Текст книги "Золотисто-Карий (СИ)"

Автор книги: Юля Черная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Том очень непростой человек. С характером, считающий, что никто ему не указ и по жизни из-за этой черты ему пришлось немало вытерпеть. Он остался сильным и не изменил своим принципам и убеждениям. Я горжусь им, однако… Хочу тебя предупредить, что Том еще проявит свой характер в отношениях и только от тебя зависит, пойдет это на благо вам или нет. – ее взгляд буравил меня, а рука накрыла мою, крепко сжимая. Сказать, что меня насторожили ее слова, значит – ничего не сказать. Я не подала виду, что сказанное заставило меня серьезно задуматься. Просто отложила это в уголке подсознания, обещая вернуться к этому в самом скором времени и рассмотреть во всех подробностях.

Решив больше не затрагивать эту тему, я увела разговор в другое русло, решив расспросить Симону о ее хобби. Естественно, когда у нее появилась яркая возможность поделиться с кем-то своей историей, она не стала упускать шанс, во всех подробностях расписывая свои мысли во время создания новой картины.

– Что вы здесь делаете? – на мои плечи легли крупные теплые ладони. Приятно… Люблю, когда он так делает…

– Да вот разговариваем о своем, о девичьем! – лукаво подмигивает мне Симона, и я улыбаюсь.

– Еще не устали разговаривать? – в голосе скользнуло волнение.

– Мы уже собирались расходиться. – отвечаю слишком настойчивому Тому. И только тогда замечаю, что на самом деле я чертовски устала. Рот тут же некультурно зевнул, а веки налились тяжестью. Но почему до жути не хотелось уходить, нарушать эту связь, что образовалась между мной и матерью моего мужчины.

– Кирочка, время позднее, мы и правда, с тобой засиделись. Спасибо, что помогла, завтра еще поболтаем! – кольцо женских рук сомкнулось на моих плечах. Прикрываю глаза, ответно обнимая женщину. Неприятное чувство тоски кольнуло где-то под сердцем. Она была очень похожа на мою маму, такая же добрая, отзывчивая, прямолинейная… На какое-то мгновение нашего разговора, мне показалось, что я нахожусь дома… В своем родном доме...

– Доброй ночи! – пожелала она нам и скрылась за углом.

Том потихоньку взял меня за руку, заглядывая в глаза, устно спрашивая разрешения проводить меня. Едва заметно улыбаюсь, и мы направляемся в его опочивальню.

– Ты ложись спать, а мне надо кое-что обсудить с Гордоном, – невинный поцелуй в щеку. Капризно надуваю губки:

– А это твое «кое-что» не может подождать до завтра?

– Я скоро, – лишь легкая улыбка, как маленькому ребенку слетает с его губ и входная дверь закрывается с характерным щелчком.

Проделываю необходимые вечерние процедуры, я с превеликим удовольствием легла на полутороспальную кровать. Холодная простынь неприятно обожгла кожу. Вот если бы Том был рядом… От холода тело покрылось гусиной кожицей. Не раздумывая, кутаюсь в мягкое одеяло. Оно пахнет им. Здесь пахнет им....

– Мама, ты, что здесь делаешь?

Делаю шаг по блестящему кафелю, смотря на женщину в нескольких метрах от меня. лица почти не видно, но я знаю – это она. Ее фигура, прическа, одежда. Даже легкий аромат духов, щекочущий нос…

– Подожди, не уходи!

Фигура приходит в движение. Начинаю прибавлять шаг, но тело как будто топчется на месте. Как на беговой дорожке. Ты бежишь, бежишь, задыхаешься, но продолжаешь бежать, в то же время, оставаясь на месте.

– Мама, мамочка... Не уходи, возьми меня с собой!

Срываюсь на крик. Внутри зарождается паника. Непонятная, всепоглощающая, затуманивая рассудок. Светло. Слишком яркий свет вокруг. Глаза режет то ли от слез, то ли от непривычного освещения. Фигура становится все дальше от меня. Она будто не слышит, никакой реакции. Где-то внутри я понимаю, что, если она сейчас уйдет, то я больше ее не увижу. Страшно. Становится дико страшно. Господи, посмотри на меня, родная, услышь! Прошу!

– Мама...

