Текст книги "Инсектариум"

Автор книги: Юлия Мамочева

Die Lorelei

Heinrich Heine

 
Ich weiß nicht, was soll es bedeuten,
Daß ich so traurig bin,
Ein Märchen aus uralten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn.
 
 
Die Luft ist kühl und es dunkelt,
Und ruhig fließt der Rhein;
Der Gipfel des Berges funkelt,
Im Abendsonnenschein.
 
 
Die schönste Jungfrau sitzet
Dort oben wunderbar,
Ihr gold'nes Geschmeide blitzet,
Sie kämt ihr goldenes Haar,
 
 
Sie kämt es mit goldenem Kamme,
Und singt ein Lied dabei;
Das hat eine wundersame,
Gewalt'ge Melodei.
 
 
Den Schiffer im kleinen Schiffe,
Ergreift es mit wildem Weh;
Er schaut nicht die Felsenriffe,
Er schaut nur hinauf in die Höh.
 
 
Ich glaube, die Wellen verschlingen
Am Ende Schiffer und Kahn,
Und das hat mit ihrem Singen,
Die Lorelei getan.
 

Лорелей

(Генрих Гейне)

перевод с немецкого языка

 
Мне ль ведать, что стало со мною,
И горем каким пленён;
Я брежу легендой одною,
Пропитанной соком времён.
 
 
Небо свежо, вечереет,
И Рейна поток нескор;
Закатное солнце греет
Головы гордых гор.
 
 
Там примостилась девица —
Крут и высок утёс.
Убор у нее золотится,
Чешет дева злато волос.
 
 
Боронит гребешком золоченым
И тихо притом поёт —
О счастии, обреченном
Сыскаться под плотью вод.
 
 
Гребец не избег опалы:
На сердце – тоски гроза.
Глядит он – да всё не на скалы,
Глядит – высоте в глаза!
 
 
Сойдется волна воедино,
Лодчонка укроется в ней…
Так песней своей лебединой
Вымолила Лорелей.
 

Der Handschuch

Friedrich Schiller

 
Vor seinem Löwengarten,
Das Kampfspiel zu erwarten,
Saß König Franz,
Und um ihn die Großen der Krone,
Und rings auf hohem Balkone
Die Damen in schönem Kranz.
 
 
Und wie er winkt mit dem Finger,
Auftut sich der weite Zwinger,
Und hinein mit bedächtigem Schritt
Ein Löwe tritt
Und sieht sich stumm
Ringsum
Mit langem Gähnen
Und schüttelt die Mähnen
Und streckt die Glieder
Und legt sich nieder.
 
 
Und der König winkt wieder,
Da öffnet sich behend
Ein zweites Tor,
Daraus rennt
Mit wildem Sprunge
Ein Tiger hervor.
 
 
Wie der den Löwen erschaut,
Brüllt er laut,
Schlägt mit dem Schweif
Einen furchtbaren Reif
 

Перчатка

(Фридрих фон Шиллер)

перевод с немецкого языка

 
Пред львиною ареной,
До зрелища – надменный,
Воссел Франциск.
Величье искрит по короне,
А вкруг короля – на балконе —
Сплошь дамских венцов изыск.
 
 
По знаку высокой десницы
Распахнуто чрево темницы…
Медленьем скрывая гнев,
Выходит лев.
Таращится жадно в порыве немом —
Кругом,
Зевнув лениво.
И водит гривой,
И тянет спину,
Ложась по чину.
 
 
Повторяется вновь картина:
Король зовёт, теперь
Раскрыла рот
Вторая дверь…
Был тигра дик
На волю полёт.
 
 
Исходит, львиной мощью поражен,
Рычаньем он.
Бьёт истово хвостом,
Горит живьём —
 
 
Und recket die Zunge,
Und im Kreise scheu
Umgeht er den Leu,
Grimmig schnurrend,
Drauf streckt er sich murrend
Zur Seite nieder.
 
