Текст книги "Карнавал страсти"

Автор книги: Юлия Снегова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

2

Когда Настя проснулась, Фарид еще мирно спал в своей комнате. Возможно, ему снились девушки, тщетно ждущие его за приоткрытыми дверями. Настя быстро выпила кофе и взялась за дело. Она нашла рядом с телефоном толстый справочник, отметила карандашом названия организаций, где ей, возможно, могли бы помочь, и принялась крутить диск.

– Алло, это Профсоюз концертных работников? Скажите, пожалуйста, где будет ближайший концерт ансамбля «Цыганский двор»?

Похоже, ее вопрос привел женщину у телефона в глубочайшее замешательство. Еще хорошо, что с Настей были вежливы. Она слышала, как на той стороне провода долго совещались, а потом дали ей номер какого-то продюсерского центра «Дельта». Номер не отвечал. Наверное, продюсеры считали дурным тоном приходить на работу с самого утра. Тогда Настя решила обзвонить все крупные концертные залы. Там тоже никто ничего не знал. А во Дворце культуры железнодорожников ей возмущенно объяснили, что они не справочное бюро, и продолжали еще что-то кричать в трубку, пока Настя не положила ее.

Фарид не просыпался. Насте надоело сидеть в квартире. Она нацепила на себя плейер и бесшумно вышла, замок щелкнул за ее спиной. Только оказавшись на улице, Настя поняла, что не знает ни планов Фарида, ни его телефона.

«Ничего, – успокоила она себя, – деньги у меня есть, вечером вернусь».

Очень скоро, сама не понимая как, Настя выбралась на Невский. Пошла вперед, с восторгом смотрясь в каждую попавшуюся ей по пути реку. Увидела золоченый шпиль Адмиралтейства, устремилась к нему. Смешалась на Дворцовой площади с толпой гуляющих туристов. Подумала, не зайти ли в Эрмитаж, но решила, что еще успеет. Ее притягивало к себе широкое водное пространство Невы. Настя купила в палатке гамбургер и банку колы, спустилась по ступеням к самой воде, уселась на нагретые солнцем камни, включила плейер и погрузилась взглядом в мелькание золотых бликов. Солнце, музыка, чудесный город, встреча с любимым впереди… Как все это здорово! Насте захотелось вскочить и сделать какое-нибудь безумное сальто в майском прозрачном воздухе. Но она лишь поднялась, поискала глазами, куда бы выкинуть пустую банку, обнаружила сфинкса на той стороне и пошла по мосту.

Напротив сфинкса Настя очень кстати заметила будку телефона-автомата. К счастью, у нее осталось еще несколько жетонов на метро, по ним же можно было и звонить. Настя сделала еще одну попытку поговорить с продюсером из «Дельты». Неожиданно ей ответили.

– «Цыганский двор?» – удивленно переспросил мужской голос с легким южным акцентом. – Конечно, знаю. Они сегодня выступают в Доме культуры «Орбита».

– Скажите адрес! – взмолилась Настя, лихорадочно шаря по карманам. Как же она была признательна Наде за то, что та оставила в джинсах огрызок карандаша. Она записала название улицы прямо на стене будки, а потом решилась и все же спросила: – Извините, а вы не знаете, как зовут одного певца, он такой брюнет!

– Девушка, они там все брюнеты, цыгане все-таки. А вам это зачем, влюбились, что ли? – Настя молчала в трубку. – Есть там у них один черноглазый баритон. Имя забыл, его все Петровичем называют, может, этот вам нужен? Я при встрече ему передам, что у него появилась фанатка.

Настя спустилась к воде. Этот короткий разговор бесконечно вымотал ее. Ноги дрожали. Она опять уселась на камни. Ничего, пусть она не узнала имени, зато вечером увидит его и, может быть, тут ей стало страшно, даже познакомится с ним по-настоящему.

