Текст книги "Война и мир Михаила Тухачевского"

Автор книги: Юлия Кантор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

Только наполнив грудь отвагой, можно победить. Да не будет в нашей среде трусов и шкурников. В бою побеждает только храбрый.

Перед наступлением наполните сердце свое гневом и беспощадностью.

Мстите за сожженный Борисов, поруганный Киев, разгромленный Полоцк. Мстите за все издевательства польской шляхты над рево люционным русским народом и нашей страной. В крови разгромленной польской армии утопите преступное правительство Пилсудского.

В наступлении участвуют полки, разбившие Колчака, Деникина и Юденича.

На защиту Советской земли собрались бойцы с востока, юга, запада и севера. Железная пехота, лихая конница, грозная артиллерия неудержимой лавиной должны смести белую нечисть. Пусть разоренные империалистической войной места будут свидетелями кровавой расплаты революции со старым миром и его слугами. Красная Армия да покроет себя новой неувядаемой славой»19.

Все та же героико–романтическая риторика, все тот же «высокий стиль», полный агрессивной энергетики. «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо»… Не случайно Тухачевскому с юности так нравился Маяковский. Тухачевский, обладатель польского дореволюционного ордена Св. Станислава эстетствовал, ведя армии на захват Польши, возвращая своей империи ее земли, он стремился расширить ее границы, пусть и под флагом мировой революции, в которую вряд ли всерьез верил. Кстати, и сам Маяковский не остался в стороне от польской кампании, агитируя за борьбу с белополяками куда менее поэтично, чем командующим Западным фронтом:

«На польский фронт!

Мигом!

Если быть не хотите Под польским игом[ 20 ]20
  Мысль о независимости польского государства, видимо, беспокоила Маяковского и несколько лет спустя, когда он, отражая советский взгляд на итоги войны, написал «Стихи о советском паспорте», и упомянул о паспорте польском.
  «На польский глядят, как в афишу коза, На польский выпяливают глаза В тупой полицейской слоновости: Откуда, мол, и что это за Географические новости!»


[Закрыть]»20.

Польша пыталась отстоять «географическую новость» – собственную независимость. Усиливалась польская пропаганда с антирусским душком. Акцию «по сплочению польского общества» возглавили политические партии и общественные объединения. Распространялись, публиковались на страницах периодической печати десятки воззваний и призывов, сообщений, манифестов и писем. Консолидации общества в не меньшей степени, чем риторика, способствовали и сообщения из Белоруссии о прорыве войсками Западного фронта польской линии обороны и о быстром продвижении Красной армии на запад. Лейтмотив этой пропаганды выразил сам Пилсудский в своей книге «Война. 1920 год».

«В гербе нашего государства – орел белого цвета, имеющий, как любой орел, кривой клюв и острые когти; в кампанию п. Тухачевского 1920 года он расправил свои могучие крылья и сумел противостоять двуглавому уродцу, хотя тот и выкрасился в красный цвет. Пусть мы будем «бело–поляками», если наш орел белый. У него от природы одна голова, а когти достаточно остры, чтобы побеждать уродцев и защищать свое гнездо»21.

И далее – формула, в которой ненависти куда больше, чем свободолюбия:

«Варшава только что стряхнула с себя грязь вековой неволи, неволи долгого торжества бессилия и трусости»22.

Огромную роль в национальной консолидации сыграло католичество – религия, традиционно влиятельная в Польше и укорененная там гораздо глубже, нежели православие в России. Католическое духовенство выступило с призывом к польскому обществу о сплочении и максимальной консолидации сил для борьбы с угрозой национальному и государственному суверенитету. Оно направило письмо Папе Бенедикту XV, епископатам мира и польскому народу:

«Мы не боремся с народом России, но сражаемся с теми, кто попрал Россию, высосав ее кровь и ее душу, стремясь к новым захватам»23.

Были намеки и прозрачнее:

«Большевизм и вправду идет на завоевание мира. Раса, которая управляет им, уже завоевала мир, используя золото и банки, а сегодня, подгоняемая текущим в ее жилах извечным стремлением к империалистическим захватам, стремится надеть не шею всех народов ярмо своего правления…»

Намек был понят, и по стране прокатилась волна погромов, разумеется, никак не повлиявших на военную ситуацию, но добавивших адреналина радикалам.

