Текст книги "Парень моей подруги. Запрет на любовь (СИ)"
Автор книги: Юлия Теплова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
23
Влад
Артур провожает Марго заинтересованным взглядом.
– Твоя девушка? Красивая, глазастенькая. – Скалится и ведет языком по верхним зубам. – У вас все серьезно?
– Ты че приперся? Я тебе сказал – найди нору поглубже и не высовывайся. А то я тебе вторую ногу сломаю, и ни один врач за бугром не соберет.
Павлов показушно усмехается.
– Ой, как интересно. – Он приближает свое крысиное лицо к моему и заглядывает в глаза. – Владик влюбился. Влюби-и-ился. – Противно тянет тоненьким голоском.
Меня начинает потряхивать.
Болезненные воспоминания рвутся из глубин памяти. Я очень старался запечатать их, но его морда – удар по болевой точке. Надо отдать должное, этот сукин сын всегда виртуозно выводил людей из себя.
Он разглаживает горловину моей футболки и насмешливо продолжает:
– Я думаю, замутить что-то интересненькое. У меня полно друзей, которые любят зеленоглазок. Соберемся за городом, позовем твою подружку и повеселимся на славу. Можно даже танцы устроить, как тогда, помнишь, Владик?
Он начинает тихонько напевать, глядя мне в глаза: «I dream of love…As time runs through my hand» (прим. – Стинг «Desert rose»).
Я совершаю огромную ошибку – ведусь на его дешевую провокацию. Хватаю Павлова за грудки и с размаха впечатываю в стену. Он растягивает губы в мерзопакостной улыбке. Я дергаю его на себя и снова ударяю о стену. Он морщится, но глаза продолжают маниакально светится.
– Если твой папочка отмазал тебя от сто десятой, это не значит, что ты можешь приползать сюда и портить мне жизнь, – хватаю его пятерней за горло и сдавливаю. – Понял, Артурёк? – Резко разжимаю руку, и он заходится кашлем.
Павлов никогда не дрался: он всегда действовал чужими руками.
Он сгибается пополам и часто дышит. А потом выпрямляется и начинает смеяться. Я оставляю его за этим увлекательным занятием, забираю из гардероба черную джинсовку и захлопываю свою дверь. Быстро спускаюсь по лестнице.
– Поиграем, как в старые добрые? – Летит в спину сквозь тупое хихиканье.
Не оглядываясь, показываю ему фак, достаю телефон и звоню на пост охраны. Какого хрена они всех подряд пропускают? За что им там платят, чтобы они говно пинали и в телек пялились?
В лифте смотрю на себя в зеркало: зрачки, как пятирублевые монеты, по щекам и шее красные пятна. Вывел все-таки из себя, ублюдок. Лучше всего было бы не вестись на его провокации, но интуиция подсказывает, что грядет что-то галимое.
Приглаживаю волосы и надеваю черные, солнцезащитные очки. Шлем из-за этого мудозвона забыл, а возвращаться нет времени. Мы уже и так опаздываем.
Марго стоит у машины, обняв себя руками, и смотрит перед собой. Глядя на ее хрупкую фигуру, у меня в груди зарождается тревога. Я уже и забыл, каково это – переживать за другого человека. Павлов не отстанет, а значит, я должен быть рядом с ней. Один Бог знает, что зародится в мозгу у этого психопата.
В одиночестве есть весомое преимущество – ты сам за себя. Никому нет дела, где ты и с кем. Так легче живется. По крайней мере раньше жилось, а теперь появился человек, безопасность которого волнует меня гораздо больше собственной. В какой момент все между нами перестало быть игрой?
Черт бы побрал Павлова! Ползал бы по заграницам и не возвращался.
– Извини, что заставил ждать. – Подхожу к ней вплотную. – Почему в машину не села? Холодно так стоять.
От нее пахнет моим шампунем. Я это еще во время завтрака почувствовал.
– Захотела тебя подождать. – Марго сводит брови и рассматривает мое лицо, затем потом встает на носочки и слегка приподнимает мои очки за душку. – Думала, тебе этот тип свежий фингал поставил. – Выдыхает облегченно, ничего не обнаружив на моем лице.
Я улыбаюсь.
