Текст книги "Доктор Барченко (СИ)"

Автор книги: Юлия Мельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

  – Идиот!

  – Я еще и руку себе порезал осколками...

  – Нет слов – потомок крестоносцев плавно опустился на пол, держа стопку корректорских листов. Чем ты лампу заправлять будешь, чучело?! А знаешь, ехидно ухмыльнулся Иоганн-Фридрих, напишу-ка я тебе рекомендацию в «Орден мечей».

  – Это зачем?

  – Для смеху! Там такие нужны! Только надо предоставить архивные выписки, что все твои предки были чистыми европейцами, никаких евреев.

  – Разве во мне заметно что-то еврейское? Я, скорее украинец – обиделся Барченко.

  – Это они от всех требуют. Формальность. Напишу, что твой прародитель – немецкий колонист Барч, и все.

  – Но ведь...

  – Молчи! Фон Вительгаузен иногда относился к другу покровительтвенно-небрежно. Украинцы им тоже не годны. Мне же все равно. Но в «Ордене мечей» строгие правила. Бумагу я тебе подделаю, только не взыщи: вместе с фальшивками надо привезти из дома те свидетельства о шляхетстве, помнишь?

  – Это надо в Елец ехать, а я с отцом в ссоре.

  – Часу от часу не легче! Езжай каяться!

  И Барченко поехал. Во-первых, ему нечем платить за комнату, а фон Вительгаузен вернулся к осени в Нарву. Во-вторых, хотелось попросить прощения. А в третьих взять грамоты из семейного архива, подтверждающие дворянство. Хотя он понимал: подтверждать, скорее всего, нечего, отец не смел настаивать, записывался купцом.

  В поезде, на одном убогом полустанке, когда грязные кочегары возятся в чреве котла, Барченко задремал. Перед тем он много думал о тайном «Ордене мечей», куда допускают лишь цвет европейского дворянства. В глазах проносились хищные орлы, горели венки из дубовых листьев, мчались валькирии в Вальгаллу, а затем дрема сменилась кошмаром. Александру приснилось, что прошло сорок лет, меченосцы захватили половину мира, разрушают города, украшают высокие арки своими символами. Орлы цепко держали когтями свастику – индийский знак круговорота, выклевывая глаза толпам людей. Было жутко. Он не успевал проснуться, протягивал руки, пытаясь защититься от орлиных когтей, но они уже впивались в левый бок.

  Больно! Но поезд тронулся, пассажир едва не упал на пол, очнулся.

  Это совсем как у графа Яна Потоцкого, вскакиваешь утром с когтями в боку, и нигде не найдешь покоя...

  В Елец он прибыл неожиданно. Братья были в гимназии, сестренка ушла с няней в заезжий зверинец. Дверь открыла горничная, не сразу узнав: господина Барченко нет дома.

  Выглядел Александр усталым, ободранным. С опаской сел на коленкоровый диван, дожидаясь отца. Василий Ксенофонтович сына не признал, приняв за клиента, и уже хотел спросить, по какому делу молодой человек, да осекся...

  В дороге (он ехал безбилетником, прячась от кондукторов под скамейками) Барченко едва не расшиб себе голову о железный край сидения. Путь из Нарвы до Ельца занял почти две недели, приходилось прыгать, нагибаться.

  В спешке не заметил, как от постоянных акробатических трюков, складываний тела вдвое, втрое, вчетверо с шеи слетела серебряная цепочка и серебряный крестик. Обнаружил это уже в Ельце, когда раздевался перед мытьем. Зная крутой нрав и непререкаемую набожность Василия Ксенофонтовича, слезливую мамину религиозность (дочь священника!), блудный сын почувствовал приближение страшной бури.

  – Отец меня измучает! – патетически воскликнул он, стоя голым на холодном полу. Захотелось немедленно выскочить в окно, как нашкодившему мальчишке, и бежать куда угодно. Но голышом влететь в сентябрьскую мглу, в круговорот желтых листьев! В то, что рассеянный, близорукий Саша действительно посеял свой крестик по чистой случайности, елецкий нотариус вряд ли поверит. Правильные люди крестов не теряют...

