Текст книги "Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин"

Автор книги: Юля Беломлинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Полетишь – долгим небом выстони,

Как мы в гоготе людям верили

Потрохами своими, перьями.

Он привел гусей к Пенсильванской Железной Дороге и там сдал вожаку в целости и сохранности.

Месяц очень серьезно относиться к моему творчеству. Благодаря этому факту – на меня уже начали косо поглядывать многие наши поэты. Если так пойдет дальше – он мне может всю Ахматову зашухарить.

Выглядит это обычно так : сидим себе – поэты – пьем с какими– нибудь Гостями Нашего Города. Входит опоздавший Месяц, ( с Ласточкой – это у него жена такая). Выпив пару рюмок, он начинает:

Посмотрите на эту женщину....

Теперь я уже знаю, что за этим последует, и стремглав убегаю вниз в женский туалет, а Месяц продолжает:

Она скромно сидит (сидела) – между нами. Вы даже забыли ей налить, (не забыли, я просто всегда выпиваю, не дождавшись тоста!), а что есть вы все? Мы все? Да неужели вы не понимаете, что мы всего лишь современники этой женщины! Ее песни – они будут всегда, а от нас что останется ? Вот эти книжонки ? Стишки эти?....

И так далее, в том же духе. Самое ужасное, что никакой Нашеахматовой, никаких упоминаний о близости к голодной смерти – то есть – Нормальная Скромная Правда обо мне. В результате, когда я возвращаюсь из туалета – мне уже действительно больше не наливают. И вообще слегка отсаживаются, а Заморский Гость, который обычно не только поэт, но и главный редактор какого-нибудь важного органа печати, типа "Поэтическая Вселенная" или "Московская Поэзия" и всех поэтов знает поименно, а обо мне никогда не слыхивал, начинает чрезмерно мне улыбаться, с тем неприятно-участливым выражением, которое принято вешать на рожу при общении с психами.

При этом с Месяца – предводителя гусиной стаи, естественно, как с гуся вода!

Он был в меня влюблен немного. Потому что однажды красное платье надела. Деревенский человек, если уж надела красное платье – он всяко влюбиться.

Песни Месяца о войне такие прекрасные. Лучше моих.

....Сколоти ж ты мне острог

Из еловых, из досок

Отправляясь в путь,

Солдатик, не забудь

Синим крестиком цветок...

Я не нашел в Интернете никаких чеченских стихов. Но ведь если есть народ, язык – должны быть стихи!

Да не лезь ты в это дело! Какие на хуй стихи? Там много всего, понимаешь: кровь, власть, деньги, наркота, оружие, ислам – все наворочено, только не стихи! Там -ВОЙНА!

На войне есть стихи: "Землянка"...

"Лили марлен"... Вадик, оставь эту хрень. Не нашел в Интернете! Удивительно, как

это поэты где-нибудь в Грозном не подсуетились стишки в Интернет запихать, у них там что – с Интернетом что – ли плохо? И с чего бы это? Мешает что ли?

Вадик, ты можешь делать в этой ситуации только одно, если действительно хочешь что-то делать. Бороться за то, чтобы россиянин, не желающий в этом участвовать имел бы такую возможность. Там всюду есть кого ненавидеть и есть кого жалеть – но мы ничего с этим не сделаем. Будут воевать и всегда будут воевать и столько, сколько им нужно. И никого не ебет эта детская слеза. Кроме Федор Михалыча...

В Америке стоял шухер пока участие в этих набегах по устройству счастья всей планеты, было обязательным. А теперь всем по фигу. Потому что если этот Джонни там быть не хочет – он там не будет. Это уже что-то. Борьба за мир это все крик в небо. А надо – подмести под ногами. Обязательную воинскую повинность – в России сейчас не отменят. Единственная реальность Альтернативная служба...

...Как на левом крае Дона

Как на правом крае Дона

Сколько б хлопцев не косило

Бабы с мертвыми не спят

Бедный странник – полушошник

Из товарного вагона

Выходи к райским воротам

Да бреди куда глаза глядят!

Вот такие песни пишет Месяц. Войну он не любит. Любит Ласточку. Мэйк лав, нот вор, Месяц! Я тоже постараюсь...

АЛЬТЕРНАТИВНАЯ СЛУЖБА.