А это, обратная сторона переживания за другого человека: о тебе тоже беспокоятся. Марго улыбается в ответ. Просто и открыто, без привычного сарказма и напускного пренебрежения. Ничего специально не делает, чтобы понравиться, а я очарован. Готов, как пес, вилять хвостом и стелиться возле ее ног. Это я, собственно, сегодня ночью и делал, сидел рядом с ее диваном, пока она спала. Наблюдал, как извращенец – Эдвард из-за шторки за Беллой. (прим. – главный мужской персонаж романа Стефани Майер)
Вот как бывает.
Открываю перед ней дверь машины и помогаю сесть. У нее холодные, сухие руки. Обхожу капот и сажусь за руль. Поправляю зеркало, включаю подогрев сидения и завожу мотор. Марго убирает свой уродский баул назад и поворачивается ко мне.
– Я могу у тебя спросить, кто это был?
Артур ей интуитивно не понравился. К сожалению, половина старшей школы была бы с ней не согласна. Девчонки тащились по нему. Павлов красил волосы в разные цвета, бунтовал против формы и зажимался с девчонками по углам. Ни одна не интересовала его второй раз.
– Бывший одноклассник.
– Вы дружили?
– Нет, – качаю головой.
Абсурд. Мне бы не пришло это в голову даже в приступе слабоумия. В людях я всегда разбирался неплохо, как и мой отец.
Поворачиваю голову. Марго кусает губы и смотрит в окно. Ведет пальцами от колен вверх по бедрам. Скользит по узким джинсам, но мое развращенное воображение рисует совсем другую картину. Похоть вытесняет тревогу и жаркой волной бьет в голову и пах. Пока мы на небольшой скорости поднимаемся наверх, я приоткрываю окно и достаю сигареты.
– Можно? – Спрашиваю ее, прежде чем закурить.
Она рассеянно кивает. Чувствую, что у Марго еще много вопросов, но лезть с ними ко мне она не решается, за что я ей очень благодарен.
Мы выезжаем на улицу, и я мысленно напоминаю себе не гнать. У супермаркета припаркован серебристый порш Павлова. Он подходит к нему, подволакивая ногу, и останавливается у водительской двери. Когда мы равняемся с ним, он слегка нагибается и подмигивает Марго. И только после этого садится в машину.
Не нравится мне его хамское поведение. Приперся, теперь выделывается. Мало я его приложил. Сердце начинает стучать быстрее. Я непроизвольно нахожу руку Марго и сжимаю ее пальцы. Мне просто нужно быть с ней рядом, и все будет хорошо.
Шесть лет назад
– Внимание, класс, у вас пополнение. Это Артур Павлов. – Англичанка указывает на высокого парня у доски и предельно уважительно просит его рассказать о себе, из чего я делаю вывод, что у новичка очень влиятельная семья.
– Привет, меня зовут Артур. – Говорит на британском английском. – Я красивый, умный, общительный. Люблю хорошую музыку и восточную философию. – Окидывает помещение хищным взглядом и продолжает, немного понизив голос. – И девушек тоже люблю.
Ольховская улыбается и прикусывает колпачок ручки.
– В уверенности вам не откажешь. Лучше обратите внимание на учебу. Садитесь. – Англичанка указывает ему на место во втором ряду, через проход от меня.
Он неспешно подходит к своему месту, бросает сумку на пол и садится, вытянув ноги под столом. Поворачивает голову, и мы встречаемся с ним взглядами. Он оценивающе рассматривает меня и дёргает уголком губ.
«Дерьмо, а не человек», – проносится первая мысль в моей голове.
Позже выяснилось, что Артур хотел беспрекословного подчинения и почитания. Синдром Бога не хило так шарашил его по башке. А во мне он увидел конкурента за лидерское место.
Спустя пару недель пару прихвостней Павлова пинали в раздевалке какого-то щуплого пацана из девятого класса. Пацан тихо скулил, закрываясь руками. Уж не знаю, чем он успел насолить Павлову. Кто-то спокойно переодевается, кто-то уставился в телефон. Артур сидит на корточках и вертит в руках его разбитые очки.
Частная, элитная гимназия – это чистилище. Нам преподают деловой этикет, несколько иностранных языков, около двадцати видов спорта и высшую математику, но это мало что меняет. Благороднее мы от этого не стали. Около сотни подростков вынуждены сосуществовать друг с другом под одной крышей практически двадцать четыре на семь: здесь царят четкие, негласные правила и жесточайшая иерархия.