  Барченко вышел в столовую к вечернему чаю, прикрывши шею стоячим воротничком старой рубашки.

  – Что ты в этой рубашке, сказала мама, она же жмет и выносилась до дыр!

  – У меня горло заболело, ответил он, хочется, чтобы шея была закрыта...

  Но мама как бы невзначай потрогала шею сына. Цепочки не оказалось.

  Разгорелся скандал. Отец подумал самое худшее – отречение от христианства. Мама плакала, умоляя признаться, кто и когда посвятил ее ужасное чадо в лоно сатанизма.

  – Саше веры нет – заявил Василий Ксенофонтович, смотрите, что он пишет! Одни фантазии! Пещеры, индусы, Египет, крокодилы, полеты наяву...

  Слова отца, злые, несправедливые, истасканные, разозлили Барченко.

  Он вспылил, закричал, словно желая поквитаться: будто наша семья всегда была оплотом православия! Папа, не ври! Я знаю, что мы евреи... Выкресты!

  – Кто сказал тебе эту чушь? Откуда выкресты? Что ты мелешь, Саша?!

  – Я говорю правду! – в памяти промелькнула детская находка: тайничок красного дерева, свидетельство о крещении Авраама Исаевича и серебряный лимон.

  – Ах, ящичек в секретере? – Василий Ксенофонтович очень удивился, это чужие тайны! Мы въехали в этот дом, а там уже стоял секретер...

  – Неправда! Почему тогда наша фамилия Барченко, по городку Бар, что упоминается в свидетельстве! Совпадение? Нет! Этот Авраам Исаевич мой прадед!

  Нотариус негодовал.

  – Даже если среди твоих предков и был выкрест, Саша, произнес он, то это дела не меняет! Я не могу поддерживать человека, вставшего на путь отречения! Уходи и не возвращайся!

  – Мог бы найти для такого важного случая не казенные обороты, отец...

  В Нарве Александра встретил фон Вительгаузен. Выслушав его сбивчивый рассказ, Иоганн-Фридрих-Мария аж присвистнул.

  – Как же тебе не везет! Бедненький!

  – А газета? – чуя недоброе, спросил Барченко.

  «Непознанное» прикрыл градоначальник, ошарашил его друг, за непозволительные высказывания в адрес Священного Синода.

  – Постой, но я ничего о Синоде не пишу!

  – Моя вина, склонился фон Вительгаузен, написал статью, она попалась на глаза благочинию, те пожаловались властям...

  – Проклятье! Чем же кормиться?

  – Примкни к труппе странствующих факиров – посоветовал аристократ, будешь изрыгать огонь, заглатывать змей и показывать фокусы.

  – Иоганн-Фридрих, я не умею ни глотать змей, ни изрыгать пламя – попытался робко возразить Барченко.

  7. Индия духа.

  Начиная поиск, прежде всего, запаситесь пониманием Востока и знанием Запада. Гурджиев.

  Первая змея, проглоченная Барченко без ущерба ни для его желудка, ни для самой змеи, звалась щитомордник. Она была длинная, узкая и пестрая.

  Раскрыв рот, ученик факира просовывал щитомордника внутрь, противно морщась.

  – Осторожнее! Не откуси ей голову!

  – Разве это она?

  – Самка. Щитомордиха.

  Что думала змея, залезая в пустой желудок, неизвестно. По-видимому, она вполне смирилась со своей печальной участью, лишившись сил сопротивляться глотанию. Александр тоже примирился с судьбой.

  Если для раскрытия древней науки необходимо найти общий раздвоенный язык с ползучими гадами, придется мучиться. Так надо. Сильная личность воспитывается преодолением отвращения.

  Но убеждения помогали не особо. Глотание змей – наука, требующая постоянных тренировок.

  – В старину, учил его факир, каждый адепт секты офиофагов, а позднее – дервиши ордена Махви, всегда держали при себе две-три средних змеи, и по несколько раз в день их заглатывали. Потом я научу тебя продевать змею через все тело.

  Барченко испугался.

  – А это обязательно?

  – Конечно! В Индии даже малые дети...