В половине седьмого Настя стояла перед входом в Дом культуры. Пока удача повернулась к ней спиной. Ее просто-напросто не пустили. По обе стороны широких стеклянных дверей стояли секьюрити – квадратные молодые люди в одинаковых темных костюмах, слишком хорошо знакомая Насте порода людей, чтобы пытаться вступить с ними в переговоры. Секьюрити бесстрастно пропускали хорошо одетых немолодых мужчин и их дам, а ее даже не удостаивали взглядом. На площади перед зданием выстроилась шеренга черных машин. У одного из шоферов Настя выяснила, что сегодня здесь отмечают свой юбилей чиновники налоговой полиции. Возможно, будь она одета как раньше, ей удалось бы проскочить внутрь, но не теперь…

Настя решилась на еще одну безумную попытку. Она рванулась к служебному входу. Там секьюрити не было, стоял лишь один добродушный с виду вахтер.

– Девушка, а ты куда? – поинтересовался он. – Сегодня вход только по пригласительным.

– А я пресса, – спокойно ответила Настя и принялась шарить по карманам в поисках воображаемого удостоверения.

– Как же, нашла дурака, – вахтер насмешливо смерил ее взглядом, – да какая ты пресса, разве что желтая. Иди отсюда, пока милицию не позвал, – и вахтер извлек из кармана самый настоящий свисток.

– Подождите, – Настя умоляюще взглянула на грозного стража, – на самом деле у меня сегодня там брат выступает, в ансамбле «Цыганский двор». Пропустите меня, пожалуйста, мне надо сказать ему кое-что очень важное.

– Например, что мама заболела, – насмешливо взглянул на Настю вахтер, – ладно, давай говори, как брата зовут, я позвоню.

«Брата зовут Петрович», – Настя осознала всю нелепость ситуации и поплелась к выходу. В ней закипала отчаянная злость.

«Да как же так! – думала она, мрачно уставившись на трещину в асфальте. – Вот он совсем рядом, за стеной», – она оглянулась на ненавистное здание, облицованное белыми плитами. Если бы она могла взрывать стены взглядом, то эти камни взлетели бы на воздух. А так надо опять ждать. Ничего, она уже совсем близко. Она и так преодолевает расстояние между ними со всей возможной стремительностью.

Чтобы скоротать ожидание, Настя включила плейер и купила бульварную газетенку в соседнем ларьке. Девушка боялась отлучиться от служебного входа хоть на минутку, а вдруг он выйдет именно в это время. Стемнело. Настя замерзла.

Постепенно к служебному входу начали подъезжать микроавтобусы, развозящие артистов по домам. На одном из них Настя с невероятной радостью прочла надпись: «Цыганский двор». Появились какие-то люди. Настя внутренне собралась и заняла наблюдательную позицию в тени, справа от ярко освещенной двери. Смеясь и переговариваясь между собой, начали выходить артисты. Они держали в руках свои костюмы на вешалках и в чехлах.

И вдруг появился тот, кого Настя ждала. Он шел один, в стороне от всех, со спортивной сумкой через плечо. Одного мгновения Насте хватило, чтобы узнать и запечатлеть в памяти его внешность. Потертые джинсы, синий пуловер, в вырезе которого видна белая футболка. Черные усы, короткая борода, усталые темные глаза, черные жесткие кудри волос.

Настя судорожно вздохнула. Сердце бешено колотилось. Ноги подкашивались. Она не знала, что делать дальше. Неожиданно что-то резко изменилось в его лице. Оно словно осветилось изнутри, усталость сменилась радостью узнавания, он быстро сбежал по ступенькам.

«Он узнал меня!» – безумная мысль чуть не сорвала Настю с места, чтобы броситься к нему на шею.

Но тут навстречу мужчине шагнула высокая женщина, на которую Настя раньше не обратила внимания. Возможно, она пришла сюда уже давно.

– Митя! – громко воскликнула она и обняла его.

Женщина была почти одного с ним роста, с длинными волосами, одетая в джинсовый костюм, с кожаным рюкзаком за спиной. Лица ее Настя не видела.

– Замерзла? – ласково спросил Дмитрий, не сводя потеплевших глаз с ее лица. – Я думал, ты не придешь.

– Да нет, все в порядке, я ждала недолго. Пойдем, у нас мало времени.

На одно мгновение у Насти потемнело в глазах. К такому повороту событий она совершенно не была готова. Ей даже не приходило в голову, что он может быть не свободен, что у него окажется жена или подруга. До чего же она глупа и наивна! Ну конечно, если она влюбилась, то, значит, и другие тоже… Старше, быстрее, опытнее ее. Ладно, еще не все потеряно. Даже если она не может быть участником, она будет наблюдателем. И Настя рванулась вслед за Дмитрием и его спутницей.

