Текст книги "Золотисто-Карий (СИ)"

Автор книги: Юля Черная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Бросаю последний взгляд на камеру в углу, через которую за мной следят двадцать четыре часа в сутки вот уже неизвестное количество времени. Показываю неприличный жест со странным ликованием внутри. Лучше уж я сдохну сама, чем меня прибьет кто-то еще. За дверью слышится глухой крик, ругательства, шум. Наверняка спешат, чтобы снять эту ненормальную, которая пытается повеситься на окне. Продеваю голову в петлю, закрепляю на горле… Все же, как ни крути, в душе я не хотела прощаться с жизнью. У меня было слишком много запланировано на свой век, но умом я понимала, что живой в любом случае не выбраться. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох… В сознании тут же всплывает любимый карий взгляд. Может, я когда-нибудь прощу его за это. Может быть…

Железная дверь с грохотом ударяется о стену. Раздается выстрел, и тело глухо падает на пол. Больше тянуть нет смысла. Ногами отталкиваюсь от стула, теряя опору и последний шанс на жизнь. Но перед тем, как тряпка сомкнулась на шее и приток воздуха резко прекратился, а глаза окончательно закрылись, я увидела озверевшего от ярости Билла, который с нескрываемым ужасом глядел на меня… Прощай.

***

– Я убью тебя, тварь! На кусочки порву!! – руки сами собой сжались в кулаки, а на лице сверкало озлобленное выражение.

– Билл, Билл, успокойся!

Том перехватил брата, который отчаянно пытался дорваться до похитителя. Его глаза горели агонией ненависти и злобы. Казалось, он способен был убить, лишь посмотрев. Вига держали двое крепких парней из службы безопасности, склонив мужчину на колени и заломив ему руки. Двое подельников сбежали, а третий оказал сопротивление при задержании, поэтому герру Вернеру пришлось применить оружие.

– Билл, – Том заглянул ему в глаза. Сейчас его сердце разрывалась на части от злости и страха. – Нам не нужны проблемы с органами. Все хорошо, слышишь меня? С Джил все хорошо, она будет жить! Будет, слышишь? Веревка треснула и почти не причинила ей вреда. Она в безопасности. – голос Кау-старшего был вкрадчивым, тихим. Он изо всех сил пытался вразумить брата. Но, казалось, после того, как Билл увидел запись с камеры наблюдения, это уже невозможно. Тома самого до сих пор трясло после увиденного…

– В безопасности? – растерянно повторил Кау-младший глядя перед собой обезумевшим взглядом. Его хватка становилась слабее и через минуту он стих, что дало Тому возможность отпустить брата.

– Билл, все закончилось, – крепкая рука герра Вернера легла на плечо парня, ощутимо сдавливая кожу. – Он теперь никуда от нас не денется.

Обезумевший смех полоумного человека, одержимого местью эхом раздался в подвале, словно попрыгунчик, отскакивая от бетонных стен. Это было последней решающей каплей, и в этот раз Билла никто не смог остановить. Законным способом или нет, но он должен наказать этого ублюдка за все.

Дорвавшись до него, он больше не обращал внимания на протесты. Он с пронзительным криком рикошетил похитителя, освободив того из рук охраны. Как ни крути, а бить беспомощного человека это не про него. Правда, всех поразил один единственный факт – сам Билл. Парень, со своим тощим телосложением, ранее не отличающимся особой силой, сейчас с остервенением обрушивал один удар за другим, не давая жертве даже секунды на передышку.

– Герр Вернер, как отдел по защите прав человека относится к подобным действиям? – спокойно произнес Том, даже не пытаясь оттащить брата от тела.

– Негативно, герр Каулитц. Однако они ничего не смогут нам предъявить, ведь в протоколе будет сказано, что мистера Шварца обнаружили в весьма изувеченном состоянии, а мы лишь провели задержание. Вы со мной согласны? – грузный мужчина перевел взгляд на Тома и, дождавшись благодарственного кивка, удалился из помещения. У Тома самого чесались кулаки. Хотелось разукрасить этого подонка так, чтобы родная мать не узнала, но Билл это сделает за него. Он сделает это за всех.

