Текст книги "Звезды в моих руках"

Автор книги: Юлия Лим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 4. Жора

Порывом ветра обдает правую половину лица. Я морщусь, поглядываю на часы. Время еще есть, но если я хочу успеть приготовить матери ужин и скрыться в комнате, нужно торопиться. Девчонка по имени Аля уже убежала через дорогу, а я стою и смотрю ей вслед. Что это было? Понятия не имею. Возвращаюсь в зоомагазин и выбираю корм для рыбок. У Кристины и так все есть, нужно подарить что-то практичное.

– Отдал ей карточку? – интересуется Зоя, возникнув за моей спиной. Она всегда любопытствует, как только под ее носом происходит что-то, отличающееся от привычных будней.

– Ага.

– Что сказала?

– Ничего, поблагодарила.

– Я заметила, как ты на нее смотрел, – Зоя щиплет меня за бок. Через свитер ее прикосновение почти не ощущается.

Я беру корм и подхожу к кассе, прошу Зою упаковать во что-нибудь дорогое.

– И как я на нее смотрел? – спрашиваю невзначай.

– Как наши питомцы на будущих хозяев. С обожанием! – она посмеивается и протягивает мне покупку.

– Ты ничего не видела, – говорю ей, открывая входную дверь, – пока.

Мне нравится выбирать подарки, вкладывать в них душу. Всегда приятно смотреть на человека, искренне радующегося твоему выбору. Раньше мы с матерью всегда ходили вместе по магазинам. Она учила меня выбирать что-то ценное для адресата, даже если в кармане всего сто рублей. Однажды я подарил девушке несколько жвачек «Love is». Обычно их покупают коробками и дарят набор в красивой упаковке. У меня столько денег не было, да и достать такой набор в моем детстве было труднее. Та девочка очень любила собирать картинки из этой серии. Она тогда расплакалась и сказала, что я подарил ей те три упаковки, картинок с которых у нее в коллекции не было. Делать людей счастливыми легко – нужно слушать, что они говорят, и запоминать, что они упоминают в разговорах. Иногда они показывают глазами, но не произносят свои тайные желания вслух. Моя мать из тех, кто обожает подарки ручной работы. Из-за нее я научился вышивать, плести украшения из бисера, лепить кружки и кувшины из глины, и, из последнего, разрисовывать их уникальными узорами. Все мои достижения перечёркиваются ее истериками, когда она ни с того ни с сего начинает швыряться именно тем, что я ей подарил.

Телефон вибрирует. Звонит Кристина. Останавливаюсь, делаю глубокий вдох. Я могу с ней поговорить, пока иду к дому. Ничего не потеряю, только приобрету.

– Жора, привет, – слышится ее веселый голос.

– Привет.

– Ты ведь придешь ко мне на праздник? Я сейчас всех обзваниваю, не подумай, что ты какой-то особенный, – она притворно смеется.

Может, других парней и сводит с ума ее неумелое кокетство, но я вижу ее насквозь. Моя мать пользуется теми же приемами, чтобы руководить болванами с работы. Правда почему-то на альфонсов ее методы не действуют.

– Даже не знаю, – говорю я, поглядывая на пакет в руке, – у меня много дел на выходных. Боюсь не успеть.

– Жора, – ее голос натягивается, становится серьезным. Я сдерживаю хмыканье, – ты приходи хотя бы на часик, ладно? Без тебя многим будет скучно.

– Это кому же?

– Ну, например, твоей баскетбольной команде. Потом придут девочки из моей школы, они все хотят с вами познакомиться. Просто помоги мне разок, ладно?

– Будешь должна.

– Хорошо! Сделаю все, что попросишь.

Я сбрасываю звонок и позволяю себе улыбнуться. Кристина думает, что я попрошу ее о какой-нибудь мелочи, типа пойти со мной на свиданку или помочь с учебой. Учусь я неважно, но мне удавалось скрывать это от матери. Вчера моя классуха додумалась ей позвонить из-за двойки. Ладно, не учеба на пятерки сделает из меня человека. Когда придет время, Крис поможет мне отомстить этой стерве.

