Текст книги "Золотисто-Карий (СИ)"

Автор книги: Юля Черная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Пожалуйста, отпустите меня… – шепчу, глотая слеза. Уже не понимаю, на каком языке говорю. Английский, русский, немецкий – все смешалось в воспаленном от страха мозгу. Но, готова поспорить, что слышала, как Виг говорил на немецком…

Блестящая сталь ножа сверкнула перед глазами. Прошлась по свитеру вдоль живота, подцепляя кончик вязки. Секунда, и эхом по комнате расползается треск рваной одежды. Острая боль в районе груди, и по телу стекает тоненькая струйка крови… Когда с бедер стаскивали джинсы, мне улыбнулась возможность ударить эту мразь ногой. Попала, кажется, в челюсть и живот. Пришлось расплатиться за это новыми ссадинами на теле. Я билась на последнем издыхании, когда крупное тело придавило меня, нагло раздвигая ноги. Настолько тяжело, что даже дышать трудно. Странно, но мне не было стыдно за наготу перед незнакомцем или тому подобное. Я чувствовала лишь такое отвращение ко всему происходящему. Желчь скапливалась во рту ядом, которым хотелось поделиться. Звук расстёгивающейся ширинки и пронзительная боль в районе паха! Дикая, жгучая. Я закричала и попыталась отползти, но Вига это больше заводило и становилось еще больнее. Он двигался все жестче и жестче. С каким-то остервенением вколачивался в мое обессиленное тело. Не могу больше видеть эту волосатую потную грудь, ощущать на лице горячее дыхание, то, как правая рука давит мне на горло. Каждый толчок порождал во мне крик, приступ тошноты.

– Пожалуйста, перестаньте! – мои мольбы доставляли насильнику звериное удовольствие. Нет, лучше буду молчать.

Меня сейчас вырвет. Я выгибалась от боли. Пока в конце не отвернула заплаканное лицо в сторону, прикусив губу. Внутри пусто. Запястья изрядно натерлись под металлом и даже щипали. Мужчина пыхтел надо мной, двигался, пока липкая жидкость не коснулась живота. Он вышел из меня, и я почувствовала, как жгло нутро. Горело огнем. Виг молча оделся и присел на край кровати. Высучил из кармана зажигалку и сигареты – закурил. Я впервые почувствовала себя шлюхой, которую наказал собственный сутенер. Едкий запах крепких папирос ударил в нос. Помещение и так не проветривается, так вдобавок будет пропитано этим тошнотворным дымом. Тело болит. Не пойму, что сильнее. Не в силах подняться и пойти смыть с лица засохшую кровь, поворачиваюсь на бок и сворачиваюсь в позу эмбриона, прижавшись к ледяной стене. Горячие слезы потекли по носу, затекли в уши, вымочили висок. Я пронзительно закричала, когда о бедро зашипел окурок. Затем еще несколько. Через минуту в помещении кроме меня и душераздирающих рыданий не осталось никого. Закусывая кулак, я ревела с таким отчаяньем, как никогда в жизни. За что? За что мне это?! Где Билл, где все? Почему он оставил меня здесь совсем одну?

Над моим телом надругались. Использовали его пешкой в своих грязных играх. Мерзко. От самой себя мерзко. От ощущений его рук на своей коже хотелось содрать ее, снять скальп и сжечь. Сжечь этот позор. Эти воспоминания, которые кажется, раскалённым железом высечены на памяти…

  Глава 27

Боль – задумывался ли кто-нибудь, что означает это понятие? Каково на самом деле это ощущение? Это острый укол, который заставляет вас одернуть руку от горячей плиты, или сжать зубы от впившейся в кожу кровоточащей занозы? А возможно, это сильная боль, от перелома конечности, после которой вы гордо рассказываете друзьям о своих приключениях? Быть может, это чувство пустоты, от несчастной любви или потери дорогого человека, которое черной кляксой пожирает вашу суть изнутри? Чтобы это ни было, но здесь это понятие приобретает другой, более ужасный, жестокий…животный смысл. Она выходит на новый уровень, дабы изощренно и методично уничтожать все, что осталось от твоей личности, разрывая разум жуткими щупальцами отчаяния и опустошенности… БОЛЬ.

