Текст книги "Мыльная опера для олигарха"

Автор книги: Юлия Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

5. Заграница нам поможет

Зайдя в понедельник утром в кабинет шефа, секретарша главы новоладожской администрации господина Недолицымова восемнадцатилетняя Нюся, попавшая на эту должность после нелегкой победы на конкурсе «Мисс Северо-Запад», не на шутку испугалась представшего ее большим голубым очам зрелища. Господин Недолицымов Никита Петрович, в узких кругах именуемый Китом, пятидесятилетний грузный мужчина с маленькими колючими глазками на полном одутловатом лице и короткими конечностями сейчас застыл возле своего стола в весьма неудобной и одновременно забавной позе. Девушка едва сдержала смешок, однако сразу поняла, что с начальником случилось что-то по-настоящему страшное. Вряд ли он принял такую позу, чтобы позабавить ее. Нюся, как рыбка, пошлепала своими маленькими, ярко накрашенными губками, посмотрела на покрасневшую каменную физиономию босса и, забыв, зачем пришла, пролепетала тоненьким голоском:

– Никита Петрович, что с вами?

– Р… р-р – сказал Недолицымов и слабо пошевелил толстыми пальцами.

– Что-что? – еще больше испугалась Нюся.

– Ос-с-с… Аа… – проговорил он.

– Оса? – воскликнула Нюся. – Вас укусила оса?

– Хы-ы… – простонал Недолицымов. – Д-дурища… Остеохондроз… Р-радикулит… Достань мазь из шкафчика…

Нюся заметалась по кабинету, стала открывать многочисленные дверцы огромного офисного шкафа. Прошло довольно много времени, прежде чем она извлекла из его недр тюбик с волшебной мазью.

– Мажь скорее! – прорычал глава новоладожской администрации.

Когда в кабинет вошел начальник управления внутренних дел Новоладожска полковник Сорокин, перед ним открылась весьма двусмысленная картина. Недолицымов стоял враскорячку, опершись на собственный стол и закрыв глаза, спина и то, что пониже, были обнажены, а его секретарша, приоткрыв кругленький ротик, старательно водила ладонями по обнаженному телу. Сорокин оцепенел, не в силах отвести взгляда от пикантной сцены.

– О-у! – рявкнул Недолицымов. – Еще! Пониже потри, не стесняйся.

Сорокин запоздало крякнул. Глава администрации приоткрыл один глаз и смачно выматерился.

– Тебе в детстве никогда не говорили, что прежде чем войти в чей-нибудь кабинет, надо стучаться? – тяжело дыша, спросил он.

– Стучал я, Никита Петрович, – робко проговорил двухметровый квадратный начальник УВД. – Секретарши на месте нет, подумал – не случилось ли чего. У нас ведь на десять было назначено. Извините…

– Втирай сильнее! – приказал Недолицымов секретарше. – Ух, хорошо! Садись, коли пришел, – обратился он к вошедшему. – Какие новости? Докладывай.

Сорокин замялся. Пожалуй, ему еще никогда не доводилось делать доклады в подобной обстановке.

– В городе все спокойно, – начал он, наконец, откашлявшись. – На комбинате тоже. Я задействовал резерв на случай возможных мелких эксцессов.

– Эксцессов? – возмутился Недолицымов. – Что такое ты говоришь? Какие такие возможные эксцессы?

Сорокин побагровел.

– Так это… – пробормотал он. – Мало ли… Алкаш какой-нибудь разбушуется… у ларька.

– Ларьки закрыть, – отрезал Недолицымов. – Чтоб никаких веселых компаний в городе не наблюдалось.

Сорокин слегка пошумел носом.

– Что? – Недолицымов посмотрел на него с подозрением.

– Так это… – снова затянул Сорокин. – Это опасно. Народ, привыкший обслуживаться у ларьков, может разволноваться. Вот тогда возможность эксцессов станет реальностью.

– Глупости, – отрезал Недолицымов и охнул от очередного энергичного поглаживания Нюси. – Есть магазины. Пусть обслуживаются там. Перебьются без ларьков пару дней.