Советское руководство в свою очередь апеллировало к народу Польши:

«Мы признали независимость Польши. С самого начала мы не хотели войны, мы шли на самые большие уступки во имя мира, но после того как ваши преступные правители навязали нам войну, мы сосредоточили достаточные силы, для того чтобы вконец разгромить ваших помещиков и капиталистов и обеспечить, таким образом, мир между независимой рабоче–крестьянской Польшей и рабоче–крестьянской Россией… Польские рабочие и крестьяне, польские легионеры!.. Вашей жизни, вашему человеческому достоинству, вашей пролетарской и крестьянской чести не грозит никакая опасность. Сражаясь против нас из–под палки польских панов, вы совершаете измену по отношению к будущей социалистической Польше и к рабочему классу всего мира. Очиститься от пятна измены вы можете только одним путем: перейдя к нам с братски протянутой рукой… Бросайте же кровавое, бесчестное, проклятое дело борьбы с рабочими и крестьянами России и Украины… чтобы таким путем вернее и скорее обеспечить независимую социалистическую Польшу»24.

Заботясь о пропагандистском успехе, Ленин рекомендовал секретариату ЦК РКП(б): «все статьи о Польше и польской войне» следует «просматривать ответственным редакторам под их личной ответственностью.

Не пересаливать, т. е. не впадать в шовинизм, всегда выделять панов и капиталистов от рабочих и крестьян Польши»25.

Однако во «внутреннем употреблении» большевистская великодержавность все–таки проступала:

«Белогвардейская Польша, как и другие мелкие окраинные государства, не имеет самостоятельной политики и руководится жадностью, которая умеряется лишь трусостью»26, – гласили тезисы ЦК РКП (б) «Польский фронт и наши задачи», опубликованные 23 мая 1920 года.

На дипломатическом уровне Польша настаивала на том, чтобы Антанта оказала давление на Советскую Россию, вынудив ее подписать мирный договор. Кроме того, польский премьер Владислав Грабский добивался скорейшей поставки военной техники. К 30 июня Польша исчерпала все кредиты, предоставленные на военные цели западными странами, главным образом Францией. Попытки воздействия на Антанту стали генеральной линией польской делегации на мирной конференции в бельгийском городке Спа, открывшейся 5 июля 1920 года. Это подстегивало и Германию, и Россию обеим нужны были союзники. Германия формально придерживалась нейтралитета, однако нейтралитета, сочувственного по отношению к России.

Вряд ли возможно установить точную дату и инициатора сотрудничества между РККА и рейхсвером. Во всяком случае, мысль о нем в среде германского генералитета зародилась задолго до подписания Рапалльского договора. Одним из первых ее сформулировал главнокомандующий рейхсвером генерал X. фон Зект, который писал, что, еще будучи начальником штаба армии «Норд» в Прибалтике, пришел к выводу о необходимости для Германии опереться на Советскую Россию в борьбе за ликвидацию невозможных для Германии условий, продиктованных державами Антанты в Версале27. Видный военный теоретик, успешный военачальник, автор ряда монографий по военному делу и российскогерманским отношениям, Зект находил союз двух стран перспективным и полезным. «Мысль о совместной работе с Россией» пришла Зекту весной 1920 года28.

С российской стороны первые попытки навести мосты были предприняты в 1919 году через Карла Радека[ 21 ]21
  Радек (Собельсон) Карл Бернгардович (1885—1939). Родился во Львове, в австрийской Галиции. Закончил Краковский университет, с гимназических лет занимался революционной деятельностью. Состоял в социал–демократической партии (СПП). В 1906 г. был арестован в Варшаве за революционную деятельность вместе с Лео Йогишес (Тышко) и Розой Люксембург. Переехав в Германию, примкнул к леворадикальному течению в германской социал–демократии, возглавлявшемуся Р. Люксембург. После высылки из Германии обосновался в Швейцарии, где его и застала война. Будучи участником Циммервальдской (1915 т.) конференции, познакомился и тесно сотрудничал с Лениным и Зиновьевым. Перебравшись в Стокгольм, К. Радек по поручению РСДРП и в качестве ее представителя поддерживал связь с заграничными «интернационалистско–революционными кругами».
  В октябре 1917 г. приехал в Россию. С 1919 г. – по предложению Ленина – член ЦК РКП(б), член Президиума Исполкома Коминтерна;
  в 1920 г. – секретарь ИККИ. В 1924–1927 гг. – член ЦИК СССР. Исключен из партии на XV съезде как член «троцкистско–зиновьевской оппозиции» и сослан на Урал. В мае 1929 г. реабилитирован и восстановлен в партии. Снова арестован в 1936 г. и после «признаний»
  в японском шпионаже, подготовке убийства Сталина и т. п. приговорен к 10 годам лишения свободы. Убит уголовниками в тюремной камере.
  Реабилитирован в 1988 г.