Маленькие ожоги на бедре превратились в один сплошной ужас. Кожа покраснела, воспалилась и покрылась волдырями. Изувеченные, посиневшие руки после наручников обхватили колени, невольно поджавшиеся к животу. Больно в груди. Больно в животе. Будто налитая свинцом, голова рухнула на предплечья, отсекая от пустого взора окружающий мир. На мгновенье, мне стало легко… Приятный мрак окутал сознание, в голове вспыхнули образы видения, которое явилось несколько часов, а может и дней, назад:

– Я хочу жить…– медленно шепчу в пустоту, но тут же осекаясь, – Жить? Что теперь? Что дальше? Мой дом…моя семья? Мой мир… Больше нет ничего, это все пропало, испарилось, как снег в лучах яркого солнца…Больше ничего нет…осталась лишь я наедине с этими ублюдками. – голова метнулась вверх, ударяясь затылком о стену. Тупая боль разлилась по голове и устремилась по спине вниз, превращаясь в пульсирующее тепло, растекшееся по всему телу.

– Если это ад? – вновь шепчу, прикрывая веки. И краешков рта коснулась улыбка, она росла и становилась все шире, через мгновенье, я безумно улыбалась, глядя в никуда пустым, бездушным взглядом, – Я умерла! Я УМЕРЛА!!! – кричу, заливаясь диким, безумным хохотом, разнесшимся в бетонной коробке противным, каркающим эхом.

– Я умерла!!! Умерла… я …– смех сменился надрывистым плачем.

Грязные слезы растекались по щекам длинными бороздами, оставляя на коже прозрачные извилистые линии. Коже... На ней все еще горели грязные прикосновения насильника... Просто удивительно. В последние недели я плакала столько, сколько не делала этого за всю свою жизнь.

Последнее потрясение, после которого я перестала попусту пускать слезы, произошло со мной в пятилетнем возрасте… Тогда я разбила фарфоровую вазу – семейную реликвию. В тот день отец сурово сказал мне, что плачут лишь только те, кто слаб духом. Сильные люди принимают все как есть, они не сдаются проблемам, они остаются твердыми духом. Но через неделю отец равнодушно покинул нас с мамой и больше я его не видела. Только через пару лет в доме появился отчим… Холодный, жесткий, без капли нежности и сочувствия.

Гонимая неведомым чувством, встаю и направляюсь в сторону санузла. Правда, санузел – слишком громко сказано. Это небольшой бетонный закуток, внутри которого одиноко стоял некогда белый унитаз, с вековым налетом и ржавым осадком. Самое главное сейчас – это припрятанный отломанный кусок керамической плитки, коей была отделана одна треть санузла.

Острый сколок плясал в руках, оставляя на коже тонкие, кровавые борозды, сочащиеся алой сукровицей. Из карих глаз на руку падали слезы, оставляя маленькие лужицы, в которых, казалось, отражалось прошлое... Пальцы сжали осколок и… Пространство разорвал дикий крик, керамика отлетела в сторону, описав в воздухе кривую дугу. В глазах вспыхнуло два ярких, пылающих искрами огня. Это не выход, смерть не выход! Я должна выжить, должна терпеть! Несмотря ни на что… Обильная, теплая струя крови коснулась кожи, оседая на темный пол.

– Я хочу жить!!!

О чем я думала?! Что чувствовала в этот момент? Какие мысли блуждали в сознании, путаясь в стенах рассудка, чуть не заставив сдаться? Я не имею права уйти… Не могу оставить Киру, маму, Билла… Я в ответе за этих людей. Что они обо мне подумают, узнав, что я вот так сдалась. Предпочла сдохнуть от куска керамики в импровизированном туалете? Громогласным и немым хором сотен вкрадчивых шепотков растворялись в пустоте сознания мечты, превращая в обрывки мыслей и грез. Пытаюсь остановить кровь, перевязав запястье куском ткани. Она быстро окрашивается в багровый цвет. Слишком быстро…

Все что у меня сейчас есть – это настоящее. Новый, наполненный болью и страданием мир, рожденный в пекущем пламени ненависти, который окружает меня. Этот далекий, покрытый морозным инеем равнодушия горизонт, за которым алыми бликами полыхает надежда на спасение на вновь обретенное мирное существование, сейчас так далека, как никогда. Этот яростный, леденящий тело ветер отчаянья, пробирающий до костей, заставляющий сердце, замерев над пропастью, бешено колотиться, прогоняя по венам литры теплой крови… Но было еще кое-что, и это, что-то иное, непонятное, то, что-то наполняло грудь, разрывая легкие с каждым новым вздохом. Это ощущение пьянящей пустоты.