– Не факт, – осторожно заметил Сорокин. – Может, перебьются. А может, и перебьют что-нибудь.

– А для этого резерв и существует, – напомнил мэр. – И вообще… всех этих «синяков» и бомжей нельзя ли куда-нибудь убрать?

– Под «синяками» вы имеете в виду больных? – уточнил Сорокин. – Так они все убраны. В больницу. Вчера очередной отлов произвели.

– Хватит! – заорал Недолицымов, резко выпрямляясь. Сорокин удивленно взглянул на него. Нюся отшатнулась от шефа и попятилась к дверям, где ее настиг очередной его приказ: – Поди, почту принеси. Под «синяками» я имею в виду «синяков», – обратился он к Сорокину, не без труда заправляя вместе с рубашкой вышедший из берегов целлюлит. – Алкашей. И этих… праздношатающихся… безработных. Я вчера ехал из Питера мимо площади. В рабочее, между прочим, время! Что-то много у нас этого так называемого народа бродит.

– Отстрел прикажете устроить? – неловко пошутил Сорокин и сник под тяжелым взглядом градоначальника.

– Моя бы воля, – хмуро проговорил Недолицымов. – Отправил бы их всех… Котлован копать.

– Скоро такая возможность представится, – усмехнулся Сорокин.

– Да, – согласился мэр. – Все зависит от сегодняшней встречи. – Охрана гостям обеспечена?

– Естественно, – вытянулся в струнку Сорокин.

– Смотрите у меня! – гаркнул Недолицымов. – Все понял? Ларьки закрыть, бомжей убрать.

– Понял… – промычал Сорокин.

– То-то же, – важно наморщив лоб, проговорил Недолицымов. – На днях я провел несколько важных встреч в Петербурге. Наши начинания поддерживаются на самом высоком уровне. Даже и в Москве. На наш город возлагаются весьма серьезные надежды. Весьма. Да. Проблема с эпидемией будет решена в самом скором будущем. Насчет инвестиций тоже проблем не возникнет. Нас поддерживает министерство финансов. А если мы сегодня найдем общий язык с заморскими гостями – вы понимаете, что это означает? По финансированию мы сможем сравниться с самим Питером.

– Ну уж… – не поверил Сорокин.

– Это я тебе говорю, – значительно произнес Недолицымов. – Мы тут с моими экономистами намедни посидели… Захватывающие открываются перспективы, я так скажу! Мы город заново отстроим. Избушки эти все снесем к чертям собачьим. Вокзал нормальный возведем по европейскому проекту. Инфраструктуру там всякую, кольцевую дорогу… Гостиницы возведем. Чтобы и иностранцев не стыдно было у нас принимать.

Сорокин, как бы ни хотелось ему руководить оперативным составом в городе с развитой инфраструктурой, кольцевой дорогой, «нормальным» европейским вокзалом и гостиницей, едва сдержал усмешку, вспомнив о Нью-Васюках. По долгу службы он немного знал о личных финансовых запросах Недолицымова и сомневался, что инвестиций хватит кошелек мэра насытить да европейский вокзал возвести. Да и зачем здесь красивый город возводить, с грядущим-то планом?

– Не веришь? – насторожился Недолицымов, подметив скепсис в глазах Сорокина.

– Верю, – пробормотал тот.

– То-то… Ты лучше скажи, с журналюгой этим настырным проблему решили?

– Конечно, Никита Петрович, – изобразив почтение, ответил Сорокин. – Он вас беспокоить больше не станет.

– Вот за это спасибо! – удовлетворенно кивнул мэр. – Впрочем, я и без тебя эту проблему бы решил. Есть у меня человечки в Питере…

Он вдруг резко ойкнул и скорчился – остеохондроз, по всей видимости, не отпускал его.

– На банкет не приглашаю, – кряхтя, сказал он. – Твоя задача, чтобы на это время город благочестивая тишина объяла. Как в монастыре. Будет порядок – не обижу. Вопросы есть?

Вопросов не было.