Неровный хруст и оглушающий, полный боли крик мужчины. Сломанные запястья безвольно болтались на руках. Из носа густо лилась кровь, а из уголка рта сочилась тоненькая багровая струйка. Но самое главное, с лица стерлось это выражение, гаденькая ухмылка, коей Вигвар одаривал присутствующих. Сейчас на нем застыл немой крик боли. Билл никогда не прибегал к насилию и это, пожалуй, первый раз в жизни, когда он так серьезно напал на человека. Нет, он не нападал, он мстил. Костяшки рук давно сбились в кровь, но это было лишь дополнением к его действиям. Билл яро ощущал, как с каждым ударом его злость растет. Мужчина издавал лишь жалкие хрипы, но Билл, кажется, этого не замечал. Он молотил, отчаянно, жестоко. В сознании всплывали кадры с записи видео наблюдения и ярость вперемешку с отчаянием снова затапливали разум. Запись со второго дня пребывания в заточении – первое избиение, далее – только хуже. Его самые ужасные опасения подтвердились, когда следующая запись показала ему картину, которую он никогда не забудет, даже моля Бога об этом… Разорванная одежда, крики и метания бедной девушки под широкой спиной Вига…

Сердце снова неумолимо защемило при воспоминании об этом. Сейчас, сам того не осознавая, Билл был готов на убийство. Вполне себе осознанное и, как ему казалось, справедливое. Ведь этот человек чуть не разрушил их семью, чуть не сгубил две жизни и еще неизвестно, что станет с Джил после всего этого кошмара.

– Билл. Билл остановись! – обстоятельства вынудили Тома буквально силой содрать брата с бесчувственного тела. Ему не хотелось подводить герра Вернера, который понимающе пошел им на уступки. Он возглавлял это дело с самого начала и прибыл из Гамбурга по личной просьбе Симоны Трюмпер. Том озадаченно взглянул на хрипящего мужчину. Не перестарался ли Билл, хотя, была б его воля, этот подонок уже кормил червей где-нибудь в Мексике.

– Билл, – придерживая его рукой в грудь, он боялся новой атаки. – В бреду Джил бормотала о каком-то браслете… Что она имела в виду?

– Ты, сукин сын, где он?! – не успел Кау-старший опомниться, как Билл вновь накинулся на Вига и уже трепал его за грудки. – Слышишь, мразь, я два раза повторять не буду!

Через пару секунд мужчина, болтавшийся на руках Билла, с особым усилием сделал последнее движение рукой и из внутреннего кармана черной болоньевой куртки показался жесткий браслет с сердцем посередине. Именно это украшение было самым важным для его любимой, подаренное им на Рождество. Все эти месяцы Джил относилась к нему, как к чему-то священному и чуть не свихнулась, когда он исчез здесь, именно в этом подвале. Кто знал, что Вигвар снял его специально. В его планах это выглядело справедливой местью – сломать жизнь его возлюбленной, как когда-то сделал Билл. И этот самый браслет Виг намеревался отослать Биллу перед тем, как оставил бы безжизненное тело Джил на пороге его дома. По дороге сюда из головы не выходила параноидальная мысль – место, где держали девушку, находилось всего в пяти часах езды в Южной части в долине Сан-Фернандо…

– Как она? – Билл сел на пассажирское сидение, наблюдая, как Том поворачивает ключ в зажигании.

– Ее увезли на скорой. Я настоял, чтобы ее отвезли в Госпиталь Святого Себастьяна. – несколько маневренных движений и белый джип выехал на шоссе.

– Это недалеко от пригорода?

– Да.

Внимание парней привлек черный микроавтобус, на котором приехал наряд полиции и на котором сейчас увозили еле живого Шварца. Герр Вернер сказал, что, скорее всего ему светит тюремное заключение в месте для душевно больных, либо пожизненное с последующей смертной казнью. А прокурор уж постарается, чтобы обвиняемого наказали по всем пунктам совершенного преступления.

– Просто не верится, что этот кошмар закончился. – Том устало откинулся на спинку сидения, справляясь с управлением одной рукой. Открыл окно. Закурил.