3

Они обнялись, подошли к коммерческой палатке, купили по банке джина. Дмитрий взял ее рюкзак. Настя уже не могла слышать, о чем они говорили, она лишь видела по движениям губ и рук, что разговор волновал обоих. Словно зомби, не различая дороги, Настя шла за ними по улицам, затем нырнула в метро. В вагоне ей удалось занять место напротив. Они сидели, держа друг друга за руки. Настя заметила, что у них одинаковые серебряные кольца, и совсем упала духом. Но она продолжала напряженно, пытаясь что-то для себя понять, разглядывать женщину. Ей, наверное, немного больше тридцати. Она сидела, вытянув худые, длинные ноги. Жесткие волосы цвета темной меди распущены, падают ниже плеч. Большие зеленые глаза густо обведены черным, ресницы накрашены, на губах блестящая помада янтарного цвета.

Поезд гремел, Настя не слышала, о чем говорили Дмитрий и его спутница. К тому же девушка опасалась слишком пристально вглядываться в их лица, чтобы не привлечь к себе внимание. Но они были всецело поглощены друг другом и ничего вокруг не замечали. Насте показалось, что Дмитрий чем-то очень расстроен. Он слушал женщину, а выражение его глаз становилось все более беспомощным. Теперь он больше походил на обиженного ребенка, которого наказали за проступок, совершенный кем-то другим.

Настя сама не знала, зачем преследует их. Она не замечала названий остановок, лязг колес и шум двигателя слились для нее в безумную музыку, которая продолжала греметь у нее в ушах, даже когда она вслед за Дмитрием и его женщиной покинула вагон и поднялась на улицу. Одержимая преследованием, Настя прошла за ними еще немного, и тут, только когда женщина остановилась и взяла у Дмитрия свой рюкзак, Настя поняла, что они стоят около вокзала.

«Они уезжают! – испугалась она. – Нет, уезжает только женщина», – испуг сменился неуверенной радостью. Настя продолжала наблюдать во все глаза. Ее по-прежнему никто не замечал.

Женщина в чем-то убеждала Дмитрия. Настя удивительно остро воспринимала эту ситуацию. Ей казалось, что она понимает, о чем говорит женщина. Она просила Дмитрия не провожать ее до поезда, не стоять у вагона с глупой и жалкой улыбкой, свойственной всем провожающим. Он пытался сказать ей на прощание что-то важное, но она быстро поцеловала Дмитрия, решительно закинула за спину рюкзак и пошла к поезду.

– Марина! – закричал он так, что люди с чемоданами начали оглядываться, но она даже не обернулась. Лишь подняла вверх руку с яркими ногтями и помахала ею в воздухе.

«Она позаимствовала этот жест у Лайзы Миннелли в фильме «Кабаре», – машинально отметила Настя.

Дмитрий медленно зашагал к метро. Настя чувствовала себя настолько обессиленной, что не могла больше продолжать слежку. Да и ни к чему это было. Настя знала теперь главное – Дмитрий остался один и, похоже, надолго. Сначала Настя подумала, что эта женщина его жена, но что-то ей подсказывало, что с женами так себя не ведут и так их не провожают. Вот только никакого торжества по этому поводу Настя не чувствовала, одну лишь неимоверную усталость. У нее кружилась голова, дрожали пальцы, она вспомнила, что почти ничего не ела сегодня. Спускаться в метро не хотелось. Медленно переставляя ноги, Настя двинулась в сторону мастерской Фарида.

* * *

Марина с усилием несколько раз дернула дверь купе. Наконец дверь поддалась и, пропустив ее внутрь, с негромким лязгом закрылась. Марина опустилась на кровать и с наслаждением вытянула ноги. Какое счастье, что она одна в этом двухместном купе. Может быть, в Эстонии кто-то подсядет. Хотя вряд ли. Кому охота ездить ночью. У нее есть еще пара часов, чтобы подремать до границы. Как же она устала. Эта поездка вымотала ее до предела. Она уже не в том возрасте, чтобы чуть ли не каждый месяц мотаться к мужчине в другую страну. Марина усмехнулась и извлекла сигарету «Давидофф лайт» из перламутровой пачки. По странной прихоти судьбы они с Митей оказались в разных странах. Похоже, это обстоятельство и положит конец их затянувшемуся роману. В свое время Марине путем невероятных ухищрений удалось получить российскую визу сроком на целый год. В следующем месяце срок истекает, но за новой визой она в посольство не пойдет. С нее хватит! Они с Митей знакомы целую вечность, почти десять лет. О Боже, как она была в него влюблена! Они познакомились на море в Пярну, а потом началась их безумная жизнь, метания между Таллином и Ленинградом. Кто-то из друзей в шутку посоветовал им поселиться посередине, в Нарве.