6. Своя игра

Саше Барсуковой не угрожали никогда. И взяток не предлагали за то, чтобы она не выпускала в эфир тот или иной сюжет. Иногда она спрашивала себя: почему? Ведь сплошь и рядом ее коллеги-журналисты, занимавшиеся небезопасной криминальной тематикой, влипали в истории. Причем истории эти были самые разнообразные. Например, она знала, что в отместку за нелестные высказывания об одном важном «братке», то бишь об одном уважаемом человеке, редакция известной питерской газеты на несколько дней была полностью парализована. Нет, «братки» не стали расправляться с журналистами физически. Потому что в начале двадцать первого века на просторах нашей необъятной родины физическая расправа в подобного рода конфликтах уже не в моде. Теперь бандиты разговаривают с недругами тихими, вежливыми голосами, пальцы не топырят, не пьют, не курят и не матерятся. И речи их, вопреки бытующему мнению, грамотны и богаты многообразными лексическими оборотами. Слова «типа», «в натуре», «базар» можно услышать лишь от непривитой, склонной к словесной заразе публики, да в поточных сериалах, которые от жизни отстают лет на пятнадцать. А потому задетые бестактностью борзописцев юноши отомстили редакции изысканно и цивилизованно, демонстрируя хорошее образование, техническую оснащенность и интеллект. Они запустили в компьютеры газетчиков новейший, последнего поколения вирус, отчего все информационное богатство редакции, накопленное трудами и годами, исчезло в мгновение ока, а журналисты были вынуждены вспомнить о доисторических орудиях производства – ручке и блокноте. Другой печатный орган не успевал принимать в своих стенах череду налоговых инспекторов, пока главный редактор не сообразил, что назойливые визиты вызваны серией статей о махинациях в игорном бизнесе. Когда известного и неподкупного журналиста, занимавшегося расследованием этой темы, отправили в длительную заграничную командировку за совершенно другим материалом, налоговики угомонились. Еще способ, не менее популярный и вполне цивилизованный. Чиновники разных мастей, живущие по традиционным чиновным законам, не брезгуют предлагать своим интервьюерам или биографам «премии» за сокрытие или, напротив, оглашение каких-либо фактов. И нельзя сказать, что в массе своей газетная или телевизионная братия брезгует эти «премии» принимать.

Саше «премий» не предлагали. Равно как никогда не выслушивала она открытых или завуалированных угроз и не испытывала на себе мести солидных и несолидных персонажей своих сюжетов. Она не очень задумывалась о причинах такого положения вещей, хотя иногда ей приходила в голову фантастическая мысль о каком-то анонимном ангеле-хранителе из авторитетной публики. Порой в приступе гордыни она думала, что ее профессиональная безупречность ставит ее в положение неприкосновенной для примитивных разборок персоны. А иной раз ей казалось, что никто просто не хочет связываться с дочерью полковника Барсукова, шишки отнюдь не мелкой.

Но все когда-нибудь сходит с накатанной колеи. Так и у Александры.

Шел этап монтажа материала, отснятого в Новоладожске, когда в студии появился неприметный серый человечек, которого пропустили к Барсуковой в кабинет беспрепятственно, несмотря на строгие инструкции знаменитой телеведущей.

– Панин, – кратко представился он в ответ на немое возмущенное удивление Саши. – Я представляю администрацию города. Хотел бы забрать у вас новоладожский материал.

Саша удивилась еще больше – никто, кроме Неделина, не знал об истинной цели их с отцом вылазки в больницу. Да и «забрать», как выразился этот незваный гость, – что-то из лексикона взломщика.

– Не понимаю, – прищурившись, сказала она.

– Что же тут непонятного? – Панин растянул губы в невеселой улыбке. – Мне нужны аудио– и видеоматериалы, полученные в городе Новоладожске в минувшие выходные. Надеюсь, вы не собираетесь демонстрировать снятое в эфире?

– Отчего же нет? – слегка усмехнулась Саша. – Я полагаю, петербужцы имеют право знать, что у них под боком зреет эпидемия. Может быть, поостерегутся лишний раз ехать в Новоладожск.

– Хотите посеять панику в городе? – строго спросил Панин. – И в стране?