 
Und der König winkt wieder,
Da speit das doppelt geöffnete Haus
Zwei Leoparden auf einmal aus,
Die stürzen mit mutiger Kampfbegier
Auf das Tigertier;
Das packt sie mit seinen grimmigen Tatzen,
Und der Leu mit Gebrüll
Richtet sich auf, da wirds still;
Und herum im Kreis,
Von Mordsucht heiß,
Lagern sich die greulichen Katzen.
 
 
Da fällt von des Altans Rand
Ein Handschuh von schöner Hand
Zwischen den Tiger und den Leun
Mitten hinein.
 
 
Und zu Ritter Delorges, spottenderweis,
Wendet sich Fräulein Kunigund:
«Herr Ritter, ist Eure Lieb so heiß
Wie Ihr mirs schwöt zu jeder Stund,
Ei, so hebt mir den Handschuh auf!»
 
 
Und der Ritter, in schnellem Lauf,
Steigt hinab in den furchtbaren Zwinger
Mit festem Schritte,
Und aus der Ungeheuer Mitte
 
 
От ужаса… Его язык
Тигриный пляшет одиноко,
Сверкает око,
А зверь обходит льва.
И, то свершив едва,
Ложится рядом.
 
 
Командуя парадом,
Король опять зовет, и тут
Двух леопардов видит люд.
Они рванули к тигру парой злой,
Метнулись в бой;
Но мстит сурово лапа удалая
Его, а лев пугающе гремит,
Призвав врагов принять смиренный вид;
Дерзнувшие легли за другом друг,
И вот образовали жуткий круг
Четыре кошки, жертву ожидая.
 
 
С балкона вдруг перчатка сорвалась
Руки прелестной; бабочкой крутясь,
Она слетела вниз и меж зверей
Легла красой своей.
 
 
Насмешливо на рыцаря Делоржа
Хозяйка всей души его глядит:
«Слова любви на правду не похожи,
Коль говоривший их – не возвратит
Мне сей же миг моей перчатки милой!..»
 
 
И рыцарь храбрый быстролётной силой
Спустился тотчас в дьявольский зверинец —
Да шагом твёрдым;
И близкую к оскалившимся мордам
 
 
Nimmt er den Handschuh mit keckem Finger.
 
 
Und mit Erstaunen und mit Grauen
Sehns die Ritter und Edelfrauen,
Und gelassen bringt er den Handschuh zurük.
Da schallt ihm sein Lob aus jedem Munde,
Aber mit zätlichem Liebesblick —
Er verheiß ihm sein nahes Glük —
Empfägt ihn Frälein Kunigunde.
Und er wirft ihr den Handschuh ins Gesicht:
«Den Dank, Dame, begehr ich nicht!»
Und verläß sie zur selben Stunde.
 
 
Перчатку подхватил его мизинец.
 
 
И изумлённо храбреца – из ямы
Встречают нынче рыцари и дамы;
Бесстрастно возвращает он трофей.
Уста дворян сочатся похвалою.
И с ласковой улыбкой на лице,
Удачу обещающей в конце,
Девица обращается к герою.
Но благодарность не нужна ему —
Швырнул перчатку даме посему,
Оставив деву в тот же час – чужою.
 

Christmas at sea

Robert Louis Stevenson

 
The sheets were frozen hard, and they cut the naked hand;
The decks were like a slide, where a seaman scarce could stand;
The wind was a nor'wester, blowing squally off the sea;
And cliffs and spouting breakers were the only things a-lee.
 
 
They heard the surf a-roaring before the break of day;
But twas only with the peep of light we saw how ill we lay.
We tumbled every hand on deck instanter, with a shout,
And we gave her the maintops'l, and stood by to go about.
 
 
All day we tacked and tacked between the South Head and the North;
All day we hauled the frozen sheets, and got no further forth;
All day as cold as charity, in bitter pain and dread,
For very life and nature we tacked from head to head.
 
