Текст книги "Осиновая корона (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

ГЛАВА XXI

Ти'арг, Академия

Новости доставлялись наместнику Велдакиру быстро, со всех концов страны. У него были как общеизвестные, так и закрытые от посторонних источники – в деревушках и городах, приграничных крепостях и замках. За образец наместник взял идеи лорда Дагала аи Заэру (да хранят его память боги), грозного судьи (или палача?) Дорелии – его сеть Когтей, среди которых было поровну убийц и доносчиков. Наместник, правда, усовершенствовал эти идеи: не стал создавать подобие ордена со своим уставом и братскими убеждениями. Те, кто доставлял ему сведения, чаще всего не знали даже о существовании друг друга и, тем более, не были знакомы. Наместник неплохо разбирался в людях и понимал, что в противном случае личные привязанности могут перевесить причины, приведшие источников к нему.

И, скорее всего, перевесят. Эти люди не были чудовищами или беспринципными негодяями. Они были просто людьми – а люди по природе своей слабы и несовершенны.

Слабости и несовершенства – и есть то, что делает их собой. Изъяны тела и духа. Уродства – пугающие, приводящие в замешательство, а иногда восхитительные.

Как, например, редкая наследственная болезнь бедняги Моуна, слуги Риарта Каннерти.

Наместник Велдакир размышлял об этом, неспешно шагая по коридору своей резиденции. Задавался вопросом, на чью же слабость повлиять в этот раз – и не мог подобрать ответ. Такое бывало нечасто.

Утром, ещё до рассвета, едва он вылез из своей широкой, но застеленной простым льном кровати (разве лекарю подобает больше?…), морщась от ослепляющей боли в боку – опухоль протянула свои клешни почти до рёбер, – ему сообщили, что прибыл срочный гонец из Меертона. Ночью там убили трёх альсунгских двуров, вдрызг пьяных и потому неспособных сопротивляться. Неспособных – несмотря на мечи и ножи, наверняка припрятанные за голенищами; наместник отлично знал традиционное вооружение альсунгцев – недаром прожил среди них столько лет. Северяне приехали в город по каким-то своим делам (благо, переезд через границу Ти'арга для альсунгцев не стоил ни единой монеты или кристалла – слава приказу короля Хавальда), остановились в гостинице, а вечером, как водится, устроили пирушку, весело смешав вино, эль и миншийскую хьяну. Наместник Велдакир не изменился в лице, когда услышал это, но врач в нём затрясся, ужасаясь от подобного безрассудства.

Подробности скрыли, и пока он не выяснил, разразилась там драка или же двуров просто зарезали в постелях, как пьяных свиней… Зато источники из Меертона донесли о другом: на телах нашли три лоскутка синей ткани с золотой короной, вышитой в углу.

Последователи Каннерти. «Борцы за свободу». Щёки наместника свело судорогой – вряд ли это можно было назвать улыбкой, пусть даже улыбкой презрения.

Добрались и до Меертона, надо же. Меньше пути от Академии… Так близко. Слишком близко.

Блестящие плиты из отполированного мрамора скрипели от чистоты под его ногами. Наместник прошёл мимо большой картины, изображавшей бурю на Северном море и тонущие хаэдранские корабли (подлинное событие – невиданной силы шторм, произошедший при отце Тоальва Калеки), и свернул к широкой лестнице. Здесь же, в нише, стояла напольная ваза из стекла, подкрашенного тонкими переливами сиреневого, синего и голубого – подарок кезоррианских стеклодувов. Наместник ценил качественную работу, поэтому, оказываясь в этой части резиденции, всякий раз любовался и картиной, и вазой.

Правда, теперь он направлялся в место, далёкое от бесполезной красоты. Далёкое от красоты вообще – в отличие от своей лаборатории.

Далёкое ли?

…Значит, снова «коронники». Проклятые глупые юнцы. Наместник просто не мог понять их: неужели они настолько ненавидят свою страну? Они хотят Ти'аргу гибели, раз напрашиваются на гнев Хавальда?

Им ведь не выстоять. Наместник верил в здравый смысл – и потому ни днём, ни ночью не забывал, что армия Альсунга не в два и не в три раза больше внутренних войск наместничества. Что лучшие оружейники давно перешли на службу к Хавальду, как и отряды вольных наёмников, и рыцари, свободные от присяги лордам. Что катапульты альсунгцев за время Великой войны стали лучшими в Обетованном – а их быстроходные боевые корабли были такими и прежде.