[Закрыть], вышедшего из Моабитской тюрьмы, куда он был заключен за революционную

деятельность в Германии. В 1920 году Радек, занявший на своей родине, в Польше, заметный политический пост – члена Польревкома, оставался приверженцем экспорта революции и сторонником советско–германского сближения против Антанты.

Жизнь и судьба Радека достойны отдельного упоминания и при рассмотрении темы «экспорта революции». Радек в 1920 году – главный и, пожалуй, самый опытный среди большевиков специалист по «революционной контрабанде ». Во время Первой мировой войны он сблизился с В. И. Лениным, став по его предложению после февральской революции 1917 года членом Заграничного представительства РСДРП в Стокгольме. Радек – одно из главных действующих лиц в криминально знаменитой истории переезда Ленина и его соратников в Россию через Германию в запломбированном вагоне. После захвата большевиками власти прибыл в Петроград, с ноября 1917 года – зав. отделом внешних сношений ВЦИК. С декабря 1917 года – член советской делегации в Брест–Литовске; противник мира с Германией.

В конце 1919 года находился в командировке в Германии – участвовал в германской революции 1918—1919 годов, помогая объединить все фракции, вошедшие в Германскую компартию29, арестован, почти сразу же освобожден и прибыл в Польшу – политическим «впередсмотрящим ». И – контактером с Генштабом Германии.

В одном из своих выступлений в Гамбурге в 1920 году Зект говорил:

«Ни один немец не должен пошевелить и рукой ради спасения от большевизма Польши, этого смертельного врага Германии, творения и союзника Франции, разрушителя немецкой культуры, и если бы черт побрал Польшу, нам бы следовало ему помочь»30.

В меморандуме Зекта, посвященном перспективам отношений с советской Россией, читаем:

«Только в сильном союзе с Великороссией у Германии есть перспектива вновь обрести положение великой державы… Англия и Франция боятся союза обеих континентальных держав и пытаются предотвратить его всеми средствами – т. о., мы должны стремиться к нему всеми силами… Наша политика как по отношению к царской России, так и по отношению к государству во главе с Колчаком и Деникиным была бы неизменной. Теперь придется мириться с Советской Россией, – иного выхода у нас нет»31.

Имя Зекта стало ключевым для всего догитлеровского периода советско–германских отношений. (Активным участником первых контактов по «антиверсальскому сближению» был адъютант и доверенное лицо Зекта – Э. Кестринг, впоследствии германский военный атташе в Москве.) Зект занял прочное место в структуре политических сил Германии как руководитель рейхсвера – опоры власти в Веймарской республике. И не в последнюю очередь – благодаря жесткой «великогерманской» позиции, которую он продемонстрировал, работая в составе немецкой делегации сначала в Версале, затем – в Спа32. 20 июля 1920 года германское правительство объявило о своем полном нейтралитете в польско–советской войне.

Это заявление было обусловлено как успешным наступлением Красной армии, быстро продвигавшейся к Варшаве, так и тем, что на конференции в Спа германскому канцлеру К. Ференбаху не удалось убедить премьеров стран Антанты в целесообразности наличия у Германии вооруженных сил численностью в 200 тыс. человек, а не в 100 тыс., как предписывалось Версальским договором33.

Германский министр иностранных дел В. Зимонс заявил о запрете транзита Францией оружия через Германию в Польшу; в вольном городе Данциге докеры отказывались разгружать суда, груженные французским оружием для Польши; германские добровольцы (по словам Тухачевского, их были «сотни и тысячи») сражались в рядах Красной армии против армии Пилсудского.