* * *

Пока в мультиварке варится суп, я смазываю огромный синяк на ноге. Придется носить длинные штаны, чтобы мать его не заметила и не закатила мне скандал. Для нее истерики это часть жизни, для меня – отнятое время. До развода родителей я дружил с соседями, братом и сестрой, живущими через дом от нас. Сестре нравилось делать макияж, и я был моделью. Мне было все равно, а ей приятно. Ее брат из-за этого часто на нас ворчал, обзывая женихом и невестой. Благодаря той девчонке я немного разбираюсь в косметике, и могу скрыть фингалы или мешки под глазами от недосыпа. Удивительно, что мать до сих пор не просекла эту тему.

Суп готов. Съедаю порцию и убираю посуду в посудомойку. Мать в нее никогда не заглядывает, и я коплю посуду внутри, а мойку запускаю позже. Я пробегаю взглядом по поверхности стола, расставляю столовые приборы и тарелку на темно-красную салфетку из ткани. Ставлю бокал для вина. Все, как она любит.

Уроки я откладываю на поздний вечер. Все равно она никогда не проверяет, все ли у меня хорошо. Не спрашивает, как моя бессонница, или нравится ли мне быть в баскетбольной команде. Не интересуется, люблю ли я вообще спорт, или меня от него тошнит. В детстве я играл в футбол с дворовыми пацанами. Видимо, она запомнила те дни и решила, что я не могу жить без спорта. А я все готов отдать, лишь бы лежать дома после обеда в кровати и ничего не делать. Трудно быть лентяем, когда от тебя ждут перфекционистского трудоголизма.

Я включаю компьютер, ввожу пароль. Не удивлюсь, если она его знает и читает мои переписки. Знакомый однажды по приколу проверял мой телефон и нашел там программу-шпион. Она передавала все данные на чужое устройство. Не трудно догадаться, что это дело рук моей матери. Я решил не удалять шпиона, пусть думает, что я тупой или наивный.

Первое правило борьбы с врагом: подпусти его так близко, как только сможешь. Пусть думает, что знает о тебе все. Мои переписки ничего для меня не значат. Все, что нужно сохранить в тайне, я проворачиваю за пределами компьютера и телефона. Единственная опасность хранится в микрофоне смартфона, когда я хожу по улице или сижу на уроках. Поэтому мои карманы набиты ватой и глушат звук максимально естественным образом. Как только я прихожу домой, вата исчезает под матрас и ждет там до следующего дня. Если хочешь совершить идеальное преступление, прячь улики на виду.

Нахожу статьи для реферата, читаю их, обдумываю. Мысли уносят меня в место, куда истерикам матери ни за что не добраться. В фантазию. Если открыть дверь и заглянуть в мою комнату, кажется, что я работаю за компьютером. В большинстве случаев я пребываю в грезах, чтобы снять напряжение. Сначала воспоминания неприятные. Обдумываю стычку с Жилиным. Однажды я ему отомщу, когда настанет время. Потом воображение рисует образ девчонки с аквариумом. Аля. Ее имя эхом звучит в голове. Закрываю глаза и вспоминаю ее голос. Нежный, слегка испуганный. Она не похожа на других. В ней нет жеманности Кристины, дурного кокетства или истерично-дерганых жестов моей матери. Самое смешное, что Аля отказала мне, когда я впервые решил кому-то открыться. Жизнь – довольно ироничная сука.

– Георгий! – доносится голос матери из прихожей. Вздрагиваю, приподнимаюсь в кресле. Задеваю коленом подлокотник, ругаюсь про себя от боли.

– Уже иду, – выхожу из комнаты и широким шагом направляюсь в прихожую.

Мать вручает мне тяжелый пакет. Внутри перестукиваются емкости. Можно не заглядывать внутрь. Похоже, она собирается пить больше по вечерам.

– Иди-ка приготовь мне еду, – говорит она пьяным тоном, слегка пошатываясь. – Я щас, – она заходит в ванную в одежде и закрывает дверь. Сколько раз я говорил ей, чтобы закрывалась на замок – все без толку.