Я видела их практически каждую ночь… сны, видения. В них я вновь и вновь возвращалась домой, в свой маленький, уютный дом в деревни с деревянной верандой и черепичной крышей. Старая краска местами облупливалась, и сыпалась на землю. Я видела свой небольшой виноградник – моя детская гордость, где в лучах яркого солнца поблескивали темными боками большие, налитые соком, виноградины. А еще…а еще я видела родных. Видела своих пожилых бабушку и дедушку, смотрящих на меня усталым, добрым и слегка укоризненным взором. Мать – вечно суетливую, но любящую. Видела отчима, который за всю мою жизнь, как не крути, стал кем-то большим, нежели просто посторонним человеком. Видела Киру, впервые пришедшую к нам в класс с широкой, белозубой улыбкой. И Билла… Такого родного, такого любимого… Они смотрели на меня, звали, каждую ночь, являясь во снах. И вдруг…картина изменилась. Яркое небо вдруг почернело, скрывая лик ласкового солнца пеленой туч. Где-то на горизонте метнулась вниз белая полоска, с тяжелым стоном ударяясь в землю… На глазах горизонт взорвался, окрашивая черные тучи в неестественный, алый цвет. Огромная, огненная волна метнулась вперед, сжигая все на своем пути, истребляя саму жизнь чудовищным порывом ветра… Я пыталась бежать, но ноги приросли к земле, будто налитые тоннами чугуна. С титаническим трудом делаю первый шаг, но с ужасом замечаю, что все мои близкие стоят на месте, взирая на меня теплым, любящим взглядом, в котором все больше нарастала тревога и неописуемый ужас… Я зову их с собой, кричу, чтобы бежали, но они стоят на месте, лишь по худой щеке матери одиноко бежит тонкая, блестящая слеза…

Сознание совсем помутнело, испарилось, как облачко сизого дыма, заставляя мысленно кричать. Я знала, сейчас, что, закрыв глаза, больше не проснусь. Больше не увижу дорогих мне людей, не почувствую, как жаркие лучики солнца озорницей бегают по коже, как легкий свежий воздух ласкает распущенные волосы на ветру, а взгляд затерялся в где-то в бескрайнем голубом небосводе… Я не могу закрыть глаза! Борюсь. Стараюсь держать сознание на плаву воспоминаниями, но это уже не в моей власти. В бреду падаю на пол, соприкасаясь горячим лбом о ледяной пол, и прикрывая глаза. Холод. Все тот же леденящий душу и тело. Значит, я почти умерла?

Находясь на грани полуяви, слух улавливает звуки разного происхождения. Крики, бранные слова, простое бормотанье. Значит, жива…

Так странно все.... Может потому, что кошмар поглощал звуки, словно вата? Впитывал, фильтровал, и доводил до сознания лишь частично, а обоняние тем временем, служило помощником. Нос драл специфический запах ацетона со странной примесью йода. Предчувствие неотвратимой беды вновь захлестнуло. Кажется, если я сейчас не заплачу, или не закричу, то случится что-то невообразимое. Только есть одно препятствие – я не могу ничего! Сознание и тело настолько слабы, что уже не реагируют на новые угрозы для жизни. И я понимаю их, прекрасно понимаю.