Что король Хавальд умён и, если только захочет, сумеет договориться с гномами Старых гор. Наместник видел их в битве за Энтор. Тогда гномы (то есть агхи, конечно же) сражались против Альсунга – и больше всего походили на большой корявый валун: скатываясь с холма, камень точно так же не думает о муравьях и жуках, которым не повезло очутиться под ним. Агхи не дрались – крошили и давили, будто сами были выкованы из своей стали. После они уже не вмешивались в Великую войну, но и это может измениться в любой момент.

Скольких ещё мальчишек придётся угомонить, чтобы до «коронников» наконец дошла истина: у Ти'арга и Альсунга – один король?

Наместник спустился на первый этаж, то и дело хватаясь за перила. Один из охранников за спиной спросил, не помочь ли ему; Велдакир качнул головой. Боль скоро пройдёт: он выпил лекарство утром.

Пройдёт, хоть и возобновится потом, через несколько часов. Боль – это пустяки. К ней легко привыкнуть. Гораздо легче, чем к вороньим крыльям угрозы, о которой не подозревает почти никто из людей Ти'арга.

Слабых, несовершенных людей, чьи жизни вверены его ответственности.

– Вы собрались на ристалище, господин наместник? – боязливо прохрипел второй охранник, когда он приблизился к высокой, обитой железом двери. За ней был короткий подземный ход и внутренний двор, на котором обычно тренировались стражники резиденции, личные телохранители наместника, а также рыцари, лучники и мечники из гарнизона Академии. У гарнизона было несколько тренировочных площадок в городе, но одну из них наместник открыл дополнительно, поближе к себе. Он не был воином и, возможно, понимал не так уж много в военном ремесле, но предпочитал быть в курсе их успехов – по крайней мере, в общих чертах. – Там ведь сейчас… Ну…

– Что-то не так? – не поворачивая головы, спокойно осведомился наместник. Его люди должны знать, что не следует лезть не в своё дело. – Разве я попросил совета?

– Эм… Да нет, просто… Извините, господин наместник, но там сейчас дерётся… Ну, ОН.

Наместник вздохнул и отцепил один из ключей от связки на поясе.

– Ты имеешь в виду господина Тэску, Идан? Я знаю.

– Хм… Эм… Да, господин наместник. ЕГО. Вот… это.

– Идан хотел сказать, что переживает за Вас, господин наместник! – отрапортовал более сообразительный (и более юный) напарник. – Рядом с… с ним надо быть осторожнее!

Улыбаясь, наместник повернул ключ.

– Из осторожности я и иду туда не один.

* * *

К ограждению, обегавшему круглую площадку, приникла кучка зевак – слуги из резиденции, охранники… Наместник узнал даже пожилого, почтенного садовника. Это не то чтобы удивило его, но заставило задуматься.

При появлении наместника люди с поклонами расступились; две молодых служанки, вспыхнув, убежали через главный, открытый для всех, вход. Наместник проводил их глазами – и заметил ту больную дюжиной хворей старушку, что пользовалась исключительным правом на уборку в его личном кабинете с коллекцией зелий и ядов. Она застыла в проёме маленьких ворот зловещей горбатой тенью, будто Дарекра.

Дарекра, пришедшая наконец за ним – поглумиться за то, что не верил в четвёрку богов?

Новый укол боли в боку. Неужели дозу пора увеличивать? По расчётам наместника, это время должно было наступить недели через две, не раньше… Он подошёл к ограждению.

На площадке действительно бился Тэска, и очень скоро наместник понял, почему тут собралось столько зрителей. Причина явно не только в просочившихся слухах о «живом оборотне» в Академии.

Тэска дрался врукопашную, сразу против четверых (нет, шестерых – ещё двух, уже бездыханно лежащих на земле, наместник разглядел не сразу) воинов из городского гарнизона. Дрался так, что это больше напоминало танец: изящный, выписанный до мелочей, но в то же время – естественный, словно кружение падающих листьев. Танец, где каждый шаг исполнен смертельной опасности.

Этой опасностью тянуло любоваться, бесконечно и сладко проваливаясь в её глубь.