Марина лежала, курила и вспоминала их первый год, когда она, как безумная, жила только мыслью о нем. Его имя с частотой 70 ударов в минуту выстукивало ее сердце. Марине казалось, что он с ней всегда, стоит ей протянуть руку, и она уже чувствовала пальцами жесткий ежик его черных волос и мягкие податливые губы. Она могла чуть ли не до полуночи бродить вверх-вниз по узким улочкам старого Города и разговаривать с ним, даже если он в это время был в своей квартире на окраине Ленинграда. А какие письма они писали друг другу. А сколько денег они тратили на междугородные звонки. Марина даже выделила их в отдельную и заранее планируемую статью расходов.

Марина вспомнила, как она любила, когда Митя приезжал неожиданно на утреннем шестичасовом поезде. Ее будил звонок в дверь. Сонная, улыбающаяся, она бежала открывать и оказывалась в его объятиях, тащила его в свою еще теплую постель. После они вместе будили Лешку и отводили его в садик. А дальше целый день они принадлежали только друг другу и древнему городу с уютными маленькими кафе, где подавали его любимые пирожные с красной смородиной в желе.

Как Марина тогда ждала, как надеялась, что он наконец решится и предложит ей выйти за него замуж. Но Митя, такой открытый во всем, становился похож на партизана в плену, когда речь заходила об их будущем. «Надо жить настоящим», – стараясь казаться веселым, говорил он, и Марина молча проглатывала боль и обиду.

А между тем настоящее становилось прошлым, и надо было думать о будущем. Марина работала в своей газете, одна растила сына и с негодованием отшивала ухажеров. В год, когда ей исполнилось тридцать лет, они с Митей оказались в разных странах. Это совпадение заставило Марину задуматься и несколько иначе взглянуть на их отношения. Когда мужчина столько лет держит тебя на расстоянии, то рано или поздно он добьется того, что ты сама начнешь от него отдаляться.

Постепенно и незаметно они начали меняться ролями. Митя плотно застрял в своем дурацком цыганском ансамбле, развлекал жующих богатеев. А Марина начала стремительно делать карьеру. Она вдруг вспомнила, что наполовину эстонка, бойко заговорила на забытом языке своего детства, отдала сына в эстонскую школу, где он из Леши превратился в Алекса. Потом Марина взяла двойное гражданство, а год назад получила место главного редактора в русской версии одной из крупнейших таллинских газет. Она стала почетным гостем на любом приеме, и теперь уже ее слух за едой услаждали приглашенные музыканты.

И тут Митя очнулся и сделал наконец ей предложение. Вернее, сказал, что хочет, чтобы они жили вместе. «Поедешь в Таллин?» – с улыбкой спросила она его. Все это звучало достаточно нелепо. Неужели он переедет в Эстонию, где никогда не получит гражданства, а значит, будет человеком второго сорта. Он уже не выучит эстонский, не найдет работы, а цыгане в Таллине нужны еще меньше, чем в Питере. А ей бросить все, чего она с таким трудом добилась, будет невероятной глупостью.

«Твой поезд ушел, милый, – думала Марина под стук колес, – вернее, мой поезд со скоростью 120 км в час удаляется от тебя».

В Таллине ее ждал Юхан Пейпс, аналитик из международного отдела, с окладом 4 тысячи долларов в месяц и внешностью викинга, в безупречном костюме от Валентино. Марина и сама за последний год полностью сменила свой гардероб. Только в Питере она еще могла позволить себе появиться в джинсовом костюме с рюкзачком за спиной. Но теперь, похоже, и этому дорожному наряду суждено остаться в ее воспоминаниях.