– Посеять панику в нашей стране почти невозможно, – возразила Саша. – Разве только правительство объявит сухой закон. На все остальные безобразия наш народ реагирует стоически. С непревзойденным равнодушием.

– Тем не менее, материалы придется отдать, – произнес Панин «с непревзойденным равнодушием».

– Нет, – сказала она. – Это исключено.

На бесстрастном лице визитера промелькнула тень скептической улыбки.

– Вы собираетесь противиться распоряжению администрации города? – спросил он.

– Я собираюсь его игнорировать, – ответила Саша. – Потому что наш канал принадлежит совсем иным структурам. Распоряжения нам может отдавать только собрание акционеров. Что-то я не припомню, чтобы в списках акционеров канала числилась городская администрация.

– Не умно, – парировал ее собеседник. – Разве вам нужны неприятности?

– Неприятности нам не нужны, – Саша обаятельно улыбнулась.

Панин поднялся.

– Где я могу забрать материалы? Куда нужно идти?

– К выходу, – посоветовала Саша.

Панин кивнул и молча удалился. А через полтора часа здание студии канала «Невские берега» оцепили молодые парни в камуфляже.

Панин недооценил Александру. Видимо, полагал, что после его визита, она будет спокойно сидеть у себя в кабинете или монтажке, самозабвенно продолжая начатую работу. Надо было ему сразу с ОМОНом приходить. Тогда бы, возможно, ему удалось заполучить единственный экземпляр материалов. Но недальновидность или нерасторопность подвела-таки. После его ухода Саша сорвалась с места, влетела в монтажку и как могла быстро скопировала отснятый материал. А затем совершила и вовсе неординарный поступок. Спрятав диск с копией в широкий внутренний карман летней курточки, ни слова не говоря коллегам, она через черный ход проникла во внутренний двор здания, подошла к большой, годами растущей куче металлолома возле солидной каменной стены, вскарабкалась по ржавым металлическим конструкциям и, перебравшись через ограду, исчезла в лабиринте проходных дворов.

* * *

Феликс Калязин сидел у себя в кабинете и навскидку подсчитывал понесенные после визита омоновцев убытки. Несколько «случайно» разбитых видеокамер, разгромленная монтажка, два поломанных ребра молодого оператора, не вовремя подвернувшегося под руку бойца в камуфляже. Истерики сотрудниц, сердечный приступ пожилого звукотехника, обморок редактора Милы Миловской. Моральный ущерб подсчитывать было бессмысленно. Калязин удивлялся, что сам он жив и здоров, это с его-то сердцем! Командир отряда принес Феликсу свои извинения. Посоветовал даже, куда следует обращаться с претензиями. Душевный командир попался «Невским берегам»! Знал, подлец, что там, куда он Калязина послал, претензии не принимаются, а все беззакония прикрываются волшебной фразой: «в интересах государственной безопасности». Здесь даже акционеры могущественные будут в тряпочку молчать. Но какова Александра! Такую свинью подложить! Что на нее нашло? Никогда она раньше запретной зоны не переходила. На грани балансировала, но со власть имущими не ссорилась. Гордыня, что ли, взыграла?

Глава «Невских берегов» нажал на кнопку селектора.

– Наташа, Барсукова у себя? – спросил он хрипло.

– Сейчас узнаем, Феликс Борисович, – ответствовал тоненький всхлипывающий голосок. – Она в редакции новостей.

Калязин хмыкнул, испытывая смешанные чувства. Десять минут тому как со студии убрался ОМОН, а Александра Барсукова, похоже, экстренный выпуск новостей готовит. В то время как он, руководитель канала, не решил еще, стоит ли последние новости народу сообщать.

– Пригласи ее, – попросил он секретаршу. – И чего-нибудь покрепче мне принеси. Типа водки.

Селектор жалобно пискнул, что, вероятно, означало адекватное восприятие распоряжения.

Александра Николаевна Барсукова вошла в кабинет руководителя канала через двадцать минут после того, как Калязин выпил первую стопку «Финляндии».