Я разливаю горячий суп из крупного половника. От запаха натуральных специй снова хочется есть, хотя прошло не больше получаса. Достаю бутылку с одной третью белого вина и наливаю в бокал. Вместо нее ставлю в холодильник другую из пакета. Набираю воздуха в легкие и кричу:

– Все готово, мам!

Она требует, чтобы я звал ее только так, и мне приходится подчиниться. Нужно потерпеть всего год, думаю я, посматривая на часы. Когда мне исполнится восемнадцать, я свалю из этого дома, и она не сможет меня остановить. При необходимости я найму адвоката и отсужу свое право на свободу у этой женщины.

– Мам, иди есть, суп остынет, – напоминаю я, и втягиваю шею в плечи. Зря я раскрыл рот, она же может меня сожрать за такое.

Но мать не отвечает. Подхожу к ванной комнате и осторожно стучу в дверь. Слышу, как льется вода в душе. Она ведь не снимала одежду, неужели спьяну полезла так? Черт возьми, только не это. Заглядываю внутрь, готовясь отпрянуть, если она голая.

Мать сидит на полу в душевой кабине ко мне спиной. Вода стекает по ее роскошному полушубку. Она обожает вызывать зависть у коллег. Я подхожу ближе. Если она уснула, просто высушу ее феном и унесу в кровать. Привычное дело.

Кладу руку на плечо матери. Ее голова заваливается набок. Странно пахнет железом. Принюхиваюсь, опускаю взгляд на поддон. По темно-синей мозаике ползут едва различимые красные змейки. Хватаю мать за руки и спешно закатываю рукава. Вены перерезаны!

– Твою мать, – выдыхаю я, бросая ее руки. Отхожу на пару шагов, справляюсь с затрудненным дыханием.

Она лежит там, жалкая, пьяная и полумертвая! Может, бросить ее умирать?..

Я сажусь на крышку унитаза и смотрю на темные спутанные волосы матери. На мокрый полушубок, похожий на потасканную жилетку, набитую соломой. Руки дрожат, дыхание хриплое, с присвистом. Так нельзя. Что бы она ни делала, она моя мать. Обреченно вздыхаю и достаю из кармана телефон.

– Моя мать перерезала вены. Адрес…

Глава 5. Аля

Выбрать подарок для человека, которого я лично не знаю, большая проблема. Приходится шерстить популярные интернет-магазины и надеяться, что заказ придет вовремя. Для подстраховки я покупаю браслет на красной нити с фигуркой дракона, тисненной позолотой. Снаружи фигура объемная, а внутри плоская, чтобы приятно лежала на коже. Продавец китайских сувениров говорит, что этот браслет принесет владельцу не только удачу, но и защиту. К нему мне дают красивую красную коробочку с блестками. Дома я упаковываю подарок. Надеюсь, Кристина не выкинет его. Будет обидно за дракона удачи.

Утро субботы начинается с возвращения отца. Они с мамой о чем-то громко спорят. Я просыпаюсь от их криков и прячу голову под подушку. Мне сегодня в школу, а они не дают выспаться. Вздыхаю, потому что голоса не смолкают, выбираюсь из кровати и ползу в ванную. Лучше умыться сейчас, пока есть время.

– Ты меня ни во что не ставишь, Лида! – возмущается папа. Он говорит так громко и яростно, что я слышу его даже с включенной водой. – Кто я для тебя? Просто какой-то левый мужик?

– Ты меня уже достал, Саша. Я сыта по горло твоими придирками. Мы оба пашем, как кони, почему ты вечно меня подозреваешь во всяком дерьме?

Если мама говорит «дерьмо», значит, ссора будет длиться как минимум час. Родители всегда устраивают разборки на кухне. Путь к холодильнику перекрыт, я не сунусь к нему, даже если желудок проест в себе дырку. Лучше слушать вопли через стену, чем стать третьей лишней. Родители ссорятся редко, но метко. Каждый раз, когда я оказываюсь у них под рукой, они начинают попрекать друг друга моими неудачами. Говорят о моей внешности, об отсутствующих друзьях и всем том, что задевает и терзает душу. В такие моменты я не узнаю родителей. Это не они, это какие-то чужие люди, которых в нашей семье быть не должно.

