Текст книги "Осиновая корона (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

ГЛАВА XXIII

Западный материк (Лэфлиенн). Восточное побережье, Паакьярне

Тим очень любил рассвет.

Другие, конечно, сотни раз говорили ему, что для боуги это странно. Ведь боуги, мол, положено веселиться и пировать по ночам, а потом отсыпаться до вечера. И только сами боуги знали, как глупы такие устойчивые убеждения…

Потому что их жизнь отрицала веру в любые «устойчивые убеждения» и замызганные многочисленными прикосновениями истины.

Жизнь – игра. Превращение. Выдумка, которой нет конца, – как морю, небу и лесу.

Другим это нельзя было объяснить. Никому, кроме своих – таких же рыжих или красноволосых (мать вот никогда не сомневалась, что волосы воплощают «внутреннее солнышко», жизненную силу и несущуюся по жилам кровь, – так с чего же им, спрашивается, быть другого цвета?), любителей такой же зелёной одежды, обладателей такого же идеального роста… Да, Тим искренне считал кентавров и Двуликих великанами, а крылатых майтэ – хрупкими, не приспособленными к трудностям коротышками. Что до драконов, то их со своего Паакьярне он видел лишь изредка, сверкающими пятнами в небе. И правильно: драконам нет дела до тех, кто селится под холмами, пляшет между громадных корней и творит золото щелчком пальцев. Для них боуги слишком привязаны к земле, к своим любимым деревьям.

А русалки… Ну, русалки просто красивы такими, какие есть. Тим не был одержим ими, как кое-кто из его друзей из-под Паакьярне, и не краснел при каждом взгляде на побережье. Честно говоря, он пока вообще не особенно интересовался девушками – боуги они, русалки или кто угодно ещё. Есть ведь столько других, более увлекательных занятий! Можно карабкаться по соснам на поверхности Паакьярне, или, приложив ухо к земле, слушать, как растёт трава, или болтать с пчёлами – Тиму нравилось, скрывшись в чаще, разбирать их жужжащие сплетни.

Иногда он бегал наперегонки с оборотнем-ежом по имени Кринкри. Тим как-то раз обучил его парочке фокусов с жемчугом и монетками, и после этого они подружились. Кринкри в ответ показал ему полянки с самой сочной ягодой на Паакьярне и ключи, вода в которых ещё прозрачнее той, что можно набрать в прибрежном роднике.

Иногда – довольно часто – приходилось вместе с другими боуги помладше рассаживаться вокруг дряхлого Рундиля Вороний Голос или Шэги. Одна половина селения под Паакьярне называла Шэги Мудрейшей, вторая – сошедшей с ума («К чему слушать чокнутую, которая переселилась в историю? – удивлялся Агапи, сосед семьи Тима, зачем-то на старости лет отрастивший себе оленьи рога. – Надо жить в настоящем, а она ж ничего перед собой не видит, кроме битв, договоров и свадеб за тысячи лун до нас»). Тим ещё не решил до конца, к какой из враждующих партий приникнуть, но рассказы Шэги ему нравились. Больше того: они бывали поинтересней занятий с Рундилем – Тим ведь давно освоил и руны, и цифры, и обычные знаки для письма, умел читать лёгкие карты, знал наперечёт созвездия, худо-бедно мог объясниться с кентаврами и некоторыми из оборотней… Вот наречие русалок давалось ему похуже: их шипения, хрипы и плески крайне трудно воспроизвести, если не живёшь под водой и не дышишь жабрами.

А иногда, если делать было совсем нечего, Тим просто играл с мальчишками из селения. Самой любимой игрой у всех, кому хоть чуть-чуть перевалило за сто, в последнее время стала игра в тауриллиан и смертных людей из-за океана – в их войны, древние и последнюю, после которой тауриллиан окончательно ушли из Обетованного. Тим не был силён ни в драках, ни в стратегии, но и уступать не хотел. «Идём играть в конец мира, Тим!» – то и дело кричали ему приятели. Мать хмурилась (ей казалось, что это предвещает беду), но отец только смеялся.

Он всегда смеялся над её страхами. Напрасно или нет – Тим не знал.