Один из воинов попытался атаковать со спины, но Тэска умело уклонился от удара, а потом… Потом стало трудно уследить за тем, что он делает. Удар локтем в шею, прямо в кадык – не глядя; поворот на одной ноге, коленом другой – в живот; и, когда человек согнётся от боли, завершающим штрихом – в ухо, чтобы до конца оглушить и шокировать.

Наместник отстранённо смотрел на струйку крови, сбегавшую из уха воина по щеке. Не смертельно, конечно, но перепонка наверняка лопнула. Сотрясение мозга, впрочем, тоже возможно – при такой-то силе удара…

Двое других ринулись на Тэску одновременно с двух сторон. Он до последнего стоял на месте – с невозмутимо-красивым лицом, – а потом, когда их бег достиг такой скорости, при которой из-за инерции уже сложно остановиться, просто шагнул назад. Мужчины неуклюже врезались друг в друга, гремя железными пластинами на куртках. Их замешательство длилось не дольше секунды (в войске Академии служили всё же не фермеры и не рыбаки), но этой секунды Тэске хватило с лихвой. Один получил удар в челюсть (раздался гадкий, слишком громкий хруст – сломана?…), всё тот же толчок в кадык ребром ладони (другой рукой) и подножку, от которой тут же рухнул на колени, сдавленно охая. Подножка была какая-то странная, чересчур затяжная – и наместник понял, что Тэска с поразительной точностью пнул ботинком в заднюю часть голени, именно туда, где проходит нерв. Очень, очень болезненный выбор…

Он сведущ в анатомии. Это стоит запомнить.

Оборотень, похоже, хотел «закончить работу», не оставив без внимания важный нерв в области крестца мужчины (куртка сильно задралась, когда он нагнулся, так что теперь это место не было защищено ничем, кроме нательной рубахи); но второй воин отвлёк его: оклемавшись, попытался атаковать снова. Тэска отпрыгнул – легко, как пёрышко – и не позволил противнику дотронуться до себя, а затем всем весом худого тела вдруг рванулся вперёд – и свалил здоровяка мощным толчком в живот. Падая на спину, тот успел поднять руки (хотел, наверное, сделать захват за плечи или за шею), но Тэска поймал его правое запястье и хладнокровно вывернул. Человек вскрикнул от боли; ладонь повисла под ненормальным углом.

Перелом. Наместник нахмурился: он ведь просил оборотня тренироваться, но не калечить… Хотя, пожалуй, этим неумёхам будет полезен жёсткий урок. В рамках разумного, конечно.

В конце концов, пока Тэска соблюдает второе условие – не обращается в снежного барса при людях. Это главное.

Последний, самый низкорослый боец ждал поодаль – надеялся, наверное, что более нетерпеливые товарищи измотают Тэску до встречи с ним. Однако никаких признаков усталости у Двуликого не наблюдалось. Как только шестой осмелился подскочить, ему досталась горсть земляной пыли в лицо (нечестно, зато действенно – тот осыпал оборотня проклятьями, прочищая глаза) и удар с разворота: пружинисто оторвавшись от земли после предыдущей схватки, Тэска выбросил вперёд ногу. Пинок попал прямо по рёбрам, и на железной пластине осталась крупная вмятина. Воин подался вперёд, чтобы всё-таки атаковать в ответ, но Тэска согнул другую руку в локте – и метким тычком заставил человека кричать от боли в шее. Потока лёгких – по меркам оборотня – ударов по груди и животу было достаточно, чтобы коротышка упал.

Воцарилось безмолвие. Тэска стоял, дыша глубоко и ровно, а шесть воинов в разных позах распластались на площадке, у его ног. Некоторые потеряли сознание, другие тихонько постанывали. На лицах зрителей можно было прочесть богатую смесь чувств: от страха и отвращения до восторга. Кто-то нерешительно хлопнул в ладоши, но его не поддержали, и хлопки стыдливо затихли – точно кашель во время похорон.

– Вот это силища! – шёпотом выдохнул охранник по имени Идан; наместник вздрогнул, возвращаясь к жизни. Наблюдая за боем, он как-то выпал из реальности – лишь теперь навалились и ощущение времени, и ненавистная боль. – Шестерых уложить, голыми руками и без доспехов… Да-а…

– И главное – так быстро, – поддержал его молодой напарник. – Видал, как он уворачивается? Гнётся, будто без костей. Таких людей не бывает.