– Не думаю, что все закончилось, – задумчиво произнес Билл, глядя в смазывающийся пейзаж за окном.

– О чем ты?

– По-моему, все еще впереди. – близнецы встретились взглядами и каждый из них промолчал, понимая эту фразу по своему. Билл снова отвернулся к стеклу, а Том поспешно набирал сообщение Кире, что они скоро будут дома…

***

Я не выношу вид стерильно-чистых кафельных стен, резкого запаха озона, белизну, отражающую яркий электрический свет звенящих ламп. Смесь болезней, капельниц, серый вид больных. Еще, будучи ребенком, я до одури боялся ходить в больницы и даже при температуре тридцать девять, категорически отказывался от госпитализации. Все эти пикающие аппараты с мигающими лампочками и полосками. Миссис Солис, лечащий врач, пояснила, что крупный монитор, на котором отображаются скачки полосы, похожих на холмики, и есть показатель жизни. И я должен следить за ней. Пока полоса с «холмиками» значит, все в порядке. И целые сутки я провел, пялясь в этот монитор в некоем страхе. У Джил выявили воспаление легких, и высокий жар в ее случае мог оказаться фатальным.

Девушка выглядела жалко. Вся в бинтах, ссадинах и синяках, а на шее проявлялись желто-бурый след. Она хрипло и прерывисто дышала, практически не приходя в сознание. Я поил ее с ложечки, смачивая пересохшие губы, а после она вновь уходила в беспамятство, метаясь по кровати. Я хмуро уставился на болезненное, бледное тело. Рука сама коснулась холодного лба девушки, проверяя его на наличие температуры. Но, похоже, лихорадка, мучившая Джил последние дни, отступила, и наконец, позволила телу поправляться.

Первые три ночи Кира провела со мной в палате. Я учтиво уступил ей маленький диван в углу, а сам расположился на кресле около кушетки, откинув длинные ноги на стул. Я сидел, не сводя глаз с морщинок на побитом лице, и покручивал в руках круглый браслетик. Первой мыслью было одеть его на запястье, но тонкие руки были исколоты иглами из-под капельниц, поэтому я продолжал сидеть неподвижно. Пытался морально подготовиться к нашей встрече после целого месяца разлуки. Надо же, в голове я столько раз прокручивал этот момент, ее улыбку и слезы, что сейчас просто не знаю, что будет на самом деле… Ведь перед тем, как повеситься, она увидела меня. Я это точно знаю. И не остановилась… Почему? Не хотела?

Весть о ее спасении в одночасье пронеслась по округе. Кажется, мама уже купила билет на самолет. На телефон беспрестанно сыпались звонки, раздражая и нарушая мертвую тишину больничной палаты. Отключив его, я, наконец, забылся в недолгом беспокойном сне…

С легким стоном Джил перевернулась на спину. Волосы услужливо скрыли лицо при этом движении, спасая глаза девушки от света. А в палате было светло, поскольку цвет обивки она все же рассмотреть смогла.

В следующее мгновенье случилось то, чего я мог ожидать в последнюю очередь… Я растерянно наблюдал за ее нервными движениями и за тем, как быстро менялось выражение на ее лице.

– Джил, – тихо позвал я, тронув ее за ко¬лени, подтянутые к груди. Девушка дерну¬ась от меня, как от прокаженного, и уставилась огромными перепуганными глазами. Она будто не узнавала меня.

Сердце сжалось. Это моя вина, что она сейчас в таком состоянии. Я не должен был такое допускать.

– Прости меня, – прошептал, заглянув в ее лицо с бесконечным сожалением и болью. – Прости, пожалуйста.

Девушка моргнула, и ее взгляд немного прояснился, а в глазах застыли крупные капли слез.

– Билл? – всхлипнула она.