Я забираюсь в кровать и сгибаю ноги в коленях. Подключаю наушники к смартфону и выбираю музыку в плейлисте. Конфликты рано или поздно утихают, главное уметь ждать. Так я и сижу, пока не раздается звонок в дверь. Интересно, кто может прийти в такую рань, да еще и в субботу? Слезаю с кровати, натягиваю спортивные штаны и приоткрываю дверь.

Родители стоят рядом, лица напряженные. У мамы вместо губ тонкая линия, кулаки сжаты. У папы хмурые брови, отсутствующий взгляд. На пороге стоит бабушка, папина мама. Раз в год она приносит гостинцы: варенье, соленья, все то, что она делает в избытке, а потом не знает, куда деть.

– Ну, чего застыли с такими мордами? – говорит бабушка, впихивая папе в руки сумки. – Иди разгрузи, мне с Лидой поговорить надо, – она присаживается на скамейку в прихожей и снимает туфли с тонкими шнурками-завязками. Они, скорее, для декора, потому что сбоку на обуви короткая молния. Бабушка поднимает взгляд на маму, замечает меня в дверном проеме: – Чего не здороваешься? Ну-ка вылезай оттуда, – и машет мне рукой.

Я выхожу, обнимаю ее. Вдыхаю запах шали и трав, смешанных с мазями и кремами.

– Пойдемте в чью-нибудь комнату, Саше этого слышать не надо, – бабушка поднимается, опираясь на мое плечо, и ковыляет ко мне.

Мы с мамой идем следом, переглядываясь. Бабушка усаживается на стул и поворачивается к нам. Он на колесиках и легко может перемещаться по всей комнате.

– Ну, Лида, рассказывай. Что за дела у вас тут происходят, и почему Саша опять у меня ночует?

Мамино лицо становится непроницаемым. Будто ей плевать на папу. Иногда она так смотрит и на меня, но только тогда, когда я сильно провинюсь. Я беру маму за руку и потягиваю к кровати, но она не двигается. Спина прямая, подбородок чуть вздернут.

– Наша семейная жизнь вас не касается, Антонина Ульяновна, – говорит мама.

– Всё меня касается, не выдумывай, – отмахивается бабушка. – Мне, знаешь ли, на старости лет хочется пожить одной, а не стирать белье взрослого сына. Я уже стара для такого.

Я сажусь на кровать. Уйти незаметно не выйдет, а в кухне папа, и с ним наедине я пока оставаться не хочу. Придется ждать, пока разговор закончится.

– Некоторые почему-то считают, что могут выгонять мужей из дома, – продолжает бабушка. – Ты мне, Лидка, особо никогда не нравилась, я тебе сразу об этом сказала, еще до свадьбы. Но теперь твое незрелое поведение портит мою размеренную жизнь. Так что давай разбирайся со своими проблемами, к мозгоправу там сходи, и чтобы больше Саша у меня на ночевку не оставался. Поняла?

Челюсть мамы подается вперед. Она сдерживается изо всех сил, хотя ее кулаки трясутся. Я впервые вижу маму такой, и ничего не могу с этим поделать.

– А ты тоже хороша, – бабушка поворачивается ко мне. Колесики скрипят по полу. – Отца дома несколько дней нет, а ты даже ему не звонишь и в гости ко мне не приходишь. Тоже мне, дочь! Безответственная дрянь.

– Антонина Ульяновна, если вы продолжите оскорблять нас, я выгоню из дома и вас, и вашего драгоценного сыночка!

– Да как ты смеешь! – бабушка встает с кресла и трясет кулаком перед лицом мамы. Она ниже мамы на две головы, поэтому ее гнев выглядит смешным и карикатурным. – Ты хоть один пример приведи, что Сашка мой себя как-то не так ведет.