– Ну почему не бывает? Я слыхал об убийцах из кезоррианских Высоких Домов, так они…

Шёпот зевак вокруг было не разобрать, но наместник догадывался, что он примерно о том же.

Небо серой плёнкой висело над головой, стены резиденции окружали внутренний дворик – а через площадку на наместника Велдакира давили два огромных и чёрных, как одинаковые пропасти, глаза. Тонкие губы под ними скривила улыбка, от которой в сердце гнездилась жуть. Улыбка издёвки и вызова, предназначенная лично ему, наместнику.

Пятна земли и крови на белой рубашке Тэски отнюдь не делали его менее аристократичным.

Или менее хрупким на вид. Хрупким и завораживающим, как змеи.

Кого же – или нет, что – Велдакир привёз в свою Академию, в свой Ти'арг?…

– Оставьте нас, – негромко приказал наместник. – Уведите всех. Я хочу побеседовать с господином Тэской наедине.

ГЛАВА XXII

Ти'арг. Северный торговый тракт, Волчья Пустошь

Мягкая дорожная грязь хлюпала и чавкала под копытами Росинки. Уна отчаянно хотела ехать быстрее, но местный тракт, проходивший через земли лордов Тоури и Арденти, а потом – через южную часть Волчьей Пустоши, не давал позволить себе такое лихачество. До Хаэдрана, между тем, было ещё как минимум пять-шесть дней пути. Ливни, грозы и постоянно попадающиеся заторы из телег торговцев и фермеров этой осенью будто сговорились: мол, нечего глупцам-людишкам скакать галопом или крупной рысью… Пусть ведут себя, как положено: неспешно, со здравым смыслом покачиваются в седле, размышляя о вечном и погружаясь взглядом в унылые виды вокруг.

Проблема была в том, что в жизни Уны и без того накопилось слишком много размышлений о вечном.

В ушах у неё всё ещё стояли крики матери, срывающиеся на визг. «Ты не поедешь! Я не позволю тебе!..» Три дня – с утра до вечера, с редкими перерывами подлинного мастера в искусстве скандалов – мать кричала, молила и плакала, вылавливая Уну даже в самых отдалённых закоулках Кинбралана. Каким-то образом она отыскала её на чердаке с пробитым магией полом, в погребе, в каморке, где хранились мётлы и тряпки… Что уж говорить о комнате Уны, библиотеке или обеденном зале: они вообще стали неприкосновенной территорией. Уна и Индрис уже не надеялись спокойно позаниматься. Гэрхо просто веселился, как и всегда. Лис благоразумно пропадал где-то – бегал, должно быть, по полям и охотничьему лесу, с радостью и пользой проводя время; Шун-Ди же, наоборот, то и дело оказывался где-то поблизости, явно чувствуя неловкость и дурноту от избытка женского недовольства.

Уне казалось, что она или в осаде, или в поединке, где обе стороны обречены на провал. А ещё – что её травят, загоняя в угол, как ту лису в Рориглане, и стрелы с собаками совсем близко.

Только Иней мог утешить её. В янтарных глазах дракона Уна иногда замечала вполне разумное сочувствие. Ей нравилось кормить его, протирать чешую мягким лоскутком, стричь когти и видеть, как он растёт. Она проводила измерения ранним утром – чтобы подгадать время, когда мать ещё спала и не приступала к своим песнопениям. Длина позвоночника и хвоста, размер головы и вес – дракончик с каждым днём увеличивался, будто сосулька зимой. Это чуть-чуть пугало, но почему-то и радовало.

Всё остальное было безрадостным, словно погода за окнами. Погожие дни остались позади.

Её мать не слышала разумных аргументов и больше не принимала молчание.

Её леди-мать с упорством безграмотной жены крестьянина ненавидела всё магическое, что собралось под их крышей: Отражений, Инея, Лиса и Дар самой Уны. А Шун-Ди окатывала презрением – за то, что он не вставал на её сторону в спорах… И, наверное, за то, что смотрел на Лиса с почти неприличным обожанием.

«И это – купец из Минши, – шипела леди Мора, свирепо вонзая вилку в кусок курицы за обедом. – Уважаемый человек!»