 
We gave the South a wider berth, for there the tide-race roared;
But every tack we made we brought the North Head close aboard:
So's we saw the cliffs and houses, and the breakers running high,
And the coastguard in his garden, with his glass against his eye.
 
 
The frost was on the village roofs as white as ocean foam;
The good red fires were burning bright in every «longshore home»;
The windows sparkled clear, and the chimneys volleyed out;
And I vow we sniffed the victuals as the vessel went about.
 
 
The bells upon the church were rung with a mighty jovial cheer;
For it's just that I should tell you how (of all days in the year)
This day of our adversity was blessè Christmas morn,
And the house above the coastguard's was the house where I was born.
 

Рождество в море

(Роберт Льюис Стивенсон)

перевод с английского языка

 
Изрезал в кровь ладони – насквозь промерзший шкот,
На палубах не встанешь: проклятый гололёд,
Норд-Вест гудел сурово и с моря задувал,
И видел взор лишь бурю волн, а также пики скал.
 
 
Еще в огне закатном – гудел прибоя гам;
Но ужас положенья к утру открылся нам.
Мы за канат цеплялись, не опускали рук,
И вскоре топсель подняли в надежде сделать крюк.
 
 
Меж мысами весь день нас мотало взад-вперед,
Меж Северным и Южным – калечил руки шкот,
Весь день – насквозь промерзнув, терпя и боль, и страх,
Меж мысами мотались мы тщетно на волнах.
 
 
Страшил нас грозный Южный обильем острых скал,
Мы прочь рвались – но из-под вод мыс Северный всплывал!
А с ним – утесы и дома, и волны на бегу,
Смотритель с длинною трубой на самом берегу.
 
 
Цвет крыш – что пена с буйных волн: от снега все бело…
Трещало пламя в очагах, даря домам тепло
Сияли окна, дым из труб, кудрявясь, выходил,
И слышали мы дух стряпни, уже лишаясь сил.
 
 
Колокола церковные на весь звонили свет
Поскольку, правду вам скажу, что время наших бед
Совпало с самым светлым днем – христовым Рождеством,
А дом, что за смотрительским, – то был мой отчий дом.
 
 
O well I saw the pleasant room, the pleasant faces there,
My mother's silver spectacles, my father's silver hair;
And well I saw the firelight, like a flight of homely elves,
Go dancing round the china-plates that stand upon the shelves.
 
 
And well I knew the talk they had, the talk that was of me,
Of the shadow on the household and the son that went to sea;
And O the wicked fool I seemed, in every kind of way,
To be here and hauling frozen ropes on blessè Christmas Day.
 
 
They lit the high sea-light, and the dark began to fall.
«All hands to loose topgallant sails», I heard the captain call.
«By the Lord, she'll never stand it», our first mate, Jackson, cried.
…«It's the one way or the other, Mr. Jackson», he replied.
 
 
She staggered to her bearings, but the sails were new and good,
And the ship smelt up to windward just as though she understood.
As the winter's day was ending, in the entry of the night,
We cleared the weary headland, and passed below the light.
 
 
And they heaved a mighty breath, every soul on board but me,
As they saw her nose again pointing handsome out to sea;
But all that I could think of, in the darkness and the cold,
Was just that I was leaving home and my folks were growing old.
 
 
И вот родная комната, и два родных лица,
Очки старушки-матери и седина отца.
Камин мерцал, потрескивал – ласкал сыновний глаз,
А на фарфоре, что в шкафу, пускались искры в пляс.
 
 
Я знал о чем их разговор, и был он обо мне,
О сыне, что ушел в моря и бился на волне,
Каким же видел я себя в тот горький час глупцом,
Что в море Рождество встречал, оставив отчий дом!
 
 
Маяк вдали забрезжил чуть и свет рассеял тьму
Отдал команду капитан. Наперекор ему
«Мой сэр, не выдержит! Назад!» – помощник закричал.
«А это неизвестно, Джексон», – тот в ответ сказал.
 
