тебя потащим, – предложил Золотов Расулу.
– Он так никогда не научится, – сказал Сметанин. – Сделаем так: я иду чуть впереди, ты сзади.
Он будет смотреть, как я двигаюсь, повторять за мной, а ты следи за ним и поправляй…
– Тоже правильно, – сказал Золотов.
– Да я сам, ребята, дойду… Что вы со мной, как с первоклассником?..
– Только тебе учителем быть? Мне тоже охота, – сказал Золотов. – Двинули.
ЗНа краю аэродрома разгружали с машин парашюты – основной и запасной вместе в брезентовой сумке, с металлической пломбой и фамилией хозяина.
Парашюты несли к первой линии проверки, вытаскивали из сумок и ставили на попа, на расстеленные по снегу длинные брезентовые столы. Офицер парашютнодесантной службы проверял внешние детали укладки. Потом солдаты надевали парашюты и переходили на следующую линию проверки, здесь смотрели, так ли надеты парашюты, правильно ли вставлены красные металлические кольца, раскрывающие основной парашют; на третьей линии давалось последнее «добро».
Проверка шла быстро, но кабина аэростата была рассчитана всего на четверых, дело тормозилось – к месту посадки тянулась длинная очередь.
Сметанин смотрел на аэростат.
Время от времени, когда в подвешенную к нему маленькую открытую кабину садились парашютисты, начинал работать барабан огромной лебедки; трос, связывающий аэростат с землей, отпускался, легкость аэростата тянула кабину и людей в небо…
Затем с высоты летели четыре черные человеческие фигурки, четыре белых облачка с легким хлопком вспыхивали над ними и плавно опускались к земле; аэростат и кабину лебедка причаливала к старту.
«Если бы прыжки отложили до завтра… снег бы, что ли, пошел… Завтра, завтра, не сегодня – так лентяи говорят… Хорошо, что мысли невидимы…»
– Давай, Ананьич, в ладушки, погреемся…
– Давай…
Сметанин и Ананьев стали друг против друга и принялись биться ладонью об ладонь: левая с левой… правая с правой… двумя вместе… все быстрее и быстрее; стало жарко…
К связистам третьего батальона подошел замполит полка майор Кудрявцев:
– Гвардейцы, меня без очереди возьмете?
– Чего уж там, товарищ майор, становитесь…
– Мишинские связисты?
– Так точно…
Сметанин тоже узнал замполита полка.
«Кажется, хороший дядька… Не, хватало только, чтобы он заметил, что я робею…»
– Как настроение? – спросил майор Кудрявцев,
– У нас салаги, товарищ майор, того… побаиваются, – засмеялся Панкратов.
– Чтоб я, гвардеец, не слышал больше этого «салаги»… В армии есть солдаты и только… – строго сказал Кудрявцев. – Ясно?
– Так точно.
– Дело одно делаете, учитесь Родину защищать…
А если бой, в нем нет никаких разделений… Иной молодой солдат дорого стоит…
– Это обычай такой: «старики», «салаги»… – оправдывался Панкратов.
– Плохой обычай! Отказываться надо от таких обычаев! – сказал майор Кудрявцев.
В кабине аэростата на скамейках друг против друга разместились Ананьев, майор Кудрявцев, Расул и Сметанин.
Выпускающий, командир аэростатной команды, залез в кабину, махнул рукой. Трое солдат, державших кабину, отпустили ее; барабан лебедки закрутился, отдавая трос, аэростат быстро пошел вверх…
– Василий Иванович, успеете сегодня всех обслужить? – спросил майор Кудрявцев у выпускающего.
– Даже не скажу. День какой-то шебутной. С утра отказчик попался, из первого батальона… И прыжков у него десяток… а что-то забоялся, заплакал даже…
– Да-да, знаю… Говорили с ним; обещает завтра прыгнуть.
Все, что находилось на земле, стало быстро мельчать; взглянув вниз на массу людей, можно было подумать, что это бивак старинной армии: составленные в ряды лыжи были похожи на пищали на рогульках.
– Как, мальцы, прыгать или плакать будем? – весело спросил выпускающий.
Сметанин смотрел вниз. Зимний день на высоте стал бесшумным. Заснеженная земля слилась в одно громадное весеннее озеро с темно-синими островами – лоскутами лесов.
– Скажете тоже – «плакать»… Первым у нас москвич идет… Сколько прыжков? – спросил майор Кудрявцев у Сметанина.