  Александр надумал бежать, но денег не было, а корабль уже плыл по Черному морю. Он смотрел на волны и плакал, жалея то ли несчастных индийских детей, то ли змей, которых еще предстоит проглотить, то ли себя. К Босфору корабль подошел ночью, и Барченко позорно проспал минареты Айя-Софии, проснувшись уже далеко от Истанбула.

  С утра его опять заставили глотать маленьких ужиков. Это было ужасно: ужи корчились, извивались, в рот не лезли. Александр с детства уважал змеек, но родных, Орловской губернии, нестрашных гадючек, водяных ужей и медянок с веретеницами. А эти длиннющие полозы, щитомордники, не говоря уж об аспидах, эфах, гюрзах, кобрах, ложноногих удавах, тигровых питонах!

  – Если я ненароком проглочу змею, что будет?– как-то спросил он.

  – Тебя утопят в море! Знаешь, сколько эти змеи стоят? Дорого! Вот эти маленькие, арабские «тиннин», морские змеи, идут на вес золота! Ты же ценишься намного дешевле...

  Дебютное представление на берегу Турции Барченко, выбравший себе псевдоним Самудрару (так звали индусы одну противную змеюку) давал со страхом. Чтобы просунуть толстого питона, он раскачивался, пританцовывал, медленно направляя змеиное тело внутрь себя. Питон еле пролез, и хвост его торчал изо рта помощника факира. Передвигаться по сцене с питоном в желудке оказалось тяжело. Фокусы со шпагами и кинжалами не ладились.

  Наконец из толпы зевак кто-то крикнул по-русски: может, хватит змейку мучить? Александр подумал, что это ему мерещится с усталости.

  Но зритель не унимался, требуя вынуть змею, а потом не удержался, подскочил к пышущим огнем факирам, не обжегся, схватил торчащий змеиный хвост, с силой потянул...

  Питон вылез совершенно счастливый и мокрый. Соотечественник, как выяснилось позже, коммерсант, приехал по делам в Истанбул, решил завернуть в Анатолию, полюбоваться руинами византийских храмов. Факиров увидел случайно, ужаснулся, не вытерпел издевательства над ни в чем не повинным существом. Карьера змееглотателя Барченко на этом завершилась. В Индию духа надо добираться за свой счет...

  Оставалось, правда, еще место «айсауа», алжирского пожирателя скорпионов, но, выяснив, что скорпионов предстоит поглощать живьем, да еще и с жалом, Александр не стал испытать судьбу.

  Он покинул труппу, нанялся простым матросом на греческое судно, следующее с грузом европейских товаров до индийского порта Мумбаи. Только так бедному скитальцу из Российской империи удастся проникнуть в таинственную Индию, страну, в которой живет неуловимый индрик-зверь с белой шерстью и куда страстно рвался вернуться тверской купец Никитин, умирая на постоялом дворе в ста верстах от дома.

  Барченко мечтал встретить йогов-отшельников, преодолевших груз собственного тела и безропотно поднимавшихся в воздух. В учении йогов он видел исток чудес, творимых святыми древности, запавших в душу еще с пересказов житий дедушкой – священником темными вечерами.

  Но не спешите называть Барченко плохим христианином: напротив, Александр намеревался пройти Индию по следам Иисуса.

  Началось это просто. В 1894 году русский журналист, исследователь и путешественник Николай Нотович опубликовал дерзкую книгу – «Неизвестная жизнь Иисуса Христа». Ни православная, ни католическая церкви этот труд не признали, сочтя еретическим. Нотович, оплеванный дома, попытался заинтересовать своим открытием Ватикан и предоставил перевод книги, но ему предложили огромные деньги за молчание. Оскорбившись, Нотович внешне согласился с кардиналами, чтобы усыпить их бдительность, но сам, никого в это не посвящая, продолжил свои поиски.

  Часть тиража «Неизвестной жизни...» по келейному решению чиновников Синода постарались конфисковать из книжных магазинов, под предлогом типографского брака, но почему-то забыли, что эта книга продавалась не только в Москве и Петербурге.