В 1920—1926 годах и особенно в 1920—1923 годах, когда Германия, охваченная восстаниями, вызванными разрухой, экономическим кризисом и политической нестабильностью, нуждалась в «твердой руке» для сохранения конститу ционного порядка, главнокомандующий вооруженными силами страны Зект являлся одной из главных политических фигур. Характерно в этом отношении свидетельство главы советской дипломатии Чичерина, считавшего, что по ключевым вопросам решение германского правительства ничего не значит, «если Зект не даст согласия»34. Зект относительно «проблемы России» писал, что в качестве «незыблемой цели» германской политики в будущем он видит «политическое и экономическое объединение с Великороссией», и поэтому Германии, по его мнению, следовало постараться «по крайней мере, не превратить Россию в своего врага»35.

В дальнейшем эта тема «проявлялась» в политике обоих государств, перманентно выходя на первый план в период обострения внешнеполитической ситуации.

Конференция в Спа обязала Польшу немедленно подписать соглашение с Советской Россией о прекращении боевых действий. Границей должна была стать так называемая линия Керзона[ 22 ]22
  Керзон Джордж Натаниел (1859—1925), государственный деятель Великобритании, дипломат. Консерватор. В 1899—1905 гг. – вице–король Индии. В 1919—1924 гг. – министр иностранных дел. Один из организаторов интервенции против Советской России. В июле 1920 г. направил Советскому правительству ноту, в которой требовал прекратить наступление Красной армии на линии, рекомендованной Верховным советом Антанты в декабре 1919 г. в качестве восточной границы Польши – «линия Керзона» (Гродно – Брест–Литовск – восточнее Пшемысля до Карпат). На Лозаннской конференции 1922—1923 гг. добился принятия направленного против Советской России решения вопроса о черноморских проливах, ставившего их фактически под контроль империалистических держав. В мае 1923 г.направил Советскому правительству меморандум правительства Великобритании – провокационный ультиматум, содержавший угрозу новой интервенции против СССР (так называемый «ультиматум Керзона »). Эта провокация была отвергнута Советским правительством.


[Закрыть], предложенная еще 8 декабря 1919 года.

Премьер Грабский подписал в Спа и соглашение, обязавшее Польшу пойти на серьезные территориальные уступки, передав Литве Вильно и прилегающую к нему территорию.

В обмен Польша получила обещание Антанты оказать давление на Советы, чтобы добиться подписания договора о прекращении боевых действий с Польшей на грядущей Лондонской конференции.

11 июля британский министр иностранных дел лорд Керзон направил ноту Совету народных комиссаров, в которой содержалось не только предложение о прекращении военных действий и начале мирных переговоров с Польшей на основе принципов, сформулированных в Спа, но и завуалированная угроза. Керзон предупреждал: действия на этнической польской территории вынудят Антанту оказать Польше помощь для защиты государственного суверенитета36. Англия предлагала посредничество в советско–польских переговорах.

Россия от посредничества Великобритании отказалась, но вынесла предложение провести прямые двухсторонние переговоры в случае, если сама Польша проявит такую инициативу. (В ответе говорилось также, что линия Керзона – результат «соглашательской» позиции западных держав.) Успешные действия Западного фронта на Варшавском направлении вынудили поляков 22 июля обратиться к России с предложением о мирных переговорах.

Прибывшая 1 августа в Барановичи польская делегация имела полномочия лишь на ведение переговоров о перемирии, что стало предлогом для сворачивания диалога.

Председатель Реввоенсовета республики Троцкий обратился к войскам:

«Герои! Вы нанесли атаковавшей нас белой Польше сокрушающий удар. Тем не менее, преступное и легкомысленное польское правительство не хочет мира… Польское правительство уклоняется от мирных переговоров… Его делегаты не являются к сроку, а если являются, то без полномочий. Варшавская радиостанция не принимает наших ответов или польское правительство притворяется, что не видало их, даже тогда, когда есть расписки варшавской радиостанции. Сейчас, как и в первый день войны, мы хотим мира…

Красные войска, вперед! Герои, на Варшаву! Да здравствует победа! Да здравствует независимая и братская Польша!»37 Воодушевленные военными успехами и – как их следствие – успехами дипломатическими, большевики в это время всерьез задумывались о немедленном распростране нии революции. 23 июля 1920 года Ленин с конгресса Коминтерна направил Сталину, тогда члену РВС Юго–Западного фронта, телеграмму:

«Положение в Коминтерне превосходное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное/мнение/, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть, также Чехию и Румынию. Надо обдумать внимательно» .