– Я первый раз…
– Приготовиться… Только не топтаться и быстро… – Выпускающий мельком осмотрел крепление карабинов вытяжного фала на тросе, приоткрыл дверцу, сделал жест рукой, обозначающий «встали»…
Все поднялись.
Выпускающий подмигнул Сергею:
– Ноги вместе… Давай…
Сергей не слышал его слов, увидел только это подмигивание. Ему вдруг стало жарко.
«Прыгну! Прыгну! Прыгну!..» – заклинанием говорил он про себя единственное слово.
Он встал, и стоять ему было тяжело.
– Пошел! – крикнул выпускающий и хлопнул Сметанина по плечу.
– Москвич, вперед! – услышал Сметанин голос майора Кудрявцева; Сергею показалось, будто он сам это крикнул…
Сергей сделал шаг на приступок, оттолкнулся, бесконечно проваливаясь, полетел на одном дыхании… Над головой ухнуло, словно огромный камень кинули в темную воду омута; в глазах Сметанина поплыли оранжевые круги – парашют раскрылся. Сергей остановился посреди неба, вдохнул полной грудью. Ему не хотелось опускаться на землю; он закричал:
– Эхо-хо!
И едва себя услышал.
4– Надо в библиотеку записаться, – сказал Расул. – Слушай, сбегаем, это ведь рядом…
– Служебки есть – можно пойти, – согласился Сметанин. – Ярцев, идем?
– У Иванова придется отпрашиваться. – Ярцев поморщился. – Ну его…
– Мы же на полчаса… Время сейчас личное…
– Я с вами, – сказал Андреев, – только без бушлатов холодно,
– Если я без бушлата, – сказал Расул, – то тебе по снегу босиком можно… Не нарушай компанию
– Вы куда двинули? – спросил Ананьев.
– В библиотеку… Пошли, Ананьич: ты у нас за старшего будешь…
– Ладно, мне все равно книги менять надо…
Вышли на улицу, ещё не чувствуя холода, оскальзываясь, побежали, при свете радужных от мороза жёлтых фонарей, по главной аллее мимо тополей в сугробах, потом наискосок через плац по протоптанной тропинке. У порога обмели сапоги веником и вошли в казарму, где слева находилась солдатская чайная, откуда пахло дешевым печеньем и мылом, а справа – библиотека.
Здесь было тепло, тихо… Столы с разложенными на них подшивками газет стояли по-школьному – в два ряда. Полки с книгами от остального зала отгораживал коричневый барьер…
– Записываться? – спросила из-за барьера молодая женщина.
Она сидела у стола. Свет зеленой лампы мягко свещал её лицо.
Солдаты остановились. Ярцев одернул гимнастёрку; Расул глянул на свои тупоносые кирзовые сапоги и вздохнул; Андреев пытался припомнить слова которые он говорил девушкам при знакомстве.
– Здравствуйте, Нина Васильевна, – сказал Ананьев. – Молодёжь привел…
– Здравствуйте, – сказала Нина Васильевна и наклонила голову, чтобы солдаты не заметили улыбки.
– У вас уже есть служебные книжки справясь с улыбкой, спросила она почти строго.
Сметанин решительно сделал шаг до барьера, положил на него свою серую служебную книжку и посмотрел на Нину Васильевну. «Какие у неё пухлые губы, как у ребенка…»
– На днях получили, – сказал он.
– Насколько лучше паспорт, – усмехнулся Андреев; заложив руки в карманы, он придирчиво разглядывал зал библиотеки. – Паспорт – и ты, птица…
Целых полтора месяца Митя не видел женщин теперь, даже остриженный, он хотел заставить библиотекаршу заметить его.
Нина Васильевна взяла служебную книжку Сергея.
– Сметанин, – произнесла она нараспев. – Где-то я слышала вашу фамилию… «Это Марат говорил, вспомнила она, – ругал его за что-то, а Он совсем ничего… даже симпатичный…»
– Не знаю, – пожал плечами Сметанин. – Прославиться я как будто ещё не успел.
– А вам непременно слава нужна? – улыбнулась Нина Васильевна Сметанина.
Первое время, работая в библиотеке, она пугалась того будоражащего чувства, которое испытвала, когда солдаты, приходя за книгами, смотрена неё полувлюбленными глазами. Так мнительным людям каждое непривычное ощущение кажется болезнью. Нина Васильевна старалась быть нарочито строгой; она тогда чуть не сказала мужу, что испытывает. Но, подумав, решила не говорить. Она любила Марата, и ей казалось, что эта любовь появилась с того момента, как однажды, поссорясь ещё до женитьбы, они пошли по улице в разные стороны и она, обернувшись, увидела его прямую курсантскую одинокую спину.