– Снимаешь стресс? – вместо приветствия поинтересовалась она. – Как настроение?

– Сообразно течению жизни, – усмехнулся Феликс. – Ощущаю себя где-то на ее обочине. Ты собираешься руководить каналом на пару со мной или вместо меня?

– Ни то, ни другое, – как ни в чем не бывало отозвалась Саша. – Извини, что я не посоветовалась с тобой. Я просто растерялась от его наглости.

– От чьей наглости? Командира ОМОНа?

– Да нет, командир как раз был предельно вежлив, – засмеялась она. – Извинялся, когда меня обыскивали его ребята. Бр-р-р! Я про представителя администрации, который вовсе никакой не представитель. Нету такого господина Панина в городской администрации. Панич есть, Паньков есть, а Панина нет.

Феликс молча наполнил свою стопку и выпил. Саша смотрела на него по-прежнему светло и с обожанием. Он помолчал еще немного, а потом произнес:

– Ты ведь знаешь, я человек мирный. Очень не хочется ни с кем воевать.

– Мне тоже, – кивнула она. – Но если тебе войну навязывают?

– Ты хочешь сказать, что эта акция – всего лишь повод?

– Нет, я так не думаю, – сказала она. – Но если плясать под их дудку, не лучше ли сменить профессию? Я в менты пойду или стрингеры, ты, наверное, в режиссеры сериалов.

– Я в кормящие отцы пойду, – проворчал Калязин. – Это дело мне больше по душе. Что было на кассете, которую они изъяли?

– Ужастик областного масштаба, – ответила Саша. – Эпидемия гриппа с сопутствующими симптомами. Ничего сверхсекретного или оскорбляющего чье-либо достоинство. Я в толк не возьму, почему они так взбеленились. Подумаешь – пару синих лиц в телевизоре показала бы…

– Синих лиц? – растерянно спросил Феликс.

Саша вкратце пересказала ему новоладожский «ужастик». Калязин задумчиво пожевал губами.

– Понять их можно… – пробормотал он. – А в Питер эта зараза еще не перекинулась?

– Работаю, – кратко сообщила Саша. – Вроде бы пока нет. Я ведь почему хотела сюжет в эфир пустить, Феликс… Понимаешь, людей скрутила какая-то неведомая болезнь. Квалификация тамошних врачей не позволяет им установить диагноз, не говоря уже о выборе лечения. Больные там просто лежат и медленно угасают. Значит, что нужно делать? Вызывать специалистов, комиссию какую-то создавать, консилиум. Средства, в конце концов, дополнительные предоставить. Может быть, зарубежных эскулапов пригласить. Но ведь ничего этого не делается, как будто бы проблемы вовсе не существует. Люди там все тихо перемрут, и администрации города и области вздохнут свободно. У меня создалось впечатление, что все идет как раз к этому. Может быть, демонстрация сюжета их как-то встряхнула бы…

– Что теперь говорить… – вздохнул Калязин. – Материал-то изъяли.

– А если бы нет, ты рискнул бы пустить его в эфир? – спросила Саша, в упор глядя на своего босса.

– Если может помочь только эфир, конечно, – кивнул он. – У тебя остался дубликат материала?

– Даже если бы тебе пригрозили карами земными? – Саша словно не заметила вопроса Феликса.

– Девочка, – возвестил вдруг Калязин громким голосом. – Ты даже не представляешь, сколько раз мне грозили карами. И какими. И ничего, живу.

– Да… – осторожно проговорила Александра. – Но теперь у тебя сын…

Лицо Калязина разгладилось, но всего лишь на мгновение, пока смысл Сашиных слов не проник в сердце.

– Не знаю… – пробормотал он. – Ради сына я душу дьяволу продам.

– Конечно, – кивнула она. – Конечно. Послушай, Феликс, ты не мог бы сделать мне одно одолжение?

– Какое? – насторожился он.

– Уволь меня, пожалуйста. За нарушение дисциплины, за неподчинение, придумай формулировку сам. И объяви об этом в новостях. Желательно, сегодняшних.