 
Корабль накренился вдруг, но снасть была крепка,
И с ветром взмыл в пролив, того не осознав пока.
Теперь дню зимнему конец, уж на подходе ночь,
Спешим, пройдя под маяком, мы из залива прочь.
 
 
Решились с облегчением друзья мои вздохнуть,
Взглянув на корабельный нос, что в море целил путь,
И лишь меня терзала боль сквозь леденящий срам
О доме, и о тех, кого стареть я бросил там.
 

БЕЛый ТАНец [4]4
  Белтан – традиционный кельтский праздник Огня, отмечавшийся в ночь с 30 апреля на 1 мая; совпадает с Вальпургиевой ночью.


[Закрыть]

Фантасмагорически-вневременная трагедия в в двух действиях с эпилогом.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Граф.

Графиня Люсидия,жена его.

Мизерос,их старший сын, горбун.

Пассий,их младший сын.

Бенедикт,племянник Графа, сирота; подумывая над тем чтобы посвятить жизнь Богу, отказаться от земных радостей и уйти в монастырь, служит в храме при дворе Графа, чтобы удостовериться в истинности своей Веры.

Барон,властитель соседних земель в пределах Королевства.

Кларисса,юная дочь его, племянница Короля.

Король,родной брат покойной жены Барона, матери Клариссы.

Королева,племянница Римского Папы.

Тень.

Молитвы,четыре светлых духа в женском обличии.

Гости на балу:

Герцогиня.

Господин X.

Госпожа X,жена его.

Господин Z.

Госпожа Z,жена его.

Дама M.

Музыкант.

Танцоры.

Место действия:

Ныне несуществующее Европейское Королевство, замок Графа.

Время действия:

30 апреля – 1 мая (включая ночь, т. н. Вальпургиеву Ночь) тысяча семьсот незапамятного года.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Замок Графа, рыцарский зал. Мизерос и Пассий фехтуют.

Последний – более искусный мастер, то и дело наносит скованному и неуклюжему брату шутливые удары. Мизерос зажат и сердит; очевидно, что происходящее ощутимо задевает его самолюбие.

Пассий

 
Ах, вновь, мой брат, Вы были неловки!
Однако ж чудно отплясали польку!..
 

Мизерос

 
Уймись, глупец! И впрямь – кривляться только
Безумные горазды дураки,
Тебе подобные!
 

Пассий

 
     Умерь свой пыл! Игра —
Блистать не повод мнимою отвагой…
 

Мизерос

 
Следи-ка лучше за своею шпагой,
Посмешище отцовского двора.
 

Пассий

 
А коли не плеваться желчной влагой?..
 

Мизерос

 
…То рот прикрыть давно б тебе пора!
 

(Мизерос яростно нападает; Пассий смеется и ловко отражает его удары)

Пассий

 
Да полно Вам! Что в гневе-то пустом
Искать ответа незлобивой шутке?
Уж лучше мне поведайте о том,
Как проводили светлые минутки
Вчера Вы с девой милою в полях…
 

Мизерос

(краснея)

 
Нахальный врун! Там не был я давече!..
 

Пассий

 
…Ах, верно, вы скакали на конях
С Алисою!..
 

Мизерос

 
   Твои противны речи!
Лишь вслушайся: Кларисса – имя ей!
 

Пассий

 
Не все ль равно? Ведь матери сильней
Я эту нимфу не люблю. Подумай:
В каретах – к нам, живет уже дня три —
С отцом-бароном, с нянюшкой угрюмой,
Проклятой ведьмой, черт ее дери…
Кто звал сюда?.. Тогда – почто явились?!
В соседних землях властвует барон.
А ехал-то – в Туманный Альбион!..
 

Мизерос

 
Они, гляди, дорогой утомились.
 

