Текст книги "Журнал `Юность`, 1973-2"

Автор книги: Юность Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

МИХАИЛ КАТЮШЕНКО
В ГОРОДЕ БОБРУЙСКЕ – ПЕРЕД НАЧАЛОМ СПЕКТАКЛЯ

Мелкий дождик слабо, точно нехотя, поливает мостовую, нечастых прохожих, высокие заборы… На заборах мокнут редкие афиши.

Я подхожу к одной из них, разглаживаю рукой намокшую бумагу и очень скоро нахожу фамилию, которую ищу, – актер В. Шушкевич.

Отыскиваю в кармане бумажку с адресом, который дала мне его мама: «Только скажите, чтобы он хорошо питался. Замучается по столовкам». Минут через пятнадцать вхожу в его неприхотливую комнату: железная, облупившаяся вконец койка, покосившийся стол, стул, заменяющий платяной шкаф, гора книг в углу, а друг мой сладко спит на этой облупившейся койке.

Валера был любимчиком нашего преподавателя латыни. Шушкевич щёлкал латынь, как семечки. Мы пропали бы без его подсказок. И вот как-то он всех ошарашил – вышел отвечать латинисту и «поплыл».

Через несколько дней картина повторилась, после еще и еще. Даже я, для которого латынь была почище любого кошмара (из-за латыни я впоследствии и сбежал с филфака на журфак), пытался пристыдить его:

– Доведешь так старика до инфаркта. Ты же его гордость…

А он в ответ:

– Ухожу из университета.

– Куда?

– В театральный.

И тут я вспомнил, что тысячу раз он пытался затащить меня на спектакли студии «Юность» при клубе железнодорожников имени Ильича, а я из боязни, что придется выдавливать из себя наигранный восторг, все отнекивался. Но геперь-то я пошёл и увидел…

Я не буду сейчас подробно рассказывать об этой студии. Скажу только, что руководил ею человек, фанатично преданный театру, – Владимир Балабохин.

На спектакли студии приходили актеры из профессиональных театров. Все звезды студии – Шушкевич, Полухина, Филатов – ушли учиться в театральный, но студию не оставили. Им запрещали в вей заниматься – мол, самодеятельность испортит, а они – теперь не страшно открыть этот секрет – продолжали играть, правда, под псевдонимами. Балабохин поставил «Идиота», «Разгром», «В ожидании Годо»…

Наконец-то Валерий проснулся и, тараща на меня глаза, спросил:

– Ну, как тебе мое жильё?

– Вполне.

– Дворец! Сперва, как только приехали сюда, по квартирам мыкались. Теперь у каждого над головой крыша. У нас квартира на троих – гримерша, актерская семья и я. Очень здорово! Особенно, когда до зарплаты не дотягиваешь…

Мы идем к месту, где некогда был старый дощатый театр – Могилевский областной театр музыкальной комедии (в скобках добавлялось место его истинного нахождения: Бобруйск). Оперетта пришлась по вкусу в столице, и её, пополнив новыми исполнителями, перевели в Минск, а покосившееся здание осиротело. И вот тогда-то, два года назад, пришла кому-то идея: «А почему бы не открыть в Бобруйске новый театр? Есть неплохой выпускной курс в театральном институте, вот если бы его в полном составе, с готовыми дипломными спектаклями…» Ребята же, и среди них в первую очередь бывшие студийцы «Юности», загорелись: «Делать свой театр!» Вот так и явился на свет Могилевский театр драмы и комедии (а в скобках, как и прежде, добавляется: Бобруйск).

Валера останавливается:

– Ты смотрел фильм о Балабохине?

– Смотрел.

Расставшись со студией «Юность», Балабохин уехал в Ленинград. Там на телевидении шли переговоры о постановке фильма по его сценарию, несколько театров заинтересовалось его пьесами, а пока он работал вторым режиссером одного фильма.

Так вот, шли съемки. На горе стоял автобус. Долго стоял, а после сорвался и помчался с горы. Все раз бежались, а на пути его осталась старая гримерша.

Ей кричали, но она не слышала. Тогда Балабохин побежел к ней. Гримершу он оттолкнул, а сам не успел отскочить…

– Если бы ты знал, как мечтал Володя о своем театре! Настоящем! – говорит Шушкевич.

Знакомый режиссер с Минской киностудии, помню, рассказывал мне:

– Представляешь, поехал я снимать Бобруйский театр. А у них как раз выездной спектакль. Приезжаем в деревню. Спектакль идет на поляне, плотно окруженной людьми. И вдруг гроза, ливень. И ты знаешь, никто не сдвинулся с места – ни актёры, ни зрители…

Расспрашиваю об этом эпизоде Шушкевича.