Теперь, спустя три года, чужие взгляды смущали её редко, и она могла позволить себе быть весёлой, ей нравилось, что мальчишки-солдаты часто ходят в библиотеку, чтобы только увидеть её.
– Слава – это, наверное, неплохо. – Сметанин снова посмотрел на Нину Васильевну. «Улыбается почти как Лена, и глаза… белки глаз, словно перламутровые… это у всех красивых женщин…»
– У вас здесь свободный доступ к книгам? – Расул положил на барьер свою служебную книжку.
Нина Васильевна кивнула ему.
– Да, – протянул Андреев иронически, – маловато книг…
Книг Митя брать пока не собирался, понимая, что читать сейчас не придется; но он хотел сразу поставить всё на свое место: конечно, библиотекарша – женщина красивая, но они жители столичные и не такие библиотеки и не таких женщин видывали.
Нина Васильевна внезапно покраснела до слез.
Она тщательно собирала библиотеку и не просто покупала книги на деньги, которые отпускались в части, а старалась найти все лучшее, что появлялось в городе, разыскивала хорошие книги в букинистическом магазине, привозила их из Москвы. Библиотека полка получала и толстые литературные журналы. Когда свежий журнал приходил в часть, Нина Васильевна прочитывала его за два дня: самое, по её мнению, интересное приносила домой, Марату, а петом по очереди выдавала журнал наиболее активным читателям.
Она мечтала о том, что в часть когда-нибудь приедет пожилой известный писатель, который сумеет оценить собранные в полковой библиотеке книги.
Андреевское «маловато книг» напомнило ей о московских читальных залах, и этот десяток стеллажей показался ей обидно ничтожным. И она самой себе представилась жалкой, провинциальной женщиной…
– Извините, не знаю, как вас зовут, – обратился к ней Расул.
– Нина Васильевна, – сказала она тихо.
– А меня Расул Магомедов… Нина Васильевна, я вижу – Большая Советская Энциклопедия, можно будет брать по одному тому?..
– Энциклопедия не выдается… Да зачем она вам?
– А чтобы… Как бы это сказать? Чтобы пополнить багаж знаний…
– Он у нас камера хранения. – Андреев похлопал Расула по плечу.
– Ну, ты! – сказал Расул, не оборачиваясь к Андрееву, и пошёл смотреть книги.
– Чего мне брать? Чтобы завлекало. – Ананьев стоял рядом со Сметаниным в проходе между полками. Сергей жадными глазами перебегал с корешка на корешок.
В книжном магазине, в библиотеке Сергею иногда казалось, что ему нужна не та или иная книга, а лишь возможность взять книгу в руки, открыть её, листать страницы… К каждой новой книге он должен был сперва привыкнуть, как привыкают к новым вещам, и только потом, сжившись с книгой, мог читать её по-настоящему.
На полках стояло многое из того, о чем Сергей знал только понаслышке.
«Отличная библиотека». Переводя взгляд с корешка на корешок, Сметанин предвкушал удовольствие.
Он увидел «Смерть Вазир-Мухтара» Тынянова и уже потянулся к ней, но вдруг ему захотелось найти такую книгу, взяв которую можно было бы удивить
Нину Васильевну. Сергей сам не осознавал, почему хочет быть замеченным ею; он лишь чувствовал, что ощущение внезапной радости, появлявшееся прежде в его душе, когда он видел Лену или думал о Лене, ощущение, давно не возникавшее, слабо ожило в нем.
Сметании увидел белые буковки: «Плутарх»…
«Возьму Плутарха!»
– Ты что, оглох? – Ананьев подтолкнул Сергея. – Чего мне взять?
– Вон там, внизу… да вон, вон, «Королева Марго»… Читал? Нет?! Я её прочитал лет в десять; до сих пор помню…
– Ладно, – согласился Ананьев, – поверю.
«Плутарх» – записала Нина Васильевна в формуляр и посмотрела на Сергея снизу вверх с любопытством.
Среди ночи Сметанин проснулся, сунул ноги в холодные сапоги и пошел между кроватями.
В классе взвода связи горел свет; Сергей приоткрыл дверь.
Ананьев, в нижнем белье, в накинутой на плечи шинели, сидел за столом в дальнем углу и читгл.