Я кивнул. Джил оторвала одну руку от груди и протянула ее мне. Я ни секунды не колебался. Нежно, но крепко обхватив ее за запястье, притянул девушку к себе, крепко прижав к груди. Уткнувшись носом в мою рубашку, Джил заплакала, изо всех сил прижимаясь к телу. Она льнула ко мне, как маленький ребенок льнет к своим родителям, когда чего-то боится. В палате нас было двое, и я не спешил отпускать от себя свою девочку, чтобы не дай Бог снова не потерять. Слушал ее всхлипы, подрагивание плеч и невнятное бормотанье. И чуть ли не плакал сам, прижимая худое тельце к себе. Хотелось кричать, что самое страшное миновало. Что мы теперь вместе. В памяти неожиданно промелькнула та видеозапись…

Мы все бывали в ситуациях, оказавших на нас глубокое влияние. И эти основополагающие моменты изменили наше мировоззрение и наше мнение о людях, возможностях, деньгах и о мире. Они изменили нашу жизнь – к лучшему или к худшему. Но не думаю, что пережитое, так просто и безвозвратно уйдет из нашей жизни…

  Глава 30

Снова кошмар. Уже пятый раз за неделю. Я сидел посреди кромешной темноты комнаты. Меня всего трясло, невозможно даже сомкнуть глаз, после того, как очередной ночной кошмар заставил меня проснуться посреди ночи. Это чудовищно. Безумно. Во сне я заново проходил весь пережитый ужас минувших дней. Хотелось кричать. От боли. От вины. От безысходности.

Том предупреждал меня, что видео с камеры наблюдения повергнет меня в шок и настаивал, чтобы я отказался от этой затеи. Я видел ледяной ужас в его глазах после просмотра, но не смог отказаться. Мне было необходимо знать наверняка, через что человеку пришлось пройти из-за меня, но, боюсь, это только усилило чувство вины. Как бы я не старался вести себя непринужденно в присутствии Джил, двигая фальшиво-радостные речи, это непереносимо – быть причиной всему этому.

Следующая неделя тянулась, казалось, несколько месяцев. За это время постоянные тревога и беспокойство стали обычным явлением в нашей семье. Мама с Гордоном пробыли у нас ровно несколько дней. Я заметил, что ее поведение значительно отличалось от нашего. Мама вела себя свободно, естественно, а главное – натурально. В общем, как и всегда. В ней не было стыда, боли, ненависти, что царила у нас. И только потом я понял, что именно это и нужно было Джил. Она немного ожила за мамин приезд, лишь глубокая скорбь, спрятанная во взгляде, не давала мне забыться по-настоящему. Джил даже нацепила подаренный ею на рождество свитер с вышитым именем. И эти дни поистине были для нас словно отпуск. Такой своеобразный отдых, чтобы потом снова вернуться к рутинным дням беспокойства и неопределенности. Даже ребята приехали с Гамбурга проведать девушку, а потом улетели вместе с мамой. Но эти несколько дней мы провели почти как раньше. Нам не мешала даже больничная палата, и там хватило места. Правда, нам был сделан строгий выговор от медсестры за шумное поведение, но я не виноват, это Том пронес бутылку вина, чтобы отметить воссоединение семьи.

Семьи.

Раньше мне действительно так казалось, сейчас же все поменялось. Можно сказать – жизнь с чистого листа. Возможно, я стал параноиком, но Джил. Ее поведение настораживает. Она держится меня стороной, избегает любого визуального или телесного контакта. Я все понимаю и не осуждаю ее, но ведь такое отношение проявляется только ко мне.

Консультация психиатра так и не дала ответ на вопрос – что делать?

В такой ситуации очень ценное качество, которое способствует реабилитации – чувство юмора. Можете называть это оптимизмом. Но еще немало важную роль играет упрямство. Если человек целеустремлен, настойчив, то он выкарабкается.