– У тебя после налета рассудок помрачился? – поинтересовался Калязин. – Они тебя стукнули? Голова не болит, не кружится?

– Не болит и не кружится, не стукнули, – улыбнулась она. – Я хочу донести свою информацию до общественности. Но так, чтобы канал и его руководство были к этому непричастны. Кто их знает, на какую пакость они еще способны?

– Они же не бандиты… – растерянно проговорил Калязин.

– Оно, конечно, так, – сказала Саша. – А Валерке Братищеву два ребра сломали. Бандиты, между прочим, не стали бы этого делать, не разобравшись. Уволь меня, пожалуйста.

Лицо Феликса приобрело жалкое выражение.

– Саша, – промямлил он. – А может быть, ну его к черту… Что тебе так приспичило? Пусть сами разбираются.

Саша посмотрела на него с грустью и тяжело вздохнула.

* * *

Если оглянуться на биографию Саши Барсуковой, то можно сказать, что по-настоящему она никогда ничего не боялась. Даже в детстве. Спасибо за это, конечно, в первую очередь родителям, которые никогда не пугали своего крайне своенравного и непослушного ребенка ни бабой-ягой, ни пьяницей с мешком, ни грозным дяденькой-милиционером, ни домовым под кроватью. Да и глупо было бы пугать чем-нибудь дочку, у которой папа сам был дяденькой-милиционером и мог защитить ее от всякой реальной и выдуманной нечисти. Саша с самого раннего детства знала, что никакие бандиты и хулиганы не посмеют ее обидеть. Эта уверенность, видимо, энергетически распространялась на окружающих, поэтому обидеть ее почти никто никогда и не пытался. В детстве она с гордостью садилась в милицейскую машину, довольно поглядывая на испуганных малышей, которые никак не могли привыкнуть к тому, что Сашку Барсукову таким образом забирают из детского сада домой. В общем, всю свою жизнь Александра Барсукова ощущала за собой крепкий и надежный тыл, благодаря которому страху в ее душе места не оставалось. В детстве ее могли защитить папа и мама, позже – старшие друзья, а еще позже – чувство юмора и уверенность в себе.

Поэтому чувство страха было для Александры новым и непривычным. Оно появилось после того, как в помещение канала ворвались грубые парни в камуфляже, стали заламывать руки ни в чем неповинным сотрудникам, обыскивать личные вещи и крушить аппаратуру. В тот момент она одновременно ощутила бессильную ярость и унизительный трепет перед силой. И впервые испугалась за собственную жизнь. Именно по этой причине она не набросилась на двухметрового омоновца, когда тот разбил очки их страшно близорукого звукотехника. Очень хотелось вступиться. Но она представила, что следующий удар кулака обрушится на ее лицо, и не двинулась с места. Было больно, стыдно, гадко. Но Саша не шелохнулась даже тогда, когда грубые руки стали старательно ее обыскивать. К чувству страха и стыда примешивалось чувство вины. Ведь это по ее милости здесь бесчинствовали и унижали.

Сидя за рулем автомобиля, а потом в ярко освещенном зале парикмахерской, она задумалась о ближайших перспективах. То есть пыталась ответить себе на банальный общечеловеческий (а не только русский, как думают некоторые) вопрос: что делать? Первое решение, об увольнении, было принято ею правильно. Она надеялась, что Калязин понял ее. Если они собираются воевать с ней, то пусть канал во главе с Феликсом будет в стороне. И без того ему досталось. Они собираются воевать с ней… Но собирается ли она воевать с ними? Вот что нужно было решить в первую очередь. Для того чтобы сказать себе «да», необходимо преодолеть в себе страх. И это, призналась себе Александра, было самым трудным во всей этой истории. Чувство самосохранения – нормальное человеческое чувство. Но им одним, похоже, не обойдешься. Тем более в этой игре – или войне? – где не видишь лица своего противника, не можешь заранее угадать всех его приемов. Информационные войны с элементами кулачного боя…

Узнать, кто приказал запустить ОМОН, можно. Да вот только поможет ли это? Ну, подаст канал в суд. Сомнительно только, что удастся получить компенсацию за материальный и моральный ущерб. Далее, что делать с материалом? Получается, что проходит он по разряду государственной тайны. И в нераспространении такой тайны заинтересованы очень многие. Однако… Люди болеют, им не могут помочь, и об этом никто не должен знать?! Это уже не государственная тайна, а государственное преступление. Ага, кажется, приехала. Саша стремительно остановила машину, вышла и не торопясь направилась к торговым рядам у метро. Там, в одном из крохотных павильончиков, торгующих шавермой и чебуреками, у нее была назначена конспиративная встреча.