Альтернативную службу, несмотря на зрелый возраст, пришлось проходить в

Джерси-Сити Володе Звонареву. Звучит странно, но буду рассказывать все НЕ ПО ПОРЯДКУ!

Жили мы с Алешей хорошо и счастливо и действительно НИКОГДА НЕ УМЕРЛИ НИ В ОДИН ДЕНЬ, а живем себе оба до сих пор.

Но я в промежутке – все же чуть не умерла. Алеша тоже пару раз в своей жизни чуть не умер и даже лишился некоторых внутренних органов. И я над этим прискорбным фактом вдоволь посмеялась в своей книге "Мечта о лошади". Конешно, нехорошо смеяться над такими вещами – и мне немедленно было на это указано – я долго болела, а когда выздоровела – то и сама уже не могла похвастаться полным набором внутренних органов.

Когда я заболела, меня, конешно стали лечить. И в конце концов вылечили.

Три месяца мучили каждый день, а потом сказали – все, мол, в порядке, поздравили с возвращением ДЕВСТВЕННОСТИ – охуенный подарок в 40 лет, и велели теперь приходить в себя, а к ним – через полгода на проверку.

Алеши к тому времени в лофте уже не было – он застрял в Париже, и об этом я потом расскажу. Я тоже поехала к нему в Париж, но из-за болезни пришлось вернуться.

Я вернулась и еще немножко пожила у себя – пока проходила всякие анализы и проверки. А уж потом мне пришлось жить у родителей – от них быстрее было ездить в госпиталь каждый день.

Пока я еще у себя жила – мы познакомились с Володей Звонаревым и быстро подружились. Во мне сразу забрезжила надежда на очередную романтическую историю – Володя знаменитый писатель и художник, вот думаю – теперь я Ирке докажу, что моя идея насчет "Нашей Ахматовой" – полностью работает.

Тем более, Володе страшно понравились мои песни.

Тем более, я была похожа на его жену Аришу – которая сама-себе – живая легенда и "Наша Ахматова". Чем-то мы с ней смахиваем друг на друга чисто внешне – все какие-то неясные цитаты из Гойи – длинный нос, каштановые локоны и узкие черный глаза...

Вообшем, как и в предыдущих случаях – мне казалось, что есть верный шанс.

Нужно только слегка привести в порядок здоровье.

Плохо было то, что болезнь моя гнездилась вот именно в том самом месте, без которого в телесной любви – не обойдешься. Попадаются, конешно всякие распутники, содомиты и прочие ПИДАРАСЫ, которые отлично обходятся разными другими частями тела, но я – порядошная Бедная девушка все же привыкла заводить романы по старинке, имея в своем распоряжении – какую-никакую, но все же...

Кроме того, по мере развития восстановительных работ, производимых госпиталем – мой организм – день за днем разрушался, и я довольно быстро пришла в полную телесную негодность.

Володя как раз за это время успел в меня влюбиться и обо мне возмечтать. Пока я жила у родителей, он переселился в лофт и занял, пустую алешину спальню. Там он мирно писал картины – готовился к выставке. Иногда родители привозили меня с ним повидаться, но в основном наше общение происходило по телефону. Когда курс лечения кончился, и ездить в госпиталь больше было не нужно, Володя стал убеждать меня вернуться обратно в лофт.

Ты же знаешь, Коля Решетняк знаток альтернативной медицины, микробиотики и всяких других японских штучек. Это то, что тебе сейчас нужно. Мы с Колей тебя в два счета поставим на ноги. Я поменял билет. Буду тут еще два месяца. За пару недель мы с Решетняком поставим тебя на ноги, а потом ВСЕ будет! И вообще – гулять, в кино ходить, как положено. Концерт митьковской песни устроим...

Звучит здорово. Вообщем привозят меня в лофт. На попечение Володи.

Ну, радиация – она и есть радиация. Волосы лезут пучками. Совсем, действительно не вылезли – но по всей голове просвечивают пустоты. Есть – я не могу ничего. И даже когда я ничего не ем – все равно рвет непрерывно. И понос – тоже неизвестно с какого херу.

Ходить я естественно тоже не могу. Но и сидеть не особенно. Говорить тоже почти не могу. Я все время на обезболивающих таблетках. Потому что все внутри пожжено и все время боль. От таблеток – она не острая – ноющая. Но все время. И вот тут я обнаруживаю две последние вещи, которые остаются в человеке, когда тело уже почти сошло на нет – сексуальность и чувство юмора. Об этом писали.