– Он бьет Алю, – говорит мама. В ее глазах читается торжество победы. Мне становится неприятно. Опять мной пользуются, как козырем, в ссоре. Противно и грязно.

– И что? Бьет, значит любит! Не слышала о таком?

– Нормальные люди своих детей не бьют. На меня-то он руку поднять боится.

Бабушка с прищуром всматривается в мамино лицо. Пауза затягивается, мне становится жарко от накала страстей. Вдруг она поворачивается ко мне и говорит:

– Я, конечно, держала это в себе, сколько могла, но, пожалуй, лучшего момента не найти…

– Антонина Ульяновна, я вас предупреждаю!

– Твоя мать тебя нагуляла и не признается в этом. А Саша мой, бедный агнец, вынужден терпеть ее, корову, и тебя, чужое семя. Тьфу на вас, – бабушка сплевывает на пол и в комнате повисает тишина.

Кровь приливает к лицу, слезы брызжут из глаз. Эмоции перекрывают разум. Дышать тяжело. Я закрываю лицо руками и реву, а мама подбегает ко мне и, поглаживая, шепчет:

– Не слушай старуху, она выжила из ума!

– Впредь будешь думать перед тем, как зубы на меня скалить, – бросает бабушка напоследок, и выходит из комнаты.

* * *

– Она не в себе. Болтает всякое, чтобы меня позлить. Ты ни в чем не виновата, доченька, – говорит мама. – У Антонины Ульяновны на меня зуб. Ты же слышала, как она сама в этом призналась.

Я киваю, растирая слезы. Папы не было два дня, нужно выйти и посмотреть ему в глаза. Так обычно говорят про страхи, да? Нужно взглянуть им в лицо, чтобы победить?

– Он ведь не откажется от меня просто потому, что думает, что я не его ребенок? – спрашиваю я неуверенно.

– Если он и вправду так думает, значит, я больше не буду жить с ним в одной квартире, – резко отвечает мама. – Ненавижу тех, кто не доверяет без повода.

У меня урчит живот. Прикусываю губу, виновато гляжу на маму. В ее взгляде словно что-то проясняется. Она всплескивает руками.

– Совсем забыла тебя покормить. В задницу эти ссоры. Давай поднимайся и пошли. Плевать, что они там думают, главное, чтобы ты поела.

За столом я не могу заставить себя поднять взгляд на папу. Почему-то кажется, что это моя вина, что это я его предала. Родилась не от того мужчины. И почему я так завелась из-за слов бабушки?

Вымученно поглощаю слипшиеся макароны. Они плохо разогрелись, потому что мама, занятая разговорами с папой и бабушкой, поставила таймер в микроволновке на минуту меньше. Бабушка хватает меня за руку. Ее кожа неприятно шершавая.

– Кушай быстрее, взрослым надо поговорить наедине, – говорит она, проталкивая мне в карман записку.

– Не торопите Алю. Пусть ест столько, сколько нужно, – вмешивается мама.

Папа ничего не говорит. Он даже не смотрит в мою сторону. Я доедаю макароны, ставлю тарелку в раковину и покидаю кухню. В комнате разворачиваю записку с витиеватым красивым почерком. «Не веришь мне, тогда спроси Петра Васильевича».

Сердце ёкает. Я сглатываю ком воздуха, и он болезненным шаром прокатывается по пищеводу, словно выдавливая позвоночник. Откуда бабушка знает про Петра Васильевича?! Сообщение ведь удалено…

Всматриваюсь в буквы на бумажке в клетку. Они разбегаются, размываются, хаотично танцуют перед глазами. В комнату кто-то заходит.

– Что там бабушка написала? Покажи, – говорит папа.

Я сминаю комок бумаги и стискиваю его в кулаке. Нельзя, чтобы папа узнал. Лучше уж смерть от побоев. Папа подходит и хватает меня за руку, скручивает кожу на запястье. Я ахаю, но держу кулак. Не отпущу ни за что.