  Случайно – как курьез, диковинка – она попала на книжный склад в Ельце. Где ее спустя несколько лет, пыльную, забытую, выкупил гимназист Саша Барченко. Выкупил, думая, что перед ним продолжение запретного Ренана. Бурная, но недолгая полемика вокруг сенсаций Нотовича почему-то прошла мимо его ушей.

  Ни фамилия автора, ни ее название Барченко ничего не говорили. Принес домой, открыл – и Индия предстала перед ним царством истины.

  Нотович опирался на уникальные рукописи о святом Иссе, которые он обнаружил в стенах высокогорного буддистского монастыря и еле сумел перевести с малоизвестно диалекта «палу». Путешественника удивило совпадение имен – ведь мусульмане почитали Иисуса под именем Иса, а у индийцев издавна существовало имя Исса. Может, в рукописи речь идет об Иисусе из Назарета? Тогда понятно, почему в возрасте 13 лет, после бар-мицвы (иудейского совершеннолетия), Иисус покинул дом Марии и Иосифа. Оказывается, путешествовал с купеческим караваном, посетил святые города Индии, дошел до Ганга. Из древней рукописи явствовало, что Иисус в течение шести лет изучал священные книги – Веды – и проповедовал в Джаганнатха Пури, Бенаресе и других городах штата Орисса.

  Далее рукопись повествует о том, что после своего бегства из Джаганнатха Пури Иисус совершил путешествие в Непал. Там, высоко в Гималаях, провел еще шесть лет. После Индии Иисус направился в Персию. Дальнейшее содержание рукописи об Иссе практически совпадало с тем, что хорошо известно из Библии. И объясняло, почему проповедь апостола Фомы в Индии неожиданно хорошо принималась местными жителями: значит, это учение уже было им немного известно...

  Надо ехать! Чем скорее, тем лучше! Перед глазами полетели богато украшенные боевые слоны, развалины дворцов махараджи, полные диких мартышек, удавов и гиен, явственно предстал гонимый еврейский учитель в серых, потрепанных одеждах, рассказывающий на берегу мутных рек о Едином Боге недоверчивым язычникам.

  – Это вполне могло быть – размышлял Барченко, конечно, кое-что Нотович преувеличил или неточно перевел, но в те времена уйти из Палестины в Индию через Персию было даже проще, чем сейчас.

  Мария и Иосиф не хотели отпускать сына, плакали, наверное...

  Иисус ушел из дома в Назарете тихо, до рассвета, думал елецкий гимназист, и я тоже однажды уйду в Индию духа. Откуда к нему прицепилось это выражение? Скорее всего, из журналов семейного чтения, вроде всегда лежавшей на столике в гостиной «Нивы», или из семинарских шуток деда, называвшего пилигримов «идущими в страну Святого Духа».

  Но не только фантазер Нотович сводил с ума гимназиста Барченко.

  Еще в 1880 году, до его рождения, в печати появились заметки Елены Блаватской, посвященные путешествию в Индию. Она отметила некоторые элементы сходства народных культур Индии и России, высказав предположение о единстве праарийских корней индоевропейских народов. Изучать Индию означало идти назад по следам человечества к его истокам. Заметки Блаватской публиковали разные журналы, и один из них, еще в Ельце, попался на глаза Барченко в гостях у гимназического приятеля, Димы Кузнецова. Он выпросил у него несколько старых номеров, где была Блаватская, и держал их под подушкой, читая вечерами.

  Впрочем, как можно остаться равнодушным к Востоку, когда сам наследник престола, будущий император Николай II, не избежал восточных странствий! Он посажен после буддийской церемонии на трон Белого Царя, вытерпел боль татуировки, украсив свое тело знаком вечного круговорота. А о самом путешествии, прискорбно прерванного ударом сабли японского безумца, вышла книга князя Э.Э. Ухтомского, с фотографиями и рисунками на лучшей бумаге в бархатном переплете в нескольких томах под названием «Путешествие на Восток Е. И. В. Государя Наследника Цесаревича» (СПб, 1893). Разумеется, стоила она дорого, и родители Александра не стали покупать такое помпезное издание. Но Барченко прочел все тома в библиотеке: их кто-то пожертвовал на благое дело.