Гесс – комендант Освенцима все поминал эту странную особенность человека в своих знаменитых мемуарах. Поражался, считал это чисто еврейской особенностью, глупости – это было и с поляками и с цыганами... и с немцами было бы, если бы им предоставили такую возможность...

Вообщем когда я не плачу, а плачу я очень много, я пытаюсь веселиться. Или мечтаю о Володе. Упражняюсь в остроумии.

У тебя со Звонаревым роман?

А то!

А как ты умудряешься?

Что ты хочешь сказать? Что я не могу ходить, сидеть, разговаривать и вообще могу только лежать в темной комнате на спине? Но для романа – женщине единственное, что нужно – это ЛЕЖАТЬ В ТЕМНОЙ КОМНАТЕ НА СПИНЕ!

В ответ – полное веселье и хохот. О том – ЧТО у меня внутри – народ не знает. Знают только, что лежу в лежку с поносом и рвотой. Моя репутация Знаменитой Бляди – растет и крепнет. Старец Алеша, теперь вот – Звонарев. Я – местная Мессалина. Здорово...

Решетняк принес две книжки. Одна по микробиотике. Володя каждый день готовит бурый рис. Дико сложным правильным методом. Постепенно я начинаю есть. Туалет у нас далеко в коридоре. Теперь уже нужны два ведра. Чтоб не так часто таскать их в коридор. Володя по-прежнему пытается писать картины. У них митьковская выставка на носу.

Ну, как? Как ты чувствуешь, у тебя там заживает?

У меня там – ДЕВСТВЕНОСТЬ. Это – сокровище, между прочим. И я сильно подумаю о том, кому его отдать. Я где-то читала, что девственность можно и продать неплохо...

В госпитале – мне выдали на прощанье две длинные коробочки.

Вот это – вам. МИДИУМ и СМОЛ. Это надо вставлять два раза в неделю. Сначала по две минуты, потом по четыре. А впоследствии – три раза в неделю. По пять минут.

В коробочках лежат пластмассовые штучки, похожие видом и размером на стеариновые свечи. Только конец закруглен.

То есть я должна вставлять эти пластмассовые хуи...

Медсестра испанка смеется.

Больная, перестаньте меня смешить! Это не то, что вы говорите. Это вот читайте:

РАСШИРИТЕЛЬ ВАГИНАЛЬНОГО ОТВЕРСТИЯ. Размер – СМОЛ. Второй – МИДИУМ. Маленький, значит и средний....

А чего это так? Чего большой-то не дали? ЛАРДЖ который?

Вы сначала попробуйте с этими. Если вам понадобиться ЛАРДЖ, приходите. Мы выдадм.

Однажды я попробовала – который СМОЛ – он не входит даже на пару сантиметров. Нет уж, лучше об этом вообще не думать. Как будто я русалка. Которую еще и рвет непрерывно. Беременная русалка с токсикозом... но если русалка – как она тогда беременная? Все, это я брежу. Но думать о плохом нельзя.

Вот вторая колина книжка.

ДИАГНОСТИКА КАРМЫ. Доктор Лазарев.

Доктор Лазарев – он, конешно моего поля ягодка – нормальное питерское ебанько. Но ебанько он – в нужную сторону. И я ему верю! Он пишет, что моя болезнь – от обид. И еще от презрения к мужчине. Сильной женщины к слабому мужчине. Ничего такого мне больше нельзя, иначе я опять заболею.

Звонарев – мужчина не то что бы слабый, но какой-то бесхозяйственный. Опять же он в чужой стране и плохо изъясняется на местном наречии.

Что ты принес! Я же тебе сказала – УКРОП! А это – ПЕТРУШКА!

Откуда я знаю, как ОНИ называются по-английски?

Зачем? Там супермаркет! Идешь и берешь!

Откуда я знаю, как ОНИ выглядят?

Ты укропа не видел?

Видел! Нарезанный... сверху на картошке. Или в супе...

Ужас какой! Бедная Ариша! Вот смотри – вот Доктор Лазарев пишет: Презрение к мужчине! Ты своей бестолковостью добьешься. Доведешь меня до того, что опять почувствую Презрение к мужчине. И вся моя болезнь вернется! Дай бумагу, я тебе нарисую укроп... Вот, иди и без укропа не возвращайся!