– Дай, говорю, – сквозь стиснутые зубы требует папа, – не заставляй меня снова тебя бить.

– За что, пап? – слезы наполняют глаза, стекают по краснеющим щекам. – Что я тебе сделала?

Он не отвечает, продолжая выкручивать руку. Еще немного, и мое запястье под его натиском сломается. Я разжимаю кулак и другой рукой перехватываю бумагу. Закидываю ее в рот, сжимаю губы. Сейчас бумажка размякнет и прочесть текст будет невозможно.

Папа смотрит на меня тяжелым взглядом. Секунды тянутся как веревка, норовящая вот-вот порваться. Папа тяжело и долго выдыхает, будто решил полностью очистить легкие.

– Я и не замечал, какая ты у меня храбрая. До отупения, – говорит он и бьет меня по лицу.

Папа уходит, захлопывая дверь. След от его ладони алеет на моем лице, а на запястье расцветает отпечаток его крупных пальцев. Когда жизнь успела так поменяться? Я закидываю подарок для Кристины в рюкзак, наскоро собираюсь в школу и ухожу. Слезы высохли. Я сплевываю бабушкину записку в мусорный бак во дворе.

Глава 6. Жора

Я просыпаюсь на скамье в больничном коридоре. Порезы на руках матери залатали, сказали, волноваться не о чем. Потягиваюсь, зеваю, подхожу к автомату с кофе и разминаю холодными пальцами затекшую шею. Впервые удалось выспаться в толпе людей и врачей, а не дома в удобной кровати. Мистика.

Отхлебываю кофе не морщась. Забыл добавить сахар, но вкус все равно не сильно изменился бы.

– Видите этого парня? Это сын дамы с порезанными венами, – шушукаются медсестры с прибывшими на смену врачами и пропустившими ночное веселье. – Спал тут всю ночь, бедняжка.

Одна из медсестер, помоложе, подходит и протягивает одноразовую тарелку с пирожком.

– Кофе лучше на голодный желудок не пить, – участливо говорит она, улыбаясь. Красная помада расползлась по пухлым губам и местами потрескалась. – Пирожок с мясом.

– Спасибо, – беру угощение, улыбаюсь. Так принято, на самом деле мне не хочется ни с кем любезничать. – Вы не знаете, как моя мама?

– С ней все будет в порядке. Подержим немного под капельницей, к ней заглянет клинический психолог. Все будет хорошо. Как тебя зовут?

– Жора.

– Не переживай, Жора, – медсестра понижает голос, – она просто хотела привлечь к себе внимание.

Не сомневаюсь, думаю я, а вместо ответа киваю с угрюмым лицом. Пирожок на удивление вкусный, даже мясо напоминает мясо.

– Иди-ка домой, Жора. Твоей маме все равно надо отдохнуть, а я за ней прослежу. Если хочешь, можешь оставить свой номер, я буду сообщать, как она.

– Конечно, – соглашаюсь я, обмениваюсь номерами с медсестрой.

Когда я выхожу на улицу, пирожок комом опадает в желудок и мне становится нехорошо. Кофе закончился слишком быстро, а на другой напиток денег нет. Придется терпеть до дома. На часах девять утра. Свет бьет по глазам, они болят после резкой смены освещения. На хрен школу, решаю я. У меня чрезвычайная ситуация. Позвоню классухе, объясню ей обстоятельства. А потом как-нибудь невзначай обвиню, что это из-за нее моя мать пыталась свести счеты с жизнью.

* * *

Дома невероятно тихо. Моноблок всю ночь простоял в режиме сна. Вот бы и у меня был такой режим. Захотел – отключился от реального мира, и не возвращаешься в него, пока кто-то не нажмет кнопку. Хотя в таком случае лучше уйти насовсем, чтобы никто не прервал мои грезы.

Лежа на кровати, я листаю новостную ленту в смартфоне. Дурацкие шутки, старые картинки, неинтересная музыка. Сегодня еще на день рождения тащиться. Вздыхаю. По крайней мере можно будет выпить без последствий.