…Так вот, Тим очень любил рассвет и этим утром решил встать пораньше. Несколько рассветов он пропустил: не так давно прошла ночь Сходки. Три раза в солнечный цикл все боуги восточного побережья ради Сходки покидали свои холмы – и тогда воздух пылал от плясок, песен и магии. Последняя Сходка состоялась не на Паакьярне и растянулась, как обычно, далеко за пределы одной ночи. Всего лишь седьмая Сходка, на которую Тим имел право пойти; раньше он был слишком мал, а детей туда не пускают. Так что это ещё не успело наскучить ему, но и в безумный восторг, как первые две, уже не приводило. После Сходок он сильно уставал и поэтому отсыпался по нескольку суток – какие уж тут встречи рассвета…

Но теперь период отсыпаний прошёл, а голова прекратила гудеть от нектарного хмеля. К встречам рассвета Тим относился серьёзно, считая их чем-то вроде обязанности. Друзья смеются над ним из-за этого – ну и пускай смеются.

Перед сном он заговорил большую монетку – из тех, которыми боуги торгуют с кентаврами, – и в положенный предрассветный час она нагрелась у него на груди. Почувствовав приятное тепло, Тим открыл глаза, зевнул и потянулся. Вставать лучше сразу: полежишь подольше – и на коже появится ожог. Самый надёжный способ проснуться.

Пахло, как обычно, смолой и хвоей: родители Тима ютились в большой сосне ещё с десятком семей за стенами. Пришлось смириться: места под Паакьярне не так уж много, не развернёшься. Тим, впрочем, не возражал. У него была своя комнатка, отгороженная от спальни родителей ширмой из пахучих иголок. Одеяло из мха он сам перекрасил в жёлтый. Любил этот цвет – как у солнца, пчёл и дикого мёда. И золота.

Наверное, это тоже странно для боуги – любить жёлтый больше зелёного… Ну да ладно.

Потянувшись, Тим повернулся на другой бок и положил горячую монетку на тумбочку. Тумбочкой служила гигантская божья коровка: прибилась к отцу ещё в юности, вот с тех пор он и держит её при себе. Еды, конечно, уходит прорва, зато ласковая.

– Доброе утро, Льёни, – прошептал Тим и погладил коровку по красно-чёрному боку. Та благодарно прижалась к его ладони. – Пора вставать.

Было, в самом деле, пора. Ночная темнота уже бледнела – медленно, будто в неё тонкой струйкой впускали молоко.

Молоко. Тим сглотнул слюну. Не попросить ли у матери к завтраку то, вкусное масло из праздничных запасов? В честь прошедшей сходки. Да и просто так – в честь чудесного дня, который явно намечается… Хотя она, наверное, не согласится: и так обещала малиновый пирог. С хрустящей корочкой, как Тим любит. Скажет – «это уже, между прочим, расточительство». Только отец и мог бы её уговорить.

Тим натянул штаны, рубашку и зелёную курточку; всё это, стоило пожелать, подлетело к нему из сундука в углу. Ополоснул лицо и руки в тазу из большой кувшинки и на цыпочках прокрался за ширму. Его ещё раз обдало смолисто-хвойным запахом – жаль, наслаждаться им уже некогда: скоро взойдёт солнце.

Мать ещё спала, подложив руку под щёку и свернувшись калачиком; её острое, чуть поросшее рыжим пушком ухо вздрагивало во сне. Отец лежал на спине, распахнув глаза, и беззвучно шевелил губами. Мелкие шишки кружились в воздухе над его лицом, время от времени складываясь в причудливые узоры – спираль, кружок, треугольник… Отец Тима никогда не спал. Просто однажды решил, что ему это не нужно: к чему тратить своё время, когда можно полежать и подумать, побродить по Паакьярне – а порой и повеселиться с друзьями?

Как истинный боуги, он мог позволить себе отказаться от сна.

Отец никак не отреагировал на то, что Тим прошёл мимо и шепнул нужные слова круглой двери в стволе. Дубовый лист на ней замерцал зелёным, и дверь тихо отъехала в сторону. Тим покинул сосну, выдохнул и пустился бегом.