Заботясь о стратегическом успехе мировой революции, большевистское руководство настойчиво стремилось тактически разрушить защиту «мирового империализма» – Версальские соглашения.

«Приближение нашей армии к Варшаве неоспоримо доказало, что где–то близко к ней лежит центр всей системы мирового империализма, покоящейся на Версальском договоре»39.

На Тухачевского таким образом возлагались не только военные задачи, но и сугубо политические – от его успешности зависела советизация Восточной, а вслед за ней и Западной Европы.

Первым практическим шагом, направленным на реализацию политической задачи – советизации – в Польше, явилось создание так называемых революционных комитетов, которые должны были стать органами государственной власти в стране. В числе первых был создан ревком в галицийском Тарнобреге. Именно здесь еще в 1918 году возникла «Тарнобрегская советская республика». Одним из ее создателей был Томаш Домбаль. Домбаль начинал свою политическую деятельность в 1912 году как «член первой группы (возглавляемой Пилсудским) военной организации «Стржелец», боровшейся за независимость Польши.

Участник польского восстания 1918 года за независимость Польши против Австро–Венгрии. Руководил восстанием «на территории 6—7 районов, вошедших впоследствии в состав Краковского, Люблинского и Львовского воеводства »40. С 1918 года Домбаль находился уже в жесткой оппозиции к «пилсудчиковским» организациям. Он все больше увлекался коммунистической идеологией. «После восстания начальник созданной им польской жандарме рии г. Тарнобрега, затем – майор, комендант округа организованного им восстания и командир формируемого им Сандомирского стрелкового полка. После двух поездок в Краков на встречи с руководством «Польской организации войсковой» (ПОВ) 6 ноября 1918 года перешел на революционные позиции и возглавил крестьянское восстание против польского правительства» (т. наз.

«Национального комитета») в Кракове под «лозунгом рабочекрестьянской власти». Результатом стало создание «Тарнобрегской советской республики». В начале 1919 года по «самостоятельному крестьянскому списку» избран в сейм. В 1920 году в сейме «в момент наступления советских войск на Варшаву выступил с приветствием по адресу Красной Армии»41. В это время Томаш Домбаль познакомился с Михаилом Тухачевским. Уже после окончания польской кампании, переехав как политэмигрант в Москву, Домбаль продолжал контактировать с Тухачевским.

«Домбаль был принят в Советский Союз как член парламента, который выступал за поражение польской армии и за призыв в Красную Армию при вступлении ее в Варшаву… я знал его как члена ЦК польской компартии»42.

Эти контакты стали «уликой» на процессе 1937 года, где Тухачевского судили как «польско–немецкого шпиона»[ 23 ]23
  Домбаль к этому моменту будет уже арестован «как польский шпион » и расстрелян в августе 1937 г. Реабилитирован в 1955 г.


[Закрыть].

23 июля 1920 года Польское информационное бюро в Москве приняло решение о создании Временного революционного комитета всей Польши (ВРКП). В период до создания постоянного рабоче–крестьянского правительства Польревком должен был заложить основы «будущего советского строя Польской Советской Социалистической Республики»43. Председателем Польревкома был назначен Юлиан Мархлевский. Вероятнее всего это, столь важное идеологически, назначение произошло по личной рекомендации Ленина: они были знакомы с 1900 года, когда в Мюнхене Мархлевский помог Ленину найти типографию для издания «Искры». Впоследствии Мархлевский и внутри РСДРП, и на конгрессах Второго Интернационала выступал абсолютным сторонником позиции Ленина по всем вопросам44. В Польревком вошли также Карл Радек, Феликс Дзержинский, Иосиф (Юзеф) Уншлихт, Феликс Кон. В качестве представителя РКП(б) с контрольными функциями в него вошел Иван Скворцов–Степанов.

Польский ревком разместился в Белостоке – крупнейшем польском городе, занятом красными.

«ВРКП заявил о непризнании легального польского

правительства и о замене органов власти на территории, занятой частями Красной Армии, на революционные комитеты »45.