Это отбивается как попрыгунчик от стен и бьет меня, словно плетью. Обессиленно падаю на ледяной пол. Слишком холодно… Тело бьет дрожь. Она идет с кончиков пальцев, потихоньку пробираясь в глубже, норовя добраться до сердца… Истерика. Здесь настолько тихо, что крупные капельки слез с шумом ударяются о кафель и разлетаются миллионами брызг. Но тут же превращаются в кристаллики. Замерзшие и прозрачные. Они застывают в воздухе. Голоса больше нет. Страх сковал тело и сознание. В ужасе смотрю на фигуру женщины в черном платье, с черной короткой стрижкой и беззвучно открываю рот в надежде, что оттуда вылетит хоть какой-нибудь звук. Исчезла… Она исчезла. Ее больше нет рядом, я это чувствую всем своим нутром. Я осталась одна… Сворачиваюсь в три погибели, подтягивая колени к подбородку и плавно закрывая глаза в приближении конца…

…Хруст разрушил тишину. Так ломались под ногами замысловатые, но тонкие, слабые скелеты снежинок. Выдох. Болезненный. В страхе резко распахиваю слипшиеся от инея ресницы. Я на улице. На краю крыши какого-то небоскреба… Мерзкий холод пробирал свои колкие ручонки под мою… Стоп, почему я в больничной рубахе? Что здесь происходит?! Снегопад усилился, стал обильнее, кусая разгоряченную кожу. Ступни тоже резало от неимоверного холода. Но он был нежен в то же время, походил на ласкового кота. Ласкал мое тело, беспощадно раздувая полы голубой больничной рубахи. Знобит. Глаза горели агонией. Заливаясь слезами. Голова кружится от невероятной высоты и открывающейся панорамы ночного города. Она влечет меня, зовет к себе… Неживая улыбка застывает на лице. Ветер подхватывает последнюю и слезинку. Делаю шаг. Оглушающий свист падения и обретение легкости. Покоя. Полета…

– Кира! Родная, проснись!!

В ужасе разлепляю опухшие от слез веки. Меня словно выталкивают из той темноты полета. Оглядываюсь. Рядом сидит Том, нервно теребя меня за руку. Что… Я ведь…упала… Тогда, почему я здесь…

Жалкий вздох облегчения вырывается из груди, словно последние силы покидают. Сон… Это был всего лишь страшный сон.

– Что случилось? Ты так кричала во сне, пыталась догнать кого-то, просила не уходить, а потом… я так испугался, – Том упал рядом со мной на мокрую от пота и слез подушку. – Ты словно дышать перестала. Просто лежала неподвижно, неестественно так. Хрипеть начала и слезы… Ты плакала… Я так испугался! Пытался разбудить тебя, но ты не реагировала, пока сама не очнулась! Что случилось?

Большим пальцем вытирает крупные капли соленой жидкости, которая никак не хотела прекращаться. Нервно всхлипываю. Прижимаюсь к его крепкой груди, размазывая по лицу сопли и слезы. Тепло. Стук сердца. Он меня успокаивает. Возвращает к реальности.

– Мама... – пытаюсь выровнять голос. – Я потеряла ее во сне... Не знаю, что это было. Я не видела ее лица, но все равно прекрасно знала, что это она. А потом… Потом я очнулась на крыше здания. Ночью. Зимой. В Берлине. И… и, я упала! Осознанно шагнула вниз!

Снова всхлип. Ощущения после сна все еще очень сильны. Очень реалистичны. А ступни неприятно покалывает, словно я действительно стояла босая на снегу.

– Я с тобой, я рядом! – Том осторожно одаривает мое лицо поцелуями. – Принести воды?

Киваю. Матрас тут же приобретает исходное положение. Том ушел. Бесследно скрылся за дверью. По телу снова пробежал озноб. Живот свело неприятным спазмом. Подтягиваю согнутые ноги к животу и потихоньку тру оледеневшие пальцы. Как лед.

– Выпей.

Губ касается спасительный стакан. Смачиваю пересохший рот. Еще глоток. Отдает валерьянкой.

– Знаешь, твоя мама напомнила мне мою. Такая же заботливая и искренняя. Когда мы разговаривали наедине, я ощущала исходящую от ее сердца теплоту. Она действительно рада мне и Джил. Мне казалось, что она не сможет принять меня, но вчера я почувствовала, словно разговариваю с родным человеком. Это странно, но из-за этого мне стало так грустно. Пять лет разлуки с родными – это слишком для меня…

Опять прижимаюсь к Тому. Так крепко, как позволяет мне сила в моих тонких руках. Слишком крепко, даже мне дышать становится трудно. Плевать. Мне важно чувствовать его тепло двадцать четыре часа в сутки.