У Звонарева плохо получается быть сиделкой, кухаркой и горнишной. Он привык быть сначала работником котельной, а потом уж сразу – Гением Русской Культуры. Кроме того – он бывший алкоголик и привык, что главный больной в доме – это он. А тут – все наоборот. Володя мужественно таскает эти ведра и переносит мой тихий плач. Но с хождением в магазин – полный завал.

А между тем все становится не лучше, а хуже. Начинается кровь. Она льет – как из ведра. И в ведро! Потом уже Ирочка прислала мне из Ниццы – еще одну японскую книжку, и там я наконец прочла, что так и должно быть. И все это не страшно и значит, что болезнь ушла.

А тогда... как же это было страшно! По крайней мере, первые два раза. А всего было кажется – пять.

Сначала два часа. Потом – три. Четыре. Последний раз – семь часов подряд.

Первый раз мы поехали в госпиталь. Мне все казалось, что я жертва врачебной ошибки.

А они – ничего не говорят – эти улыбчивые американские врачи. Они говорят:

– Мы вас вылечили от рака, а от последствий лечения – это не к нам. Есть другие врачи. Тут уж можно и альтернативную медицину.

Никакой альтернативной медицины БЕСПЛАТНО – не бывает. Моя бесплатная альтернативная медицина – Коля Решетняк.

Он находит в книжках разные рецепты – а Звонарев их на мне проверяет.

... Володя сидит напротив меня и чистит редьку. Редьки должно быть очень много. Так сказал Коля – редьку потом надо натереть и обернуть меня ею. Это – ДЕТОКСИНИЗАЦИЯ организма. По– простому – должно выгнать всю дрянь, которой меня нафаршировали за это время. Звонарев чистит, нарезает, с остервенением трет. Приготовления занимают часа три.

Потом все очень сложно – он просит простыню.

Нужен хлопок! Решетняк сказал – только хлопок. Никакой синтетики!

И плотно завертывает меня в эту омерзительную холодную мокрую кашу.

Держать надо часа четыре. Решетняк сказал...

Через полминуты начинается дикое жжение. Я ору, начинаю истерически пытаться размотать эту простынь. Редька – клочьями летит по всему лофту. Звонарев – тоже орет (убирать все – ему).

Что ты делаешь?

Не могу! Жжет!

Осторожно! Дай я сам! Ты что потерпеть не можешь?

Размотал.

Да... не надо было имбирь класть. Коля сказал – что имбирь не обязательно, но лучше положить.

Имбирь -жжется! Ты что не знал? Я что для вас – подопытный кролик? Гады...

Могла бы и потерпеть ради здоровья...

Сам попробуй!

И попробую. Чтоб тебе доказать.

Володя собирает остатки редьки с имбирем и заматывает себе шею. Честно вытерпел! Минут двадцать жгло сильно, а потом полегчало.

Никакой он не слабый мужчина. И вообще чудесный! И почему опять вместо – чего-нибудь – ОБЫКНОВЕННОГО, вот такой ужас? Редька! Кровь!

Все это было так обидно! Володя – высокий. Красивый. Самое главное УСАТЫЙ!

Усы всегда оказывали на Бедную Девушку магическое действие.

На самом деле Великая Октябрьская Революция произошла благодаря восторгу Бедной Девушки при виде усов. Для того чтобы об этом догадаться нужно хорошее знание жестокого романса и городской баллады. Но у меня знание как раз хорошее и сейчас я вам все по порядку объясню.

Во всех книжках и мемуарах – проскальзывает фразы типа "кухарка Анюта побежала на площадь – там выступал студент – агитатор" или "горнишная Дуня только что вернулась с площади, где она слушала матроса-агитатора"

Теперь представьте себе эту картинку: дедушка мой был революционный матрос-ЕВРЕЙ, но это, все же редкий случай и может единственный, в основном, в балтийском флоте, так же как в черноморском, (этих вы помните по фильму "Броненосец Потемкин") матросы были высоченные украинцы. Ну а уж студент этот – он ясное дело – еврей.

И вот площадь. Стоят кухарки и горнишные – они кто? Они Бедные девушки из деревень ленинградской области – сероглазые, русые блондиночки – та самая "чудь",

У таких девушек туманится взор от одного только слова "брунет", герой жестокого романса – ВСЕГДА БРУНЕТ. Без вариантов. В деревенской любовной песне – он может быть беленький, но если уж она подалась в город – ей подавай экзотику. Черный глаз ей подавай и все тут!