Мысленно дергаюсь, потому что локтевой район правой руки пронзает тончайшая игла. Медленно, словно нехотя, попадает в венку. Неприятно. Состояние полнейшего душевного равновесия поволокой окутало остатки сознания. С каждой секундой мне становилось легче дышать: вдох…выдох…вдох… Мысли…мысли куда-то исчезли, забились в угол, уступив место свободному потоку сознания. Я знаю, что по моим венам течет кровь, через нервные узлы проходят электрические импульсы, множество химических реакций одновременно протекают каждую секунду внутри меня, но все это ускользает! Вот я стою на улице около дома в Лос-Анджелесе, обычный городской пейзаж – высотные дома, ребенок гуляет с матерью, машины торопливо проезжают мимо, солнце на небе нестерпимо, но так по родному паллет. Мгновенно прекрасный пейзаж окрашивается чернотой. Странная дрожь потекла по телу электрическим током. Дрожь, не связанная с холодом, потому что было наоборот – жарко. Удивительно жарко. Внутри, откуда-то из живота, поднимался вверх столб приятного огня, который, впрочем, никак не мог растопить кусок льда в груди, кусок страха, пульсирующего и сотрясающего тело. В голове взорвалось тысячи фейерверков, петард. Или это происходит наяву? Они взрываются каждый по отдельности, но вместе образуют полотно. Полотно из звезд. Вдруг мириады огоньков собираются в один большущий круг и кружатся в удивительном танце. Они рассыпаются в одиночке, затем снова вскруживают голову своей искоркой. Хочется бежать, кричать во всю глотку от внезапно навалившегося чувства кайфа и вселенского блаженства. Нет ничего! Есть только я и эти ощущения. Прежде чем окончательно отключиться от переизбытка ярких эмоций, разум выхватывает из пустоты бесцветный голос:

– Кажется, наркотик подействовал!

***

Он следил за лицами в толпе. Многие оглядывались на него с искоркой любопытства, на мгновение их интерес привлекала его высокая, худощавая фигура, сдержанная гибкостью движений. Кеды, светлые джинсы, повязанная на бедрах красная рубаха и потрепанная футболка не первой свежести. Черты лица обострились, придавая ему явную аристократичность, возле глаз образовались темные круги, свидетельствовавшие о его усталости, о бессонных ночах и нехватки сил. Короткие платиновые волосы сейчас находились во власти ветра. Он трепал их беспощадно, то вздымая волоски к верху, то вновь возвращая на место. Иногда кто-нибудь, бросив на него любопытный взгляд, смотрел вторично – с узнаванием в глазах. Тогда парень останавливался, перехватывал этого человека и задавал свои вопросы. Каждый раз одни и те же ответы. Пожатие плечами, покачивание головой – отрицание. Иногда тень участия, намного чаще – пустота безразличия. Для Билла эти уличные поиски стали обыденным делом. Прекрасно понимая, что это глупо и никаких результатов не принесет, он продолжал каждый день, по возвращению из тура, слоняться по людным улочкам в поисках возможных людей, готовых ему помочь. Подумать только, население Лос-Анджелеса составляло примерно четыре миллиона жителей, и ни один не мог ему помочь. Джил бесследно исчезла. На ее поиски были пущены лучшие отделы и сотрудники. Каждый день его начинался со звонка следователю, затем Том привозил его в участок. Он ворчал, приговаривал, что нельзя так убиваться, что все образуется, только Билл не слушал его. Он вообще ни с кем, кроме полиции не общался. Предпочитал ограничиваться лишь короткими фразами, не требующими продолжения. Актер и в то же время зритель своей и чужой игры, он никогда не бывает только актером, как бесхитростные люди, которые живут не мудрствуя. Все вокруг него становится прозрачным – души, поступки, тайные помыслы. Им владеет какой-то странный недуг, похожий на раздвоенность сознания, и это делает его существом чрезмерно восприимчивым, сложным, замысловатым и утомительным для самого себя. Вдобавок он столь болезненно впечатлителен, словно с него живого содрали кожу, и каждое соприкосновение с миром причиняет ему жгучую боль.