– Ты похожа на нее? – вкрадчиво интересуется Том, с достоинством перенося мои «оковы».

– Да, очень. В детстве я была ее маленькая копия.

Спасибо тебе, Том, что пытаешься меня успокоить. Заставляешь окунуться в приятные воспоминания. Этот психологический прием очень действенный, когда человек балансирует на грани истерики. Он интересовался о моими родителями, о их совместно проведенных годах. Вдавался в мельчайшие подробности, чтобы я чувствовала себя лучше. Чтобы страх потери близких бесследно исчез. И мне действительно стало лучше. Я успокоилась и пришла в себя. Однако ноющее чувство тоски где-то на задворках сознания не хотело уходить. Оно скреблось так жалобно и протяжно, царапая коготками, оставляя едва заметные красные ранки.

– Большая у тебя семья, – задумчиво протянул парень. – Когда придет время, мы поедим к ним вместе...

Сквозь зашторенные окна нагло пытались пробраться лучики утреннего солнца. Слабые, едва теплые, но яркие. Они, подобно моему сердцу, сейчас пели. Том, ты – моя защита и опора, ты – моя любовь!

Жалкое отражение в зеркало говорило мне, что еще не все так плохо. Краснота на лице прошла, но вот оттек спадать отказывался. Поэтому я походила сейчас на вьетнамца, который торгует резиновыми шлепанцами на рынке. И все же, очень странный сон… Меня с детства не посещали кошмары и то, тогда необходимо было устроить просмотр фильмов ужасов. А сейчас что? Неужели это все подсознание сыграло со мной в злую шутку? Может, это предупреждение? Смеюсь над узкоглазым отражением в зеркале. Какое, к черту, предупреждение еще? Хватит уже забивать голову ерундой, Кира, и лучше быстрее спускайся к завтраку! Том сказал, что будет ждать меня внизу.

Дверь в комнату Билла закрыта. Прислоняюсь ухом – тихо. Может, спят еще? Тихонько нажимаю на ручку, и она с легкостью поддается вперед. Надо было сначала постучать! На скомканном одеяле мирно сопела Джил, подмяв под себя подушку. Волосы разметались и спутались. Даже лица не видно под густой темной копной.

– Вставай, – аккуратно дотрагиваюсь до плеча. Слегка тормошу. В древности люди верили, что когда человек засыпает, его душа отделяется от сковывающей ее физической оболочки и отправляется в полет к другим землям и мирам. Этим представлением объясняется убеждение, что человека нельзя резко будить, ибо душа может не успеть вернутся за столь короткое время в тело спящего.

Бирманским детям и поныне внушают, что нельзя внезапно будить человека, потому что «вин-лайк-пья» может не успеть вернуться и человек умрет. Бред конечно, но моя бабушка, которая рассказывала мне это в детстве – была очень убедительной. Поэтому, верь не верь, а поневоле начнешь следовать таким «правилам».

Подруга лениво перевернулась с одного бока на другой. Что-то неразборчиво промямлила, причмокнула и снова затихла. Люблю ее будить. Она частенько может что-нибудь выболтать в таком состоянии.

– Соня, вставай! Пошли завтракать!

Еще несколько «поглаживаний» по плечу и Джил, наконец, соизволила проснуться. Сначала удивилась моему присутствию, а затем одарила улыбкой аля-кот Леопольд-давайте жить дружно. Ути-пути, какие мы сонные! Пришлось приложить еще немного усилий, чтобы окончательно вытащить девушку из царства Морфея. Я просто села на нее верхом, вдавливая в кровать. Она брыкалась, пыхтела и согласилась встать. Этот метод всегда действовал.

– Доброе утро! – в один голос.

На первом этаже уже вовсю витал аромат черного кофе и свежих тостов. Желудок требовательно заурчал. За обеденным столом собрались все домочадцы, и мне стало не по себе. Некультурно как-то в гостях просыпаться позже всех.

– Доброе, девочки, выспались? – Симона раскладывала по тарелкам жареные тосты. Мысленно я поглотила уже две порции. Голод не тетка. Я отказалась от кофе, наведя кружку зеленого чая, и присоединилась за стол к остальным. Мужчины обсуждали между собой вчерашнюю игру футбольной команды. Кто-то там продул. Но я не вникала в подробности. Симона ворчала на Гордона, что тот вчера поздно отпустил ребенка спать. Как мило, когда мать называет двадцати пяти летнего бугая сына – ребенком. Улыбаюсь сама себе, вспоминая детские фотографии близнецов. Оглядываю всех сидящих вокруг и не могу перестать улыбаться. Нет ничего лучше совместного завтрака утром двадцать шестого декабря!