  Именно из-за книг началось удивительное паломничество Александра Барченко на Восток. Иначе вряд ли бы уроженец тихого, далекого от Индии города Ельца рискнул покинуть Россию без денег и документов. Даже отчаянные первопроходцы держали при себе небольшую сумму золотом, запас хинина, сухарей и сувениры. А Барченко ушел буквально с узелком, мысленно попрощавшись со всеми, кто оставался ему дорог и мил дома...

  Когда разноязыкая корабельная команда узнала, что новый матрос вырос в сухопутной провинции и не умеет завязать даже самого простого морского узла, он стал всеобщим посмешищем, мальчиком для битья. Александр драил палубу, помогал коку на кухне, привлекался для наиболее грязных работ, таскал тяжести. Бедняге редкими свободными минутами приходилось молиться, чтобы озлобленные матросы не выкинули его за борт к акулам. Ночевал в трюме, на жестких тюках, голодал, отбивался от громадных крыс-ихневмонов, страдал от жажды, прожаривался тропическим солнцем.

  Худой, шатающийся от цинги, Барченко в конце концов ступил на берег Индийского океана. В карманах пусто, вещи украдены, удобные английские сандалии на пробковой подошве, с ремнями телячьей кожи, развалились, не выдержав сырой погоды. Сапоги он не брал – жарко.

  Теперь даже не исполнишь мечту одного офицера времен Павла I, подумал Александр, не намочишь свои сапоги в теплых водах Индийского океана. Едва войдя в море, паломник выскочил с диким криком: его большой палец облюбовал краб.

  Хромая, Барченко пошел в трущобы Мумбаи искать йогов. Йоги тогда ему не попались, зато удалось найти работу – сопровождать одного любопытного англичанина, боявшегося гнева индийцев, микробов, кобр, тигров. Кобр мнительный англичанин остерегался не напрасно. В Индии водились наиядовитейшие красавицы с очками сзади капюшона.

  На одну из таких, молоденькую, бледно-коричневую коброчку, Александр Барченко наступил босой ногой. Он ее по близорукости не заметил, бормоча себе под нос заученные мантры, чтобы не забыть их, вернувшись в Россию.

  Кобра – то ли в силу беззаботной юности, то ли из презрения к босоногому иноверцу – укусила Барченко мягко, шипнув, нежно впилась полыми зубами в загорелую кожу. Александр еле почувствовал ее укус, несравнимый с уколом шприца в земской больнице, а скорее напомнивший ему неуловимое прикосновение дамской булавки. Затем кобра резко отскочила в сторону, словно устыдившись своего змейского характера, и спряталась за широкими листьями декоративного банана, поблескивая оттуда черными бусинками глаз.

  – Мама! Что ж мы будем делать?! – произнес паломник, озираясь вокруг.

  Жить Барченко оставалось еще несколько мгновений, и в эти мгновения ему ничего умного в голову не пришло, кроме стишка из хрестоматии для младших классов. Никакой предсмертной экзальтации, секундного прозрения...

  Кобра поспешила уползти прочь – это был ее первый укушенный.

  Почему Александр не умер, поведано им в своем романе «Доктор Черный». Официальная медицина в это все равно не поверит, а для жанра колониальных приключений сгодится, что умиравшего юношу обнаружил тибетский монах, дал ему противоядие из старинных рецептов.

  Очнулся Барченко нескоро. Открыв глаза, он очень удивился своему вызволению из мира теней.

  – А чего ты беспокоишься? – возразили ему, что не умер сейчас? Так умрешь позже, какая разница?!

  – И под ноги всегда смотри – ехидно добавил англичанин, а то опять на кого-нибудь наступишь!

  Александр Барченко вернулся в Россию нескоро: у него не оказалось ни средств, ни сил, чтобы заработать даже на билет третьего класса.

  Но и пропасть в Индии не удалось. Ослабев после укуса кобры, он около трех месяцев жил в послушниках буддистского монастыря, мел двор, перебирал рис, учился медитировать, занося в свою память сложные философские термины (записывать в тетрадку здесь не принято).

  Больших тайн ему, иностранцу, никто не открыл, а когда в монастырь приехал уважаемый лама, монахи быстро спровадили спасенного странника, объясняя: если лама узнает, что мы приютили чужого, будет скандал.