Павлов поднимает на меня темные глаза.
– Тебе чего, братишка?
– Пацана оставь.
– Тебе чего, больше всех надо? – Он отбрасывает очки в сторону и поднимается. Убирает руки в карманы брюк.
Обстановка накаляется. Все замолкают. Я сверлю его взглядом. Он усмехается и понимает, что отвечать я не буду. Делает шаг ко мне навстречу и выдает такое замысловатое, отвратительное ругательство, что любой зэк позавидует. Я замахиваюсь и бью его по морде. Он отлетает к стенке и хватается за разбитый нос. На меня со спины налетает белобрысый, который пинал парня на полу. Он успел развязать свой галстук и накидывает мне его на шею. Я зверею и бью его локтем в солнечное сплетение. Завязывается драка.
– Какого хрена! – Кричит физрук, заскакивает в раздевалку и разнимает нас. – Соколов, ты опять за свое? Пулей к Анне Сергеевне, пусть тебе задание потяжелее подберет. Пустим твою агрессию в нужное русло.
Потом он видит пацана на полу и обращается ко всем присутствующим:
– Кто это сделал?
Все молчат – это одно из негласных правил: не стучать.
– Я повторяю, кто это сделал? – Он упирается кулаками-кувалдами в бока. – Не хотите говорить, ладно. Сейчас часок поотжимаетесь по-спартански и мозги на место встанут.
Он поднимает пацана с пола и спрашивает:
– Филимонов, ты как, живой? Топай к медсестре, пусть ребра посмотрит. Соколов, за мной.
Я не сопротивляюсь и иду за ним. На выходе поворачиваюсь: Павлов смотрит на меня волком. Я поправляю лацканы пиджака и закрываю дверь в раздевалку.
Ненавижу травлю. Это удел слабаков.
Павлов не простил мне публичного унижения и начал мстить. Мозгами и изобретательностью его Бог не обделил. Как-то подкинул мне траву и натравил завуча проверить мой шкафчик. Я потом неделю мочу на анализ сдавал и в наказание подсобные помещения разгребал. Но в открытую Артур ко мне не лез. Его пассивно-агрессивные комментарии меня мало волновали, и он это чувствовал. Все пытался нащупать мою болевую точку. И у него это все-таки получилось.
Геля учится в младшей школе – это другой корпус. Отдельная столовая, спортплощадка и территория для прогулок. По графику мы с ней можем видеться несколько раз в неделю при небольшой загрузке. Загружены, естественно, до ушей. Постоянно. Но мы нашли решение. Встречаемся по вторникам и четвергам в назначенное время на нашем месте. Теннисный корт старшеклассников находится недалеко от их бассейна. Геля пользуется служебным выходом: там нет турникета.
Я издалека вижу ее на лавочке. Она закрутила на голове смешные дульки. Листает какую-то книгу. Геля много читает. Любовь к книгам ей привила мама еще в детстве. Порыв ветра срывает с липы желтые листья, она поднимает голову и наблюдает за их падением. Подхожу к ней и плюхаюсь рядом.
– Тебе за зеленую тушь не влетит?
– Красота требует жертв. – Геля улыбается и обнимает меня.
Я прижимаю ее к себе и целую в макушку. В этот момент по аллее проходит Павлов. На нем белое поло, легкие брюки и брендовая олимпийка, в руках он крутит ракетку. Видит нас и замедляет шаг, присматривается. Мне не нравится его задумчивый, липкий взгляд. Сердце встревоженно дергается в груди. Прижимаю Гелю ближе к себе, хочу оградить ее от пристального внимания.
Трэш начался, когда ей исполнилось четырнадцать, и ее класс перевели в старшую школу. Буквально спустя пару дней я увидел, как она стоит возле большого, арочного окна и широко улыбается Павлову.
«Ангелина», – говорит она и протягивает ему руку.
24
Марго
– Значит, вот где вы теперь обитаете? – Подхожу к большому окну и смотрю на поток плетущихся в пробке машин. – И как Тася только на это согласилась?