Её мать не трогали ни новости, пришедшие из Меертона – об альсунгских двурах, убитых «коронниками», – ни то, что в замок когда угодно могли нагрянуть люди наместника, обвиняя их семью в связи с ними. Леди Мора в присутствии Уны сожгла ещё несколько писем от родов Элготи, Дангори и Лейн; они обе знали, что наследники и молодые рыцари из этих семей водились с несчастным Риартом.

«Только через мой труп ты станешь общаться с этими скотами, с предателями своего короля! Поняла?! Через мой посиневший труп!»

Услышав это, Гэрхо хрюкнул от смеха и шепнул Уне, что леди Мора уже и сейчас предостаточно посинела от злости. Но ей было ничуть не смешно.

«Хватит и того, что у нас в доме дракон, полузверь и два колдуна!.. Я не дам тебе испортить свою жизнь окончательно! Ты умрёшь на этом западе, будь он трижды проклят… – мать тайком подносила вплотную к глазам кусочек луковицы, чтобы вызвать новую порцию слёз. – В каком-нибудь глухом лесу! Для того ли я растила тебя, Уна?! Для того не спала ночей над твоей колыбелью?!»

Уна отмалчивалась. Она могла бы возразить: если кто и «не спал ночей» над её колыбелью – то тётя Алисия и няня Вилла. Мать делала это нечасто, а с годами – всё более ощутимо раздражаясь.

Что же до «полузверя», леди Мора сама с удовольствием слушала его песни и игру на лире, а временами, под настроение, даже просила что-нибудь исполнить. Обычно – свой любимый «Венок дочери мельника» или одну из длинных кезоррианских баллад. Лис умел находить с ней общий язык (как и со всеми: это хитрое существо почему-то в два счёта понимало, что и как нужно сказать собеседнику, а о чём и как умолчать), и вечерами они не раз, будто давние приятели, болтали о пустяках – о музыке и еде, о Минши и Ти'арге. Но, стоило матери вспомнить, что перед ней оборотень, – тень озабоченности ложилась на её припудренный лоб.

И Уна предпочитала не возражать.

Тему лорда Альена она тоже, конечно, не поднимала очень уж настойчиво. Однако по обрывкам их разговоров с Индрис и Шун-Ди (а ещё – пререканий с Лисом, отдающих духом соревнования в едкости) мать быстро уловила суть.

И вот тут её гнев не остановили бы никакие чары. Дряхлые стены Кинбралана вздрогнули, а слуги попрятались в пределах подвалов и первого этажа.

– Этот человек умер, Уна! Слышишь ты или нет?! УМЕР! Ушёл в бездну к старухе Дарекре, где ему самое место! Ты едешь за пустой ложью!

Был, впрочем, и другой вариант:

– И что ты будешь делать, если найдёшь его? Что скажешь незнакомому мужчине? «Здравствуйте, милорд, Вы мой отец. Не соблаговолите ли вернуться в Ти'арг»?! Девочка моя, пока не поздно, прекрати этот бред! Ведь ты не идиотка!

Могла ли Уна рассказать ей о видении с терновыми шипами, старым колдовством и именем «Фиенни»? О своих снах и о том, что узнала от Лиса о силе Повелителя Хаоса?

О воспоминаниях драконицы, матери Инея?…

Глупо было и думать об этом. Однажды, полная по горло омерзением и ужасом – прежде всего к самой себе, – она просто, глядя матери в глаза, положила руку на своё зеркало. Иней у неё на плече, угадав намерения, напрягся и расправил искрящиеся крылья.

– Я должна уехать, мама. Прости. Я должна найти его. И тех, кто убил дядю Горо.

Мать попятилась. Она выглядела так же жалко, как в той роще, у зарослей ежевики. Щёки Уны горели – и она не знала, от чего больше: от возбуждения или стыда.

Невыносимо.

– Ты… угрожаешь… мне?

Уне оставалось только кивнуть.

И с того момента леди Мора Тоури прекратила с ней разговаривать.

Индрис, прощаясь с ученицей, стиснула её в объятиях – с неожиданной силой, так, что заныли рёбра. Уна уткнулась лицом в пушистые (ныне – бледно-розовые) волосы, изо всех сил стараясь не расплакаться. О нет, она не проронит ни слезинки. Ещё не хватало – так опозориться перед Гэрхо, Шун-Ди и Лисом… Особенно Лисом.

И слугами, столпившимися вокруг, чтобы её проводить. Не было – по понятным причинам – только матери Бри, его самого и Эльды, дочери конюха, на которой тот собирался жениться.