– Ребята наши играли «А зори здесь тихие…»

Спектакль шел прямо на поляне. Когда гроза началась, никто не ушел. Играли без антракта…

Театр на выездах бывает часто. И не всегда, кстати, по доброй воле. В помещении старого театра новые хозяева еще обжиться-то не успели, как над головой затрещала крыша. Авторитетная комиссия сочла здание слишком ветхим и подписала категорическое: «Под снос…» Новоиспеченный театр подселили в городской Дом культуры. А там – народный театр, танцевальный ансамбль, музыкальная школа.

Еще одна трудность. Театр оперетты оставил после себя часть труппы. Ее нужно было пристроить. Пристроили в новом театре…

Спрашиваю Валеру:

– Скажи честно, тебе здесь все нравится?

– Куда там! Нет, конечно! Роли, правда, хорошие дают, да не в этом дело. Главреж наш, Королько, да и мы тоже из кожи лезем, чтобы сделать театр со своим лицом, своим репертуаром, своей творческой платформой. Кое-что удалось сделать, но работы еще хоть отбавляй. Мы ж зеленые совсем. За год-два далее гениям ничего не удавалось сделать.

А ты начинаешь: «Нравится – не нравится»…

– Но ты ведь не собираешься сидеть здесь всю жизнь. Год-два пройдут, силу почувствуешь да и уедешь! Тебе ведь в республиканских театрах уже сейчас роли дают.

– А ты что же, всю жизнь собираешься в молодежной газете сидеть?

– Нет, конечно.

– А почему не уходишь сейчас?

– Время не подошло.

– И мое время не подошло. И Полухиной, и Филатова, и Солодилова, и других ребят тоже. Их ведь тоже в любой театр возьмут…

– Ты покороче.

– Зрителя местного мы еще к театру не приучили. На первых порах зубами от бессилия скрежетали. Ставим «Доходное место», «Идиота», а зал заполнен наполовину, а то и того меньше. А когда оперетта была – почти всегда аншлаг… Сейчас у нас невидимая борьба за зрителя идет. Затаскиваем его в театр как только можем. Бывает уже и так, что совсем мало остается пустых стульев. Нам главное, чтобы хоть однажды зрителя увлечь. Если он не придет снова – тут уж наша вина.

Мы подошли к театру. Валера ушел за кулисы, а я остался в зале.

Начинался спектакль.

ЕФРЕЙТОР ЗБРУЕВ СЛУЖИТ В ТАМАНСКОЙ

Еду я недавно по Ленинградскому проспекту и думаю о своей дипломной работе: сценарий все утверждается, утверждается, и неизвестно, когда начну снимать. Стало быть, мысли у меня невеселые. Вдруг замечаю, впереди меня идет солдат. Солдат как солдат – ничего особенного. Шинель, сапоги, шапка. Только смотрю, что-то прохожие оборачиваются и глядят вслед солдату. Что ж такое с этим солдатом, думаю. Прибавляю шаг.

Обгоняю солдата и только хочу будто случайно обернуться и взглянуть на него, как получаю по шее. Солдат этот оказывается моим товарищем по ВГИКу Сенькой Морозовым. А для прохожих он – ефрейтор Збруев, сошедший с экрана прямо на Ленинградский проспект.

Морозов живет у Белорусского вокзала, и мы идем к нему. Я предвкушаю: крепкий чай, вкусное варенье, а если повезет, и отличный обед. Но Семен говорит мне:

– Представляешь, как не повезло: увольнительная на двое суток – приехал на озвучивание картины, – а Маринка уехала с театром в Ленинград.

Маринка – это жена Сени, актриса Театра киноактера Марина Лобышева Поженились они еще во ВГИКе, когда учились в актерской мастерской профессоров Бибикова и Пыжовой. Любят друг друга пылко и нежно – признаюсь, не встречал второй такой пары. Вот и сейчас, пока я роюсь в груде афиш и реклам с фамилиями Морозов – Лобышева, Сеня царапает фламастером на зеркале, в котором отражается фотография жены: «Маринка, я здесь сижу и смотрю на тебя». Это в его духе. А комнату Морозовых не узнать. Много мебели, гарнитур какой-то – сразу видно, поснимался Сеня в главных ролях. Но посреди комнаты, прямо на зеркальном паркете, лежит штанга, бросая вызов всей этой мебели. Это тоже в Сенькином духе.