  Жалостливый настоятель тихонько передал Александру деньги и вкусные рисовые лепешки, завернутые в широкие листья дикого банана.

  – Почему он ничего не сказал мне на прощание? – недоумевал Барченко, я был бы рад услышать от настоятеля хотя бы одно-единственное слово!

  Но, приближаясь к берегу, почувствовал: настоятель и не должен ничего ему говорить. Ученик придет к истине сам, а что слова? Все равно Александр не поймет их смысл, исказит, переиначит, и всю жизнь будет нестись по замкнутому кругу.

  В Мумбаи Барченко уже протянул руку в окошко кассы английской пароходной компании, покупая самый дешевый билет (в трюм), но ему, белому, билет не продали.

  – Места не для господ, обругали Александра, читать умеете?

  Белый человек, а еще вредничает!

  Смущенный, паломник отскочил от кассы, зажимая не взятые барышней фунты. На первый класс ему не хватало.

  Расстроившись, сел на пол, охватил голову руками и закрыл глаза.

  Буду сидеть, пока не помру, может, тогда они надо мной сжалятся?

  Загорелого, почти раздетого, без саквояжа, юношу приметил католический миссионер, отец Жильбер, франкоязычный швейцарец.

  Он торопился отплыть в Европу, но искал попутчика, чтобы разделить с ним расходы на плавание и скуку пути домой. Барченко, владевший французским языком благодаря урокам в гимназии и чтению Папюса, очутился на полу кассы очень кстати. Миссионер добавил ему недостающие деньги, и они вместе поплыли первым классом. Узнав, что попутчику нечем даже заплатить за стол и воду, отец Жильбер – конечно, из миссионерских побуждений – стал опекать русского искателя. Приносил ему еду, поделился своей одеждой – и бесконечно спорил с ним о разделении церквей, унии и князе Гагарине, чью книгу под хлестким названием «Станет ли Россия католической?» выучил почти наизусть. В штормы и бури, не обращая внимания ни на стаи блестящих летучих рыб, ни на яркое тропическое солнце, ни на песни и драки матросов, отец Жильбер убеждал Барченко в истинности римского исповедания.

  Кому-то эти настойчивые призывы могли показаться настоящим наказанием, только не ему. Александр выжал из добродушного миссионера все, что касается истории путешественника Нотовича. Выяснилось, что несколько лет назад, в первую свою поездку в Индию, когда еще не существовало миссионерского центра, патер Жильбер останавливался в той же обители, где бывал Нотович. Но никаких рукописей о проповеднике Иссе ему не показывали. Значит, решил Барченко, либо патер ничего не знает, либо ему велено все скрывать.

  Свое странствие он назвал «подготовительным», сглаживая накал разочарования, и утешался тем, что потом, когда появятся деньги, состоится новое, настоящее путешествие в Индию и Тибет. За счет миссионера он добрался до небольшого порта на юге Италии, откуда до России уже рукой подать. Только вот ни в междугородних дилижансах, ни в поездах в Европе не принято ездить задаром. Зайцев ловили, сажали в тюрьму, приговаривали к месяцу общественных работ, а не снисходительно отпускали, надавав по шее.

  Правило это Барченко довелось испытать на своей шкуре: кондуктор снял его с крыши, отдубасил и сдал полицейскому на ближайшей станции где-то в Австро-Венгрии. Где именно, неважно: заяц не успел прочесть табличку. Полицейский сразу же приступил к допросу. Узнав, что перед ним русский подданный, хоть и без паспорта, он неимоверно обрадовался. Откуда застрявшему в Индии духа Барченко знать, что вся Галиция взбудоражена поисками российских шпионов, снабжающих закарпатских русин оружием и пропагандистской литературой? В Мумбае он газет не читал, а даже если и пробегал глазами по обрывкам англоязычной прессы, там вряд ли печатали новости о партии московофилов Червонной Руси.