Она никогда не забудет Митю. В сущности, он был ее первой и единственной любовью. К тому же тех, кто делает нам больно, мы не забываем никогда.

4

– Настя, где тебя носило целый день? Я уже начал волноваться! – Фарид смотрел на нее взглядом встревоженного если не папаши, то дядюшки.

– Я просто гуляла, – коротко ответила Настя. Больше всего на свете ей хотелось сейчас что-нибудь съесть и рухнуть в кровать. Но, похоже, этот день никогда не закончится.

– Радуйся, что не опоздала на самое главное. У меня сегодня потрясающая гостья, – шепотом принялся объяснять Насте Фарид. Непонятно было, то ли он шутит, то ли всерьез увлечен происходящим. – Настоящая колдунья, она только что учила меня видеть внутренним зрением, открывала мне третий глаз.

Фарид привел Настю в самую большую комнату своей квартиры. Лампы были погашены. На круглом столе в старинном бронзовом подсвечнике горела простая белая свеча. Горела уже давно, потому что и сам подсвечник в виде фавна с рожками и волосатыми ногами и даже блюдце, на котором он стоял, были залиты причудливыми наплывами воска. Настя не сразу привыкла к темноте. Сначала она не увидела ничего, кроме женских ладоней, лежащих на столе. Длинные сухие пальцы, щедро унизанные перстнями, перебирали деревянные бусины четок. Лишь через некоторое время Настя сумела разглядеть гостью Фарида. Это была немолодая женщина с длинным худым лицом, на котором выделялись крупные ярко-красные губы. Черные блестящие волосы лежали так гладко, что казались сделанными из очень твердого и хорошо отполированного материала. Женщина, ничуть не удивившись Настиному появлению, продолжала начатый разговор:

– Способности к ясновидению есть совершенно у каждого, их просто надо развить. Любой человек, если сосредоточится, может увидеть нечто, скрытое от него расстоянием или стенами дома. Вот вы, например, – она в упор взглянула на Настю, в ее расширившихся зрачках прыгало пламя свечи, – вы, если захотите, можете прямо сейчас увидеть близкого человека. Вы хотите?

– Да, – кивнула Настя, – только можно я сначала немного поем, я очень голодна.

– Что вы! – произнесла женщина с таким возмущением, словно Настя сказала нечто кощунственное. – Когда человек сыт, мир невидимого закрыт для него. Голод – наш лучший друг, запомните это, деточка.

Настя проглотила слюну и жалобно посмотрела на Фарида. Тот незаметно подмигнул ей.

– Хорошо, я готова, – Насте стало любопытно настолько, что она согласилась повременить с ужином.

– Тогда закройте глаза, сосредоточьтесь, и вы увидите прямо перед собой постепенно расширяющийся туннель. Попробуйте разглядеть, что там, в самом его конце.

Настя плотно закрыла веки. Сосредоточиваться ей даже не потребовалось, все ее мысли и так были только о Дмитрии Сначала она видела перед собой лишь черноту, расцвеченную беспорядочными искрами. Постепенно темнота расступилась, и Настя разглядела яркий желтый круг от света лампы и в нем мужские руки, держащие чашку с горячим чаем. Она сразу узнала эти руки с крупными пальцами и плоскими квадратными ногтями. Потом Настя различила в тени лицо Дмитрия. От ее взгляда не ускользнули ни его усталость, ни потерянность. Его темные глаза смотрели куда-то вдаль, словно пытались догнать то, что ушло от него навсегда.

Дмитрий целую вечность прождал автобуса около метро. Но если обычно это бессмысленное ожидание приводило его в состояние бешенства, то теперь лишь усилило чувство безысходности, владевшее им с той минуты, как он расстался с Мариной. Он снова и снова прокручивал сцену их прощания. Ему все еще казалось, что он мог тогда что-то изменить, удержать ее. Да, он просто не должен был отпускать ее от себя.

Дмитрий тяжело вздохнул. Но ведь было время, когда она жила у него по нескольку недель, оставив в Таллине ребенка, работу, все, лишь быть с ним вместе. А он, чем дольше это тянулось, тем сильнее злился. Сначала на нее за то, что она пытается посягнуть на его свободу, потом на себя за то, что смеет злиться на женщину и ее любовь. В конце концов, эта злость начинала сводить Дмитрия с ума и он становился совершенно невыносимым. И Марине не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в свой город.