– Понимаешь, – говорит Сеня, – был сейчас в кино. «Женщины и берсальеры»… Ну, такая мура, безвкусица, такая халтура, явно коммерческий фильм. Ни сюжета, ни умного слова. Юмор какой-то животный. Вроде того, что человек мажет лицо кремом для бритья, а это оказывается крем для обуви. Публика хохочет, а я не выдержал и ушел.

Уж я-то Сеню знаю. Посмотрел плохой фильм—как будто получил личное оскорбление: испортилось настроение на день. Но мне не терпится узнать, как проходит его служба.

И он рассказывает, как трудно было вначале. Надо было доказывать характер. «Старики» вначале устраивали ему, «салаге», такие сцены: по очереди останавливают, удивленно разводят руками: «Каак, Збру-у-ев, ты же демобилизовался?» Забавно, конечно, что Сеня, сыграв в кино Збруева и еще нескольких солдат, сам оказался в армии. Ну, положим, один раз пошутили и будет. Но когда это продолжается не месяц и не два… Семен, однако, не из тех, кто даст себя в обиду. Организовал он в части секцию бокса, и стали туда ходить те же «старики». Тут-то Сенька и отыгрался, потому что на этот раз «старики» оказались «салагами».

Служит он в одной из лучших частей – Гвардейской Таманской дивизии. Отличник боевой и политической подготовки, о чем свидетельствует и значок на груди.

Никаких поблажек, оказывается, ему нет. Служит наравне со всеми, и мало того – после долгого солдатского дня будь любезен, дай концерт в своей или в соседней части, коли ты Збруев и прочее.

Аркадий КОРДОН,

дипломник режиссерского факультета ВГИКа

МИХАИЛ ВОЛЬФСОН
ДВЕ ИСТОРИИ

Рисунки

Иосифа ОФФЕНГЕНДЕНА.

ПЕРВЫЙ ПАЦИЕНТ

Их развели по-современному. Быстро. И заботливо. Когда они вышли из суда, она заплакала.

– Что ж ты плачешь? – виновато спросил Игорь. – Ведь ты хотела этого.

– Хотела?.. – Она вскинула на него мокрые глаза. – Тогда считай, что плачу от радости.

Она повернулась и ушла. До позднего вечера он бродил по городу, а когда вернулся, Светлана заботливо помогла ему собрать чемодан. Надевая пальто, он неожиданно почувствовал какую-то слабость, закружилась голова, затем его бросило в пот. Точно втолкнули одетым в парилку.

– Дай мне, пожалуйста, градусник, – попросил он.

Ртутный столбик вытянулся к цифре 38,9. Светлана уложила бывшего мужа на диван и вызвала врача. Пришел новый участковый врач. Молодой и чрезвычайно сосредоточенный. Он долго возился у крана со своими руками.

Затем подошел к дивану. Доктор нервничал.

– Чем болеете, больной?

– Болезнью, доктор, – чуть раздражённо ответил Игорь.

– Странно, – смущённо пробормотал врач, приступая к осмотру.

Вскоре он облегченно вздохнул.

– Обычное воспаление легких! – Доктор весело взглянул на Светлану. – Так что дней через десять поставлю его вам на ноги.

Он усыпал стол рецептами и, уходя, потребовал:

– Если что, звоните. Не стесняйтесь!

Температура держалась пять дней. Светлана заботливо ухаживала за Игорем. Словно их недавно зарегистрировали, а не развели. А когда к нему явились друзья с работы, Светлана поила их чаем.

Однажды вечером пришёл доктор.

– Як вам без вызова. Ну, как дела?

– Слава богу, ничего, доктор, – сказала Света. – А было очень плохо.

Доктор подошел к больному и неожиданно широко, по-мальчишески улыбнулся.

– Значит, порядок! Я же говорил, не больше десяти дней! Современная медицина не боится воспаления легких. Смерьте-ка температуру.

Ему хотелось поговорить. Игорь сунул градусник под мышку и укрылся одеялом.

– Теперь я могу вам сознаться. – Доктор сел. – Я ведь только окончил институт. Вы у меня первый больной. А знаете, что такое первый пациент для доктора?

Его помнишь всю жизнь! Он испытание твоих способностей, знаний. Как я волновался, идя к вам! Хотел убежать. Я даже тетради с конспектами в вашем парадном просматривал. Но теперь уже привык. Столько вызовов за день…

Градусник показал 39,8. Доктор испуганно уставился на больного и жалобно произнес:

– Вы же сказали, что все в порядке…

Он опять выписал рецепты и ушел вконец расстроенный. Игорь закрыл глаза.