– Есть пять стадий «горевания». Они начинают развиваться после того, как человек выходит из состояния шока. – Худая, невысокая женщина, с густо поседевшими прядями волос, сидела в кресле напротив меня. – Первая стадия – отрицание: «Нет, этого не могло случиться со мной». Очень велика вероятность «застрять» на ней и «смотреть кино про себя». Как я поняла из вашего рассказа, это прошло еще в момент похищения. Дальше идет вторая стадия – гнев, когда до человека доходит, что это происходит с ним. Он начинает потрясать мироздание словами: «Господи, за что? Почему я?». Может возникнуть агрессия, направленная вовне. Это может быть агрессия по отношению к другому человеку, или же выброс гнева на материальные вещи. Если она смогла преодолеть отрицание и агрессию, и нашла срединный путь, как его называл Будда, начинается третья стадия – торг. – Серые глаза женщины вопросительно глянули на меня поверх очков. Я нервно кивнул.

– Различные попытки уравновесить внутренний дисбаланс: «Если я буду вот таким-то, то будет ли мне за это то-то». Внутренние торговые системы бывают разными. Торг происходит с совестью. Например, «я помогу пяти людям, и будет мне за это счастье». Далее следует стадия депрессии, потому что «обмен» не срабатывает. Естественно переживать по этому поводу. Мир человека пошатнулся, с ним произошло то, что ни в одном обществе не считается нормой. Самая последняя стадия – принятие, когда человек принимает себя вместе с агрессивными состояниями, чувством вины и готов к работе над собой. К этому осознанию невозможно прийти самостоятельно, в таком случае требуется помощь психолога. Я думаю, ей сейчас необходима именно такая помощь. – Доктор прошла к соседнему столу, открыла бутылку минеральной воды, наполнила ею стакан. Я вежливо отказался от своей порции и продолжал наблюдать. Было в ее движениях что-то сухое, скупое и холодное, что нагоняло на меня вселенское чувство тоски.

– Понимаете, проблема в том, что она категорически отказывается от эмоциональной помощи. Говорит, что все нормально, но я вижу, что это не так.

– Понимаете, мистер Каулитц, такие люди переживают тотальное чувство одиночества и непонимания, а тут девушка пережила тяжелый вид насилия. Поэтому если нет возможности сразу обратиться к психологу, очень эффективно влиться в группу поддержки по принципу «Анонимных алкоголиков» или создать её самому. Пережившие аналогичные трагедии разговаривают на одном языке и могут помочь друг другу выговориться.

– А если она не захочет? – зная Джил, такой вариант не был исключением.

– Можно двигаться простейшими терапевтическими техниками – лепить, рисовать, писать письма самому себе, выливая эмоции на бумагу. Можно сжигать написанное и раз за разом смотреть, как письмо сгорает и дымом уходит как молитва в небо. Главное хотеть выздоровления! И вы должны ей в этом помочь, а если все же надумаете, я буду вас ждать.

– Благодарю! Всего доброго.

В какой-то момент тревога, вдруг, железным обручем сильно сжала мое сердце, я проснулся, поднял взгляд на Джил и увидел, что она, не моргая, смотрит невидящими, полными боли глазами в потолок, по лицу текут слезы, а губы дрожат, будто сдерживая рвущийся наружу крик. Вся она была напряжена, как натянутая тетива. Сначала промелькнула мысль, что что-то не так, ведь всего пару дней назад ей сняли повязку с ожогов и боли все еще беспокоили. Я быстро нашел в темноте ее руку, сжал ее и зашептал:

– Все будет хорошо! Я с тобой и все будет хорошо!

Девушка не думала успокаиваться, начиная дрожать. Внутри уже нарастала самая настоящая паника. Рукой я нащупал выключатель на стене и палату озарил легкий свет исходящий от прикроватного светильника. Джил продолжала молчать.

– Знаешь, я тут посоветовался со знающим человеком! Сейчас! – я, как дурак, вскочил со стула в поисках листка бумаги. Как назло, нашлась только ручка, а вот за листком пришлось бежать к дежурной медсестре. Я безумно боялся оставлять Джил одну в таком состоянии. Такое стало не редкостью и каждый раз это становится настоящим испытанием на прочность.

Через пару минут я вернулся в палату с целой стопкой листов, которую мне любезно предоставили на посту. Увидев Джил в том же положении, вздохнул спокойно.