Парень остановился посреди улицы, в бессилии запрокидывая голову. Небосвод сегодня, как никогда, хмурился и сочувствовал ему. И готовился вот-вот разреветься… Отчаяние, однако, было рядом, готовое схватить Билла. Он знал, сколько остается времени на поиски. Об этом каждый день говорили все: кадры, задействованные в поисках, и даже Том… И как тяжело бы не было признать сердцу, но это была правда. Хорошо, если не меньше, чем он уже потратил… И все-таки за прошедшие несколько недель он не нашел толком ничего, кроме случайных намеков, расплывчатых, разрозненных. Их хватало на продолжение поисков и не хватало, чтобы искать целеустремленно, в определенном направлении. Но он продолжал искать. Больше ему ничего не оставалось. И жгучая боль в теле – ничто по сравнению с непреклонной, мстительной решимостью, подвигавшей его на поиски. Каулитц чувствовал, что Джил жива, знал это как то, что земля круглая. И что она ждет его и верит в него! Образ девушки снился ему почти каждую ночь… Их тихие посиделки в объятьях рассвета, ее взбалмошный характер и любовь, которую она дарила ему в каждом слове, в каждом движении. Такую искреннюю и такую бескорыстную, что сейчас это кажется лишь миражом. Приятным и несбыточным.

Во время начало первой части тура, в их отношениях появилась напряженность. Девушке предстояло привыкнуть к такому ритму его жизни, потому как иного выхода он не видел. Но Билл всем сердцем верил, что все наладиться, что временные трудности бывают почти у многих пар на этапе развития серьезных отношений, а они именно таковыми и являются.

В кармане джинс требовательно зазвонил телефон. Сию секунду Билл ответил на вызов привычно-серьезным тоном, ожидая новостей от герра Вернера – главного в деле о похищении его девушки.

– Билл, ты сейчас дома? Нам необходимо срочно встретиться и обсудить кое-что, – обычно деловой равнодушный тон мужчины заставил поежиться. Билл никак не мог привыкнуть к нему за недели столь тесного общения с этим человеком.

– Конечно, я вас жду, – нутро замерло. – Вы что-то нашли?

– Я подъеду через пятнадцать минут. Кажется, на этот раз нам действительно удалось найти важную информацию и напасть на след предполагаемых похитителей, но для ее подтверждения ты должен будешь кое-что рассказать…

  Глава 28

***

– Ты сдурел? Какое Индио, какой фестиваль?

– Фестиваль Коачелла, мы отдыхали там в прошлом году.

– Том, я прекрасно знаю что это, только ты понимаешь, о чем говоришь и что мне предлагаешь? – в глазах Билла плескалось раздражение, но он из последних сил пытался подавить рвущуюся наружу злость. Кажется, еще немного, и его кулаки пойдут в ход с особым усердием.

– Билл, тебе надо отвлечься, нам всем это необходимо…

– Чтобы я развлекался, когда до сих пор ничего не знаю о Джил? Ты в своем уме?!

Смотрю на брата усталым взглядом и понимаю, что не могу привести весомые аргументы, чтобы достучаться до него. Тяжкий вздох вырывается из груди. Сегодня был трудный день. Я недавно вернулся из Гамбурга, встречался с ребятами, чтобы обсудить предстоящее интервью, затем договорился на радио о переносе записи. Пришлось выслушать несколько неприятных высказываний на свой счет, но что я мог поделать, выпускать Билла в таком виде в прямой эфир это провал.

– Успокойся, – взглядом пытаюсь усмирить брата, но его характер всегда проявлял импульсивные закидоны, поэтому это почти нереально. – Просто подумай над этим. Кстати, Густав с Георгом передавали привет, – поднимаюсь с кровати, чтобы отправиться в душ. – Билл, я прошу тебя, хотя бы подумай над этой затеей. Мне хотелось бы взять с собой Киру, у нас в последнее время не все гладко в отношениях. – открываю дверь, задумчиво останавливаясь на пороге. Я звонил ей раз десять, когда приехал домой, но она не взяла трубку. Билл поворачивается в мою сторону и заметно усмехается.

– Интересно, что ты ждешь от этих отношений, если в свободное время гуляешь с Рией. Что, думал, никто не узнает? – лицо брата озаряет оскал. Какой-то жуткий и злорадственный. Становится гадко внутри от его поведения, ведь я ничем такое не заслужил.