– Они с Бусаевым договорились о квартплате. Он прямо совсем не много попросил, и Тася решила пока здесь остаться. – Маринка пожимает плечами. – Здесь и мебель новая, и посуда есть, и постельное. Ничего докупать не нужно. К тому же, местоположение офигенное – везде пешком дойти можно. Да и с переездом морочиться не хотелось. Мне тоже хорошо, не нужно теперь к матери сливаться. Раньше Тасин Отелло недоделанный мог посреди ночи позвонить и сказать, что едет, а у меня пары в восемь, но на это всем плевать – вставай и дуй в притон матери.
Мне снова становится ужасно жаль Маринку.
«Скажи ей, наконец!», – подает голос совесть.
– Так что теперь все в плюсе. – Продолжает Марина, не догадываясь, что творится в моей голове. Она спокойно поправляет яркие подушки на диване.
– А Тася?
– Ну, она не привыкла, когда в карманах ветер гуляет. На днях кольцо продала с бриллиантом, пока у нее и его не отжали, так что на первое время хватит. А я ей говорила, что долго она так не проживет. Нужно учиться или пойти работать. Красота имеет срок годности. Вот на что ей жить лет так через двадцать?
– Не знаю, Марин, – что тут еще скажешь. – Где она, кстати? – Спрашиваю, чтобы еще немного оттянуть предстоящий разговор.
– Ушла по делам еще утром. Сказала, что нам с тобой лучше вдвоем побыть. Странно, с каких пор мы не можем втроем зависнуть. – Марина пожимает плечами. – Пойдем суп поедим? Я вчера приготовила на кокосовых сливках, просто потрясающий рецепт и калорий значительно меньше. – Последнюю фразу она произносит с неприкрытой гордостью и идет на кухню.
Я механически отслеживаю ее босые шаги, а внутри все замирает. Тася специально оставила нас наедине, чтобы мы могли поговорить. Сердце быстро бьется о ребра, прикладываю вспотевшую ладонь к груди, как будто это поможет утихомирить его.
– Ты идешь? – Маринка гремит чем-то на кухне.
Кухня небольшая и по-домашнему уютная. На окне висит тюль с блеском. Через стеклянные дверцы шкафчиков виден сервиз с гжелью. В углу советское кресло, накрытое клетчатым пледом. Холодильник современный, со встроенной подачей льда, совсем сюда не вписывается.
– Как тебе здесь живется? – Я сажусь за стол.
– Здесь неплохо, не хоромы, конечно, но миленько. Единственное, я очень надеюсь, что бабуля Бусаева не в этой квартире богу душу отдала. Иногда ночью просыпаюсь и как подумаю об этом…бр-р-р. Жуть берет.
Я смотрю в тарелку, которую Маринка поставила передо мной. Беру ложку и мешаю оранжевую жижу.
– Это что? – Зачерпываю ее и снова выливаю.
– Это тыквенный суп-пюре, очень полезный для кожи: кладь каротина.
– Это кто так сказал?
– Ой, Марго, не привередничай. Ешь, давай. – Маринка садится напротив меня и начинает медленно и красиво есть суп.
Я вытираю под столом о джинсы влажные ладони и не могу оторвать глаза от тарелки. Думаю, как начать разговор. Я часто крутила перед сном в голове возможные фразы, но сейчас они испарилась. Ничего не приходит на ум. Любое предложение звучит, как слабое оправдание.
– Марго, я знаешь, что у тебя узнать хотела, – Марина отламывает малюсенький кусочек хлеба, мнет его подушечками пальцев и лишь потом отправляет в рот. – Мне сучка-Лиля вчера такой бред сказала, что типа вы с Владом мутите. Говорит, видела вас. Прикинь, какая стерва, не успокоится никак. Я все понимаю, но такую чушь нести. Наверное, плойкой голову перегрела. – Она хихикает, горловина футболки съезжает по ее плечу, немного оголяя его. Она выглядит такой домашней и комфортной.
– Ты, кстати, останешься сегодня у нас? Вместе к зачету поучим.
Я сглатываю и откладываю ложку. Смотрю на Марину, а она – на меня. Улыбка сползает с ее лица.
– Она же просто позлить меня хочет. – Тихо договаривает свою мысль. – Марго… это же неправда? – Таким голосом маленькие дети зовут маму в темноте: испуганно и беззащитно.