– Наталья Львовна, – звоню классухе и говорю максимально жалостливым голосом. Кадык подрагивает, создавая вибрацию. – У меня беда. Маму ночью на скорой увезли в больницу, не смогу сегодня в школу прийти. Простите, ради бога!

– Ой, ну, что ты, Жора. Конечно, не приходи. Пусть твоя мама выздоравливает как можно скорее.

– Простите еще раз. Я приду в понедельник, – всхлипываю для эффектности и кладу трубку.

Дура. Еще одна дура в моей жизни. Швыряю мобильник на подушку и поворачиваюсь набок. Когда еще выдастся минутка полежать, ничего не делая?

Будильник срабатывает в пять вечера. Вечеринка у Кристины через полтора часа. Зеваю, продираю глаза. Вываливаюсь на балкон в пижамных штанах и флисовой кофте. Голову и тело охватывает холод. Сознание проясняется. От осеннего ветра я не заболею, мать закаляла меня в детстве, поэтому я часто так делаю. Ноги подмерзают. Пора обратно.

Разворачиваюсь… и дверь закрывается перед моим носом. Обычно у меня нет проблем с тем, чтобы открыть ее и зайти внутрь, но в этот раз она прочно захлопнулась. Я дергаю ручку минут пять. Пальцы на ногах уже окоченели, нос покраснел. Изо рта вырывается белый пар.

– Черт возьми, тупая дверь, – я собираюсь пнуть ее, но вовремя останавливаюсь. Если сейчас сломаю палец, лучше не станет.

– Застрял? – спрашивает голос. Верчу головой, пытаясь понять, откуда со мной говорят.

На соседнем балконе стоит парень с коробком спичек и сигаретой в зубах. Вид у него заинтригованный.

– Угу, – оглядываю незнакомца.

Короткие черные волосы, слегка отросший ежик, зеленые глаза, шрам на подбородке слева. Взгляд внимательно-любознательный. Под левым глазом ближе к виску небольшая родинка. Одет в женский светло-бирюзовый халат с цветочным узором.

– Перебирайся ко мне, – говорит, – я тебя выпущу в подъезд.

Поглядываю через перила. Если шлепнусь отсюда, то крови будет многовато, да и владельцы машин не порадуются.

– Не ссы, я тебя подхвачу. Руки у меня сильные, – сосед закатывает рукав и показывает внушительный для его хилого телосложения бицепс.

– А веревки какой-нибудь нет?

– Ща принесу, – он исчезает в квартире. Пальцы рук коченеют. Все, думаю, помру на балконе самой тупой смертью. – Держи.

Сосед кидает мне веревку. На вид тугая, крепкая, выдержит. Я обвязываю ее вокруг пояса, поднимаю голову. Нужно просто встать на перила и перешагнуть на балкон незнакомца. Вот только шаг этот больше похож на шпагат. С моей гибкостью я, скорее, порву штаны, чем так широко расставлю ноги.

– Ты точно меня удержишь? – смотрю на соседа, держась за веревку.

– Конечно, – кивает, – я в армии помогал подняться парням больше тебя раза в три. Давай, иди сюда, – протягивает мне руку. Кожа смугловатая, испещренная родинками разного размера.

– Ну, держи, – решаюсь я, берусь за его руку и делаю шаг в пропасть.

Сосед удерживает меня, как и обещал. Веревка ни разу не натягивается. Стоя на чужом балконе, я чувствую себя последним глупцом. Отвязываю веревку и возвращаю хозяину:

– Я просто перестраховался.

– Ничё, бывает, – он хлопает меня по плечу. Рука тяжелая, ощутимая. – Как тебя звать, горемыка?

– Жора.

– А я Василий Игоревич, для тебя просто Вася, – он открывает двери балкона, поворачивается ко мне и добавляет: – Никаких Васянов. Терпеть не могу эти передёргивания.

– Как скажешь, – мы заходим внутрь.

Квартира по планировке такая же, как наша, но кажется намного свободнее. Из мебели тут широкий старый диван, огромная плазма чуть ли не на всю стену, и столик на колесиках, на котором лежит гудящий потрепанный временем ноутбук.