– Вот, держи ручку, бумагу и садись! Чтобы пережить то, что произошло, нужно писать, пока не устанет рука, пока не устанет мозг. Не можешь говорить – пиши и сжигай, снова пиши и снова сжигай, рисуй и сжигай. Потом хватит сил на то, чтобы поговорить, а пока так. Ну, что ты плачешь, держи ручку! – я присел на кровать, и сделал попытку поднять девушку, но уже в следующее мгновенье меня дерзко выкинули на пол.

– Нет! Не трогай меня!

Я с недоумением глянул на нее снизу вверх и увидел нескрываемое презрение и ненависть…

– Ты чего, это же я? – жалкая попытка подойти ближе, но Джил снова разразилась новой порцией ругательств. Мне ничего не оставалось сделать, кроме как взять стул и расположиться в другом конце палаты, молча наблюдая за сменой эмоций на ее лице. Адская смесь в глазах понемногу утихала, но это не давало ни малейшего чувства облегчения. Джил сбилась в кучу, подтянув ноги к груди и спрятав лицо в руках. Даже издали я видел, как худое тело била мелкая дрожь, а из-за тугого корсета на ребрах дыхание стало тяжелым. Ей неудобно и больно. Не знаю, как мне удалось подавить в себе порыв, чтобы не прижать ее к себе. Я бы сидел так вечность, бесконечно пытаясь вымолить прощение, но мне не дали такого шанса.

– Я хочу помочь. Знать, что ты в опасности – для меня это больно, больнее чем самому умирать! Мы должны пройти через это вместе, поодиночке это невозможно! – через секунду ее лицо озарила не ухмылка, а оскал. Жуткий и упрекающий.

– Реальная опасность была в том сыром подвале, а сейчас мне твоя помощь ни к чему.

– Ты не права! Ты замкнулась в себе и с этим надо что-то делать! Если у меня не получится, мы обратимся к психологу, но я это так не оставлю!

Девушке явно не понравился мой ответ. Я ясно читал в ее взгляде нарастающий гнев, готовый вот-вот вырваться наружу. И не ошибся. Гримаса боли на лице на мгновенье затмила ярость.

– Мне ничто не поможет, ты понимаешь? Я считаю себя грязной! Мое тело испорчено, это омерзительно! Я чувствую себя выброшенной шкуркой от лимона, которой попользовались, но потом вновь подобрали! Чудовищно засыпать, думая о том – проснусь я на своем месте или в том сыром подвале. И самое ужасное, что в этом виновата не я, а любимый мне человек. – Губы задрожали, она разрыдалась, в промежутках между громкими судорожными всхлипами выгоняя меня из палаты. Вариантов больше не оставалось, и я смиренно удалился вон.

Медленно, шаг за шагом, по нескончаемому коридору. Эти слова потрясли меня. Уничтожили. Растоптали. В душе такие мысли разъедали каждую клеточку, но, оказывается, я был морально не готов услышать такое от нее. Безусловно, это лишь начало разговора, но продолжать его сейчас не имело смысла. У нее истерика.

Пост медсестры. Выход.

На небе уже зарождались искры рассвета. Надо же – утро, а я и не заметил.

Ауди, на которой я передвигался в очень редких случаях, одиноко сторожила пустую стоянку при госпитале. Вот в чем главная проблема трезвости – она портит жизнь. В руках дрожь. Жаль, сигареты закончились. Менеджер предупреждал меня о том, что никакой огласки того, что я пропадаю сутками в госпитале у своей девушки быть ни в коем случает не должно. Впервые в жизни я не стал спорить лишь потому, что был с ним солидарен.

Дуновение ветра пробрало до костей, и я с облегчением погрузился в уютное тепло автомобильного салона. В итоге не в силах больше сдерживать безудержный, рвущийся наружу крик боли – я зажал рот ладонью, с остервенением пиная руль. Хотелось кричать до рези в горле, до хрипоты. Немного выпустив пар, закусил губу и запрокинул голову вверх, чтобы сдержать неожиданный поток слез. Судорожно дыша, я пытался успокоиться, но волны отчаянья и полной растерянности накатывали снова и снова, с невероятной силой. Мне никогда не было так больно и уже тем более не было слез. Лишь в детстве был случай, когда, от испуга, я ударился в слезы. Мы с Томом тогда катались на велосипеде, я сидел на раме, пока брат ловко держал руль, но все произошло слишком быстро. Из-за меня, вернее моего упрямства, мы заехали в кювет. Меня пронесло, а вот Тома сильно потрепало. Ему сильно расшибло бровь и все лицо залила бурая жидкость. Естественно, будучи мелким и слабым, я жутко испугался, боясь его потерять. Теперь полоска шрама на его лице напоминает мне о том чувстве, что я испытал в детстве. Отчаянья и потери.