Мне хочется провалиться сквозь землю. Случилось то, чего я так сильно боялась. Мы сидим друг напротив друга. И Марине будет больно, чтобы я не сказала. Все мои прошлые доводы, вроде «защитить Марину», кажутся полнейшим бредом.
А еще мне, похоже, очень нравится Влад. Я поймала себя на том, что мне очень приятно находится рядом с ним. Мне нравится его запах, жесты, интонации. Вчера, когда он довез меня до универа, я ощутила внезапное разочарование, что поездка оказалась такой короткой. Я часто думаю о нем и все время ищу его глазами в толпе.
Марина смотрит на меня с неверием, как будто до нее никак не доходит смысл. Я прочищаю горло и усилием воли начинаю говорить:
– Мне стоит начать сначала, Марин – Отвожу глаза в сторону. – Я не рассказывала тебе, но почти сразу после возвращения из Лондона Влад стал… не знаю, как это назвать. В общем, он проявлял ко мне повышенное внимание. Ты не думай, никакой симпатии ко мне он не испытывал, просто спортивный интерес. Меня ужасно бесили его наглость и вседозволенность. Я просила его оставить меня в покое, но потом… Я не знаю, зачем я это сделала.
– Что ты сделала? – Выговаривает одними губами.
– Мы с Соколовым целовались. – Я заставляю себя поднять на нее глаза. Марина бледная, спина ровная, плечи напряжены. Смотрит на меня прозрачными глазами. – Я знаю, как это ужасно с моей стороны, но поверь, Маришка, я никогда в жизни не хотела причинить тебе боль. Я просто хочу быть честной.
– И что, тебе теперь мое благословение нужно, честная моя?
– Ни один парень не важен для меня так, как ты. – Мой голос срывается.
– Видно, это не совсем так. – Все так же тихо говорит Марина.
Горький комок слез подступает к горлу. Она сжимает покоящиеся на столе ладони в кулаки, и начинает меня морально препарировать.
– Ты с первого дня твердила мне, что Соколов – мудак, козел, потаскун… напомни-ка, мне весь список твоих псевдоаргументов. Говорила, что он разобьет мне сердце. Типа, он недостаточно хорош для меня, так? А для тебя он, получается, достаточно хорош, да? – С каждым предложением она повышает голос, пока окончательно не переходит на крик.
Резко замолкает. Теперь я понимаю значение выражения «звенящая тишина». Ее нарушает только громкое дыхание Марины, а я, кажется, совсем не дышу. Вытираю щеки от слез, но это не помогает: они срываются и падают на джинсы, оставляя темные кляксы.
Сейчас я вижу перед собой другую Марину: жесткую, резкую, раненую.
– Ты с ним спала?
– Нет.
Марина пристально разглядывает меня.
– Нет, говорю же тебе. – Мой голос дрожит. – Скажи, что мне сделать, Марин. Я все исправлю. Я не хочу тебя терять. Помнишь, что я сказала тебе на твой день рождения? Ты для меня не просто подруга, ты моя семья. – Громко всхлипываю и прикрываю рот рукой.
– И ты по-семейному решила воткнуть мне нож в спину? – Марина пялится в одну точку перед собой. – Теперь понятно, почему он тогда подсел к нам в столовой. Просто хотел тебя побесить.
– Я все сделаю, Марин. – Шепчу я.
– Не приближайся больше к нему. – Чеканит она, в голосе – металл.
– Ладно… хорошо.
– Я хочу, чтобы ты ушла. – Марину начинает трясти, а у меня сердце замирает от страха. Что теперь будет? Мы же вместе всю жизнь, с детского сада. Совместное первое сентября, экзамены, выпускной. Я не помню себя без Марины. А как мы были рады, когда поступили, да еще попали в одну группу.
– Мне очень жаль. – Чувствую, как страдальчески морщится мой лоб. – Мне так жаль, Марин. Если бы я могла поступить по-другому…
– Марго, уйди. – Марина закрывает глаза.
Я встаю и иду в коридор. Не с первого раза попадаю в лоферы. Беру сумку и выхожу, тихо закрыв за собой дверь. Пелена слёз застилает глаза. Оступаюсь на лестнице и чуть не лечу с нее кубарем. На ходу набираю Тасю, но она вне зоны доступа. Признание не облегчило мне душу, стало только тяжелее. К вине добавилась неизвестность.