***

Как и предполагалось, близнецы все же потащили нас по магазинам. Я не горела желанием, чтобы меня одевали за чужой счет, поэтому, будучи уверенной, что в предновогодние дни большинство магазинов будут закрыты – не волновалась. Просто согласилась из вежливости на «рейд за вещами». Тогда, каково было мое разочарование, когда Том без труда нашел какой-то торговый центр. Я с ужасом стояла перед огромным четырехэтажным зданием и никак не могла перестать возмущаться. Вот чего этим немцам не сидится дома? Выбора не было, это был действительно единственный работающий центр в ближайшей округе. Мы с подругой, мягко говоря, чувствовали себя ужасно глупо, шагая рядом с типами странной наружности… Билл очень опасался, что фанаты могут узнать их здесь, поэтому разоделся в непонятную серую мешковатую одежду, укутался в шарф, кепку и закрыл просветы светлого лица солнцезащитными очками. Том тоже оделся совсем скромно, я бы даже сказала – ущербно. Тем более эта его борода делала его схожим с местными «аборигенами», те, которые с утра ищут лишний цент на покупку крепких напитков. Однако не думаю, что они ходят по дорогим бутикам и рассматривают брендовые вещи, как сейчас это делал Том.

Я отнекивалась, возмущалась, пыталась убежать, но Билл просто оккупировал раздевалку, где мне приходилось мерить все, что его душеньке было угодно мне притащить. Какие-то кожаные лосины, черные футболки с различными черепами на груди, странные комбинезоны… Приходилось мерить, крутиться вокруг своей оси, чтобы его высочество вновь осмотрел мой прикид придирчивым взглядом знатока и принялся подбирать что-нибудь другое. В конце – концов в руки мне попало то, что нужно. Легкий синтепоновый костюмчик сидел как влитой. Кремовый цвет, простеганные дольки на куртке и штанишках, а на капюшоне окантовка из искусственного меха. Он не очень жаркий, и не тонкий. Я считаю, такой вариант вполне сгодится для здешнего переменчивого зимнего климата.

– Ну как, берем? – шторка в раздевалке опять нагло распахнулась, открывая мне Биллу. В руках он держал охапку вещей, раннее примеренных мною.

– Нет, только это.

Протягиваю ему теплую вещицу. Парень одаривает меня недовольным взглядом, но промолчал. Подожди, мы еще на кассе повоюем, я в этом не сомневаюсь. Плотная занавеска задернулась, только теперь в маленьком помещении я находилась не одна. С большого настенного зеркала на меня смотрел Билл… Глаза потемнели, губы слегка приоткрыты. Тут же стало как-то душно, хоть я и стояла неподвижно в одном нижнем белье, воздух будто наэлектризовался. Его рука медленно тянется ко мне. Я не поворачиваюсь, жду его действий, лишь наблюдая за ним в зеркальное отражение… Длинные пальцы нежно касаются голой руки. Проводят верх, вниз от предплечья до кисти… Едва ощутимо подушечками пальцев, даже немного щекотно. Тоже проделывает со второй рукой… Горячее дыхание обжигает шею. В теле возникло сладкое томление, похожее на порыв теплого ветра. Мне захотелось изогнуться по-кошачьи, почувствовать весь жар мужского тела. Оно еще не коснулось меня, но это вот-вот произойдет. Сильные руки обнимают меня сзади, гладят живот, касаются груди сквозь тонкую ткань бюстгальтера, чуть сдавливают ее. Мне кажется, что сейчас станет больно, но нет, пальцы разжимаются, скользят, едва касаясь сосков. Те тут же наполняются желанием, твердеют. Волны жара разливаются по всей коже. Боже, Билл, мне так не доставало нашей близости, но примерочная в магазине не лучшее для этого места. Хотя…