  Тогда-то, осознав, что положение опасное, ведь разбор дела непременно затянется, приведя к международному скандалу, Барченко вспомнил о гипнозе. Если в Юрьеве он не поддался внушению кольца цыганок, то поему бы не загипнотизировать полицейского? Станция мала и безлюдна, время позднее, полицейский в будке один-одинешенек, хватятся его лишь утром, когда придет сменщик.

  Либо пан, либо пропал! Попадать в тюрьму ему не хотелось. Собрав свою волю в кулак, Александр начал внушать полицейскому мысль отпустить задержанного безбилетника с миром, не искать его, а лечь спать.

  Сонливость стража закона только этому способствовала: он ужасно хотел лечь в теплую постель. Внушение, естественно, шло на немецком языке. Чеканный ритм слов усиливал их гипнотическое воздействие. Барченко не был уверен, что, произнеси он свои приказания на другом наречии, например, по-русски, он смог бы добиться такого эффекта.

  Сначала полицейский никак не реагировал. Он мрачно смотрел на оборванного, заросшего русского. Но стояла уже глухая ночь. Сон одолевал. Полицейский стал вялым, язык еле ворочался.

  – Спать! Спасть! Спать! – стучало в его голове. Если б кто-нибудь был рядом!

  Но вот упала на стол тяжелая голова. Барченко открыл замок будки и незаметно вышел.

  8. Невидимые начальники, или пеликан новорожденной зари.

  Александр приехал в Санкт-Петербург, потому что поезд, в который он забрался ночью, ехал именно туда. И надо же такому быть: первым живым существом, попавшимся на глаза Барченко, оказался хороший знакомый, венгерский герцог З. Он бродил по перрону в чалме.

  Александр сразу узнал герцога по аристократическим глазам с поволокой.

  – Салям алейкум, вотр екселенц!

  – Алейкум ассалям, мой друг Искандер! Помню, конечно, такого не забудешь!

  – Как поживаете?

  – И не спрашивай! – герцог печально поправил рукой спадающую чалму.

  Меня все-таки лишили наследства...

  – Жаль!

  – Очень! А еще я прячусь от невидимых начальников.

  – Так... Паранойя начинается, испугался он. Но спохватился: невидимый начальник – одна из ступеней посвящения у мартинистов. Значит, герцог еще не совсем помешался.

  – Мартинистов? Этих новиковских мартышек? – удивился Александр.

  И что же вы натворили?

  – Ничего, просто порвал с ними, но мартинисты требуют от меня денег. Много денег – добавил герцог З. убитым голосом.

  – Какие они нехорошие! – вздохнул Барченко. Может, я помогу вам от них избавиться?

  – Помоги, брат, помоги! Совсем замучили! Особенно одна дама, Фиолина Аспидовская.

  – Впервые слышу о такой. Небось истеричка?

  – Хуже. Нимфоманка.

  – Этого могли и не говорить, и так ясно по фамилии...

  Барченко было идти некуда.

  Выяснив, что ради хлеба герцог устроился работать переводчиком документации в какую-то контору при Министерстве внутренних дел, живет в маленькой служебной квартирке, он согласился переночевать там.

  – Все равно меня никто не ждет – сказал он, вспоминая ссору с отцом.

  Целый день Александр болтал с герцогом З., уплетая на маленькой холостяцкой кухоньке черствые булки и чай.

  – Невероятно, Искандер! Чудесные приключения выпали на твою голову! – восхищался герцог. И в Индии побывал в двух шагах от тайны, со столькими людьми перезнакомился! А главное – с пустым кошельком! Я с деньжищами в Мумбаи не поплыл, боялся лихорадки, а тебя даже кобра цапала!!!

  Барченко гордо задрал потертую штанину. На загорелой ноге красовались две белые точки – след кобриных зубов.

  – Припухлость давно прошла, а было ой-ёй, вздутие хуже гангрены – сказал он аристократу.

  Вечером герцог долго не ложился спать. Усталый, Александр сквозь сон слышал мелодичное бормотание.

  – И не веди нас путем заблуждений – произнес он во сне, возвращаясь к лекциям по арабистике, что слушал в Казанском университете.

  Только Аллах знает, какая из этого множества разветвленных дорог настоящая, а какие фальшивые. Герцог З. улегся на холодящий диван и заснул, свернувшись, чтобы сохранить тепло, по -лисьи, кругом.