25
– А вы что, с Мариной поругались, что ли? – Спрашивает, кажется, в десятый раз у меня Олег. Он «случайно» увидел меня в столовой, спросил для приличия разрешения и плюхнулся напротив, не дожидаясь ответа.
Я качаю головой.
– А что тогда вместе не обедаете? Мне кажется, вы раньше поодиночке не передвигались.
Я неопределенно пожимаю плечами. Меньше всего я хочу сейчас обсуждать с ним эту тему. Я вообще не хочу ни с кем разговаривать.
– Она тоже какая-то странная ходит. – Олег задумчиво почесывает подбородок и возвращается взглядом ко мне.
Господи, ну, что он пристал? Не отвечает человек – значит не хочет. Докопался. Почему я не лезу к другим людям с дурацкими вопросами и уважаю их личное пространство? Раздраженно ковыряю влажную запеканку. Чай остыл. За окном – дождь. Голова болит второй день. Тупая боль окольцевала черепную коробку и давит, проверяя ее на прочность. Жизнь перевернулась с ног на голову и вообще не радует.
Сегодня утром на семинаре мы должны были разделиться по парам, чтобы опросить друг друга и определить тип личности. Я с глупой надеждой повернулась к Марине, но она окинула меня таким презрительным взглядом, что слезы моментально обожгли глаза. Я отвернулась и часто заморгала, чтобы позорно не заплакать прямо на занятии. Я, к несчастью, узнала, что моя Марина может быть жесткой и бескомпромиссной. Она не оставила мне ни единого шанса, чтобы реабилитироваться в ее глазах. Она не то, что больше не разговаривает со мной, даже не смотрит в мою сторону. В группе девчонки уже что-то заподозрили на наш счет и стали перешёптываться. Как это обычно бывает: кто-то что-то видел, кто-то додумал.
– Придешь ко мне в пятницу на днюху? – Слышу бодрый голос Олега. – Родители на дачу уезжают: у мамы плановая высадка редиса и свеклы. Так что квартира в моем распоряжении. Будет лампово. В настолки поиграем, отдохнем, поболтаем, потанцуем. – Олег играет бровями.
– Что, прости?
Столовая наполняется студентами. Когда я пришла, здесь было от силы человек пять, а теперь практически нет свободных столов. Время обеда – половина первого. Стучат приборы. Пахнет гречкой и чем-то жареным. Голоса сливаются в общий гул, усиливая головную боль. Жмурюсь и делаю глоток остывшего чая.
– Марго, – Олег заглядывает мне в глаза. – Я не пойму, что с тобой такое… бледная какая-то. Ешь, хватит запеканку ковырять. Уже обратно в творог ее превратила.
Мне хочется послать его в задницу с непрошенными советами, но привитое мамой уважение к семье Поповых не позволяет мне этого сделать. Поднимаю на него глаза. Он ест вареники с вишней, обильно макая их в сметану. Уголок губ запачкался. Придвигаю к нему салфетницу и отстраненно рассматриваю его. У Олега ухоженные руки с аккуратными ногтями, красная, клетчатая рубашка, чистая кожа. Он ловит мой взгляд и игриво улыбается, обнажая зубы:
– Ну, так придешь?
– Я не знаю, Олег, сессия скоро, да и настроение не очень. Извини. – Отодвигаю от себя поднос с посудой и проверяю на телефоне время. Еще нужно пережить три пары.
– Так тогда обязательно нужно прийти. Развеешься, как следует. Я могу и Марину тоже позвать, если хочешь. Я, кстати, на стрижку записался.
– Почему, кстати? – Намеренно игнорирую его предложение касательно Марины. Чувствую, что, если начну развивать эту тему, то заплачу или швырну в кого-нибудь поднос.
– Тебе же моя прическа не нравится, вот я и решил постричься. – Олег потягивается, и это тоже бесит меня.
Поздравляю, Марго, скоро на людей кидаться начнешь.
– Не помню, чтобы я такое говорила. – Бормочу рассеянно, потому что в столовую заходят Никитин, Бусаев и Соколов. Слежу за ними, глядя поверх плеча Олега, трусливо пригнувшись. – Прическа должна нравиться только тебе. Что подумают другие – неважно. – Говорю, не отрывая глаз от троицы.