Одним рывком мое тело разворачивают и прижимают к стенке, бестактно врываясь в рот языком. Штанга в языке обжигает, но я отвечаю на поцелуй. Изголодавшийся и такой долгожданный. С губ срывается протяжный стон, когда зубы оставляют на шее легкий укус. Вскоре появится синяк. Не могу найти место рукам. Лишь жалко пытаюсь зацепиться за что-нибудь, потому что накатывающее возбуждение заставляет сердце биться в два раза быстрее. Слишком близко друг к другу. Слишком жарко. Его губы, мои губы. Руки. Шея. Снова губы. Стараюсь молчать, чтобы не выдать наши маленькие шалости покупателям. Выходит плохо. Умом понимаю, что надо бы остановиться, но ничего не могу с собой поделать. Я слишком соскучилась за своим мужчиной, за его ласками… Голова кружится, из груди вырывается чуть слышный стон. Мужчина еще крепче прижимает мои бедра к своим, и я ощущаю его раскаленную плоть, пульсирующую между нами. Терпеть уже нет сил ни у него, ни у меня. Я чувствую влагу, почти текущую по внутренней стороне бедер, жаждущую, зовущую. Внезапно мужчина отрывается от меня, разворачивает лицом к стене. Я чувствую, знаю, чего он хочет, упираюсь руками в толстую фанеру, коей была отделана примерочная, выгибаюсь, прижимаясь бедрами к его бедрам. Трусики болтаются где-то в ногах. Через одно тягучее мгновение, невыносимое мгновение его член входит в меня, заполняет собой все мое естество, каждую клетку тела. Ощущения настолько нереальные, что мне даже не с чем их сравнить. Я просто растворяюсь в нем и чувствую, что меня вот-вот разорвет на части от наслаждения. Он движется ритмично и сильно. Его прерывистое дыхание касается моего затылка и шеи.

– Только не останавливайся, милый! Только не останавливайся! – шепчу, почти теряя сознание. Я знаю, что еще несколько секунд, и весь мир вокруг нас исчезнет, превратится в одну огромную вспышку.

И это происходит! Я не могу больше сдерживаться. Мое тело внезапно напрягается до боли в мышцах, а потом заходится в конвульсиях. Каждая из них еще слаще предыдущей. Мои стоны раз за разом разрывает пространство. Я чувствую, что с моим мужчиной происходит то же самое, что каждая его мышца вторит моим движениям. Он резко выдыхает весь воздух из легких, ладони, до того сдавливавшие мне плечи, расслабляются. Мы дышим, не в силах пошевелиться, плавимся в постепенно бледнеющем потоке ощущений. Мне в затылок упирается его лоб, руки обнимают за талию. Наши обессиленные тела медленно сползают на пол, так и не успев рассоединиться. Вселенная замирает…

То, что мы сцепились с Биллом на кассе при выходе из магазина – ничего удивительного. Он все же настоял на покупке тех странных вещичек, что заставлял мерить ранее. Я согласилась при условии, что за теплый комбинезон заплачу сама. В нем я, по крайне мере, буду ходить. Парень немного поворчал, одарив меня недовольным взглядом, но согласился. Эти несколько минут, проведенных в примерочной, я прокручивала в сознании еще всю дорогу. Внизу живота вновь концентрировалось приятное тепло. Приходилось судорожно сводить ноги. Билл изредка поглядывал на меня с переднего пассажирского сидения и откровенно «палил» мои сдвинутые ноги. Черт подери, я опять его хочу!

Жаль только, что Георг и Густав не смогли прилететь сегодня. В Гамбурге бушевал снегопад. Впервые настолько сильный этой зимой, что все рейсовые автобусы и даже поезда были отменены на ближайшие дни. Ребята хотели было прорваться на машине, но дороги были перекрыты. Впервые я благодарила местных властей за такое разумное решение. Еще не хватало, чтобы по пути в Берлин что-нибудь случилось. Естественно, за этот порыв они получили нагоняй от близнецов. Нагоняй это так, в мягкой форме. Со стороны Тома летел отборный немецкий мат, и я много чего нового успела узнать, что представляют из себя бас-гитарист и барабанщик за эти несколько минут.