– Может, Свет, мне лучше в больницу? – Он тяжело задышал. – Чего тебе за чужим мужчиной ухаживать?

– Да ладно уж! – сердито прикрикнула Света.

Утром прибежал доктор. Термометр безжалостно показывал 39,8.

– Что ж это? – растерянно бормотал участковый. – Ни черта я не могу! Придется посоветоваться с коллегами.

Он приходил ежедневно. С тоской смотрел на пациента. Давал порошки, назначал уколы. И убегал к другим больным.

– Пусть он меня возьмет в больницу! – однажды тихо сказал Игорь.

– Хорошо, я попрошу его, – сказала Светлана.

Утром, когда Светлана ушла на работу, явился доктор. Игорь сидел одетый.

– Куда вы?! – вскричал участковый. – У вас же постельный режим.

– Сядьте, доктор. Да не смотрите на меня так. – Игорь заходил по комнате. – Извините меня. Я здоров. Давно здоров. Из вас когда-нибудь выйдет профессор.

Мы разошлись с женой. Я не хотел. Думал, и она жалеет о случившемся. Она так ухаживала за мной! Но… не любит она меня…

Хочет, чтобы я ушел отсюда Иначе ни за что не согласилась бы отправить меня в больницу…

А как я выяснил – она против этого не возражает!

– Но как вы поднимали температуру? Ведь я же был рядом.

– Очень просто. За диваном батарея. Я ставил градусник под мышку, укрывался одеялом и прижимал его к батарее. Она горячая… Извините меня, доктор…

– Ловко! – Доктор решительно встал. – А теперь немедленно в постель.

Игорь опешил.

– Ложитесь, я вам приказываю! – прикрикнул доктор. – Думаете, если я молод, так меня можно дурачить! Ошибаетесь! Не получилось. Я сразу понял, что вы меня за нос водите. Но пожалел вашу жену. Она просила, чтоб я подольше держал вас в постели.

Теперь уж выздоравливайте без меня. Мы такие болезни в институте не проходили.

И уже в дверях доктор сказал:

– На всю жизнь запомню, как уговаривал своего первого пациента поболеть еще денек…

ЗАЛОГ

Я встретил Игоря на улице. Мы не выделись мы месяца два.

Он кивнул в сторону весело освещенной рекламы «Ресторан»:

– Зайдём, старик? Посидим. Поговорим.

Официантка обслужила быстро. Когда разговор стал иссякать, нам подали счет: 8 рублей 30 копеек. Дружными усилиями 6 рублей набрали. Официантка терпеливо ждала, пока мы выворачивали свои карманы. Кивнув на меня, Игорь обратился к ней:

– Устроит вас такой залог? Она смерила меня с ног до головы оценивающим взглядом.

– Подойдёт.

– Старик, я за деньгами смотаюсь! – воскликнул Игорь и ушел на нетвёрдых ногах.

Оркестр играл что-то грустное. Я сидел за столиком и ловил на себе бдительные взгляды официантов, зав. залом, гардеробщика и повара, который почему-то поминутно выходил в зал с огромным столовым ножом. Прошел час. Игорь не возвращался. Народу прибавилось. За мой столик села молодая парочка. Я приподнялся было, но зав. залом решительно загородил собой выход.

– Куда?!

– Освобожу место, – как можно миролюбивее сказал я.

– Тогда подожди на кухне.

Официантка провела меня на кухню, и я пристроился в уголке на табуретке.

– Ну-ка, парень, – сказал повар через час, – чем сидеть без дела, как закипит соус, брось туда эту ложку перцу… Да посоли по вкусу.

Я сделал, как он велел.

– Молодец! – попробовав моётворение, похвалил шеф. – Теперь вырежь у кур печенку. Возьми халат, чего костюм зря марать…

Я вырезал печёнку, чистил рыбу, помогал тете Маше мыть посуду. Ресторан закрылся. Официанты разошлись по домам Теперь мне было гораздо легче. В зале работать приятнее, чем на кухне. Не так жарко. Столы сдвинул, паркет натер, стулья я расставил, и все. Последним из ресторана уходил зав. залом. Он вежливо попрощался со мной и вырубил свет.

Первую ночь я проспал на столе для 12 персон. Зав. залом оказался неплохим человеком и на вторую ночь предложил мне свой кабинет, где стоял широкий диван.

Я освоил все профессии работников общественного питания.

Только окна мыть я невзлюбил. Сода руки разъедает. Вообще коллектив оказался сердечным.