С каких пор они обедают с простыми смертными?
«Хоть бы не заметил, хоть бы не заметил», – твержу про себя, но это имеет обратный эффект. Влад занимает место за столом рядом с Бусаевым, и наши взгляды встречаются. У меня бегут мурашки по предплечьям: становится не по себе от его прищура. Не могу поверить, что целовалась с Соколовым, доверяла, чувствовала в нем родственную душу. Сейчас Влад смотрит мне прямо в глаза. Синий взгляд острый, как бритва. Полосует, не щадя. Я с большим усилием выдерживаю зрительный контакт. Влад слегка поворачивает голову и смотрит на Олега, вздергивает подбородок. Вся его поза выражает враждебность и напряжение. Отвожу глаза и снова возвращаюсь к нему. Светлые волосы аккуратно причесаны на пробор, голубая рубашка выглядит безукоризненно – ни единой складочки, серые классические брюки и часы на запястье. Он выглядит старше и серьезнее. Не чувствую в нем ни малейшей искорки тепла. Это отзывается болезненным покалыванием в груди. Я понимаю, я бы тоже была обижена на его месте, но я приняла решение, так будет лучше.
Тим поворачивается и тоже смотрит на нас. С трудом концентрируюсь на диалоге с Олегом. Пытаюсь вспомнить, о чем мы только что говорили. Олег ведет ладонью по волосам и с улыбкой отвечает:
– Не говорила, что не нравится, но я заметил. Я тоже хочу к Дню рождения апгрейднуться. Почему бы не сменить прическу? Марго, пообещай, что подумаешь на счет моего приглашения, ладно?
– Ладно. – Щеку печет от настойчивого внимания Соколова. Забираю с соседнего стула сумку, беру поднос со стола и поднимаюсь. – Пока.
– Пока, Маргаритка. Жду твое сообщение с положительным ответом. – Кричит мне в след Олег, а я раздосадованно морщусь: Влад сто процентов все слышал.
***
Около пяти прибиваюсь к дому. Кажется, весь день глыбу на себе таскала: болит поясница, шея, ноги. Сбрасываю обувь и бреду в ванную.
– Маргаритка, потерпишь часик? – Мама выглядывает из кухни. – Боря написал, что в пробку попал. На Северной дорогу ремонтируют. Сейчас приедет, и уже все вместе поужинаем, хорошо?
– Я не голодная. – Отвечаю я и сразу же прикрываю за собой дверь, потому что на мамином лице появляются признаки тревоги, а это плохой знак – последует вереница вопросов.
Долго умываюсь холодной водой. Отправляю свитер в стирку и мажусь кремом. Колпачок вылетает из рук и закатывается под тумбочку. Это становится последней каплей на сегодня. Я сажусь прямо на коврик и плачу, в основном, от усталости и непонимания, что делать дальше.
Вспоминаю наш последний разговор с Владом и снова плачу. Ощущение, что я сама лишила себя чего-то очень хорошего, что только начало давать первые ростки в душе.
Я сидела в сквере рядом с институтом. Выбрала уединенную скамейку рядом со старой елью. Равнодушно ковыряла носком кроссовка рыхлую землю. Весенний ветерок обдувал лицо и шею. Вокруг вроде все то же самое, а предвкушение чего-то хорошего бесследно исчезло.
На меня упала тень и, прежде чем поднять глаза, я почувствовала свежий запах морского бриза.
Надо мной стоит Влад. Такой красивый, что в груди заныло. Если в первые дни я думала о его внешности с долей презрительного обесценивания, то теперь я не могу оторвать от него глаз. И дело не только в одежде и потенциале, который дала ему природа, а в том, как он держится, и как ощущает себя. То, что он транслирует людям.
– Привет, – Влад улыбается, эффектным жестом снимает солнцезащитные очки и щурится на солнце. – Отгадай, что у меня есть?
– Привет, – мысленно настраиваюсь на еще одни неприятный разговор – второй за последние сутки.
Влад садится рядом, пристроив руку на спинку лавочки у меня за плечами. Вытаскивает из нагрудного кармана джинсовки два небольших серых билета с ярким розовым узором по краю.
– Что это?