Сейчас наша машина ехала вдоль улицы Фридрихштрассе. Водитель тщательно высматривал свободное место, чтобы припарковаться у обочины. Ехали сюда мы относительно недолго. Однако вылезти на улицу и дыхнуть свежего воздуха оказалось как никогда приятным занятием. На город медленно начали опускать крупные снежинки, точно кукурузные хлопья, такие же хрустящие. Одна попадает мне на нос. Неприятно морщусь. Кира осматривается вокруг. Я делаю тоже самое. Это место очень изменилось. Фридрихштрассе является берлинским вариантом Пятой Авеню, Оксфорд-стрит и Елисейских полей. Это оживленная артерия города, на которой пересекаются культура, история, развлечения и мода. До того, как Берлинская стена пала, южная часть Фридрихштрассе относилась к Западному Берлину, а северная – к Восточному. От площади Мерингплац эта улица длиной в три километра ведет к самому центру Берлина. Здесь находилось наше первое жилье за рубежом, первая самостоятельная квартира, в которой мы жили чуть больше года. На которую круглосуточно работали, чтобы прокормить себя и оплатить проживание. Да, цены в этом квартале за арендную плату довольно высоки, а на тот момент для нас так вообще – неимоверная. Но квартира располагалась очень выгодно в географическом плане, поэтому не я, не Кира не стали раздумывать. Тут же въехали в двухкомнатную, светлую и очень уютную хату. Подумать только, сколько времени прошло с тех пор, сколько всего случилось…

На самом деле, инициатором приезда в наш бывший квартал был Билл. Том с радостью подхватил эту идею, ну а мы с подругой абсолютно не были против этой затеи. Жаль только, что в квартирку не поднимешься. Там наверняка живут другие постояльцы. Так хотя бы немного обойти округу. На первый взгляд – здесь поменялось почти все от и до. Но, чем дольше мы гуляли, тем приятнее было осознавать, что любимые наши магазинчики, уютные кафешки, в которых мы частенько питались – все осталось. Только сейчас все светились и искрилось новогодней кутерьмой. Гирлянды, мишура, светящиеся фигурки оленей и статуэтки Иисуса. Все это казалось таким родным. Помнится мне, последняя проведенная зима в Берлине была не такой заснеженной. Мостовые, дороги – все было сухим и чистым. Зимой историческая мощь Берлина как бы отступает на второй план, становится фоном для праздника. Все улицы в бесконечных гирляндах, ёлочных украшениях, в воздухе стоит аромат пряного глинтвейна. Ощущение зимы и праздника стопроцентное, хотя снега может совсем не быть. Зато сейчас мне повезло как никогда. Хочется утонуть в белоснежном покрывале из крошечных снежинок. Хочется валяться, дрыгать руками и ногами, изображать ангела. Хочется насытиться этим морозным воздухом и привести его с собой в Лос-Анджелес, чтобы впечатлений хватило на долгое время…

На следующий день мы всем скопищем отправились на каток. Было очень весело. Правда, пришлось арендовать его на пару часов, чтобы мы были только одни. Каулитцы все же очень трясутся по поводу своей безопасности в Германии. В Лос-Анджелесе им намного спокойнее в этом плане, а здесь они выглядят, мягко говоря – параноиками. Мы катались, смеялись, падали и снова смеялись. Том пытался научить Киру держать равновесие (девчонка второй раз в жизни надела коньки). Она так смешно цеплялась за край его куртки и так и каталась «прицепом». Единственное, что меня беспокоило, это вчерашний звонок от Йоста. Он поставил перед фактом, что тридцать первого у группы будет концерт на Бранденбургских воротах. Я, конечно, ничего не имею против работы на выходных, но черт подери, не в Новый же год! Естественно, мои возмущения никто выслушивать не стал. «Женщина, мужчины сами разберутся, не лезь в это!» – пресек меня Билл. Стало немного обидно, но ведь он прав. А правда всегда обидно врезается в сознание…

2015 год начался для нас на главной достопримечательности Берлина – Бранденбургских воротах. Сотни тысяч людей собрались вместе, чтобы отсчитать последние секунды уходящего года и полюбоваться фейерверком, перед этим насладившись замечательным концертом. Ребята, кстати говоря, выступили просто замечательно. Было сыграно всего две песни из нового альбома. Однако эти десять минут, что группа стояла на сцене, люди в толпе бесновали. Те, что стояли рядом со сценой судорожно снимали представление на свои телефоны. А мы с Кирой в этот момент сидело в маленькой палатке справа от сцены и потягивали глинтвейн из толстых стеклянных бокалов, чтобы согреться. Превосходный напиток. Слегка обжигающий вкус и дурманящий аромат пряных специй.