  Наутро он ушел в контору, наказав Барченко прийти к нему в полдень.

  – У нас место делопроизводителя появилось, попробую начальству за тебя словечко замолвить, все-таки два университета, три языка. Но не смей ляпнуть, что ты не закончил оба курса и не называй меня герцогом! Понял?

  Еще: если придут невидимые начальники, скажи им, что знать не знаешь меня, ты – новый квартирант.

  Польские и русские мартинисты, объяснил ему герцог, придумали новую иерархию, изменив наименования степеней. Пока ты путешествовал, здесь кое-что произошло. Но обо всем позже. Мне пора на службу.

  И пани Аспидовскую не впускать!!!! – крикнул он уже с лестницы.

  Оставшись один, Барченко лег спать дальше. Его трясла лихорадка, в пустом желудке урчало от булок и дешевого чая. С ума сойти! Но если эти начальники невидимые, я их не увижу!

  Пани Аспидовская прилетела незаметно. Александр проснулся от едкого аромата фиалковых духов, внезапно разлившихся в воздухе. Он открыл глаза и увидел перед собой высокую темноволосую женщину в фиолетовом платье. Лицо ее было не очень красивым, но и не уродливым, сохраняя выражение большой обиды. На кого обижалась Фиолина Аспидовская, вскоре стало ясно.

  – Где он? Где этот змей-извратитель?! – трясла она мирно лежавшего Барченко.

  – Кто вы, госпожа, и кто вам нужен? Здесь никто, кроме меня не живет, я вчера въехал...

  – Так он сменил адрес! Подлец! Так я и подозревала! – рассмеялась Фиолина.

  Потом она громко зарыдала и стала падать на колени, царапая свое лицо длинными когтями. Барченко старался на нее не смотреть.

  – Госпожа, вы напрасно тратите свое время! Мне пора уходить – произнес он уверенным голосом.

  Аспидовская помолчала, стоя в нерешительности, затем подошла к окну и прыгнула кошкой на подоконник.

  – Второй этаж, что ж вы делаете?! – хотел закричать Барченко, но махнул рукой: через дверь дама прийти не могла, значит, она ходит в окно. Пусть.

  Странно, но она не разбилась, спокойно опустившись по водосточной трубе.

  – Польская психопатка – сказал Барченко, нюхая облако фиалок.

  Однако, уже половина, надо идти к герцогу.

  Министерское здание нашлось по запаху – от него за версту несло сухими жучками-листоедами. Встретив герцога З., Барченко пошел вместе с ним к начальнику.

  – Ну-с, расскажите о себе, молодой человек, а то вас просто захвалили.

  Барченко говорил четко, ясно, напирая на то, что скрывать ему нечего, а если интересно, справится ли с обязанностями, то еще мальчиком освоил азы делопроизводства в нотариальной конторе отца, изучал право в Юрьеве.

  – Значит, вы сын нотариуса?

  – Да. Мой отец имеет чин статского советника.

  – Тогда с удовольствием вас возьмем. Мы устали увольнять неблагонадежных. А раз из такой семьи...

  – Неужели мне предстоит сидеть среди этих жучков с утра до вечера? – спросил он у своего покровителя, написав заявление о приеме на работу.

  – Два-три месяца потерпишь, а потом что-нибудь изобретем – утешил его герцог. Зато эти чернокнижники хоть от меня отстанут. Жалованья моего им и на черные свечки не хватит...

  Постепенно перед Александром раскрылась целая пропасть, куда едва не ухнул искатель – герцог. Русские мартинисты – масоны, реформированные

  Сен-Мартеном (Сент-Мартином), еще в екатерининскую эпоху стали популярной мистически-просветительской организацией. Масонство в России почему-то тяготело к неведомым мартинистам, «мартышкам», как их называли непосвященные. Впрочем, золотая мартышка была одним из оккультных символов, взятых в Египте.

  Мудрая императрица, Семирамида Севера, как ее величали просветители, масонство не любила. Почему? Этого никто точно не скажет. Вероятно, Екатерину задело, что прекрасный пол в вольные каменщицы не берут.