– Билеты на кей-поп батл в следующее воскресенье, – он придвигается еще ближе ко мне и ведет носом от скулы к виску, касается линии роста волос и делает вдох. Я прикрываю глаза, наслаждаясь последними прикосновениями. – Я тебя приглашаю. Попрыгаем под песни мальчиков с крашеными волосами. Организаторы сказали, что будет классно. Можно мерч известных групп купить и кимбап поесть. Говорят, корейцы – фанатики еды. Я, кстати, правильно произнес название? – Он перекладывает руку со спинки мне на предплечье и мучительно-нежно ведет вниз.
– Правильно, только я не смогу с тобой пойти, Влад. – Снимаю с себя его руку и отодвигаюсь.
– В чем проблема? – Его тон меняется, становится недовольным.
– Я все рассказала Марине.
– Это же хорошо. Я повторюсь: в чем проблема?
Кусаю нижнюю губу и разворачиваюсь к нему всем корпусом. Мы сидим на разных концах лавки. Влад все еще сжимает билеты в руках.
– Я больше не буду с тобой общаться, – поднимаю на него глаза и тихо добавляю, – извини.
Влад вздергивает подбородок.
– Это ты так решила или Марина за тебя?
Я молчу. Чувствую, как он разглядывает меня. В вопросе мне слышится разочарование, и это причиняет боль. С трудом сглатываю и снова смотрю на него. Влад громко дышит. Я успеваю насчитать четыре взмаха его ресниц прежде, чем он начинает говорить.
– Я думал, у тебя достаточно мужества, чтобы слушать свое сердце, а не жить по указке других. Ты сама сказала, что я тебе нравлюсь. Очень.
– Конечно, – злюсь я, – со стороны все дофига умные, а на деле… Может быть, было нужно по-человечески начать со мной общение, а не подъезжать на кривой козе?
– Ага, как твой додик с бубном вокруг тебя всю жизнь плясать.
– Да при чем здесь Олег! Что ты его везде суешь!
– А с тобой можно было нормально? – Тоже взрывается Влад. – У тебя же, сука, принципы. Ты думаешь, что это ты принимаешь решения, но это иллюзия, Марго. Ты вообще, похоже, ничего не контролируешь в своей жизни.
– Да, у меня есть принципы, представь себе. – Предательская слезинка скатывается по щеке. Я раздраженно смахиваю ее. – Например, защищать тех, кого я люблю.
Влад вскакивает и нависает надо мной.
– Это уже бич какой-то. Тебя вообще просили кого-то защищать? Что за хрень ты несешь? Почему ты решила, что на тебе лежит ответственность за чувства других? – Он отходит, делает вдох и продолжает немного спокойнее. – Чувства Марины – вне зоны твоего контроля. Советую тебе подумать над моими словами. Если ты думаешь, что я буду бегать за тобой вечно, то ты ошибаешься.
Сердце пропускает удар.
– А теперь представь, что тебе нужно сказать, например, Тиму, что ты зажимался с девушкой, которая ему нравится, или с которой он встречался. Все тоже было бы так легко и просто, как ты говоришь?
– Я предпочитаю решать вопросы сразу. Да, иногда я поступаю не совсем честно, но я и не говорил, что святой.
– У нас с тобой толком ничего не было. Так что рвать будет легче. – Произношу быстрее, чем успеваю подумать.
Влад психует, мнет билеты и швыряет их в мусорку. Я встаю и беру рюкзак. Влад успевает схватить меня за руку.
– Ты серьезно сейчас? – Его глаза темные, злые. Хватка железная.
Он дергает меня на себя, и я с размаха врезаюсь ему в грудь.
– Пусти. – Дергаюсь и пытаюсь вывернуться.
Влад умудряется поймать меня за подбородок и впиться в губы. Это не поцелуй, а наказание. Он давит, вымещает обиду и разочарование. Кусает нижнюю губу и сразу проникает языком в рот. Он никогда себе такого не позволял. Всегда был бережным нежным, страстным, но сейчас он полностью завладел моим ртом, подчиняя и опошляя. Горло заполняет его вкус, ладони сдавили ребра. Я не могу дышать, мычу ему в рот, царапаю шею. Когда Влад отстраняется, я даже не смотрю ему в лицо: отталкиваю со всей силы и бегу к аллейке.
– Дура! – Кричит в след.
С тех пор мы не разговариваем, только обмениваемся многозначительными взглядами при встрече.