В общей сложности по периметру располагались как минимум десять палаток: барные стойки с алкоголем, рядом с ними пекли булочки, сосиски, мясо гриль. Всего было очень много и, несмотря на толпы голодных горожан очередей не было. Люди покупали и отходили. Те, кто пришел без компании тусовались кучками, а когда пели артисты, то все танцевали и уже образовывали большой хороводный круг или просто толпились. Все поздравляли друг друга, обнимались, пожимали друг другу руки. Эта атмосфера очень напоминала Россию.

Зато бой курантов мы считали все вместе: я, Кира, близнецы и Гео с Густавом. Были выведены огромные экраны по периметру всей аллеи, где ранее показывали артистов, а сейчас там красовалось большие часы. Все с удовольствием отсчитывали последние секунды, а потом поднимали свои наполненные стаканы и начинали веселиться от души. Погода выдалась безветренной и очень теплой, к тому же из-за тепла, прогоняемого по телу глинтвейном – было немного жарко. Мы гуляли в ближайшей округе. Кто-то пил пиво, поедал вкусные соски на палочках и горланил песни. Вокруг царила атмосфера веселья, беззаботности и счастья. Ведь наступил Новый год. Еще один ушедший год отправился в копилку воспоминаний. Обычно я каждый год подвожу итоги уходящего, но сейчас, глядя на подвыпивших друзей и, держа за руку любимого человека, думаю, это не так уж важно. Мне лишь нужно поблагодарить за все то, что было и я надеюсь, на этом не кончится. Смотрю на Билла… Они с Томом над чем-то откровенно смеялись. Счастливая улыбка, в глазах хмель и радость, а теплая рука крепко держит мою. Он – моя звездочка, которую мне посчастливилось достать с небес. Посчастливилось увидеть ее во всем блеске, во всей неземной красоте. Ты – такой яркий, как звезда – такой же жаркий. Позволь мне всегда сопровождать тебя, будь то взлеты или падения. Ведь я, не спрашивая твоего разрешения, выдернула тебя из твоего привычного одинокого мира. И прости мне мое собственническое и эгоистичное поведение, но я хочу, чтобы ты был моим и только моим. Всегда.

***

– Ты уверен?

– Разумеется! Я слишком долго этого ждал не для того, чтобы прятаться сейчас, и я должен ему отомстить, во что бы то ни стало!

***

  Глава 24

Маленькое помещение было залито ровным лунным светом, из открытого окна было видно звёздное небо. А внутри самой комнаты стоял письменный стол со стулом и уже разобранная свежая постель. Увы, но здесь для меня уже не осталось ничего, приносящее радость. Оседаю на мягкий матрас. Он прогибается под тяжестью тела, но остается таким же воздушным и удобным. Кира наверняка уже заснула в соседней комнате, а вот меня мучает бессонница уже несколько дней, как мы вернулись с Германии. Еще раз окидываю взглядом помещение и снова ложусь на кровать, в прежнее положение, чтобы предаться интереснейшему занятию – изучению потолка. Хотя, в полумраке это вряд ли можно назвать таковым. Скорее больше похоже на большое размытое черное пятно, дыру, в конце которого светилась узенькая полоска белого света. Увы, но и Америка мне больше не приносит былой радости, что раньше накрывало с головой до самых пят. Да, здесь я учусь, здесь моя работа, которую я люблю и с которой справляюсь, любимый мужчина, но… Что-то теперь не то. Мне осточертел этот город, этот штат. Проведенные в Германии новогодние праздники вновь заставили задуматься, что по-настоящему мне хотелось жить совершенно в другом месте, а это лишь остановка, другая дорога, которая в конечном итоге должна дать другой конец. Вообще, о чем сейчас можно говорить, если жизнь здесь пришла в человеческое русло? Есть ряд причин, по которым я не могу сорваться и уехать, куда душе угодно, да душа сама не знает… Кира не желает уезжать, ей нравится в Штатах. Билл… Они с братом осознанно уехали в этот город и покидать его не собираются, даже если об этом попросит какая-то девушка. Работа… Пожалуй, этому месту я действительно благодарна от всего сердца. Ведь благодаря моему трудоустройству я и Билл теперь вместе. Узенькая полоска света перебралась на середину черного пятна, как бы разрезая его лучом ультрафиолета.

В конце концов, если мне будет тоскливо, я смогу съездить в Берлин. Непроизвольно улыбаюсь, вспоминая Симону в тот день, когда нам предстояло улетать. Она была крайне возбуждена и расстроена, что мы все разом покидали ее дом. Я пообещала вернуться. С близнецами или без. Я пообещала, что просто буду ее навещать, пока неблагодарные сынки, как выразилась женщина, будут разъезжать по странам.