* * *

Некоторые авторитетные лица утверждают: наши спецслужбы работают неплохо. Да что там неплохо – превосходно они работают! Потому что профессионалов там больше, чем в обычных структурах и учреждениях. И причина не в том, что их лучше кормят или обучают. Просто непрофессионалы там не задерживаются в силу жестокого и вполне естественного отбора. То есть с работы увольняются прямо на кладбище. Так, наверное, и пишут у них в трудовой книжке: уволен в связи с фактом перехода в мир иной. Такое вот элементарное объяснение «неплохой» работы специальных служб.

Но оказывается, происходят и среди специальных сотрудников досадные оплошности. Неувязки. Недоработки.

Так случилось однажды, что некая специальная служба, работавшая под патронажем некоего Шефа и руководимая неким Помощником (в кругах подчиненных именуемым Кардиналом), оплошала. Просчиталась. Опростоволосилась. Оно, конечно, с кем не бывает. Но уж больно глупо все вышло. И самое главное, что подобной оплошности никто предвидеть не мог.

Приказали трем сотрудникам этой службы за журналисткой Барсуковой проследить. Зачем за ней следить, не объяснили, а они и не спрашивали – не принято в их структуре такими вопросами интересоваться. Да и с какой стати интересоваться, когда выпала им в кои-то веки не работа, связанная с риском для жизни, а одно удовольствие. Александра Николаевна Барсукова не шпионка матерая и не уголовница, а обычная наша законопослушная российская гражданка из штатских. Стало быть, она не то, что от слежки не сможет уйти, а и вовсе эту слежку обнаружить не сумеет.

Это с первых же минут работы сразу стало ясно. По сторонам она не оглядывалась, в витрины за спину своего отражения не смотрела, когда машину вела, по улицам не петляла, «хвост» не отслеживала. В общем, беспечность выказывала полную. С работы в парикмахерскую направилась. По Приморскому шоссе ехала не спеша, не нервничала, из ряда в ряд не перестраивалась. На заправку свернула, бак своей «ауди» наполнила. Когда к метро «Черная речка» вырулила, это там, где улица героя Советского Союза Савушкина начинается, из машины вышла, на ходу деньги в кошельке озабоченно пересчитывая. Мимо ларьков прошла, явно что-то купить хотела. Наблюдатели снова из машины выходить не стали. Потому что стоянка в этом месте вообще-то запрещена была, и журналистка явно долго ходить по ларькам не собиралась. Ее хоть и все «гибэдэдэшники», наверное, знают, но по всему было видно, что водитель она законопослушный, не «борзеет» на дорогах. А раз так, то и теперь «борзеть» не станет.

Сделав свои умозаключения, служивые откинулись на своих сиденьях и стали наслаждаться песнями «Радио „Шансон“», льющимися или, вернее сказать, хрипло рвущимися из магнитолы. Они прослушали, с удовольствием подпевая, три песни о нелегкой блатной доле и сладкой воле и только после этого что-то похожее на беспокойство зашевелилось в их душах. Еще через некоторое время двое наблюдателей вышли из своей неприметной «лады», обследовали торговые ряды возле входа и выхода метрополитена и с удивлением осознали невероятный факт: обнаружить Александру Барсукову в радиусе ста метров нет никакой возможности. Еще не до конца поверив в это, они обошли здание вестибюля вокруг и даже заглянули в общественный туалет в скверике в надежде – вдруг у знаменитой телеведущей живот прихватило. Но и это предположение рассыпалось в прах. Журналистка исчезла бесследно. Не в силах поверить, что можно вот так бросить хорошую, новенькую «тачку» надолго, они ждали хозяйку до позднего вечера. И только около полуночи, поняв, что Барсукова относится к хорошим машинам бестрепетно, доложили по начальству о промахе. Начальство высказало все, что думало в тот момент об их умственных и оперативных способностях, но поиску объекта данное высказывание не поспособствовало. Как выяснилось, журналистка Барсукова вообще исчезла из города в неизвестном направлении. Этот вывод был сделан на следующий день после того, как произвели проверку всех возможных точек ее пребывания, подняли на ноги агентуру, разослали ориентировки и фотографии…