Пассий

 
Ах, не смеши! До нас рукой подать
От их владений… Просто мы богаты!
Отец наш, граф, мне говорил когда-то:
В сравненье с ним нища «святая» знать!
А что барон? Лишь титул без гроша
Да родственные узы с королем!..
 

Мизерос

 
Неплохо!..
 

Пассий

 
Нет наследника – облом.
 

Мизерос

(мечтательно)

 
Зато как дочь барона хороша…
 

Пассий

 
Пожалуй, правда: выдать замуж можно,
Чтоб гнусное поправить положенье!
 

Мизерос

 
Ты говори – да только осторожно!
 

Пассий

 
Мизерос, право – обуздай смущенье!
Что ты влюблен – у всех на языках;
Давай же, расскажи про те дела,
Как был вчера с Клариссой в седоках,
Да ненароком выпал из седла!..
 

(давится смехом)

Мизерос

(яростно атакуя)

 
Да как посмел с наследником престола
Ты графского вести такую речь!
 

(Пассий отражает ожесточенное и крайне неулюжее нападение брата, в результате чего тот оказывается на полу. Шпага Мизероса вылетает из его рук и скрывается в дверном проеме.)

Пассий

 
Дай руку – помогу подняться с пола,
О, мой Виконт!..
 

Мизерос

(поднимаясь)

 
Себя изволь беречь!
 

(потирая ушибленное место, отправляется за шпагой)

(Мизерос один, идет по темному коридору)

 
О, гнусный Фатум! Отчего жесток
Бываешь ты? Мои правдивы речи:
К чему одним, как шелковый платок,
Кладешь ладони ласково на плечи,
В то время как не жалуешь иных,
Натравливая рой невзгод на них?
 
 
Я знаю: некто, немощный бедняк,
Моим прискорбным возмущенный взором
Промолвит лишь, кривя лицо укором:
«Печаль твоя – неслыханный пустяк!»
И впрямь, представить: в графском вырос доме
Владел, казалось, всем. Быть может, кроме
Отцовской дружбы и его любви…
 
 
Но прочее – хоть шапкою лови.
Ах, мой бедняк любезный!.. Я с отрадой
Тебе б свой чудный уступил покой,
Когда б за то – заботою людской
Смог насладиться, будто бы наградой…
Рычу, как зверь, я, в клетке золотой
Томясь на обозренье всенародном;
Но всяк, желая Графу быть угодным,
В том слышит рёве только звон пустой.
Лишь, долг перед природой исполняя,
Ко мне добра сердечно мать родная.
 
 
Я помню, был шести годов от роду,
Когда, привлечь желая графский взор,
Помчался на коне во весь опор:
Отец мой чтит неписаную моду
И грации вершину видит в том.
 
 
Но что поделать, коли под конем
Тропинка вкось пошла: наездник пал в кювет…
До сей поры едва сгибает спину.
…А графу обратить вниманье к сыну
Не разрешил суровый этикет.
Бессменно статен на приемах, балах,
В своих покоях и дворцовых залах,
Отец наш, Граф – великосветский муж.
Родился сын – второй уже к тому ж,
Прелестный Пассий!.. Он обласкан был,
А я – забыт, как сорное растенье,
И искалечен, нелюбим – в ученье
Направил свой внутри кипящий пыл.
 
 
И все же – есть на свете справедливость!..
Всевышний щедро наградил умом
Меня – бесценным! – за порыв, за живость…
И я ведь старше Пассия притом!
 
 
Пусть брат красивей, лучше сложен, но
Мне править по закону суждено.
Пускай отец с пелен лелеет брата:
На свете есть за все, за все расплата!..
О, Фатум, да: тебе не все равно!..
 

(Мизерос замечает шпагу, нагибается за ней и слышит свое имя. Подойдя к приоткрытой двери, он различает три голоса – высокий мужской, низкий мужской и женский – ведущие разговор.

Сцена разделена ширмой на две части: в левой находится Мизерос, правая изображает комнату, где находится Граф, его жена и племянник.)