Неожиданно возникает мысль взять телефон и позвонить одному родному человеку, который сейчас находится далеко за пределами океана. Вру. Мысль позвонить маме плотно вгрызается в мозг последние недели две. Просто сделать простой звонок, спросить как дела, как здоровье. Но я не могу. Что-то удерживает, каждый раз заставляя нажимать кнопку сброса при наборе номера. Прошло столько времени, а глупое чувство вины до сих пор душит, что я пошла против ее воли. Она тоже волнуется за меня, переживает, места себе не находит. Это я знаю наверняка. Материнское сердце ничего не изменит, тем более такая глупая, казавшаяся на данный момент, ссора. Четыре часа… В России сейчас девять вечера, если меня не подводит счет. Позвонить – не позвонить…

Руки сами по себе тянутся к мобильнику. Отыскивают в контактах знакомый номер. Нет, вдруг она спит. Вдруг еще что. Лучше написать! Помню, что мама не часто пользовалась почтой. Говорила, что это не очень удобно каждый раз проверять ее на компьютере и у нее есть дела поважнее. Однако сейчас я чувствую, что стоит написать именно туда. Открываю на блекбери почту. Пальцы замирают над сенсорными буквами. Что написать? Привет, как дела? Нет.

Я несколько раз набирала и стирала текст. Затем снова набирала и снова стирала. Получалось то сумбурно, то слишком сухо и коротко. Все мы давно не общались. Надо бы написать что-то действительно емкое и содержательное. Яркий свет от экрана телефона неприятно режет глаза. Они и так болят от постоянной работы с бумагами и компьютером. Еще и вставать через несколько часов. Плевать. Я не усну, если сейчас не отправлю это чертово письмо!

«Здравствуй, родная моя! С огромным приветом пишет тебе дочь Евгения. В первых строках своего небольшого письма, хочу сказать, что я жива, здорова, чего и тебе очень желаю. Я очень скучаю по тебе. Мы с тобой давно не разговаривали, и я хотела бы сказать, что у меня всё хорошо. Знаешь, я наверное скажу, что нам надо больше общаться, но я уже научилась обходиться без тебя, как бы это жестоко не звучало. Я научилась самостоятельности, чему ты никогда не верила. Хотя ты далеко, но твоё присутствие рядом мне ощущается всегда. Мне бы хотелось провести с тобой хотя бы один лишний день, вспомнить детство, вспомнить былые дни. Ты так далеко, но я бы хотела, чтобы ты была рядом со мной и в моменты счастья, и в моменты горести. Мне бы очень хотелось узнать как у тебя дела. Мне так хочется опять почувствовать тепло и ласку твоих рук, обнять тебя сильно и никогда больше не отпускать. Ты предупреждала, что отъезд так далеко от дома будет очень тяжким бременем и ты была права. Только теперь это бремя является частью меня. Но ты всегда поймёшь меня, даже если я сделаю не то, что надо и начну вредничать. Только последний мой каприз ты понимать отказалась. Ты думаешь, я не замечала, как тяжело тебе было со мной разговаривать? Как сух был твой голос и твои редкие письма. Ты любишь меня, я знаю, но не можешь простить, что твоя маленькая дочурка так рано уехала от тебя. Ты думаешь, я не понимала этого? Ты злилась на меня, а я, в свою очередь, дулась на тебя. Из-за этого мне стало тяжело с тобой говорить, и тоску по дому заглушала простая обида. Прости меня за то, что разочаровала тебя. Но я буду счастлива, если тебе будет интересно узнать, что мы с Кирой прекрасно живем. Учимся уже на последнем курсе в Академии. Я нашла замечательную работу в одной крупной компании и продержалась уже полгода. А еще я встретила прекрасного молодого человека, которого полюбила до дрожи в коленках, до приятных спазмов в сердце. Этот новый год я встречала вместе с ним и его родителями. Прости, что опять не поздравила тебя во время, но он сказал, что хочет приехать вместе со мной в Россию, чтобы я смогла тебя проведать. Ты ведь не обижаешься, что я не приезжаю, правда? Время, финансы… Постоянно возникают какие-то препятствия. Но, я обещаю, что в этом году обязательно приеду навестить тебя и Анатолия. А еще лучше – возьму с собой своего молодого человека. Хочу, чтобы ты знала, с кем твоя дочь планирует свое будущее.