* * *

– И к чему эти меры предосторожности? – недовольно спросила Александра, после того как ее лучшая подруга Алена Калязина, назначившая встречу в павильончике около метро, потащила ее «огородами» через скверик в сторону Ушаковской развязки, а затем чуть ли не силой запихнула в свой «лексус», стоявший под охраной гаишника в «кармане» неподалеку от моста. – У меня, между прочим, машина в неположенном месте оставлена.

– Черт с ней! – сердито ответила Калязина. – Новую купишь. Жизнь дороже.

– Что-что? – опешив, воскликнула Саша и с размаху откинулась на спинку сиденья, потому что в этот момент Алена дала «по газам». Как она умудрялась это делать на машине, не приспособленной для резкого старта, Александре было неведомо.

– Сейчас мы немного покатаемся, – сказала Алена, выруливая на виадук и обгоняя общий поток машин по свободной встречной полосе. – Потом заедем в какое-нибудь тихое местечко, где сможем спокойно поговорить. А сейчас молчи и ни о чем не спрашивай. Твой приятель Пирогов мне машину, конечно, проверил. Но технический прогресс не стоит на месте.

Некоторое время Саша переваривала последние загадочные фразы подруги, поэтому молчала, как и потребовала Алена. «Приятель Пирогов» был не автослесарем, а частным сыщиком, следовательно, «проверить машину» он мог исключительно на предмет прослушивания или, упаси Бог, – радиоуправляемого уничтожения. Но «технический прогресс не стоит на месте» означало, что у пироговской аппаратуры могло не хватить мощности или умения, чтобы выявить какие-нибудь новомодные штуки. Однако черт побери! Почему в машине Алены должны эти штуки вдруг завестись?

Калязина еще полчаса хаотично петляла по улицам и переулкам, озабоченно посматривая в зеркало заднего обзора. Глядя на нее, Саша вспоминала киношных шпионов. Они точно также вычисляли слежку. Похоже, Алене была не чужда шпионская романтика. Наконец, они заехали в какой-то незнакомый Александре рабочий район и остановились на крошечной улочке, называющейся «тупик Воровского», о чем гласила покосившаяся табличка под окнами второго этажа одной из унылых «хрущевок». Посмотрев на табличку, Алена удовлетворенно хмыкнула, махнула Саше рукой и вышла из машины.

– Куда мы идем? – спросила Саша, настороженно озираясь по сторонам, когда они прошли метров двадцать. Местность ей абсолютно не нравилась. Обветшавшие строения, чахлая растительность, редкие прохожие с нерадостным выражением лиц навевали безотрадную тоску.

– Гуляем по памятным местам моей юности, – усмехнулась Алена. – Здесь когда-то жил один из моих поклонников. Кстати, студент Консерватории.

– Здесь? – удивилась Саша. – В этих трущобах?

– Пятнадцать лет назад здесь было вполне цивилизованное местечко, – ответила Калязина. – Даже кафе-бар имелся с живой музыкой. Интересно, сохранился ли он?

Саша с сомнением покачала головой и опасливо оглядываться не перестала. «Цивилизованное местечко» внушало ей безотчетный страх. Но как ни странно, кафе-бар в тупике Воровского скоро отыскался. На первом этаже панельной «хрущевки», за широкими зеркальными окнами. И даже вывеска была новенькая, украшенная мигающими лампочками. Алена встряхнула своей роскошной гривой и радостно взмахнула рукой: