Текст книги "Мыльная опера для олигарха"

Автор книги: Юлия Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Вот даже как… – прищурился полковник. – А мысли у тебя на этот счет какие-нибудь есть? Откуда у граждан синяки на лицах?

– Синяки на лицах получаются по четырем причинам, – криво усмехнулся Лукин. – Вследствие избиения, вследствие отравления, вследствие тяжелой, неизлечимой болезни и, наконец, вследствие трупного окоченения. Изолированных синелицых, находящихся в районной больнице, по моим сведениям, около двухсот человек. То, что их всех избили, маловероятно, даже если они устроили между собой грандиозную драку. Представить, что они все давно страдают неизлечимым недугом типа сердечной недостаточности или отека легких, конечно, можно. Но возникает вопрос, чего это они в одночасье посинели? Сказать про людей, что они трупы, пока нельзя. Остается одно: отравление. Но чем они отравлены? Этого мне выяснить не дают. И лечащим врачам не дают. А коли так, то сдается мне, что новоладожскому начальству причина эпидемии прекрасно известна. Но оно не собирается ее оглашать. Его не волнуют будущие жертвы неизвестной болезни.

– Статистики, конечно, тоже никакой не имеется, – сказал Барсуков сердито. – Например, жители какого района города подвержены этой заразе больше?

– У меня не имеется, – снова вздохнул Лукин. – Возможно, она есть у главного врача больницы. Но, полагаю, он тоже получил документ о неразглашении. Одно могу сказать: никто из сотрудников администрации не посинел. По всей видимости потому, что они не пьют воду из речки. Или не жрут какую-нибудь дешевую колбасу, продающуюся в ларьках.

– А ты жрешь? – заинтересовался Барсуков.

– И я не жру, – покачал головой главный врач санэпидемнадзора. – Я знаю, из чего она сделана. И пока могу себе позволить ее не покупать.

* * *

От Лукина Барсуков отправился в местное управление внутренних дел. С полковником Сорокиным – нынешним начальником этого управления – отношения у него были непростые. Когда Николай Трофимович возглавлял внутренние органы Новоладожска, Сорокин ходил у него в заместителях. И нельзя сказать, что Барсуков был доволен его работой. Совсем даже наоборот. В какой-то момент выяснилось, что внешнее благополучие в городе – отсутствие серьезного криминала, высокая раскрываемость и безупречная служба сотрудников правоохранительных органов – достигалось усердной деятельностью Сорокина за письменным столом. Он не стеснялся подсовывать начальству липовые отчеты и принимать отписки от подчиненных о закрытых делах «в связи с отсутствием состава преступления». Узнав об истинном положении дел, Барсуков добился увольнения своего заместителя. Но вот поди ж ты – прошло менее трех лет, а полковника Сорокина не только восстановили в органах, но и доверили более серьезный пост. Видимо, «бумажное усердие» этого служаки кого-то устраивало гораздо больше, чем его способность к реальной борьбе с преступностью.

Не хотелось встречаться полковнику Барсукову с полковником Сорокиным. Но Николай Трофимович справедливо полагал, что информацию можно получать не только от друзей, но и от недругов. И даже если они не скажут правды, из содержания беседы легко будет сделать определенные выводы. Недаром говорят, что отрицательный результат – тоже результат.

Однако, несмотря на опасения Николая Трофимовича, Сорокин встретил его более чем любезно. Когда Барсуков вошел в знакомый кабинет, претерпевший за эти годы изменения в сторону респектабельности, начальник новоладожского УВД проворно вскочил со своего места, раскинув большие руки в стороны, словно пытался обнять своего предшественника, и обнажил крупные зубы в голливудской улыбке.

– Николай Трофимович, какими судьбами? Давненько не видно было вас в нашем дворце! Даже обидно, право слово!

Слово «дворец» было употреблено полковником Сорокиным не случайно – Новоладожское управление, действительно, располагалось во дворце, в незапамятные времена принадлежавшем роду князей Долгоруких. Со временем трехэтажное здание пришло в плачевное состояние, как и вся экспроприированная государством недвижимость: сначала свои разрушали, потом фашисты, потом снова свои, но сотрудники, когда либо работавшие здесь – с конца семнадцатого года и до наших дней – не упускали возможности вставить в беседу между прочим, что они работают во дворце.

– Необходимости не было, – сухо ответил Барсуков и посмотрел на Сорокина «сверху вниз», хотя и был ниже своего бывшего заместителя на голову. Он знал, что именно такой взгляд приводит служак, подобных Сорокину, в трепет или хотя бы в искательную настороженность. Хоть и находились они в одном звании, однако питерский полковник и районный – две большие разницы, как говорят теперь не только в Одессе.

– Чем можем – поможем, – расхохотался Сорокин, но смех его был, действительно, напряженным, что Барсукова обрадовало. Теперь главное – не дать бывшему заместителю очухаться.

– Вот что, Вова, – сказал он грубовато и строго. Так он разговаривал в исключительных случаях. Когда понимал, что именно такой тон сможет принести желаемый результат. – Может ты мне растолкуешь, какая хня здесь происходит? Мою жену чуть инсульт не хватил. Объяснись, пожалуйста!

– Что вы имеете в виду, Николай Трофимович? – теперь Сорокин и не скрывал своего испуга. Забыл, наверное, о правиле настоящих джентльменов – при любых обстоятельствах требуется сохранять лицо.

– Ну как же… – вздохнул Барсуков, словно расстроенный непонятливостью «Вовы». – Какие-то страшные люди по Новоладожску ходят. С неестественным цветом лица. Мода тут у вас такая пошла? Или химикалии в речку вытекли? Говори, как на духу, я должен знать – оставаться тут грядки копать или недвижимость срочно продавать? В долгу за информацию не останусь. Ты мое твердое слово знаешь.

Вопрос был задан грамотно. На языке полковника Сорокина. Понимал он этот язык – язык беспокоившегося о своем благополучии человека. А о твердом слове полковника Барсукова знал слишком хорошо. И верил, что, как бы ни сильны были его покровители, питерский полковник – тоже фигура не слабая.

– Николай Трофимович, о чем речь? – пролепетал он. Именно пролепетал, хоть и имел фигуру шестидесятого размера, рост два метра пять сантиметров. – Что именно вас интересует?

– Но я же сказал, что меня интересует, – Барсуков деланно удивился. – Став начальником, ты перестал понимать простой русский язык?

– Может холодного пива, освежиться? – попытался сделать паузу Сорокин. Прямо как те рекламные персонажи, которые без помощи пива давно бы прекратили всякую жизнедеятельность.

Холодного пива Барсуков не желал. Потому что, во-первых, был уже сыт пивом Лукина. А во-вторых, потому что предпочитал более серьезные напитки. Даже в такую жару, как сейчас. Но серьезные напитки он пил только с теми, кому доверял. Поэтому отказался от угощения в принципе.

– Некогда мне, Сорокин, – строгим тоном произнес он. – Рассказывай. И… советуй.

– Ну… – протянул главный новоладожский милиционер. – Недвижимость вашу, конечно, и в нынешней ситуации купят. Но не за дорого. У нас ведь не черноморский курорт.

– Цены потом обсудим, – оборвал его Барсуков, поняв Сорокина верно – тот спал и видел, как бы во всем походить на трехлетней давности Барсукова. В смысле, не только кабинет занять, но и «загородную резиденцию» поиметь, которая, по его мнению, досталась питерскому полковнику незаслуженно. – Ты по существу выскажись, будь любезен.

– Я и сам за родных беспокоюсь, – произнес Сорокин с трагическим придыханием. – У меня ведь и жена, и теща, и дети здесь на постоянном месте проживания находятся. И думаю – не дай Бог!..

Барсуков шумно выдохнул, как породистый конь, и улыбнулся улыбкой чеширского кота. Он решил более не подгонять своего бывшего заместителя. Пусть скажет то, что считает нужным. А там видно будет.

– Есть такой прискорбный факт, – секунд через тридцать проговорил Сорокин. – Ходят по Новоладожску синяки. И хрен их знает, почему они синие.

– Очень вразумительно, Володя, – насмешливо заметил Николай Трофимович. – Ты как бабка на базаре. Было тут, мол, дело – то ли у губернатора дрова украли, то ли он украл. Ты ситуацию в городе сечешь или, по-прежнему, своим бытовым обустройством занят?

– Николай Трофимович! – Сорокин оскорбился, и это было хорошо. Сейчас начнет лишнюю информацию в запале выдавать, подумалось Барсукову. – Николай Трофимович! Вот напраслину на меня возводить не надо. Ситуация в городе под контролем. Может быть, даже под более жестким, чем в прежние времена.

«Отлично, хвастайся, – подумал полковник. – Выпендривайся перед прежним начальством. Авось, о чем-нибудь проболтаешься. Ты ведь подписку вряд ли давал. А если и давал, какие секреты перед коллегами? Особенно перед теми, которым очень хочется свою силу показать. И власть».

– Я рад за тебя, Володя, – Барсуков нарочито смягчил тон. – Но мне хотелось бы знать, что это за ситуация. Я же тебе говорил. Либо нам стоит картошку сажать на участке, либо – перемещаться в другом направлении.

– Картошку поздно сажать, не сезон, – не удержался от ухмылки выросший в деревне Сорокин. – А по поводу переезда… Ну, скажу так – вряд ли вам и вашей семье что-либо угрожает. Вы ведь в ларьках привокзальных не отовариваетесь?

– Жвачку иногда покупаю, – сказал Барсуков. – Антиполицай. Кока-колу. Рыбку вяленую. А что – из ларьков зараза пошла?

– А черт его знает! – с искренней досадой проговорил Сорокин. – Может, и из ларьков. Никому не известно. Но большей частью синеет народ простой. Который в ларьках отоваривается.

– Не понимаю, – картинно возмутился Николай Трофимович. – По городу гуляет зараза, а городскому милицейскому начальству не известна ее причина. Из доверия ты, Владимир, у мэра вышел, что ли?

– Вовсе нет! – клюнул Сорокин. – Я знаю то же, что и мэр. Ему причина также неизвестна.

– Не понимаю, – повторил Барсуков. – А если это какая-нибудь разновидность чумы? Если город срочно эвакуировать надо? Или карантин объявлять? О чем он думает? Нужно же срочно все выяснить и действовать согласно обстановке.

– Скажете тоже – чумы, Николай Трофимович, – деланно улыбнулся Сорокин. – Тогда население перемерло бы давно. А тут всего несколько случаев, и все живехоньки. От прочих граждан изолированы по особому распоряжению мэра. Скоро все выяснится, конечно. Вот только европейская комиссия отбудет.

– Что еще за комиссия? – нахмурился Барсуков.

– Разве вы не знаете? Об этом во всех газетах пишут и по телевизору вещают. Европейцы хотят удостовериться, что наш район не представляет угрозы в смысле экологической чистоты. Новоладожский химический комбинат, видите ли, у них подозрения вызывает. Мы же запустили его недавно, слышали?

– Так… – мрачно произнес полковник. – Запустили комбинат, у людей стали синеть лица. Никакие ларьки здесь не при чем. И все это понимают, только перед европейцами охота выглядеть красиво. Правильно? Что там стряслось – на комбинате, полковник? Воду заразили? Опять на очистке сэкономили?

– Если бы воду заразили, Николай Трофимович, я бы перед вами тоже синий сидел, – прищурившись, сказал Сорокин. – Из одного источника пьем – что мэр, что бомж. Причина болезни, действительно, неизвестна. Неделя-другая – все выяснится. А пока руководство не хочет волну поднимать. Вы же понимаете, товарищ полковник. Зачем городу скандал? Да что там городу! Пойдет гулять информация – позор для всего нашего великого государства.

– Да, конечно… – пробурчал Барсуков. – Ты уверен, что эту информацию можно будет скрыть?

– Над этим тоже работаем, товарищ полковник, – отчеканил Сорокин. – Население и журналюги предупреждены о санкциях за разглашение, люди высшего ранга и сами понимают, что болтать не следует. Ради блага родины.

«Чего только не случается в нашем отечестве для его блага», – сердито подумал Барсуков.

* * *

Аркадий Брыкин отнюдь не производил впечатления буйного. Перед визитом к Барсуковым он посетил парикмахерскую и теперь аккуратно причесанный и благоухающий импортным одеколоном, в белой, идеально отглаженной рубашке смирно сидел за столом и не без трепета посматривал на хозяев. Было заметно, что он волновался. Тамара Сергеевна заботливо подкладывала ему мясо в тарелку и задавала вежливые, неизбежные в легкой застольной беседе вопросы. Полковник и Саша в разговор почти не вступали, с нетерпением ожидая, когда Аркадий насытится и решится, наконец, высказать то, ради чего он пришел сюда. Но журналист не торопился. Возможно, робел перед полковником. Когда Тамара Сергеевна стала разливать чай, Саша не выдержала.

– Уважаемый Аркадий, мне вовсе не хочется быть невежливой, но мама сказала, что вы обладаете какой-то сногсшибательной информацией. Я как журналист сгораю от любопытства. Полагаю, вы меня понимаете.

Брыкин отставил чашку и со скорбным видом оглядел комнату, остановив свой взгляд на собаке Кляксе.

– Да… – тихо проговорил он. – Да… Но я не знаю, будет ли это интересно всем присутствующим…

Клякса ободряюще повиляла Брыкину хвостом. Полковник едва заметно усмехнулся, а Тамара Сергеевна посмотрела на журналиста самым добрым взглядом, на который только была способна.

– Конечно, интересно, – небрежно пожала плечами Саша. – Если речь идет о гибели человечества. Я правильно поняла тему?

– Я понимаю, это смешно… – грустно улыбнулся Брыкин. – Может быть, я не совсем точно выразился, когда разговаривал с Тамарой Сергеевной… Но речь идет, действительно, о серьезных вещах.

– Не томите, Аркадий, – подбодрила его Саша. – Если вам нужна какая-то помощь, обещаю вам, что сделаю все возможное.

– Помощь нужна не мне, – вздохнул Брыкин. – Хотя в последнее время у меня появились некоторые проблемы. Видите ли… Может быть, вы знаете, что в нашем городке снова заработал химический комбинат.

– Да-да… Уже знаю, – ворчливо произнес Барсуков. – А как давно он начал работать?

– Около двух месяцев назад, – ответил журналист. – Пока он работает вполовину мощности, но власти города намерены раскрутить его на полную катушку. У них появились некоторые перспективы. Иностранные инвестиции, государственные программы, в общем, все, что нужно для того, чтобы возродить умирающее производство.

– Понятно, – кивнула Саша. – И с этим комбинатом что-то не так?

– Все, – выдохнул Брыкин и, судорожно вытащив из кармана брюк огромный носовой платок, утер им лицо. – Начнем с того, что комбинат то открывался, то закрывался. А теперь, когда он открылся в очередной раз, туда набрали иностранных рабочих из Кореи, Китая, Турции и ближнего зарубежья. Нашим же работягам, которых в незапамятные времена отправили в бессрочный отпуск за свой счет, дали от ворот поворот. Официально они до сих пор находятся в этом отпуске. А на их месте работают гастарбайтеры. Которые по-русски ни бум-бум. И когда их спрашивают: какую продукцию они изготовляют, они вежливо разводят руками и отвечают: твоя моя не понимай. Два месяца как запущено производство, а общественности до сих пор неведомо, какой продукт изготавливается у нее под боком. И это не может не настораживать.

– Как объясняет руководство комбината эту секретность? – спросил Барсуков.

– Руководство комбината никому ничего не объясняет, – покачал головой Брыкин. – А вот руководство города одному моему коллеге объяснило. Иностранные инвесторы, мол, согласились вложить свои капиталы в модернизацию производства с условием сохранения коммерческой тайны. Но это же полная ерунда… Коммерческая тайна не предполагает сокрытия предмета производства. Я понимаю еще всякие «легенды», когда комбинат на «оборонку» работал. Но сейчас-то? Мало того, что руководство завода беспардонно нарушает закон о труде, так оно еще и производство засекретило. Однако это – на поверхности… Самое главное – никто точно не знает, кто владеет заводом.

Журналист снова утер пот со лба и помолчал некоторое время. Лицо его приобрело страдальческое выражение. Он повздыхал, а затем продолжил:

– Я попытался написать об этом в «Новоладожском вестнике». Но главный редактор дал мне понять, что такие статьи нынче писать и публиковать не рекомендуется. Во всяком случае, на нашем, областном уровне.

– Папа Вася стал трусить? – удивилась Саша. – Никогда за ним этого не водилось!

– Папа Вася полгода как на пенсии, – скривил рот Брыкин. – Вы не знали?

Саша смутилась. К ее стыду, она совсем ничего не знала о своих бывших коллегах по газете.

– Он стал жаловаться на сердце, – сказал Брыкин. – Говорил, что теперь ему невмоготу везти такой воз. Ну, и отправился на покой. Цветы на своем участке разводит…

– Надо бы его навестить… – задумчиво проговорила Саша.

– Он будет рад, – кивнул Брыкин. – Теперь редактором у нас Перепелкин. Помните?

– Что? – воскликнула Саша. – Ему же под восемьдесят!

– Ну, во-первых, всего только семьдесят три, – усмехнулся журналист. – А во-вторых, его очень долго упрашивали в нашей администрации. И он не устоял. Говорит, хоть перед смертью поруковожу. Но политика газеты под его началом резко изменилась. Он ведь человек старой формации, когда жили по принципу «как бы чего не вышло». В общем, зарубил он мне статью. Но это бы ладно, его можно понять. Отослал я свою статью в пару центральных газет под псевдонимом. В «Комсомолке» заинтересовались и обещали ее опубликовать. Даже число назвали, когда газета выйдет с моим опусом. И более того – гонорар заплатили. Случай беспрецедентный. То есть, вы понимаете – никаких проблем не должно было возникнуть в принципе. И вдруг – как гром среди ясного неба. На полосе, где должна была находиться моя статья, устроился большой рекламный плакат с БАДами.

– Бады – это что? – осторожно поинтересовалась Саша.

– Биоактивные добавки, – махнул рукой Брыкин. – Я – в редакцию звонить. Они извиняются и говорят, что гонорар я могу оставить себе. А вот статья моя приказала долго жить. То есть отправилась в корзину. Хе… В корзину редакционного компьютера. Это обстоятельство наводило на определенные мысли. Мне бы успокоиться, только натура не позволяет, да и от профессиональных привычек очень трудно освободиться. Стал я размышлять: ну что тут такого – написана критическая статья о комбинате. Перепелкин ее не печатает, чтобы не ссориться с местным руководством. Мотив по-человечески вполне понятный. Но статью не печатает и центральное издание. А тут уже напрашивается вывод, что за всей историей стоит вовсе не наш новоладожский мэр… или не только он, а кто-то еще. Более серьезный и могущественный.

На этой фразе Брыкин умолк, покомкал платок, а затем попросил еще чаю. Видно было, что он чрезвычайно взволнован. Саша подумала, что вряд ли бы он стал так нервничать из-за того, что его статья не пошла в печать. Брыкин на се памяти был удивительным пофигистом и не расстраивался даже тогда, когда в трудные для редакции времена зарплату журналистам задерживали на два – три месяца. Не похоже было и на то, что его особенно волновало соблюдение закона о труде. Наши государственные структуры что хотят, то с народом и вытворяют. И никого это особенно не печалит, не исключая и журналиста Брыкина. Александра ждала продолжения рассказа.

Аркадий опустошил чашку в два глотка, энергично потер переносицу, почесал за ухом собаке Кляксе, улыбнулся и виновато оглядел хозяев дома.

– Позвольте мне рассказать о дальнейшей своей одиссее, – заговорил он. – Возможно, все мои приключения вовсе не связаны с событиями в городке, но уж больно ловко все совпало… Дело в том, что днем, когда я встретил Тамару Сергеевну, меня только что отпустили из отделения. Где я пробыл пятнадцать суток.

– За что? – настороженно спросил Николай Трофимович.

– За мелкое хулиганство. Можно было ограничиться штрафом, но в последнее время у меня появились проблемы с финансами…

– И что же вы натворили такого ужасного? – попробовала уточнить Саша.

– Избил компанию молодых людей в количестве пяти человек, – нервно засмеялся Брыкин. – Все пятеро по одиночке в полтора раза превосходят меня по весовой категории. Представляете, как им от меня досталось?

Александра взглянула на бывшего коллегу. Две недели – большой срок, однако, если Аркадия серьезно избили, на его лице не могло не остаться следов борьбы. Журналист перехватил ее взгляд.

– Били подозрительно профессионально, – хмуро возвестил он. – Приди мне в голову пройти освидетельствование, меня бы зачислили в отряд космонавтов. Ни одного синяка. При том, что я тогда едва поднялся. Да и до сих пор голова кружится.

– Они сообщили, чем вы им не угодили? – спросила Саша.

– Увы, – развел руками Брыкин. – Кроме нелестных определений в свой адрес, я ничего не услышал. И я бы мог считать это обычной акцией обычных отморозков, если бы меня не изолировали от мира на две недели. За которые много чего могло бы произойти.

– Что именно?

– Например, я мог бы встретиться с одним очень интересным человеком, – внезапно всхлипнул Брыкин. – И получить от него любопытный материал. Теперь… Теперь он исчез.

– Что это за человек? – подал голос Барсуков.

– Работник комбината, – ответил Аркадий уныло. – Он назвался Иваном Ивановичем Аржанухиным. Пришел в редакцию очень взволнованный и сказал, что у него на руках есть документы, которые при их публикации могли бы сравниться с небольшой бомбочкой, способной произвести скромный взрыв не только на местной почве, но и в масштабе государственном. Я выразил желание познакомиться с документами, но Иван Иванович дал понять, что они находятся в надежном месте, а носить их собой рискованно. Если бы я согласился их опубликовать, мы могли бы поехать вместе к тому «надежному месту» и взять их. Договорились встретиться на следующий день, раньше я никак не мог – готовил срочный материал. Но вечером на меня напали, а потом арестовали… Сразу после выхода из кутузки я позвонил на комбинат, в отдел кадров, чтобы связаться с Аржанухиным, но мне сообщили, что такой человек у них никогда не числился.

– Может быть, он вам солгал, что работает на комбинате, – предположила Саша.

– Видите ли, Александра, – проговорил Брыкин. – У меня довольно много недостатков, которые значительно перевешивают мои достоинства. Но на свою зрительную память я никогда не жаловался. Этот человек действительно работал на комбинате еще в доперестроечное время. Начиная внештатным корреспондентом газеты, я делал там несколько репортажей и видел его однажды… на трибуне. А это означает, что он был там не последней фигурой. Кто обычно тогда стоял на трибунах? Директор, начальники цехов, председатель профсоюза, парторг, передовики. В адресном бюро я отыскал Ивана Ивановича Аржанухина. Но дома у него никого не было, а соседи ничего вразумительного сообщить не могли.

– Вы сказали, Аркадий, что… – Саша замялась. – Что-то о глобальной катастрофе… Эти документы указывали на что-то действительно масштабное?

– Мне трудно говорить о документах, которых я никогда не видел, – сдержанно проговорил Брыкин. – Но из беседы с Аржанухиным я понял, что в них содержится в самом деле что-то серьезное, связанное с какими-то нарушениями, допущенными на комбинате. Я поверил ему хотя бы потому, что есть факты, подтверждающие, что не все ладно в датском королевстве.