Мох мягко пружинил у него под ногами; красновато-коричневые стволы сосен – и обжитых, и пустующих – в полумраке утра казались тёмными, как затухающие свечи. Окошки в них не горели. Общий стол-пень на поляне в центре подхолмья тоже наверняка пустует: селение ещё спит. Но Тим слышал уйму звуков – голосов пробуждающегося Паакьярне. Трава у сосновых корней гнулась под тяжестью капель росы. Древесные жуки, не зная покоя, прогрызали ходы в коре. Муравьи в чаще уже приступили к ежедневным трудам – совершенно так же, как муравьи на поверхности. Где-то невдалеке захлопали крылья, а у поворота к Соснам-Воротам Тим мог бы поклясться, что расслышал возню крота под землёй.

Жаль, что это обычный крот… Старый Рундиль рассказывал, как ему дважды посчастливилось встретить духов стихий – атури.

Врал, наверное.

Ветки начинали расти высоко над землёй: сосны были старыми, даже древними, как и весь Паакьярне, и давно оторвались от почвы. Их зелёные игольчатые шапки прикрывали небо, ещё не успевшее просветлеть.

Небо, которое было искусной иллюзией, частью мира наизнанку. Частью подхолмья боуги.

Тим перепрыгнул через большой корень, который особенно рьяно вздымал землю бугром. Это был один из условных ориентиров – за ним лежала граница. Тим вытянул ноги в прыжке и пятками приземлился на каменную плиту, сплошь покрытую полустёршимися рунами.

Руны окружали рисунок с головой дракона.

Короткая темнота и головокружение. Он падал – падал в жуткую, засасывающую пустоту, хоть и совсем недолго; Тим вроде бы привык, но от этого чувства до сих пор поджимались внутренности. После первого перехода на поверхность Паакьярне его стошнило. Позорно – на глазах у отца и трёх его товарищей. Был среди них и язва-Агапи с оленьими рогами; иначе говоря, худшего и пожелать невозможно.

Стыдно вспоминать.

Тим пришёл в себя, стоя на той же плите – и, казалось бы, в точно таком же месте. Только воздух тут был другим: менее родным, менее явно пронизанным магией. Более свежим.

И света тоже было больше. А сосны – самые обыкновенные, молчаливые, слегка поскрипывающие от ветра – так же прямо выстроились вокруг. Не было в них ни дверок, ни окон, ни ступеней.

А ещё (важное уточнение) Тим слышал, как рокочуще шумит, набегая на гальку, море.

Поверхность Паакьярне тоже принадлежала боуги. Но оставалась поверхностью.

Ещё пара сотен шагов – и Тим уже нёсся вниз с крутого, поросшего соснами холма, который плавно переходил в каменистое побережье. Ветер бил ему в лицо, заставляя сердце колотиться о рёбра, точно от страха.

Море наползало на берег волна за волной, а потом откатывалось назад. Так же, как во времена, где живёт разум Шэги; так же, как всегда. Сегодня оно было спокойно-ленивым: завихрения пены напоминали скорее тонкую шерстяную нить, чем облака или барашков. Вдоль горизонта уже легла жирная полоса жёлто-белого света.

Здесь пахло солью и хвоей сразу – но больше солью. Тим замер у самой кромки воды, упираясь кулаками в колени и тяжело дыша.

Из-за моря медленно, величественно поднималось солнце. Его лучи, миг от мига, всё упрямее пронзали синюю, шедшую рябью гладь. Они дотягивались до ног Тима, до мокрой гальки на берегу, до сосен Паакьярне… Они подчиняли Обетованное, провозглашая новый день.

Бледная рука взметнулась над водой и приветливо помахала Тиму. Он помахал в ответ. Русалка вынырнула, показав только голову – зелёные пряди волос, лицо со странной улыбкой, глаза цвета бирюзовой воды на глубине… Две – нет, даже три – её подруги вынырнули рядом; с такого расстояния Тим едва мог различить их черты. Он помахал каждой и дождался, пока дорожка солнечного света доползёт до них и спугнёт. Русалки вполне терпимо переносят солнце, однако недолюбливают его.

Вскоре единственным следом их присутствия был далёкий проблеск чешуи – бок чьего-то хвоста. Тим всё стоял, встречая рассвет, и вдыхал напряжение в воздухе.

Напряжение скорых перемен. Он вдруг понял, что ждёт чего-то – и сам не знает, чего.

Может, чего-то с востока?

– Тим! – резкий окрик матери убил тишину; Тим виновато обернулся, втянув голову в плечи. Значит, она проснулась и ушла следом за ним… Как он не заметил? – Опять сбежал на поверхность один? Быстро домой, во имя духов и Цитадели Порядка! Тимтаньегьёдалин! Кому я сказала?!