А когда я недавно догнал на лестнице посетителя, который собирался удрать, не расплатившись, зав. залом ласково сказал мне:

– Теперь я могу через годик-другой спокойно на пенсию. Достойная смена растет…

И я радуюсь. Одно, правда, мея огорчает. Вдруг однажды в зал ворвется Игорь:

– Старик, я залог принёс, можешь быть свободным!

И придётся уходить с насиженного места.

Рига.

АЛЕКСАНДР ФЕНЁВ
ПАРОДИИ

Рисунки

И. САВИНОВОЙ.

ГРИГОРИЙ ПОЖЕНЯН

«Я старомоден, как ботфорт…

…Хочу, чтоб снова – кружева

и белы скатерти, и сани…

…Хочу, чтоб без земных богов.

И, презирая полумеру,

за оскорбление – к барьеру,

считай четырнадцать шагов».

Я архаичен, как сундук в московском крупноблочном доме,

как запись барышни в альбоме,

на облачко всплакнувшей вдруг,

как высоченная кровать с кисейным кружевом на спинке,

как в кухне запах керосинки,

как в алфавите буква ять…

Но все ж во мне души не чают,

меня с любовью издают,

меня печатают, читают,

а главное – меня поют…

ИННА КАШЕЖЕВА

«Друг друга мало знавшие,

Вот так мы и нашлись

Под звездами молдавскими…

На миг? На век? На жизнь!

Слепи же неожиданной

Снежинкой на руке.

Люби же! Но держи меня

На трезвом ветерке».

Зови меня по имени,

Снежинкою кружи.

Люби меня, люби меня

И на ветру держи.

Молдавские лазури…

Плевки в лицо молве…

Пусть в сердце будет буря

И ветер – в голове…

На коем километре мы

От отчего огня! —

Проветривай, проветривай,

Мой миленький, меня.

Все затхло – что спокойно,—

Пусть вьюга душу жжет,—

Стремительна, как дойна.

Неистова, как жок.

Допетривай, допетривай,

Что вся я из огня,

Проветривай, проветривай.

Мой миленький, меня.

И, ласками расщедренный,

Найди большой горбыль,

И из меня, проветренной,

Ты выколоти пыль.

ЮЛИЯ ДРУНИНА

«Как уменьшили мир самолеты —

Рядом Турция, Куба, Непал.

Это очень удобно, но что-то

Все же каждый из нас потерял…

..На мгновение остро захочешь

Возвратиться в минувшие дни.

Дни, когда по земле экипажи,

Как большие улитки, ползли,

И березку, травиночку даже,

Рассмотреть пассажиры

могли…»

Самолеты стирают границы;

Не могу самолетам простить! —

Как над травкой теперь прослезиться!

У березоньки как погрустить!

Вот и солнышко – свечечкой аленькой,

Вот и елочки – словно укроп,

Лес, как клумбочка,—

маленький-маленький,

Дай, подруженька, мне микроскоп.

Стали мышками наши коровушкм,

Стали мошками наши соловушки,

А по улице, как по веревочке,—

Буратиночки да Дюймовочки.

Стала бабушка чадом невинным

И уже позабыла пасьянс…

Ах, украсьте меня кринолином!

Ах, втащите меня в дилижанс!

* * *

Главный редактор

Б. Н. ПОЛЕВОЙ.

Редакционная коллегия:

А. Г. АЛЕКСИН,

В. И. АМЛИНСКИЙ,

В. И. ВОРОНОВ

(зам. главного редактора),

В. Н. ГОРЯЕВ,

А. Д. ДЕМЕНТЬЕВ

(зам главного редактора),

Л. А. ЖЕЛЕЗНОВ

(отв. секретарь),

К. Ш. КУЛИЕВ,

Г. А. МЕДЫНСКИЙ,

В. Ф. ОГНЕВ,

С. Н. ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ,

М. П. ПРИЛЕЖАЕВА.

Художественный редактор

Ю. А. Цишевский.

На 1—4-й стр. обложки рисунок Е. КАЧЕЛАЕВОЙ.

Адрес редакции:

101524, ГСП, Москва,

улица Горького, 32/1.

Телефон редакции:

251-32-83.

Рукописи не возвращаются.

Сдано в набор 6/ХП 1972 г.

А 08018.

Подп. к печ. 18/1 1973 г.

Формат 84х108 /|б.

Объем 12,18 усл. печ л.

17,62 учетно-изд. л.

Тираж 2 100 000 экз.

Изд. № 258 Заказ № 3855.

Ордена Ленина и ордена Октябрьской

Революции типография газеты «Правда»

имени В. И. Ленина

125865. Москва, А-47. ГСП,

ул. «Правды», 24.