И вот они стоят. И слушают. На трибуне двое. Два агитатора. Студент-еврей и матрос-украинец. Оба они – жгучие брюнеты. У обоих роскошные черные усы. И самые, что ни на есть, огневые черные очи. У еврея недостаточно развита нижняя челюсть, но зато у него – кудри. Кудри – это серьезный аргумент в его пользу. Никаких очечков – нет, те, низенькие с коплексом – они стали вождями, они соблазняют не баб на площади, а как раз этого матроса и этого студента – в кулуарах. Так что наш студент – он совсем неплох. И росту он приличного. И голос у него – не визгливый, как у вождей, а изумительный мягкий баритон. И этим баритоном он страстно кричит:

ЖЕНЩИНЫ!

СЕСТРЫ!

ДО КАКИХ ПОР!

Ну и дальше соответственно долгая речь о Светлом Будущем, для установления которого нужно сейчас конкретно-реально бежать бить стекла в Темной Булошной.

Украинец – почти все время помалкивает. Он, ясное дело, двух слов связать не может. Но время от времени он вступает. Басом – таким – от которого немедленно кружиться голова. У меня даже сейчас кружиться. И опять:

БАБОНЬКИ!

СЕСТРЕНКИ!

СЛУХАЙТЕ!

ОН ДЕЛО ГОВОРИТ!

У украинца – клеша. Жесткие прямые волосы. Черный чуб...

В волосах – как в зеркале видна личность. У свободолюбивой личности волосы не поддаются воспитанию. Это, или кудри, которые торчат в разные стороны, или вот такие жесткие прямые чубы – торчащие вверх. Их нужно укладывать пивом. Бриолинить бриолином. ( Я свои – всегда пивом укладываю. Это легенда, что они потом пахнут пивом. Они пахнут хлебом и медом замечательно).

Но те – двое – согласны со своими волосами. И время вокруг – для таких волос.

Ветер развевает этот чуб, эти кудри – еще до ЗНАМЕН, развевает ВИХРЫ. ВИХРЫ – это почти что – ВИХРИ.

В конце представления – оба – поют. Оба они – представители чертовски музыкальных народов. И песни эти – давайте уж через девяносто лет посмотрим правде в глаза – красивые. У них сильная, как хороший рок – музыка и непонятно завораживающие слова:

... ВИХРИ враждебные веют над нами...

грозные силы нас злобно гнетут

в бой роковой мы вступили с врагами...

Это все – классическая стилистика городской баллады. Загадошные роковые враги. Сладкий ужас. Пятница тринадцатое. Улица Вязов. Тогда не было кино. Не было Простомарии. Были – ПЕСНИ.

Жестокий романс. Настина "роковая любовь".

И двое на трибуне – ГАСТОНЫ ИЗ ГАСТОНОВ.

И что ж странного в том, что романс вышел ЖЕСТОКИЙ?

Любовь – РОКОВАЯ?

...А девушки – слушают. Заворожено слушают. И из всех этих речей понимают только ОДНО, что когда будет Свобода-Равенство-Братство – вот эти двое – перестанут задаваться. ПОТОМУ ЧТО ОНИ СТРАШНО ЗАДАЮТСЯ – МАТРОСЫ И СТУДЕНТЫ. У студентов – вообще барышни, а матросы тоже норовят – с Бедными, но Городскими Девушками: маленькие белошвейки, сиделицы в лавках, проститутки, в конце-концов, но – не они, не деревенские! Кухарки-горнишные... Они слушают так, как сегодня слушают Кинчева и Шевчука, Шнура и Чижа... Да, вообщем -то, это и была предтеча рок-концерта. И сегодня Кинчев-Шевчук повели бы девиц куда угодно...

Дальше было вот что: они побежали. Побежали, как было велен, в булошную. Побили стекла. А когда полицейские начали их хватать и пиздить, вот тут-то выяснилось, что у этих сестренок – есть братки. Ни хуя они не брунеты. Та же ленинградская область – русые волосы, серые глаза... Вот тут впервые вступает третий – "человек с ружьем".