Люсидия

 
Ей-богу, граф. Я возражать не смею,
Но ты уверен, дорогой супруг,
Что выдержит Мизерос?..
 

Бенедикт

 
          Право, дядя,
Сказал бы я Вам, на кузена глядя,
Должно быть, как его ближайший друг,
Что с детства гнул он над наукой шею,
Заменой Вам стремясь достойной стать,
О графском лишь престоле мог мечтать…
 

Граф

 
Довольно, Бенедикт. И без тебя
Все ясно стало мне в одно мгновенье.
Что до Мизероса – давно уверен я.
 

Мизерос

(за дверью, обрадованно)

 
Родитель мой!
 

Граф

 
     Как смог бы он решенье
Отцовское оспорить? Нет причин!
Ведь графский стол – для доблестных мужчин.
 

Мизерос

(благоговейно)

 
Ах, кто отца мудрее моего!
 

Граф

 
Я здесь – царю. Мне и решать, кого
Своим считать наследником достойным:
Я жизнью клялся пред отцом покойным,
Что избран будет самый верный сын.
К чему скорбеть?..
 

Мизерос

(счастливо)

 
     …На это нет причин!..
На лад пошло дышавшее на ладан
Моё-то дело!..
 

Граф

 
     Что, жена, – не рада?
Обоим вам мое противно слово!..
Вразрез пойдете?!
 

Люсидия

(вскакивая со своего места, с внезапным порывом)

 
     О, мой сударь, что Вы!..
Не мы – король бы нынче против был!
 

Граф

(отмахиваясь со смехом)

 
Что мне король в кругу придворных рыл?
 

Мизерос

(смеясь)

 
Что – нам король? О, ангельская рать!
Я гордый граф! Нет больше сил стоять!..
 

Люсидия

(горячо, как из последних сил)

 
Милорд, милорд!.. Ведь то – его земля!
Его всесилье, и закон, и слава…
 

Граф

 
Уймись, жена. Плевать на короля!
 

Бенедикт

 
Ваш бедный сын…
 

Граф

 
     Жалейте: ваше право;
Но в третий раз не стану повторять:
Мизеросу у власти не бывать!..
 

Люсидия

(гневно)

 
Кларисса быть должна его женой!
Мизерос троном завладеть обязан!..
 

Граф

 
Не видишь сути – топай стороной!
Путь первенца ж давно был мной предсказан.
Пускай хоть на столетье старше он —
Я здесь правитель! Я же – и закон.
Мой Пассий смел, любим придворным светом,
А скверный шут и жалок, и смешон.
Нелепо даже толковать об этом!..
И, кстати, разве выдаст наш барон
Клариссу за несчастного урода?
Прощай навеки, королевский трон
И связи императорского рода!..
За Пассия ж готов он дочь отдать.
 

Мизерос

 
Мечта моя! Нет больше сил стоять!..
 

Граф

 
Мизерос должен руки целовать
Всем нам за то, что при дворе остался —
Народ своей наружностью пугать!
И тут – он граф. Вот смех-то! Я б расстался
Уж с ним давно – да сплетни не нужны.
 

Люсидия

 
Как ты жесток!..
 

Граф

 
     Моей в том нет вины.
Высокий круг ошибок не прощает,
И это крепко я усвоил сам.
 

Бенедикт

 
Мизерос не снесет, когда узнает…
 

Граф

 
Меня ты утомил! Ступай во храм,
Тебя давно заждались прихожане.
А прежде… Стой. Бумагу Божьей длани
Предай вот эту.
 

(берет со стола лист, что-то пишет, ставит долгий и замысловатый росчерк)

 
     Бережно держи!
В Евангелье старинное вложи
У алтаря мое ты завещанье.
Прелестный Пассий! Ждет его признанье;
Я чувствую, что сын прославит род.
Иди же: нынче дел невпроворот.
 