Тим очень любил рассвет. И терпеть не мог своё полное имя.

ГЛАВА XXIV

Ти'арг. Предместья Хаэдрана, гостиница «Зелёная шляпа»

Шун-Ди замёрз до такой степени, что не чувствовал пальцев ног, а перестук зубов уже давно перестал управляться разумом. Пальцы рук он пока ощущал (хотя убрать ладони с поводьев, передавая лошадь грязному конюху с выбитым передним зубом, оказалось не так уж легко), но в области ногтей они обрели страшноватый синюшный оттенок. Штаны, плащ и куртка промокли насквозь – а дождь всё лил и лил густой стеной, будто сам Прародитель разгневался на Ти'арг и решил поменять нить его судьбы.

Гостиница, куда свернул с дороги Лис, оказалась большим, добротным деревянным домом на каменном фундаменте. Шун-Ди заметил, что такие здания – не редкость в северном Ти'арге, тем более в приморской его части, где почва рыхла и мало приспособлена к строительству. Во дворике у входа росло несколько чахлых вязов, однако листва вокруг ступенек крыльца была заботливо расчищена. Это приятно удивило Шун-Ди, который обречённо привык к материковой нечистоплотности. Чуть дальше, кажется, был даже разбит маленький огород.

В общем, зажиточная гостиница – и, тем не менее, вполне заурядная на вид. Почему Лис так настаивал, чтобы они заехали именно сюда?… Заурядная для Ти'арга, конечно. В Минши любой из местных постоялых дворов осудили бы за отсутствие вкуса и невнимание к такому священному понятию, как жильё. За вонь жирной еды, прокопчённые стены и шум по ночам. И особенно – за громоздкую мебель.

Но если вспомнить – мельком, заталкивая поглубже в себя, не касаясь клейма на лбу – пристройку для рабынь, где жила его мать, где вырос он сам… Где не было в буквальном смысле ничего, кроме прогнивших циновок и тонких одеял, сваленных грудой в углу. Эта память – однообразные зарисовки из детства, уже бледные, как орнаменты на шёлковых накидках наложниц – осталась где-то глубоко внутри, в прошлом. Её вытеснили торговые хлопоты – непрерывный круговорот расчётов, договоров, перевозок, возни с деньгами, продавцами и бумагами; а путешествие на запад и вовсе задавило всё, что было до, своей ослепительной яркостью.

Мысли об этом вызывали у Шун-Ди горькую усмешку, а ещё – стыд. Не всем детям тех рабынь была дана возможность жить после так, как он жил у опекуна, – в чистоте и богатстве. Не все смогли научиться писать и считать, обрести собственный дом с садом и слугами, управлять сетью лавок, плавающих в ароматах густых мазей, снадобий и порошков.

Не все смогли просто выжить после Восстания.

Должно быть, он слишком редко в этом раскаивался, слишком не рьяно благодарил Прародителя – вот судьба теперь и наказывает его: порет плетьми неясности в уме и сердце. Шун-Ди не знал, чего хочет, и не знал, что будет дальше. День ото дня он видел всё меньше смысла в поездке с Уной и Лисом – и всё больше ощущал себя лишним. Это унижало, а унижение усиливало смятение и растерянность: кто я? Почему и зачем здесь? К чему ввязался в беды чужого королевства, когда в моём и без того неспокойно?…

В этот вечер, впрочем, Шун-Ди не волновало почти ничего, кроме возможности добраться наконец до тепла и лечь – вытянуть ноги, сведённые усталостью, онемевшие от ледяной воды.

Так много дождей. Много молний и грома. Здесь, за столом у очага, где Шун-Ди медленно просыхал, наслаждаясь вновь ощущаемыми конечностями, и смотрел, как растёт лужа под его плащом на гвозде, было вполне хорошо. Хозяин гостиницы – улыбчивый здоровяк вёсен сорока – вёл себя вежливо и даже попросил почти приемлемой платы. Ни у кого из троих не осталось сил торговаться, и Уна молча отсчитала девять золотых. Кровать, просушка вещей и горячий ужин – что ещё нужно для счастья?… Хозяин «Зелёной шляпы» – к слову, никаких следов зелёных шляп или шапок Шун-Ди ни на нём, ни вообще в помещении не заметил – пообещал им цыплёнка под грибным соусом, свежего хлеба и эля; и теперь Лис, продолжая о чём-то болтать, время от времени голодно облизывался.