Фактически большевики попытались через Польревком совершить внутренний политический переворот. Иосиф Уншлихт заявил:

«Поднимая боевой дух, обучая и просвещая подчиненные вам части Красной Армии, вы должны помнить, что захват Варшавы не является нашей конечной целью, а лишь только исходным пунктом на пути к действительно великой цели – европейской революции, революции всемирной»46.

Польревком сослужил дурную службу Москве, фактически дезинформировав руководство страны и РККА, характеризуя внутриполитическую ситуацию в Польше. Оценки отличались чрезмерным преувеличением революционной готовности масс. Так, 6 августа Дзержинский в своей телеграмме на имя В. И. Ленина сообщал, что «буржуазия чувствует себя бессильной», «армия, кроме повстанцев, разваливается, дезертирство огромное», выражая уверенность в быстром создании пролетарской польской Красной армии. Даже 17 августа, когда польские войска уже вели успешное контрнаступление, Дзержинский оптимистично информировал Ленина о том, что «польские крестьяне безучастно относятся к войне, уклоняются от мобилизации, варшавские рабочие ожидают прихода Красной Армии»47. Иллюзии по поводу ситуации в Польше наложили свой отпечаток и на действия РВС. Основываясь на информации Польревкома, РВС принимал решения о наступ лении на Варшаву, полагая, что население в массе своей поддержит наступавших. Практика показала обратное:

не только 100% подлежащих мобилизации в регулярную армию приходили на призывные пункты – создавались добровольческие отряды.

Тухачевский, анализируя в 1923 году польскую кампанию, был вынужден признать субъективность восприятия польскими коммунистами объективной ситуации:

«Положение в Польше… рисовалось в благоприятном для революции свете… Многие польские коммунисты считали, что стоит только нам дойти до этнографической польской границы, как пролетарская революция в Польше станет неизбежной и обеспеченной»48.

Политорганы Красной армии совместно с польскими коммунистами создавали Советы, отряды польской милиции.

В середине августа началось формирование польской Красной армии, впрочем, весьма малоуспешное. Одновременно со вступлением войск под командованием Тухачевского на польские земли польские коммунисты начали призывать солдат Войска Польского к невыполнению приказов командования, склонять их к переходу на сторону Красной армии49. В обращении к «Польским рабочим, крестьянам и легионерам», распространенном на территории, занятой советскими войсками, говорилось:

«Мы призываем вас переходить к нам – в лагерь Красной Армии, переходить с оружием; если невозможно, то без оружия. Вы будете встречены, как братья. Переходите к нам. В одиночку или целыми частями, с оружием или без оружия, переходите под верную, надежную братскую защиту рабоче–крестьянской армии»50.

Неудачи в Спа и на фронте привели к отставке кабинета Грабского, и 24 июля начало работу новое коалиционное правительство национальной обороны под руководством Винцента Витоса. Оно, как и предыдущее, поставило главной целью остановить наступление Красной армии и подписать мирный договор на выгодных для Польши условиях, предполагающих сохранение ее сильно расширившихся, как уже упоминалось, к 1920 году границ.

Единственная партия, оппонировавшая курсу правитель ства, – Коммунистическая рабочая партия Польши. Одновременно с критикой прежнего правительства усилилась и критика главного командования Войска Польского и, соответственно, самого главы государства – Пилсудского.

В связи с этим начальником Генерального штаба под давлением Антанты был назначен генерал Тадеуш Розвадовский, только что вернувшийся из Спа. Розвадовский был креатурой маршала Франции Фердинанда Фоша[ 24 ]24
  Фош Фердинанд (1851—1929), французский военный деятель, маршал Франции (1918), президент Высшего военного совета Франции (1919), британский фельдмаршал (1919), маршал Польши (1923), член Французской академии (1918). Во время первой мировой войны – командующий армией, группой армий, затем (1917—1918) начальник Генштаба Франции.
  6 и 7 ноября 1917 г. генерал Фош участвовал в антигерманской конференции в Рапалло близ Генуи, на которой было принято решение образовать Верховный совет союзников (Антанту), что явилось первым шагом к объединению командования.
  В конце января 1918 г. Фош был назначен председателем Военного комитета союзников. В ноябре 1918 г. Антанта во главе с Фошем вынудила Германию подписать перемирие на небывало тяжелых для последней условиях. Как главнокомандующий Антанты подписал 28 июня 1919 г. в Версале договор, положивший конец Первой мировой войне. Как председатель высшего военного совета Антанты Фош стал одним из организаторов военной интервенции против Советской России в годы Гражданской войны. Под руководством Фоша Антанта провела несколько операций против Советской России: мятеж чехословацкого корпуса летом 1918 г., французскую военную экспедицию на Украину и в Крым в начале 1919 г., миссию генерала Жанена в Сибирь в 1919—1920 гг. Продолжением антисоветской интервенции стало подавление Венгерской революции 1919 г. и миссия Вейгана летом 1920 г. во время контрнаступления Красной армии на Варшаву.