(Бенедикт уходит)

Люсидия

(робко)

 
Ей-богу, возражать я не посмею…
Но, граф…
 

Граф

 
Вот и ступай к себе, жена.
Твоя поддержка мне была нужна,
А нынче – умоляй любую Фею,
Чтоб мой погас вовсю горящий гнев!
Ступай к себе – да наряжайся к балу,
Чтоб не кружить, одеться не успев,
Среди гостей светлейших – в чем попало.
 

Люсидия

(с ужасом)

 
Ужель успел ты всех уже созвать?!
 

Граф

 
Сегодня празднуем! А что – Вам рано знать.
 

Люсидия

 
Уж не женить ли Пассия решили?..
 

Граф

 
Ступайте, сколько можно повторять!..
 

(Люсидия уходит в глубь сцены)

 
О, женщины, всегда такими были!..
 

Мизерос

 
О Господи! Нет больше сил стоять!..
 

(Свет частично гаснет, в итоге на сцене остается на виду один Мизерос, сидящий на корточках, зажав голову меж коленей. Он горестно раскачивается взад-вперед)

( Из приоткрытой двери выходит Бенедикт и начинает продвигаться по коридору. Внезапно заметив шпагу Мизероса, он поднимает ее и разглядывает некоторое время с недоуменным выражением лица, после чего оборачивается и видит Мизероса.)

Бенедикт

(протягивая Мизеросу шпагу, неуверенно)

 
Прости, кузен. Желал помочь на деле
Тебе я нынче. Верно, ты и сам
Свидетель.
 

Мизерос

(вырывая из рук кузена шпагу, нервно)

 
     В чем изрядно преуспели!
И как на ум пришло такое Вам?
Мне шпаг давно уже не подавали!..
А сам я б, верно, справился едва ли!
 

(разворачивается и резко уходит)

Бенедикт

(один)

 
За что, Господь, мечты был отнят дар?
Несчастный! Сможет ли снести удар
Или падет, бессильный от печали?..
Кузен-кузен, ты выдержишь едва ли!..
 

(вспоминает о бумаге, что дал ему граф)

 
Проклятая бумага! Что ж такое
Здесь писано надменною рукою?
 

(разворачивает завещание, медленно читает вслух)

 
«…Свой титул я по смерти предаю
Меньшому сыну, и любовь мою
Наследством драгоценным подкрепляю…»
А как же старший? Бессердечный граф!
Как мог он так, святой закон поправ…
«…К тому же я до нынешнего маю
Пред Божьим ликом всей душой клянусь
Венчать роскошно Пассия с Клариссой,
О чем имел с бароном уговор,
Ее отцом…» Коварный хитрый гусь!
Она с таким не вздумает мириться,
Бьюсь об заклад – пойдет наперекор!
«…Коль дева против свадьбы и веселья —
Тогда уже, по воле двух отцов,
В монастыре для ней заменит келья
Родного замка драгоценный кров!»
 

(пауза)

 
«А после свадьбы сторона невесты
Получит злата графского сундук
Да серебра – в честь дружеского жеста…» —
В честь дружеского? Вероломный трюк!
А что же граф себе возьмет в награду,
Коль у барона – поле да соха?..
«…Наследником своим сердечно рады
За то барон представить жениха».
О небо… Все мне ясно наконец:
Как некогда Христа – скупой Иуда
Продал Клариссу за казну отец!
А граф-то, граф и сам черпнул из блюда!
 
 
Позарился на королевский трон,
Коль скоро сына не прижил барон,
Родство прямое с королем имея.
Король бездетен, стар, а значит – есть
И шанс облагородить (чудо-весть)
Хоть бороду, хоть брадобрея!
Теперь… Теперь молиться должен я!
И, боль души пред Богом не тая,
Все выскажу в бессмертном искони:
«Всесильнейший! Спаси и сохрани!..»
 

(встает на колени спиной к зрителю)

 
Спаси и сохрани.
И сохрани.