Так что на пару минут Шун-Ди, очутившемуся в тепле, показалось, что жизнь налаживается.

Но он всё равно слышал, как шумит и хлещет вода, стекая по желобкам во внутренний двор, как она бьёт по ставням и крышкам закрытых бочек. Много дождей. Вот и хозяин жалуется, радуясь разговорчивости Лиса: мест не напасёшься, и всё больше каких-то подозрительных типов проезжает то в Хаэдран, то из Хаэдрана, и ещё эти ливни – треклятая осень, помилуй нас водная Льер… Хаэдранцы же винят в этом своего бога морей – несчастные, до сих пор живут в смеси альсунгских и ти'аргских верований; господин менестрель, наверное, знает об этом?… Снаружи хозяину вторили раскаты грома, убегавшие вдаль – на юг, прочь от приморских краёв. Уна, сидящая напротив, зевала в ладонь и сонно тёрла глаза.

Много дождей.

Шун-Ди скучал по тишине и удобству своего дома, по ежедневным делам… По звукам миншийского языка, по персикам острова Рюй и знаменитым базарам Гюлеи. Он и не подумал бы, что скучает, пока рядом с ним были только Лис и Иней. Но Уна Тоури… Эта странная, по-прежнему чужая для него девушка с тихим голосом и нездешне синими глазами.

Шун-Ди было тяжело проводить столько времени бок о бок с той, кого он едва знал. В Минши, конечно, тоже приходилось делать нечто подобное – куда денешь толпу купцов и торговцев, аптекарей, перевозчиков и капитанов, счетоводов и писцов, вельмож-покупателей, крестьян, выращивающих специи и травы для товара?… Но с ними всё ограничивалось короткими, чисто ритуальными связями по делу. На другой день после закупки, к примеру, трёх тюков корицы для ароматических палочек, синего перца для согревающей мази, или после отправки корабля с грузом в какой-нибудь кезоррианский порт, – уже на другой день Шун-Ди мог забыть имена и лица тех, с кем беседовал накануне.

А ради Уны Тоури он всерьёз собирается пересечь океан. Собирается помочь ей найти отца, и покончить с враждой с наместником, и приручить маленького дракона… Точнее, всё это собирается сделать Лис. Он-то этого действительно, со всей страстью хочет, – и его желание почему-то действительно, со всей страстью обижает Шун-Ди.

Почему, о Прародитель?

Потому что ради него Лис никогда не ввязался бы во столько авантюр сразу?…

– Ужин, Шун-Ди-Го! – заметив служанку с подносом, Лис пихнул его в бок и с упоением потянул носом. – Чуешь ли ты этот дивный запах? Ни одно из твоих благовонных масел, клянусь, не сравнится с ним!

Шун-Ди мог бы с этим поспорить: на его взгляд, ти'аргская жирная стряпня пахла не так уж аппетитно. Но, глядя на торжество Лиса, было трудно не улыбнуться.

– Пожалуй. Но необязательно с таким пренебрежением говорить о моих маслах.

– Боишься, что отобью покупателей? – хмыкнул Лис. – Не думаю, что тут останавливается много тех, кто интересуется ароматическими палочками или каплями для ушей.

Он уже схватил вилку – как и Уна; они почти одновременно и с одинаковым голодом, не глядя друг на друга, набросились на еду. Шун-Ди в который раз стало не по себе. Сам он был голоден не меньше этих двоих – но нашёл в себе силы аккуратно пододвинуть тарелку, достать чётки и прошептать короткую застольную молитву Прародителю.

В ответ на реплику Лиса Уна с энтузиазмом кивнула. Она ела большими кусками – как ни странно, совсем не аристократично. Не как в Кинбралане. Капли жира попадали на её блузу и женские штаны, наспех сшитые кем-то из служанок. Дорога, видимо, вымотала девушку, хоть она и изо всех сил старается казаться сильной… Или просто наконец-то решила, что рядом с Лисом можно не церемонничать.

Признаться, Шун-Ди больше устроил бы первый вариант.

– Вон та компания в углу странно выглядит, – тихо сказала Уна, притворившись, что занята отламыванием корочки от хлеба. – Похожи на разбойников.