– Ты ведь знаешь, что это неправда, что это все лишь гадкие слухи! – теперь злюсь я. Эта ситуация с Рией, моей бывшей девушкой, обсуждалась в нашем доме почти каждый день. На почве ревности Кира частенько закатывала скандалы и меня это начинает выводить из себя. Я не привык, когда за каждый мой шаг приходится отчитываться, и просто не был к такому готов.

– Хочешь сказать, если я сейчас позвоню твоей девушке и спрошу, ночевал ли ты с ней в ее доме, что она ответит? А ведь твоя комната была пуста. – проколотая бровь вопросительно вздымается вверх, ожидая ответа. Язык прилип к небу и от нахлынувшего возмущения я не смог ничего сказать. Надоело, что меня постоянно пытаются уличить в каких-то аморальных действиях. Надоело оправдываться в том, чего я не делал. С обидой глядя в потемневшие глаза Билла, лишь хлопаю деревянной дверью и, сопровождаемый звонким скрежетом петель, скрываюсь в ванной комнате. Он наверняка будет жалеть о том, что наговорил мне, да только сказанного уже не воротишь.

Контрастный душ капля за каплей смывал за собой усталость и повышенную температуру тела. Одним легким движением руки стягиваю тугую резинку, державшую волосы в плену. Вода проникает в корни, мочит концы, облепляя ими мокрые плечи. На несколько секунд замираю, подставляя разгоряченное лицо под упругие струйки. Капельки мечутся по коже в смехотворном танце, забегают в уши, нос, стекают к бороде. Тяжкий вздох, больше похожий на беспомощный всхлип вырывается из груди. Последние три недели прошли, словно в аду. Я уверен, что сам покровитель подземного царства позавидовал бы нашей жизни. Подумать только, первая часть тура закончилась несколько недель назад, только кто бы мог подумать, что это не принесет никакого чувства ностальгии и сладкой неги по выходу не сцену. Вместо этого мы возвращались домой, как на эшафот. Наверное, момент, когда Даниель сообщил нам о похищении, навсегда останется в сознании… Самое ужасное заключалось в том, что нам предстояло отыграть последнее шоу в рамках тура, тогда как Билл всеми силами пытался улететь в Штаты. Было невыносимо видеть, как он заставляет себя улыбаться фанатам со сцены, как карие глаза наполнялись слезами во время исполнения любимой песни Джил, а потом после концерта успокаивать брата и поить его успокоительным. Билл всегда отличался не только импульсивным характером, но и своей ранимостью. И я старался, старался изо всех сил не оставлять его одного, потому как он категорически был против даже выходить на прогулки. Первую неделю мы провели в каком-то помутнении рассудка. Билл то сидел неподвижно целый день, уставившись в одну точку и крутя в пальцах кольцо с бирюзой, то не отходил от полиции, беря штурмом следователя и угрожая расправой, если тот не найдет его девушку, то ночью бился в агонии, прося дьявола о помощи. И я сгорал вместе с ним, забирал хотя бы маленькую часть его боли и ненависти к самому себе. Садился рядом, обнимая брата за костлявые плечи, и раскачивал из стороны в сторону, как мамы качают своих детей. Поглаживал засаленные волосы, шепча жалкие слова утешения, и Билл успокаивался, тогда, как в моем сердце медленно кусочек за кусочком отрывали кровавую пульсирующую плоть.

В тот вечер, когда мы вернулись в Калифорнию, я застал у нас дома Киру. Меня волной окатила вселенская скорбь и обида. Между нами не было радости двух любящих людей, которые только что преодолели долгую разлуку. Непревзойденная печаль и порожденное страданием отсутствующее выражение на ее по-ангельски одухотворенном лице, придавали ее облику такую пронзительность, что сердце отозвалось жалостью. Я смотрел на ее склоненную голову, ее лицо, лицо человека, впавшего в пучину отчаяния. Почувствовав на себе взгляд, Кира подняла голову и попыталась встретиться припухшими заплаканными глазами со мной. Эта картина защемила сердце еще сильнее. Теперь я каждый день корю себя за то, что проигнорировал ее исполненный мольбы взгляд.