– Какие? – поинтересовалась девушка.

– Например, странная эпидемия в городе, – быстро ответил Брыкин. – О которой власти тоже предпочитают не распространяться.

– Вы про трупные пятна? – спросила Саша.

При этих словах Тамара Сергеевна схватилась за сердце.

– Про что? – испуганно вскинулся Брыкин. – Про какие пятна?

– На лицах, на руках… – пробормотала Саша.

– Да… да… Действительно, это похоже на трупные пятна, – Брыкин опустил голову. – Простите, ради Бога, но… нельзя ли попросить у вас чего-нибудь покрепче? Дело в том, что очень трудно… на трезвую голову об этом говорить.

Николай Трофимович оживился.

– Действительно, Тамара! Почему мы не предложили гостю выпить? И хозяину тоже не предложили. Непорядочек… Я ведь привез.

Тамара Сергеевна покраснела. Очень она не любила, когда ее упрекали в недостатке гостеприимства. А спиртное она на стол не поставила в надежде, что при малознакомом госте супруг постесняется его потребовать. И лишний раз не выпьет.

– Извини, Коля, – с каменным лицом проговорила она. – Но я полагала, что в такую жару пить – преступление. И предлагать алкоголь – тоже преступление.

– Нет такой статьи в кодексе, Томочка, – засмеялся полковник. – А у нас кондиционер работает. Принеси-ка, милая, нам коньячку!

Тамара Сергеевна не привыкла перечить супругу на людях. Она поднялась и пошла за коньяком.

– Аркадий, – произнесла Саша задумчиво. – Пока вы с папой не выпили… Может быть, расскажете, в чем дело? Понимаете, – она улыбнулась, – я весьма критически отношусь к информации, высказанной после нескольких рюмок.

– Саша! – кашлянул Николай Трофимович.

– Папа… – поморщилась она.

– Хорошо, – вздохнул Брыкин. – Хорошо, Александра Николаевна. Это – закрытая информация, но, полагаю, вы не станете распространять ее по свету… О чем бишь я? В нашем городе, как вы знаете, больница одна. Так вот, хотя эпидемия у нас не объявлена и случаев атипичной пневмонии не зарегистрировано, больница переполнена!

Последние слова Брыкин произнес хриплым шепотом.

– С каким диагнозом там лежат больные? – нарочито сухо поинтересовалась Саша.

– С неустановленным, – в той же манере проговорил Брыкин. – Но! Почти все больные – работники химического комбината и члены их семей.

– И какие же симптомы у этой болезни?

– Целый набор, – хмыкнул Брыкин. – Во-первых, как вы образно выразились, трупные пятна. Некоторые больные и вовсе синие. Целиком. Тело напрочь утратило свой естественный цвет. У кого есть растительность на лице – бороды, усы, – все синее. Во-вторых, у пациентов явные признаки астенического синдрома. Люди лежат, ни рукой, ни ногой пошевелить не могут. У многих сильные головные боли, галлюцинации и, извините, диарея. О такой мелочи, как выпадение зубов и волос, я уже не говорю. Лысых в Новоладожске всегда было много. Как ветер из Соснового Бора подует… Даже шутка была такая у нас в газете: цены растут быстро, зато волосы с той же скоростью падают. Местный, знаете ли, юмор…

– Вы видели этих больных? – спросил Барсуков. – Вас пустили в больницу? К ним свободно пропускают?

– Ни Боже мой! – воскликнул Брыкин. – А уж меня-то, журналиста, и на пушечный выстрел бы не пустили. Даже родственники приемный покой осадой берут. Правда, здоровых родственников осталось не так уж и много. В основном, там семьями лежат.

– Откуда же у вас сведения? – удивился полковник и посмотрел на журналиста недоверчиво.