– Или наёмников, – Лис пожал плечами. – Или людей какого-нибудь лорда… Какая нам разница?

– Это не люди лорда. У них нет герба.

– В «Зелёной шляпе» останавливаются все. И воры, и убийцы, и контрабандисты… И альсунгские двуры, и приличные купцы вроде Шун-Ди-Го. И наглые менестрели вроде меня, – Лис обсосал косточку цыплёнка и назидательно поднял палец. – Тебе надо расслабиться, Уна. Нельзя ко всему относиться так серьёзно. И всюду видеть людей наместника тоже нежелательно.

Уна поморщилась.

– Тише. Ты видел их ножи? Настоящие кинжалы для боя. А у одного – лук и колчан со стрелами.

Лис всю дорогу подтрунивал над «запуганной миледи», но сейчас в голосе Уны звучала серьёзная, взвешенная озабоченность. На случай опасности у них, разумеется, есть Иней. Но бравада Лиса явно не к месту.

И зачем было выбирать заведение с такой неоднозначной славой – пусть даже на одну ночь?

Шун-Ди не осмелился спросить об этом вслух. Лису хватит круглосуточных разбирательств с Уной… Вместо этого он осторожно обернулся.

Компания мужчин в углу действительно наводила на размышления. На первый взгляд они всего лишь отдыхали вчетвером: потягивали эль, лениво закусывая его хлебом с морской капустой (хаэдранский деликатес, явно пользующийся спросом в «Зелёной шляпе»), играли в кости и изредка переговаривались на плохом ти'аргском. Но на боку у каждого, кого мог разглядеть Шун-Ди, и правда висело по кинжалу – в дорогих, усыпанных мелкими кристаллами ножнах. Кинжалы были узкими, довольно длинными, а концы их лезвий, судя по форме ножен, слегка изгибались. Шун-Ди видел такие на острове Дирхам, где ему пришлось однажды свести неприятное знакомство с торговцами оружием. В железе для боя он решительно ничего не понимал (чем немного гордился – Прародитель не зря учил, что убийство лишь плодит злобу и насилие), но знал: подобные ножи часто используют в незаконных боях на том же Дирхаме. Чтобы вскрыть доспехи врага или нанести рваные раны, которые плохо поддаются лечению.

Один из постояльцев вдобавок повесил на стул ножны с коротким мечом – небрежно, будто мешок хлама. Из-под воротов у всех четверых виднелись звенья кольчуг, а пальцы и тыльные стороны ладоней прикрывали тонкие, серебристо сверкающие пластинки – нашивки на перчатках. Странный блеск – неужели какой-нибудь гномий металл?… Шун-Ди захотелось протереть глаза: настолько это было неправдоподобно.

Двое парней, сидевших поодаль (на вид – безобидные мелкие торговцы или фермеры), косились на компанию с опаской. Шун-Ди поймал взгляд Уны и указал глазами вниз: под столом в своём рюкзачке мирно дремал Иней. Дракончик поел незадолго до ливня, и теперь его сморило теплом.

Уна еле заметно кивнула. Значит, готова разбудить Инея, если понадобится.

– Ну уж нет, ребята, – проговорил Лис, от которого трудно было скрыть какие угодно переглядки. – Не надо крайних мер. Это ведь даже не альсунгцы, а вы уже дрожите от ужаса… Ты позеленел, как шляпа на вывеске, Шун-Ди-Го. Пытаешься соответствовать обстановке? Глотни-ка лучше, тут отличный эль.

– Господин менестрель не потешит нас своей музыкой? – к Лису опять бесшумно подскользнул улыбающийся хозяин. – Постояльцев сегодня много, они будут рады песне. И щедро заплатят.

Хозяин подмигнул, ухмыляясь в тёмно-русую бороду. Лис вычистил до дна свою тарелку и ухмыльнулся в ответ.

– Быть может, чуть позже. Без пищи для тела и пища для духа теряет смысл, сами понимаете… А кто же мне щедро заплатит? Что-то я не вижу ни одного богача.

Ти'аргец наклонился к ним, опираясь локтями о стол – чтобы голос не разносился по залу. Шун-Ди оценил, как непринуждённо он это сделал: должно быть, имеет опыт в выдаче чужих тайн.