– Ничего не бойся, Уна, – выдохнула Индрис ей на ухо; от шершавого балахона колдуньи пахло травами и – почему-то – мёдом; серые, чуть раскосые глаза совсем рядом по-кошачьи мерцали, а от зеркала по телу разбегались покалывающие волны магии. – Ничего и никого. Вот, держи, – Уне в ладонь легло что-то маленькое и холодное… Флакон с са'атхэ, «глотком храбрости». Она молча кивнула. – Из того, что ты сварила. Такой же я дала Шун-Ди, но он вряд ли оценит по достоинству, – Индрис отстранилась, взяла Уну за плечи и осмотрела её снизу вверх – как своё готовое творение. – Я верю, что ты найдёшь Альена. Драконы наверняка знают, как вернуть его в Обетованное… Может быть, кентавры и боуги – тоже. Один боуги помог нам в первый год войны, – Индрис улыбнулась. – Его прозвали Зелёной Шляпой. Мастер Нитлот рассказывал мне.

– Мастер Нитлот знаком с боуги? – удивилась Уна. Конюх мрачно подтягивал упряжь Росинки, а Савия всхлипывала над её вещами – будто отправляла на смерть.

Индрис кивнула.

– Лет шесть назад он сплавал на западный материк. Только – тшш! Это, в общем, секрет. По крайней мере, ему так хочется… Действительно, он завёл там много полезных знакомств. И, как ты видела, вернулся живым и здоровым. Ну, относительно.

– Относительно? – задумчиво переспросила Уна.

Индрис рассмеялась – своим тихим смехом, похожим на серебряный колокольчик.

– Да, относительно. Ибо не надо лишний раз злить кентавров… Зануда иногда бывает слишком Занудой.

Уна прерывисто вздохнула и спрятала зелье во внутренний кармашек плаща. Иней кружил над ней, попискивая от нетерпения. Дракон ещё не знал, что ему предстоит вернуться в рюкзак с прорезями – новый, найденный в кладовке Кинбралана и усовершенствованный по рассказам Шун-Ди о его полезной покупке.

– Кентавры, драконы, русалки, боуги… Мне до сих пор не верится, что я их увижу. И я не представляю, как…

Говорить с ними? Подступиться к ним? Конечно, с ней Лис и Шун-Ди, которым известны западные языки, но… Но.

– Так же, как со всеми, кого уважаешь, – сказала Индрис. – Будь собой, вот и всё.

Рядом с ней всё представлялось ясным и решаемым. Но теперь, когда до самого горизонта тянулся грязный северный тракт, вдоль которого попадались лишь перелески, опустевшие поля и нищие селения Волчьей Пустоши, – Уне стало казаться, что она одна в целом мире.

Ни общество ехидного Лиса и вечно грустного, ушедшего в себя Шун-Ди, ни покорная Росинка, чьи чалые, серо-коричневые бока потемнели от непрерывных дождей, не скрашивали её одиночество.

Рюкзачок с Инеем оттягивал Уне плечи, придавливая капюшон толстого плаща. Это было не очень удобно, но никому другому (даже миншийцу) она бы не доверила везти дракона. Судя по тому, что рюкзак висел неподвижно и не ёрзал по всей спине, Иней наконец-то уснул.

И правильно – нечего ему смотреть на эту тоскливейшую в Обетованном плоскую равнину, на севере и северо-западе вдающуюся в Старые горы, как нос корабля… Над полем, мимо которого они проезжали, с карканьем кружили вороны; от них не спасало нелепое, обтянутое мешковиной пугало, чьи рукава повисли помпезными складками. Воронам было здесь почти нечем поживиться: вдали Уна разглядела всего две или три полосы неубранной ржи.

В мгновения, подобные этому, Уну нисколько не удивляло, что лорд Альен покинул Ти'арг и отправился странствовать. Если поразмыслить, его вряд ли можно в этом винить.

Вот только зачем возвращался?…

Но, если бы не возвращался, неудачницы по имени Уна Тоури никогда бы не существовало. Так странно это осознавать.

– Какие угрюмые тучи клубятся над нами! – будто прочитав её мысли, певуче вздохнул Лис. – Погода мрачнеет день ото дня и гонит воинов в битву – совсем как в боевых песнях… Ты скучаешь по солнцу, Шун-Ди-Го?