– Ананьич! – окликнул Сметанин.
Ананьев поднял голову от книги:
– Молодец… Ты просто молодчага… Это ж такая книга…
– Ананьич, слушай: Нина Васильевна…
– Понравилась? – Ананьев загнул угол страницы и закрыл книгу. – То-то…
– Ты страницы не загибай…
– Нина Васильевна – жена Углова, нашего взводного… Мы к ним дрова ходили пилить, а она…
– Ладно, я спать пойду…
– Постой! Послушай… – Ананьев распахнул книгу. – Где это?.. Ага. Слушай: «На помощь! – кричала королева Наваррская вне себя. – На помощь!»
– Ты что, дурак?! – заглянул в класс дневальный. – Орешь…
– «Ах! Вы убиваете меня! – с отчаянием сказал Ла Моль. – Умирать от звука такого чарующего голоса…»– громко прошептал Ананьев из своего угла…
V
1Слухи, которые ходят среди солдат о планах командования и их изменениях, обычно точны. Дело здесь не только в том, что писарь из штаба шепнул своему земляку, когда и в чём батальон или рота будут «задействованы»; просто бывалый солдат умеет улавливать малейшие изменения привычного течения казарменной жизни, знает отношения, существующие в части; это позволяет ему предугадывать будущее и готовиться к нему.
То, что вместо первого батальона на стрельбы пойдет третий, для многих было ясно с самого начала. Командир третьего батальона Мишин был в отпуске, и комбату первого не составляло большого труда убедить командование части изменить первоначальные планы и провести в его батальоне сперва ротные учения, а уж затем стрельбы. Тем самым выигрывалась неделя, которая, как казалось ему и всем в его батальоне, будет решающей в закреплении навыков стрельбы у молодых солдат.
Окончательно о том, что в лагеря выходит третий батальон, было объявлено за два дня до выхода.
Связисты проверяли рации, носили на зарядку черные тяжелые ящички аккумуляторов, чистили оружие, подгоняли лыжи и амуницию…
2Батальон вышел из военного городка сразу о после завтрака. Миновали малолюдный днём центр города. Шли в десантном обмундировании: легких теплых брюках, покрытых зелёной шелковистой материей, и таких же куртках с серыми воротниками. За неимением знаков различия эта форма могла бы сойти за гражданскую одежду, если бы в неё не было одето сразу столько людей.
Впереди батальона, чуть сзади заместителей комбата, шел взвод связи.
Нагруженный рацией, лыжами, автоматом, претивогазом, Сметанин вразвалку шагал рядом с Андреевым в первой шеренге.
По окоченелой, оцинкованной льдом реке шарила с сухим шорохом позёмка. Пегое от снежных застругов поле реки слева на повороте сливалось с серым низким небом, в той стороне виднелась обозначенная ёлками транспортная переправа с редкими машинами, проносящимися на полной скорости; за ней выпирал полуостров, возвышающийся над рекой стенами старого монастыря.
Не доходя метров двухсот до берега, Золотов увидел армейский «газик» и стоящего рядом с ним высокого человека.
– Никак Мишин, – обернулся Золотое к Сметанину.
– Где?
Уже многие заметили командира батальона.
– Держись, салаги! – крикнул кто-то в роте.
– Дядя Федя после отпуска отдохнувши…
Сметанин вгляделся в человека у машины.
«Я же его видел… перед отправкой, в Москве… Человек как человек…»
Батальон стал быстро выходить на берег и строиться на гребне дамбы перед деревянными домами набережной заречья. Тем, кто шел позади, пришлось бежать…
Все—офицеры и солдаты, – занимая места в строю, невольно посматривали в сторону комбата.
Подполковник Мишин стоял, чуть расставив ноги в больших валенках, спрятав руки за спиной. Через плечо на длинном ремешке у него висела потертая, хорошей кожи рыжая полевая сумка. Он то и дело раскачивался с пятки на носок, словно был в новых сапогах, и ему доставляло удовольствие поскрипывать ими. Прищуренным, слегка насмешливым взглядом подполковник Мишин смотрел на своего заместителя по строевой части майора Изотова, который замещал его во время отпуска.
По мере того, как с шумом и некоторой суетой, создаваемой молодыми солдатами, батальон строился, лицо Мишина все более мрачнело.
– Смирно! – Майор Изотов, невысокий, кругленький, расправив плечи, пошел строевым шагом к подполковнику Мишину.