– Есть один, только он почти не выходит из комнаты. Вчера приехал. Вон там его люди играют в кости.

– Знатный человек?

– О… – хозяин выразительно поднял глаза к потолку. – Ещё как знатный!.. На моей памяти «Зелёной шляпе» не доводилось встречать таких важных гостей.

Уна напряжённо переплела пальцы. Она редко заговаривала с кем-либо первой (и правильно: в Ти'арге женщина, путешествующая в мужской одежде, вызывает бездну вопросов – особенно если её сопровождают миншиец, менестрель-иностранец и периодически дёргающийся рюкзак), но сейчас изменила своим принципам.

– Кто-то из лордов?

По выражению лица Уны Шун-Ди не догадался, о ком она подумала – о «коронниках» или о преданных наместнику людях?… Синие глаза оставались непроницаемыми – словно небо в те ночи, когда луна и звёзды прячутся за облаками.

– Конечно, прекрасная странница, – хозяин кивнул, не заметив, как Уну покоробило его обращение. – Из лордов древней и славной крови… Если не солгал о своём имени. Понятия не имею, что ему лично вдруг потребовалось в наших краях.

«Сам наместник?! Уехал из Академии?» – пронеслось в голове у Шун-Ди. Он в панике посмотрел на Лиса – но тот спокойно сидел, с диковатой гибкостью обвившись рукой вокруг спинки стула.

– Хм. Вряд ли я имею право спрашивать это имя… – Лис потёр переносицу, изобразив задумчивость. Хозяин молча улыбался. – Но теперь меня разбирает любопытство. В обмен на песню Вы сообщите нам его? Или хотя бы скажете – связан ли приезд этой особы с нашумевшим случаем в Меертоне? Я имею в виду несчастных, зверски убитых двуров… Или, возможно, с расправами над сборщиками налогов, что некоторые недоумки-крестьяне учинили летом?

Зря он вот так, в лоб, интересуется этим. Шун-Ди настойчиво кашлянул, но Лис и ухом не повёл (ни в каком из смыслов) в его сторону. Если в гостинице есть хоть кто-то, напрямую служащий наместнику, им нужно скорее уносить ноги, спешить в Хаэдран – пусть дожди хоть затопят всё королевство.

– Возможно, да… Возможно, нет. Всё возможно в Обетованном. Песня песней, а тайна – за тайну, господин менестрель, – проурчал хозяин. В его глазах Шун-Ди почудился новый, опасный отблеск; Уна выпрямилась и наклонила голову, будто прислушиваясь к дрожи в воздухе – или к изменившейся мелодии дождя за окнами.

Маг?…

– Ну какие же могут быть тайны у таких, как мы? – тряхнув хвостом, парировал Лис. – Всего лишь едем в Хаэдран, каждый по своим делам. Мой друг торгует лекарствами и благовонными маслами, этой госпоже нужно повидать родственника, – (Шун-Ди подавил смешок: Лис, надо отдать ему должное, пока ни разу не соврал). – Ну, а я… Просто на заработки. Сами знаете наш труд: сегодня тут, завтра там… Как ветер над морем, да направит его милостивый Эакан.

– Понятно, понятно… – с серьёзным видом закивал хозяин. – А зачем, позвольте спросить, вы возите в рюкзаке собаку?

– Собаку?!

– Да. Или, может, ручного хорька – я слышал, завелась такая мода у аристократов на юге. Несколько минут назад под вашим столом меня кто-то цапнул за ногу, – невинная улыбка повторилась. – Я не в обиде, но довольно ощутимо, знаете ли. Сапог мне ваша зверюшка наверняка подпортила.

Глаза Лиса сверкнули огнистой желтизной, а смуглые пальцы – вроде бы по-дружески – сомкнулись на рукаве хозяина. Уна резко выдохнула и сжала край столешницы. Шун-Ди не знал, что делать и куда деться.

Прошло несколько секунд враждебного молчания. А потом… Потом Лис тихо рассмеялся.

– Айи тун гурал, – произнёс он. Шун-Ди легко понял фразу – «Я говорю на нём»; до него не сразу дошло, почему Уна изумлённо нахмурилась, а хозяин вздрогнул всем своим плотным телом… Когда он понял, то вздрогнул и сам.

Лис сказал это на своём языке. На одном из наречий Двуликих с запада.