На втором этаже стало подозрительно тихо. Только что безоблачное небо покрылось слоем мрачных туч, готовых вот-вот пролить ушат воды на город и кажется, поднялся ветер. Чтобы не испытывать судьбу я надел джинсы, футболку и накинул сверху толстовку. Перед выходом из комнаты захватил ключи от машины и еще раз проверил телефон на наличие пропущенных вызовов. Ничего. Билла я обнаружил на кухне с полу початым пузырем коньяка. Я уже не раз заставал его в таком выпившем состоянии, когда он вроде бы вменяем, но глаза уже завлекло мутной поволокой безразличия. Понимание того, что возможно брат начал спиваться становилось все отчетливее и это чуть ли не доводило меня до паники. Несколько дней назад мама решила приехать проведать нас и посмотреть, как обстоят дела со следствием. Пришлось краснеть и оправдываться, когда она обнаружила Билла в зюзю пьяным в обнимку с унитазом. Эта была катастрофа. Мама никогда не видела, чтобы я или Билл были настолько пьяны. Мы воспитывались в полной вседозволенности, но, тем не менее, всегда знали, что нам было положено, а что нет. На алкоголь мать наложила безмолвное табу, которое мы с братом никогда не нарушали. Хотя, был один случай. Скажем так – неудачная попойка подростков. Будто вчера, как я валялся целую неделю в постели с отравлением и клятвенно обещал так больше не пить. И теперь мне было невероятно стыдно, когда укоризненный взгляд матери буравил меня за недосмотр над младшим братом. Мне хотелось провалиться сквозь землю, но признаться в том, что такое стало нормой, было выше моих сил. Бросаю на Билла болезненный взгляд. Он никак не реагирует на него, лишь опрокидывая залпом стакан с янтарной жидкостью. Я вытащу тебя, и сделаю все, чтобы этот кошмар закончился как можно быстрее. А сейчас мне необходимо увидеться с Кирой…

Фестиваль музыки и искусств в долине Коачелла, который мы с невероятным энтузиазмом посещали каждый год уже с самого начала казался мне в тягость. Не знаю, каким чудом, но мне удалось уговорить Киру и Билла поехать сюда, только сейчас эта затея не казалась мне уж такой радужной, нежели днями ранее. Всю дорогу в Индио брат молчал, уставившись в окно и покуривая одну сигарету за другой. Он почти не разговаривал со мной, что очень угнетало. Хотелось самому тупо уйти в запой и не думать об этом. Самое ужасное, что может быть между близнецами, это ярое игнорирование другого. Кира же всю дорогу спала на заднем сидении, уютно свернувшись в калачик. Уговорить ее на эту поездку оказалось значительно проще, нежели упрямого братца. Я лишь предложил девушке провести вместе уикенд, то есть первый этап фестиваля. Второй будет проходить через неделю и тоже три дня подряд. Только кажется мне, что продолжать такой натянутый отдых никто не захочет. Я честно пытался подтянуть ребят, но Густ заявил, что они с женой планировали съездить к теще за город. Я не стал настаивать, ибо друг и так, судя по голосу, не горел энтузиазмом к этой поездки и сразу позвонил Георгу. Тот даже не потрудился придумать оправдание своей лени, пожелав остаться дома. Предатели.

Заселение в отель, недолгий отдых. Пока брат с Кирой отправились вниз за напитками, я завис в номере. Просторный, с двумя небольшими комнатами. Ностальгические воспоминания о нашей первой поездки с Биллом в это место пять лет назад накатило неприятной волной. Тогда для нас все было в новинку, и мы больше походили на детей, которые дорвались-таки до свободы от родителей, нежели на двух взрослых парней. Пожалуй, отдых в этом году запомнится мне надолго. На улице уже жарило солнце, поэтому на террасе я спрятался на плетеном кресле с широким раскидистым зонтиком, одновременно наблюдая, как в нескольких сотнях метров на большом газоне сооружаются палатки и своеобразные строения. Вдалеке виднелась сцена, схожая с триумфальной аркой. Как известно, сцены Коачеллы принимают музыкантов, работающих в совершенно разных направлениях – от инди-рока до электронной музыки. Помимо музыкальных сцен здесь также организованы выставки художников, скульпторов и несколько развлекательных площадок с аттракционами. Жаль только мы с братом не ценители настоящего искусства, поэтому всегда придерживались здесь исключительно шумных музыкальных компаний. Этот фестиваль один из самых любимых музыкальных событий американской молодежи. Ежегодно, вот уже шестнадцатый год на него съезжаются гости со всей страны. При этом обстановка на фестивале настолько неформальная, что в толпе легко можно встретить звезд, «зажигающих» под живое исполнение музыкантов, но стоит все же остерегаться парней из братств и хиппи-наркоманов. Помнится, перед первым фестом в нашей жизни, Билл так нервничал, что у него поднялась температура. Последующие года я только и делал, что подначивал его мнительность. И именно сейчас, сидя в удобном плетеном кресле, мне от тоски щемило грудь. Я хотел вернуть то, что было. Хотел снова окунуться в эту сумасшедшую атмосферу, но, увы. Даже присутствие брата не избавляло меня от ощущения одиночества. Приходится держаться, ради него держаться, когда наступают моменты беспросветного отчаяния. Десять минут… Я старше Билла всего лишь на каких-то десять минут, тогда почему у меня возникает такое ощущение, будто между нами целое десятилетие…