Сейчас, сидя в припаркованной машине, испытывая схожие между годами чувства, я не знал, что делать. Абсолютно. Мир вдруг перестал быть прежним, и я ощущал себя изгоем. Время трезвости прошло. Выжав педаль газа в пол, машина ринулась в направлении ликероводочного магазина.

***

Я не могла встать, голова сразу же кружилась до тошноты, до кровавой ряби в глазах. Определить, что же у меня болит, не получалось. Голова словно взрывалась каждый раз, как только открывались глаза.

Я лежала на кровати и рассматривала потолок. За последний месяц я успела изучить его в мельчайших подробностях, как впрочем, и все остальное, что окружало меня. Кровать я отчаянно ненавидела, врачей игнорировала, да и не особо разговорчивыми они были, кроме миссис Браун, конечно. Эта добрая медсестра суетилась вокруг меня, как курица над цыплёнком. Она не отходила от меня ни на шаг, с постоянной скорбью и жалостью во взгляде. По правде говоря, это в первую очередь и угнетало. Миссис Браун заставляла меня есть, принося еду в палату. Грозилась пожаловаться доктору и кормить меня через трубку, если я не начну регулярно питаться. Тугой корсет на ребрах первое время не давал мне двигаться, отбивая всякое желание не то, что на еду, даже дышать было больно и неудобно.

Самым сложным, оказалось, заново влиться в жизнь. В Академии вошли в мое положение и дали возможность дополнительно сдать накопившийся материал за короткий срок, чтобы получить доступ к экзаменам. Что поделаешь, учебу то закончить нужно, скоро выпускная церемония. Сам ректор приходил навестить мою персону и сообщить такие приятные новости, не забыв перед уходом пожелать скорейшего выздоровления. Именно тогда я поняла, что уже очень долгое время не занималась ничем, что входило в круг любимых и обязательных занятий, и не могла представить, как сдам будущие экзамены. Скорее даже, я старалась заполонить голову мыслями об учебе, чтобы не было так тяжело. Мне, по сути своей, стало как-то все равно. Умом я понимаю, рассуждаю, что правильно, что нужно, но внутри– пусто. С тоской гляжу на кисти рук, одеревеневшие пальцы, и как только возвращаться к игре на фортепьяно? Столь долгий перерыв наверняка пагубно отразится в игре. К тому же, мое качество игры на клавишах всегда было чуть выше отметки хорошо, непосредственно. Пожалуй, то, в чем я занимаю полноправное первое место – это танцы. Только, искалеченное тело теперь смеется надо мной, убеждая в обратном. Неизвестно, смогу ли я достичь прежнего уровня после травмы. Но, у меня всегда остается пение! От этой смягчающей мысли сердце воспрянуло духом, пока тем временем разум твердил, что от прежней жизни для меня ничего не осталось.

Хотелось спрятаться под кроватью, сбиться в кучу и укрыться одеялом, чтобы эти бесконечные посещения закончились. Хиггинз устроил настоящий спектакль в связи с моим возвращением, притащил несколько сотрудников с агентства. Цветы, шарики, конфетти еще долго пестрили в моей одноместной палате. Он проявлял ко мне нездоровую заботу, попутно сообщая, что на работе меня дожидаются дела. Не думала, что начальник будет держать мое рабочее место пустым так долго. Это приятно удивило меня и, черт возьми, должна признать – я скучала по этому зеленоглазому мужчине! Поначалу было поразительно приятно от осознания, что люди действительно скучали по тебе, ждали, но вскоре от переизбытка внимания начало раздражать. Голова в таких случаях начинала нестерпимо болеть, и мне хотелось одного – спать. Сотрясение все же гадко напоминало о себе. Была мысль выйти в интернет через ноутбук, который мне любезно привезли для коротания времени. Снова стук в дверь. Крикнув короткое «войдите», я, было, чуть не завизжала от восторга и неожиданно переполняющей меня нежности:

– Адриана, Клэри! – в дверном проеме показались две радостные девушки.