Мишин вытянулся, сдернул меховую перчатку с правой руки, приложил к виску загорелую крупную ладонь, при этом мизинец у него оттопырился…
Сметанину было смешно смотреть на этот мизинец.
«Как у томной барышни с чашечкой кофе…»
Невдалеке толпились мальчишки с портфелями.
Глядя на строй солдат по одну сторону и на мальчишек и Мишина по другую, можно было подумать, что два подразделения приветствуют друг друга.
Мишин выслушал рапорт, хмуро поглядывая на батальон. Он сделал несколько широких шагов вперёд, с отсутствующим лицом повел взглядом с левого фланга на правый, тихо сказал:
– Здравствуйте, товарищи…
Ответное приветствие сорвалось.
– Не авантажный вид у войска, – покачал головой Мишин; не отрывая ладони от виска, левой рукой в перчатке он потрогал усы, словно проверяя, на месте ли они. – Что ж, будем тренироваться…
– Начинается, – громко прошептал Золотов.
Мальчишки кричали следом за батальоном:
– Здравия желаем, товарищ подполковник!
Мишин не обращал на них внимания.
Наконец раздалась команда, и батальон двинулся вверх по улице, а вслед все неслось мальчишеское, недружное, звонкое:
– Здравия желаем, товарищ подполковник!
– Что же вы, Федор Михайлович, с корабля да на бал?.. Подсуропили нам эти стрельбы, очередь-то не наша. – Майор Изотов чувствовал себя виноватым за неудачное построение, за эти внеплановые стрельбы. – Как отдохнулось?
– Если подобное построение считать балом, тогда вы правы, – сухо ответил Мишин. – Обыкновенно стдохнулось, благодарю. Вызовите в голову колонны командиров рот.
– Командиры рот, к командиру батальона! – обернулся Изотов к связистам.
– Командиры рот, к командиру батальона! – церемониально пошло по колонне.
– Товарищи офицеры, я вас собрал, чтобы на ходу сообщить боевую задачу: противник занял оборону в районе деревни Харпуново силами до двух рот… Надеюсь, местность вам известна без карт…
Золотов присвистнул тихонько.
– Чего? Чего? – забеспокоился Градов.
– Сейчас догадаешься… Повело кота на мясо…
«Неужели будут учения?» Все, что Сметании слышал об учениях от старослужащих, казалось, по их рассказам, делом тяжелым, которое выдержать может не всякий… Эти рассказы, дополненные картинами, нарисованными его собственным воображением, превращали само слово «учения» в нечто пугающее, словно «рыбий жир» или «укол» в детстве.
«Зачем же, кому это надо, чтобы я сейчас бежап, нагруженный, как вьючное животное, или полз по мерзлой, заснеженной земле?.. Сейчас бы в тепло…»
Сергей вспомнил белые узоры меловых формул на черной доске в защищенной толстыми стенами аудитории университета. «Там не было ни ветра, ни мороза, ни рации за спиной…»
– Товарищ подполковник, разрешите вопрос? – обратился к комбату командир седьмой роты.
– По существу, пожалуйста…
– Роты настроены на марш, они не готовы к учениям…
– Не понимаю, – обернулся к нему Мишин.
– Люди готовились к маршу до лагерей Сосновых; молодые солдаты по-настоящему ещё не втянуты, им будет трудно…
«Правильно, правильно, – возликовал Сметанин, ловя каждое слово. – Какой он милый, какой приятный человек!..»
Он другими глазами взглянул на сухую, подтянутую фигуру капитана, которого прежде не замечал.
– И все-таки не понимаю… Что за стенания? У нас, десантников, готовность номер один, а вы: «готовились к маршу»… В таком разе я вам сообщу, что они лучше всего к посиделкам готовы… Итак, девятая рота—левый фланг, седьмая – правый, восьмая и все спецы – центр. От каждой роты выделить по отделению на предмет имитации противника на рубеже Харпуново. Старший этой группы вы, товарищ капитан. – Мишин кивнул командиру восьмой роты.
– Оставьте своего заместителя, а я проверю тактическое искусство вашего подразделения.
Связь зрительная и голосом. Общий сигнал атаки – зеленая ракета… Вопросы?
– Как же с лыжами? Сейчас на лыжах в поле но особенно пойдешь – снега мало, а с ними несподручно…
– Предусмотрено. Лыжи поротно сложить на обочине и оставить по одному солдату из взвода, из старослужащих… Машина подойдет.