– Том, держи, – из дверного проема показалась Кира со стаканом в протянутой руке. Я благодарно улыбнулся и принял холодный зеленоватый напиток, сделал глоток. А если я скажу ей, что запутался? Не только в наших отношениях, во всем! Какова будет ее реакция? Не хочет ли она того же? Это как пятьдесят на пятьдесят – невозможно знать наверняка. Здесь больше подойдет игра ва-банк, перспектива которая была очень туманной.

– Где Билл?

– Сказал, что будет в шатре с алкоголем, просил не искать. – Кира присела на свободное кресло под спасительную тень зонта. – Здесь очень необычно… Столько людей, столько всего. Мы с Джил как-то были на фестивале пива в Берлине, но это совсем другое. – при упоминании подруги она хмуро поникла. Кира за это время очень изменилась. Стала серьезнее, напористее и я уже не помню, когда в последний раз слышал ее беззаботный смех и видел наивный блеск в глазах. Повисла неприличная пауза. Она давила на меня, заставляя чувствовать неудобство. Пока Кира совершенно не вогнала меня в тупик:

– Том, у нас ведь все будет хорошо?

Тело застыло в напряжении. Я как последний трус боялся повернуться в ее сторону, потому что прекрасно знал, ее исполненный грустью взгляд ждет от меня ответа. Фраза вырвалась сама собой. Это был скорее фальшивый рефлекс, нежели мой искренний ответ. И она прекрасно поняла это, но смолчала.

– Конечно.

На третий день нашего здесь проживания было странно, но приятно осознать, что мы не так уж и плохо провели этот фест. И Билл и Кира, кажется, повылезали из своей непробиваемой скорлупы и даже насладились вчерашним концертом электронной музыки и светодиодным шоу. На краткий миг мне показалось, что они лишь нацепили маски и пробуют, что из этого выльется. Стало гадко от такой мысли, поэтому я выпил еще несколько бутылок пива и просто не думал об этом.

Сегодня последний вечер, завершающий первый этап Коачеллы. Кажется, организаторы приготовили особое представление, чтобы люди, приехавшие сюда, захотели вернуться вновь. Да что я говорю, только идиот откажется вернуться в это место, где нет никаких различий между знаменитостями и обычными людьми. Здесь нет заезженных стереотипов, вгоняющих в узкие рамки повседневной жизни. И вот сейчас, наблюдая с Кирой, которая привычно устроилась подмышкой красочный закат в ожидании представления, я успокоился. Глупая мысль игры ва-банк отступила, и я не собирался возвращаться к ней. Это было лишь минутная слабость. Только жалкое чувство разъедающей тоски осталось где-то в сердце. Оно пожирало, ломало изнутри, и я знал, что это не моя боль. Билл, сидя на зеленом газоне, пронзительно смотрел мне в глаза. Я знал, что это чувствует он, не я, а брат, в свою очередь, прекрасно видел, что я понимаю его, как никто другой. Едва уловимая благодарность и капелька любви в этих золотисто-карих глазах подействовали на меня словно пробивающийся свет меж беспросветных плаксивых туч.