– Не обращай внимания, я недавно въехал, – говорит Вася. – Родня зажлобилась, приходится по мере накоплений мебель покупать. Вон, вишь, телик какой? Спецом купил, чтоб всякие кина смотреть.

– Прости, но я опаздываю, – говорю я, направляясь к выходу. В прихожей на одиноком крючке висит потерявшая лоск кожаная куртка. Из обуви у соседа только тапки на его ногах и кроссовки с заплатками под курткой.

Как он вообще попал в наш дом? Тут же одни мажоры живут.

– Ты, кстати, как домой-то попадешь? – спрашивает Вася, открывая входную дверь. – У тебя разве ключи с собой?

– Во всем доме электронные замки.

– А, точно. Все забываю, что в новый дом въехал. В старом даже шлагбаума с домофоном не было. Все время в подъезде то алкаши, то бомжи ночевали, – смеется, стоя в дверях и докуривая сигарету. – Возьми-ка это, – Вася снимает тапки и ставит за порог перед моими ногами, – грязно там и холодно.

– А сам босиком останешься?

– Куплю еще пару, они на рынке двадцать рублёв стоят, – Вася подмигивает и закрывает дверь.

Я смотрю на тапки из черной резины с белыми вкраплениями. На них даже есть черная перевернутая галка и надпись «Abeobas». Хмыкаю. Везде Китай. Поборов брезгливость, надеваю тапки соседа и возвращаюсь в квартиру.

* * *

На день рождения Кристины я опаздываю. Сначала возился с оформлением подарка, потом выбирал наряд. Пусть понервничает, ей будет полезно. Как назло, льет дождь, а я не взял зонт. Забыл посмотреть прогноз погоды. Обычно я проверяю его по три раза в день и предупреждаю мать о погодных условиях. Но сегодняшний день один из немногих, когда я могу просто быть собой. Опоздать на праздник, забыть зонт, промокнуть до трусов.

Поднимаюсь в лифте, звоню в дверь. Меня встречают левые люди по принципу: кто первый у двери оказался, тот и открыл.

– Крис, тут Осанкин пришел! – кричит кто-то из девчонок.

Из толпы гостей на меня уверенно двигается рыжая макушка. Хорошо быть высоким, сразу видно, кто где.

– Ты опоздал! – взволнованно говорит Кристина, забирая у меня мокрую парку. – Я уж думала, что ты совсем не придешь.

– Я же обещал, – протягиваю ей мокрый картонный пакет, внутри которого завернутый в пузырчатую пленку подарок, – с днем рождения. Особо не надейся, что тебе понравится.

– Ой, брось, – она берет пакет, хватает меня за руку и тащит за собой в ванную. Я перекидываюсь приветствиями со знакомыми, с Жилиным – злобными взглядами. – Раздевайся, я тебе сейчас полотенце дам и принесу одежду.

Я послушно вытираю волосы, выжимаю их посильнее. Кристина смотрит на меня, стоя у дверей. На ее щеках легкий румянец. Не косметика.

– Спасибо, что пришел, – она целует меня в щеку и убегает.

Когда она возвращается, я все еще сижу в мокрой одежде.

– Ты почему не разделся?

– Ты пыталась соблазнить меня? – спрашиваю ее. Кристина растерянно моргает, ее лицо становится пунцовым. – Слушай, если я тебе нравлюсь, прояви креативность, – я забираю у нее сухую одежду. Вроде, у нее есть брат. Видимо, шмотки принадлежат ему. – Выйди.

Я выталкиваю ее за дверь и закрываюсь изнутри. Футболка и джинсы мне подходят. Я выжимаю одежду в ванну, развешиваю ее на батарее, и выхожу. Кристина стоит у входа. Ее взгляд серьезный, сосредоточенный.

– Слушай, это не то, что ты подумал, – говорит она, а дальше я ее не слушаю, потому что вижу, как по квартире идет девочка-с-аквариумом. Это мой шанс!