[Закрыть], председателя Военного совета Антанты. Таким образом еще более усилилась позиция постоянной военной миссии Антанты, которую в должности советника Главнокомандующего Войска Польского возглавлял генерал Максим Вейган, начальник штаба Фоша51.

Фош был в равной мере ненавистен и России – как глава Антанты и протагонист Версальских соглашений, не признаваемых большевиками, и Германии – также по причине унизительного для нее версальского мира и явной антигерманской позиции в Рапалло. (Этому маленькому городку впоследствии суждено было стать родиной порожденного Версалем и «Чудом на Висле» военно–политического союза Советской России и догитлеровской Германии.) Именно Фош на Версальской конференции 1919 года потребовал усиления Польши в противовес России. И об этом Советы помнили.

«Французский акцент» в военно–политическом руководстве Польши подтолкнул Германию к внятному обозначению позиции в отношении России. В Германии и, особенно, в руководстве рейхсвера (главнокомандующий генерал–полковник X. фон Зект, начальник генерального штаба генерал В. Хайе, начальник оперативного отдела генштаба полковник О. Хассе) усилились настроения в пользу «восточной ориентации» и военного союза с «советским большевизмом». В случае победы России над Польшей (но не ранее) Зект призывал объединиться с Советской Россией с целью ликвидации позорных для Германии условий Версальского договора и восстановления общей границы между Германией и Россией на возможно более длинном протяжении52.

В дни, как казалось, неудержимого наступления Красной армии, Зект направил высшему Политическому руководству Германии (рейхспрезиденту Ф. Эберту, райхсканцлеру К. Ференбаху, министру иностранных дел В. Зимонсу и военному министру О. Гесслеру) записку о германо–советских отношениях:

«В полной победе России над Польшей вряд ли можно больше сомневаться. Россия отклонила посредничество Англии, отвергла всякое вмешательство Лиги Наций и вынудила Польшу непосредственно просить о перемирии и заключении мира. Приведут ли начавшиеся переговоры действительно к окончательному прекращению военных действий, определенно сказать нельзя. Вполне вероятно, что большевистские армии продвинутся за Вислу к границам Германии. В таком случае в Европе сложилась бы совершенно новая политическая ситуация. Германия и Россия пришли бы в непосредственное соприкосновение. Одна из важнейших целей версальской политики – разделение Германии и России сильной Польшей – была бы перечеркнута»53.

Перечеркивание важнейшей цели Версаля Зекта более чем устраивало. Практически он повторил уже сказанное ранее Лениным: «Разбив польскую армию, мы тем самым разбиваем… версальский договор».

Зект, внимательно наблюдавший за внутриполитической ситуацией в России и сравнивавший ее с текущими событиями в Германии (тоже пережившей революционные выступления, правда, успешно подавленные властями, но не сошедшие на нет благодаря активной коммунистической фракции в рейхстаге), отмечал также:

«Для нашего народа идеи русской революции имеют громадную притягательную силу… Главное в том, чтобы самим их подхватить, чтобы управлять ими и поставить их на службу будущего народа»54.

Эхо наступления войск Тухачевского донеслось до Германии мгновенно: Клара Цеткин накануне Варшавского сражения выступила в рейхстаге с требованием осуществить поворот в германской внешней политике для заключения оборонительного и наступательного союза с Советской Россией. Так что обозначенная Зектом тема «управления революционным народом» приобретала для Германии все большую актуальность.