– Эрдо, – выдавил побледневший хозяин. – Ясно… Не представляю, что это значит, но Зелёная Шляпа взял с меня клятву помочь любому, кто скажет такие или похожие слова. Перед тем, как передал мне гостиницу и отплыл на западный материк.

– Зелёная Шляпа? – пробормотала Уна, точно это прозвище напомнило ей о чём-то. Шун-Ди решил, что это – один из тех таинственных знакомых в Хаэдране и его окрестностях, о которых упоминал Лис.

Не имеет же он в виду, что оборотень когда-то держал здесь гостиницу?!

У Шун-Ди тоскливо заныл затылок. Сколько ещё он не знал – о Лисе, о связях востока и запада Обетованного?… Так и с ума недолго сойти.

Лис склонил набок золотистую голову и ослабил хватку. Теперь он опять улыбался – довольной улыбкой хищника.

– Ты был его помощником?

– Его другом, – хозяин вздохнул. – Он доверял мне… Я просил Шляпу остаться, но он всё равно ушёл на третий год Великой войны. Вместе с пареньком по имени Миртис. Ох, давно это было. Ты разбередил мне душу, менестрель.

– Неужели? А где твоё зеркало, господин волшебник?

– Я хотела задать тот же вопрос, – добавила Уна.

Они с хозяином уставились друг на друга – долго и тяжело, будто соперники в бою. Шун-Ди считал удары собственного сердца; капли всё стучали по крыше и ставням – уже реже; игральные кости отскакивали от стола в углу, а Лис смотрел на огонь в очаге, не моргая, и пламя плясало в его зрачках.

И бородатый мужчина отвёл взгляд – будто хрупкая девушка сломила его, не шевельнув даже пальцем.

– В личных вещах. Мы под властью Альсунга. Все скрывают зеркала… Разве Вы, госпожа, говорите вслух о своём Даре?

– Это одно из неудобств, с которыми мы хотим покончить, – полушёпотом сообщил Лис, запуская руку в мешок за спиной. Он достал чехол с лирой, и Шун-Ди снова засмотрелся на то, как уютно и правильно тот лежит в его тонких руках. – И мне нужно то, что оставил тебе Шляпа. Помоги нам, садур.

– Что именно? Он много всего оставил.

– То, что относится к морю и кораблям, – Лис расстегнул чехол, и показался светло-коричневый, по-лебединому изящный бок лиры. – А ещё – к вызову русалок. Золото боуги, я полагаю.

Боуги? Боуги – в Ти'арге?!

Боль в затылке усилилась, прокладывая путь в макушку и шею.

– Да уж, полезная штука… По собственному опыту знаю, – не то печально, не то гордо отметил кто-то за спиной Шун-Ди. Тот вскочил, едва не доломав скрипучий стул. Уна тоже медленно поднялась; разговоры за столами стихли.

Перед ними стоял невысокий человек – пониже Шун-Ди; моложавый, но с морщинками в углах тёмных глаз и с грустными складками у рта. Что-то несообразное, кривоватое было в его чертах; на скулах бледнели следы от пятен, смутно напоминающих веснушки. Зато плащ и бархатную куртку украшала роскошная вышивка золотой нитью, а на шее покачивалась толстая – тоже золотая – цепь с медальоном.

Он так бесстрашен, что в дороге напоказ носит золото?

Раздался скрип стульев, и четверо воинов, бросив игру и выпивку, вальяжно обступили незнакомца. Они замерли, ожидая приказаний; один, со шрамом на лбу, поигрывал изогнутым кинжалом. Шун-Ди нервно сглотнул слюну. Его люди – что ж, это объясняет любое бесстрашие…

– Что-нибудь не так, милорд? – елейно пропел хозяин, сразу очутившись между их столом и человеком в плаще. – Вас не устроило обслуживание? Одно Ваше слово – и любой из слуг будет наказан за нерасторопность…

– Всё в порядке, спасибо, – человек любезно улыбнулся. – Я увидел знакомую, которую искал, вот и всё. Добрый вечер, леди Уна.

И он поклонился даме – глубоко, с прижатой к груди рукой, как…

Как принято при дворе в Дорелии.

– Добрый вечер, лорд Ривэн, – хрипло сказала Уна. Шун-Ди, пожалуй, ни разу не видел её такой – радостной и виноватой одновременно.