В этот момент Тамара Сергеевна внесла в гостиную бутылку коньяка и бокалы. Брыкин, словно обрадовавшись возникшей паузе, с удовольствием вкусил ароматного напитка, улыбнулся. Глаза полковника тоже заметно повеселели. Женщины смотрели на мужчин без осуждения, однако и одобрения в их глазах также не наблюдалось. Мужчины, стараясь не встречаться с ними взглядами, повторили процедуру, после чего Брыкин проговорил:

– Львиную долю сведений журналист получает во время застолья, подобного нашему. Впрочем, о больных я узнал не за столом, а за… пеньком. Об эпидемии мне рассказал мой близкий друг, приятель, собутыльник, это определение вернее. Впрочем, собутыльник и друг – синонимы в нашей жизни. Мы встретились на нейтральной территории – возле колокольни, которую сейчас взялись реставрировать. Знаете, где это? Места там дивные, я люблю там иногда побродить, мой приятель, как выяснилось, тоже. Так получилось, что мы столкнулись на опушке. Он уже сидел и наслаждался видами природы, а я еще искал место для уединения. В итоге мы объединили наши резервы, а спустя некоторое время он поведал мне эту жуткую историю. Видите ли, он врачует человеческие недуги в одной из больниц.

– Вы что-нибудь предпринимали для того, чтобы эта история попала в средства массовой информации? – полюбопытствовала Саша.

– Я поклялся, – грустно промолвил Брыкин. – Я поклялся про это не писать. Видите ли, они там дали какую-то подписку о неразглашении. Если бы выяснилось, что утечка информации произошла по вине моего товарища, его бы уволили и никуда бы больше не взяли. Несмотря на дефицит врачей в стране. А у него семья, да и жить он привык не отказывая себе в маленьких радостях.

– Значит, мне не померещилось, – сказала вдруг Тамара Сергеевна. – Это болезнь заразна?

– Про это мой приятель ничего не мог сказать толком, – ответил Брыкин. – Никакого страшного вируса они в организме больных не обнаружили. Однако, учитывая то обстоятельство, что болеют целые семьи, нельзя полностью отрицать передающуюся инфекцию. Другой вопрос, как она передается.

– Мы сегодня же уезжаем отсюда, – решительно проговорила Тамара Сергеевна.

– Когда началась эпидемия? – не взглянув на мать спросила Саша.

– Месяца полтора назад, – вздохнул Брыкин. – Однако нельзя сказать, что она охватила всех и вся. Иначе бы никакая больница не справилась…

– Интересно, – задумчиво произнесла Александра. – Значит, странная болезнь не связана с какими-то выбросами в атмосферу или воздействием радиации. Очень интересно. Вы как хотите, уважаемые родители, а я остаюсь на уик-энд.

– Я тоже, – кивнул Барсуков. – Сдается мне, что стоит поворошить кое-какие осиные гнезда. Что же это за безобразие – под Питером творится такая чертовщина, и никто об этом не знает!

– Я не спросила вас, Аркадий, об одной важной вещи, – сказала Саша. – Смертельные исходы этой болезни были?

– Пока Бог миловал, – ответил Брыкин и постучал по столу и по лбу. – Но мой друг-собутыльник не очень-то склонен к оптимистическим прогнозам. Состояние некоторых больных весьма тяжелое.

– Вы хотите, чтобы я запустила эту информацию в эфир? – проговорила Александра деловым тоном.

Брыкин немного подумал. Потом помотал головой.

– Нет, пожалуй… То есть, может быть, когда-нибудь после… Я хотел бы, чтобы вы мне помогли в моем журналистском расследовании. Подозреваю, что возможностей у вас, не в пример мне, больше.

– Возможности у нас приблизительно равные, – не согласилась Александра. – Но у меня перед вами большое преимущество. Никто еще не знает, что я собираюсь заняться новоладожскими проблемами.

– Узнают-то об этом, надо думать, очень быстро, – пробормотал Брыкин и перевел дух. Хорошо, что Барсуковы про европейскую комиссию еще ничего не знают, подумалось ему. Ведь это благодаря ему, Аркадию Брыкину, самые серьезные люди на Западе забеспокоились и делегацию выслали.