Солдатик из крестьян. Полностью уже измученный, к третьему году войны и полностью достатый. Попираемый всеми. С терпением – бесконечным. Коренное население. Русский человек. До евреев. Мимо татар (не дошли). Мимо туретчины (не дошли). Мимо неметчины (не снизошли). Без ни хуя темперамента. С одним только терпением. Загадошная славянская душа. Города Питера – ленинградской области. Он увидел, что "наших девочек бьют", настоящих – НАШИХ, настоящих СЕСТЕР, и мера терпения, отпущенного ему – кончилась...

Дальше всем все известно. Мне кажется, что это началось именно так. Соблазнением. Роковой любовью из настиной книжки. Черными усами матроса и студента. Огневыми очами...

Бедная девушка! Ведь говорит же тебе русская песня – жестокий романс:

НЕ ВЛЮБЛЯЙСЯ В ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ!

ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ – ОПАСНЫЙ...

Послушались бы... Что было бы? Чего жалко? Кому чего. Мне больше всего жалко церквей. В Питере. В каждой деревне. Цветаевскую Москву. Сорок-сороков и колокольный звон.

Теперь опять звонят. У Захар Михалыча – на Колокольной. На Конюшенной и на Казанском так сильно звонят – зовут к Вечерне в субботу и к Заутрене – в воскресенье.

А я – не иду. Стыдно. Идти в церковь – это как просить прощение у бабушки. Этот детский ужас: "Сейчас ты пойдешь и попросишь у бабушки прощения!", потом уже так легко становится – она всегда прощает – бабушка, тогда можно плакать и уткнуться в ее колени. Но поначалу – нет никаких сил пойти. Ясно, что ты – плохой. Что тебя простят. Ты почувствуешь себя хорошим. Но в середине – заставить себя идти в бабушкину комнату – так трудно.

Просто слушаю звон. Молюсь тем, что слушаю звон. Только и надежды, что Святой Никола – внучку русского моряка – никогда...

Кончилось башлачевское ВРЕМЯ КОЛОКОЛЬЧИКОВ. Звонари больше не валяются пьяные. Все при деле. Они наверняка не только в небо звонят – Богу, и не только вниз в город – "идите молиться!", но и между собой переговариваются этим звоном. У них – свой цех. Никогда не видела ни одного звонаря.

Вот такая чудесная фамилия досталась Володе. Звонарев. И черные усы!

Раздевайся!

Что?

Я лежу как обычно в темной комнате. Входит Володя и говорит – такое.

Я потрясена. Впервые в этой книге кто-то вот так смело, решительно можно сказать напрямую... от неожиданности я даже забываю об отсутствии...

И даже приподнимаюсь на постели. Ух ты! Неужели? Только КАК ЖЕ?

Чего раздеваться?

Я тебя сфотографирую. Мне надо написать еще пару обнаженок. Я уже две Ариши тут продал. Мне надо сделать еще парочку.

Позировать? Ты с ума сошел? Не смогу....

На секунду! Я тебя щелкну. Напишу с фотографии.

Я стаскиваю рубаху. Две фотки. Одна – на диване. Лежа. другая – Стоя. Я смотрю в зеркало. На самом деле – красиво. Это уже где-то посредине между Гойей и фильмом "Обыкновенный фашизм". Волосы торчат вверх – как раз вихрами. Губы белые.

– Давай я хоть губы накрашу. Красной помадой.

Лицо – бледно-зеленое. Вокруг глаз – черные круги. Все это, как раз модный в ту пору – "героиновый вид". В девятнадцатом веке этот модный вид назывался – "чахотошная".

Володя нарисовал две картины. Обе они украшают теперь обложку моего Си.Ди. "Бедная девушка", которое он же и выпустил. На Конюшенной и на Колокольной – это Си.Ди. не купишь, а вот на Караванной, в подворотне, стоит, себе на полочке.

Картины – ушли, а фотографии у меня остались. Там видно, что мне плохо и больно.

А на картинах – Роскошная Блядь с Бантом! Испания и вообще – Роковая любовь.

Была еще и третья картина – общая.

Я решила, что начну поправляться, если попробую делать что-то интересное и необычное. На подрамнике стояла огромная неудавшаяся картина с очередной Бедной Девушкой, и я выпросила у Володи разрешение, подъехать к ней в кресле на колесиках и немножко ее порисовать. Я переделала девушке лицо и пририсовала к ней Единорога. Потом Володя прошелся кистью мастера и переделал фон из серого, в такой, как мне нравится в бледно – терракотовый.

Поправиться мне по-прежнему не удавалось, но картина вышла – вот такая картина, о которой я мечтала всю жизнь. И по-настоящему про меня! Володя написал сверху по письменному "Девственница прощается с Единорогом".

...Это я с Алешей – безнадежно любимым навек прощаюсь – сейчас он ускочит от меня в лес, откуда пришел...

Я повесила эту картину прямо напротив кровати и каждое утро смотрела на нее минут пять. Это была такая Утренняя Радость.

Эту картину многие торговали, а я ни за что не хотела ее продать. А потом деньги кончились совсем в очередной раз, а тут мой любимый друг раввин Марик – просто влюбился в нее.

Тем более – он друг. Тем более – он дал цену.

Тем более – деньги кончились.

Вообщем согласилась. По крайней мере, думаю, буду часто приходить к нему в гости и смотреть на нее.

Купить он ее купил – а увезти не смог – она не влезла в его багажник. Я обещала проверить багажник Саши Когана, который жил со мной в лофте в ту пору, и если влезет – привезти. К Когану она тоже не влезла, и мы ее, пока суть да дело, водрузили обратно на стенку.

Я просыпалась теперь каждое утро, смотрела на нее и расстраивалась, что вот Марик не сегодня завтра договориться с каким-нибудь Вэном и ее увезет. И так мне стало грустно, что я решила нарисовать себе еще одну – точно такую же. Самое сложное заключалось в том, что картина была огромная и квадратная. Но я побродила по нашему зданию – по всем подвалам и помойкам вокруг, подрамника такого большого не нашла, но нашла – набитую на рейки фанеру. Сантиметров на двадцать покороче.

Села и нарисовала! А что не нарисовать то? Я уж тогда совсем здоровая была. Точно такую, только поярче немного.

А дальше – вот что было. До Марика к этой картине Мишка Кроль приценивался. А тут он опять позвонил, узнать, не передумала ли я.

Да продала я ее. За МНОГО денег. И вообще... близкому человеку. Он цену дал. А себе копию сделала.

Понятно. А копию ты продать не хочешь?

Так это уже не Звонарев будет. Это я. Написано "Джей.Би."

Понятно. Ну и продай мне за НЕМНОГО денег. Мне просто она очень нравится.

Вот именно. Мне тоже.

Ты себе еще нарисуешь.

Ладно.

Только привезите мне ее. Адрес записывай. Брайтон...

Тоже Брайтон?

Что "тоже"?

На Брайтоне живет Марик – как положено пастырю, живет в гуще паствы.

И вот поэт Саша Коган – некрупное двуногое, везет меня лису....

Сашка скажи честно – я сегодня жутко плохо выгляжу? Как друг, скажи!

Честно говорю, как друг – ОЧЕНЬ плохо ты никогда не выглядишь. Даже в самые неудачные дни, лисьего в тебе все же больше, чем женского, а это уже красота...

... За дремучие боры, за высокие горы, по Оушен Парк– Вей в город Бруклин.

Постепенно я понимаю, что мы едем туда же, на ту же улицу. Потом становится ясно, что в тот же дом – роскошный кооператив с видом но океан.

Одна улица, один дом, и конешно они знакомы. Какая хуйня... Неэтично. И самое ужасное, что когда мы с тобой понесем эту дуру к дому через улицу нам встретиться Марик. И он обрадуется, решив, что это мы ему ее приволокли! Кошмар! Что я скажу?

Коган смеется.

Да это было бы забавно. Слава Богу, так бывает только в комедиях.

Вот имено.

Мы паркуемся, тащим эту картину по улице к дому, и через минуту к нам бросается Марик.

Он как раз в это момент шел с работы по улице.

На дворе вторник.

Три часа дня

Марик – раввин на похоронах и свадьбах, человек глубоко ненормированного рабочего дня....

...Коган останавливается на проезжей части и смотрит на меня нехорошим взглядом....

Ребята! Вы ее привезли! Класс какой! Значит в сашкину, она все-таки влезла!

Это не она...

В каком смысле?

Дальше очень грустно описывать. У меня делается истерика Имени Нечистой Совести. Я честно рассказываю всю историю, плюс небольшая искусствоведческая лекция и краткий курс "вступления в основы этики" – это я уж явно говорю самой себе:

Твой – оригинал. Масло, холст, Звонарев. Ценная картина. Инвестинг, понимаешь, капиталовложение. А тут – фанера. Акрилик. Копия. Видишь, написано "Джей. Би.", а на твоей "Ве.Зе." написано. С точки зрения этики нет ничего страшного. У тебя оригинал, у него – копия. Разная ценность и разная цена. Я не понимаю, как вы могли в одном доме оказаться! Саня, неси ее назад! Не могу!

Перестань. Все нормально. Ты мне все объяснила. Странно конешно вышло. Да нормально все. Саня, неси ее, куда нес. Неси ее спокойно.

Назад ее неси!

Саня, неси ее в дом спокойно!

Ребята, я ее вот тут у лифта пока оставлю. Я пойду кофе попью. Я подойду типа через полчасика. Подожду тебя тут в холле.

Саня – нервная еврейская рыбка, вплывшая в лошажью кроватку, после отъезда Звонарева. Он поздний ребенок и таких сложноэтических наворотов выносить не может.

Какое счастье, что я все старательно – всеми силами, пытаюсь натянуть себе, хотя бы четверку по поведению и написала на СВОЕЙ КАРТИНЕ "Джей.Би.", а не "Ве.Зе.". это было бы совсем удачно. В результате, Кроль выслушав всю историю – просто послал меня ... обратно в Джерси-Сити. В очередной раз стало ясно, что фанера, она и есть фанера.

А мечта, просыпаясь смотреть на эту Девственницу с Единорогом – все равно не сбылась: Лебединый коврик можно таскать взад-вперед по миру, можно и холст свернуть в трубочку, но фанеру полтора на полтора – не потаскаешь. Придется Поле смотреть на эту картину. И Марику, хорошему другу.

... Кровь – тоже из страшного превратилась в смешное. Сначала в госпитале делали переливвания крови. А потом одна Бедная девушка надоумила меня, что надо ПРОСТО есть черную икру. Много черной икры. И кровь сама восстановится. Ну, в конце концов – можно и красную – но это будет дольше. Красную икру купили, и Звонарев уговаривал меня ее есть. Как в "Белом солнце пустыни".

С ложкой в руках.

– Ешь!

– Не могу. Гадость! Она рыбой пахнет!

–Ешь, тебе говорю! У меня билет – уж через неделю! А ты так и не выздоровела!

Ешь, может еще подымешься!

Это уже что-то из жизни лошадей. Из бабелевской "Первой Конной":

"– Ежели он подымется – то это конь...."

–Ешь!

– Не могу! Тошнит...

Голодная поэтэсса – которую умоляют съесть ложечку красной икры...

Володя уехал, так и не поставив меня на ноги. Я потом еще месяца полтора провалялась – вот так – пластом. И даже когда боль прошла, и малокровие прошло – все равно не знала – как встать – отвыкла.

Потом меня Бедная девушка – поэтэсса Ира Машинская научила как вставать.

Нужно придумать что-нибудь интересное. Я когда-то болела целый год и вот также потом не могла. И попросила отца купить мне пишущую машинку...

Мне выдали пенсию по болезни, и я попросила соседей – купить для меня маленький ксерокс. Издательство "Джульетта и Духи", уже существовало, но ксерокса – своего – не было. Вообщем я подъехала к столу на этом своем инвалидном оффисном кресле и стала делать книжку. Не помню – какую. Наверное, был такой отходняк после всех этих таблеток, что плохо соображала – какую. Да и неважно.

А Звонарев – точно проходил в моем лофте, альтернативную службу – по всем правилам – санитар в госпитале.

Да и роман наш – это чистой воды – АЛЬТЕРНАТИВНАЯ СЛУЖБА. Все в той же любовной армии. Потому что любовь – она много где бывает...

Нет я совсем не против счастливых спортивных молодых людей, которые ищут любви ТОЛЬКО в человечьем мясе, храбро спускаются за нею в Пещеру Вагины или мужественно взбираются на Пик Фаллоса. Конешно, это правильно, и конешно там – тоже любовь.

А я просто рассказываю о том, что есть еще множество мест, где она гнездиться потихоньку. Кто-то высыпал ее однажды в мир, опрокинул как коробку спичек или леденцов. И теперь мы ползаем на коленях – собирая...

А в русской армии Альтернативную службу все же ввели. Совсем недавно. И все ругаются. Четыре года и не дома. Четыре года – это конешно долго. И опять же – я – мать дочери, а не сына.