Через некоторое время Дмитрий успокаивался, оттаивал, начинал скучать и в один прекрасный день появлялся утром в ее таллинской квартире. Ему всегда было немного стыдно смотреть на ее детскую радость. Он чувствовал, что обязан оправдать ее желания и надежды, и не мог, поэтому сам себе казался обманщиком. С этим чувством он и сбегал из Таллина, всегда неожиданно, сославшись на срочные дела в Питере.

Марина всегда держалась идеально. Ни о чем не спрашивала его, никогда не выясняла отношения, не пыталась подловить его. Как-то в минуту откровенности она призналась:

– Знаешь, почему я предохраняюсь как сумасшедшая? Чтобы не создавать тебе лишних проблем. Ведь я была бы счастлива родить от тебя ребенка. Я молода, здорова, один сын – это мало для меня. Но я знаю, что стоит мне залететь, как ты женишься на мне как миленький. Ведь ты же считаешь себя благородным человеком, но я не хочу превращать ребенка в заложника нашей любви, я не хочу манипулировать тобой.

Дмитрий тогда не нашелся, что ей сказать. Конечно, как всегда, она была права. Он и женился-то чуть ли не в девятнадцать лет только потому, что Женя объявила ему, что беременна и что аборт не сделает никогда. В двадцать лет он уже был молодым папашей, а в двадцать три благополучно скинул с себя бремя семейных обязанностей. Теперь он с недоумением и неясным чувством опасности думал о шестнадцатилетнем нервном юноше, носившем его фамилию. Дмитрий и себя-то с трудом воспринимал как взрослого человека, поэтому мысль о сыне, переросшем его на целую голову, с трудом вмещалась в его сознание.

Дмитрий вздохнул, вспомнил об остывающем чае и сделал пару глотков. Он трус! Самый настоящий трус. Он всегда боялся оставить ее сам, но сделал все, чтобы она покинула его. Марина больше не вернется, больше не приедет к нему. Эта мысль вонзилась в его сердце, как кинжал беспощадного врага, который, прежде чем убить, хочет еще и изрядно помучить жертву. Дмитрий вскочил и принялся бесцельно ходить по квартире, всюду натыкаясь на ее следы. Утром они рано ушли из дома, каждый по своим делам. Постель в спешке не застелили, и подушка, как ни странно, еще хранила очертания ее головы. Дмитрий наклонился и, еле сдерживая стон горького сожаления, осторожно поднял длинный медный волос. Потом он заметил ее журнал, ее дезодорант, выглядевший сиротливо и нелепо среди его холостяцкого быта. Марина словно нарочно оставила эти вещи, чтобы они еще долго терзали его. Дмитрий не знал, что делать. То ли немедленно приняться за уборку, чтобы защитить себя от воспоминаний, то ли собрать их и устроить своеобразный мемориал в честь ушедшей любви. Дмитрий, как многие замкнутые и не очень добрые люди, был сентиментальным. Ему стоило нечеловеческих усилий расстаться с самым бесполезным предметом, если этот предмет напоминал ему о встрече, путешествии, любом событии в его жизни. Дмитрий хранил множество фотографий, камней, засохшие растения, блюдца с отбитыми краями. Некоторые считали его бережливым. На самом деле он панически боялся течения времени и пытался хотя бы таким нелепым способом остановить его.

Дмитрий положил Маринин журнал на книжную полку, дезодорант отнес в ванную и поставил на полочку. Открыл холодильник, на дверце которого он держал выпивку и лекарства. Достал начатую бутылку водки и пачку тазепама, тоже, кстати, наполовину пустую. Налил себе полный стакан водки. Извлек две таблетки из бумажного гнезда. Посмотрел на этот странный натюрморт. Подумал, что, достань он десяток таблеток, это напоминало бы сцену самоубийства из дешевого фильма. Дмитрий вопросительно переводил взгляд с таблеток на стакан, пытаясь выбрать, что лучше. Наконец быстро проглотил таблетки, запив их водой из-под крана. Подумал, не перелить ли водку обратно. Потом махнул рукой, прошел в комнату и забрался в постель. Он погасил свет и включил радио. Уже несколько лет Дмитрий не мог заснуть в тишине. По крайней мере, когда ночевал один.