– Джил, Бог мой, неужели ты нашлась!

– Просто невероятно, как долго мы тебя ждали!

Шум и гам вмиг разнесся по палате, но я нисколечко не жалела. Эти люди для меня сейчас являются глотком свежего воздуха, частью прежней жизни.

– А мы тебе вкусностей принесли, но их отобрала медсестра и сказала, что ты сейчас на здоровом питании. Поэтому у нас только фрукты! – Клэр – рыжеволосая девушка с моего отделения. Поставив на прикроватную тумбу увесистый пакет, она принялась разбирать содержимое, поочередно вынимая разные фрукты.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – Адриана – мой учитель по танцам, присела рядом на кровать и легонько коснулась руки. Я знала, что означает этот жест. Слишком хорошо его выучила за последнее время…

– Уже много лучше!

Это правда. Многие гематомы сошли, опухоль с лица спала. Меня лишь беспокоили головные боли и боли от трещины в ребре. Говорят, через пару дней снимут повязку.

– Прости, что не заглянули раньше, но я узнала о тебе совсем недавно и то, только потому, что почти штурмом взяла кабинет ректора! – засмеялась она. – А Уайт последнее время перестала появляться на занятиях. Вот, что мне с тобой делать прикажешь, а? Ты пропустила два городских танцевальных состязания, а вскоре объявят даты проведения конкурса пианистов в Миннесоте, Техасе и Нью-Йорке! – с каждым предложением голос Адрианы становился на октаву выше. Удивительная девушка и прекрасный педагог – единственный, с кем в Академии у меня сложились дружеские отношения. Новость о том, что Кира не посещает занятия, повергла меня в шок, и я не сразу сообразила, что на это ответить. Поэтому решила, что лучше промолчать и все выяснить, так сказать, из первых уст.

– Боюсь, о танцах мне придется на какое-то время забыть. – Я виновато улыбнулась, мысленно прикидывая степень своего вранья, ведь возвращаться к ним, по моему мнению, уже не имело смысла. Было забавно наблюдать за сменой выражения лица Адрианы. Она, разве что, слюной не брызгала.

– Ты что, рехнулась?! Да с твоей техникой, с твоим талантом, да ты на первый разряд идешь! Какой забыть?! Вот выйдешь из госпиталя и начнем усиленные тренировки, чтобы восстановить прежнюю форму! – в ее глазах горел неповторимый темпераментный огонь и стойкая вера в меня. Стало стыдно, но Я в себя не верю.

– Ты думаешь?

– Я уверенна! Столько лет учить тебя танцам и не быть уверенной, тогда какой из меня педагог? – Адриана одобрительно хлопнула меня по плечу и, видимо получив желаемое, стихла. – Хотелось бы, посидеть подольше, но обед заканчивается и мне пора возвращаться, я еще загляну! Тебя, кстати, когда выписывают? – на выходе спросила она и, лучезарно улыбнувшись, скрылась за дверью.

Я еще пару минут смотрела туда, где только что стоял педагог, и глупо улыбалась, совершенно позабыв о второй гостье. Клэр сидела на маленьком диване, солнечно улыбаясь.

– Ну, ты хочешь мне что-то рассказать? – хитрый блеск в ее глазах явно скрывал за собой заветную историю.

– Я принесла тебе конспекты, подумала, что они тебе пригодятся!

Я кивнула, не сводя с нее взгляда. Выжидающе, терпеливо.

– Мы с Кайлом теперь вместе! – вскрикнула Клэр, кидаясь ко мне с объятиями.

– Кайл? Мой партнер по танцам? Тот самый Кайл? Ну и ну, как же много я всего пропустила!