Официальных противопольских соглашений стороны не заключали, но отношения между Германией и Россией формировались в период польско–советской войны на основе общего взгляда на Польшу. После падения Варшавы германские военные власти готовились занять Поморье и устранить коалиционные войска из Верхней Силезии.

Огромная колония русских эмигрантов в Германии (только в Берлине их насчитывалось не менее 100 тысяч) ждала наступления армии большевиков как национальной, для уничтожения Польши и восстановления монархического строя. Прекратилась отправка русских военнопленных из германских лагерей в Россию, распространилась информация о формировании крупного отряда под командованием Бермонта–Авалова для совместных действий против Польши.

Глава русского Политического комитета (впоследствии, в 1922 году – председатель Комитета защиты Родины и свободы) Борис Савинков, приглашенный Пилсудским в Польшу и занимавший при нем неформальную долж ность «тайного советника», сообщал в это время начальнику II отдела генштаба Польши Б. Медзинскому о создании в Берлине большевистско–немецкой контрразведки:

«На дело организации отпущено Коппом 500 тыс. марок… В начале августа в Берлин приезжал полковник большевистского штаба…

и имел беседу с лицами штаба Людендорфа (штаб считается распущенным, но фактически продолжает работать тайным образом)…

При Генштабе, при МИД, при Полицай–президиуме, Главном комиссариате имеются разведки с русскими отделами…»55 После конференции во французском Ифе, где шла речь о предоставлении Антантой оружия Польше, в Лондоне состоялись переговоры, на которых советская делегация во главе со Львом Каменевым отказалась принять предложение о кратковременном перемирии и представила западным державам условия, на которых Советская Россия могла бы заключить мирный договор с Польшей.

Важнейшие из них: восточная граница Польши должна проходить по линии Керзона, численный состав польских вооруженных сил должен был быть сокращен до 50 тыс. солдат действительной службы и 10 тыс. кадрового запаса. Польская сторона должна была взять на себя обязательства передать российской стороне все склады с оружием, запретить производство оружия и боеприпасов, создать вооруженную народную милицию, разрешала бы свободный транзит через польскую территорию российских эшелонов, передавала бы России железнодорожную линию Волковыск—Белосток—Граево, осуществляла бы за свой счет восстановление городов, разрушенных польскими войсками, соглашалась на возврат захваченного имущества и т. п.56 По сути Советы возлагали на Польшу обязательства, идентичные версальским в отношении Германии. Это был своего рода «наш ответ Фошу», как уже упоминалось, «продавившему» в Версале усиление Польши против России и не допустившего уже в Спа, несмотря на желание Зекта, увеличения вооруженных сил Германии, «скованной версальскими цепями».

Британский МИД и Палата общин поддержали эти требования к явному неудовольствию польской стороны.

Решение Великобритании дало мощный дополнительный импульс к российско–германскому военно–политическому сближению. Сотрудничество с Россией позволит Германии осуществить «подрыв основ Версальского мирного договора»57, – считал Зект.

«Я отклоняю поддержку Польши, даже в случае опасности ее поглощения (Россией. – Ю. К.). Наоборот, я рассчитываю на это, и если мы в настоящее время не можем помочь России в восстановлении ее старых имперских границ, то мы не должны ей во всяком случае мешать… Сказанное относится также к Литве и Латвии. Если же большевизм не откажется от мировой революции, то ему следует дать отпор на наших собственных границах»58.

И только: за пределы своих границ – географических и обозначенных идеологией – Германия, по Зекту, переходить не должна. Зект призывал «совершенно открыто заверить русских» в миролюбии Германии и заявить о ее желании «жить с Россией в дружбе и поддерживать двусторонний экономический обмен на основе полнейшей взаимности… Следовало бы выразить надежду, что Россия будет полностью уважать границы империи 1914 г., так как мы чувствуем себя обязанными уберечь от ужасов войны те области, которые принадлежали Германии до вступления в силу мирного договора»59.

А де–юре Германия строго придерживалась суверенитета в отношении России – чтобы не обострять отношения с Антантой.

«По всей вероятности, Россия будет искать дружбы с Германией и уважать ее границы, во–первых, потому, что она всегда действует постепенно, до сих пор уважает право на самоопределение тех народов, которые не относятся к ней враждебно, во–вторых, также потому, что она нуждается в рабочей силе и промышленности Германии.