Уна скрипнула зубами. Лис завёл глупую привычку кричать что-нибудь Шун-Ди через неё – так, словно её тут нет.

И едва ли это получалось непреднамеренно.

Шун-Ди ехал справа от неё, а Лис – слева. Всю дорогу они следовали этому негласному правилу, точно надеясь, что вдвоём смогут защитить её от отряда людей наместника. Хотя…

Уна вдруг поняла, что не знает, насколько Лис силён в поединке. О жестокости и ловкости оборотней, конечно, ходят легенды (чего стоят пугливые рассказы и песни менестрелей о битве за Энтор, где дорелийцам помогли юноша-кот и женщина-коршун), но в них трудно поверить, глядя на его худую спину и костистые руки. И из оружия при нём нет, кажется, ничего, кроме верёвки да маленького ножа, каким пристало орудовать скорее на кухне, над головкой сыра.

И лиры – если мыслить широко и считать её своего рода оружием.

Её магия? Уна машинально опустила руку на пояс, коснувшись зеркала. Что ж, возможно. Вот только она куда меньше Индрис была уверена в своих способностях. Ей только-только начали покоряться самые простые чары, а для боевых заклятий нужны годы работы над собой… Кому-то, по словам Отражений, и годы не помогают. Талант боевого волшебника – или мага-целителя, или чтеца мыслей – это нечто почти врождённое, неповторимое, как линии на ладонях.

А талант некроманта? И Индрис, и мастер Нитлот обмолвились, что лорд Альен увлекался экспериментами с мертвецами…

От таких мыслей у Уны каждый раз – каждый раз заново, будто у девочки-несмышлёныша – мерзко сжималось что-то внутри. Нет уж, лучше смотреть на тучи и поле.

– Когда мы достигнем запада, там будет много солнца, – спокойно сказал Шун-Ди. – Больше, чем в Минши.

Уна мельком отметила, что его светло-коричневая куртка недурно смотрится, особенно на фоне гнедой конской шкуры… Ему бы менее поношенные сапоги, сбрить эту дурацкую бородку – и не так бы терялся рядом с Лисом.

Шун-Ди проехал чуть-чуть вперёд, принуждая коня одолевать кочки грязи, повернулся к Лису – и беззвучный комплимент Уны растаял в воздухе. В этом неизъяснимом взгляде бурлило столько всего и сразу, что она заново убедилась: терялся бы. Всегда. При любом раскладе.

Порой ей казалось, что подколы оборотня насчёт «любви Шун-Ди-Го» и «очарованного аптекаря» имеют вполне реальные основания. А неуместное смущение миншийца только подтверждало такие предположения.

И они обескураживали, пожалуй, ещё сильнее, чем думы о лорде Альене.

– Вот это я называю верой в свои силы! – весело воскликнул Лис, ударив пятками лошадь. Теперь он ходил босым лишь во время привалов и остановок на ночлег – на постоялых дворах, в трактирах или гостиницах. На тракте же, словно делая кому-нибудь одолжение, с ворчанием надевал миншийские сандалии. Лис ненавидел обувь примерно так же, как тушёные овощи и людей-охотников… Шун-Ди как-то упомянул, что температура тела у оборотней выше, чем у «двуногих»; наверное, Лису часто бывает жарко, вот он и презирает «колодки на ногах». Уне почему-то стало стыдно, когда это пришло ей в голову. Собственно, с какой стати она думает о том, жарко или нет этому странному типу? – Ты слышала, Уна? Шун-Ди-Го сказал когда, а не если! Учись, о мнительная дочь предгорий!

Ты?!

До Уны не сразу дошло, что она произнесла это вслух.

– А как же? – Лис прищурился – глаза превратились в два узких, бьющих светом медовых штриха. – Мы все вне закона. Нас с Шун-Ди-Го преследует Светлейший Совет, тебя – наместник Велдакир. Раз уж мы теперь в одной связке и в общей беде, неужели мне и дальше звать тебя «миледи»?

И он издевательски склонил голову набок.

– Зови как угодно, – процедила Уна, как только к ней вернулось самообладание, а кончики пальцев перестало колоть от желания запустить кое в кого огненным шаром. – Мне всё равно.

– Не думаю, – протянул Лис, почёсывая за ухом споткнувшуюся лошадь. Ему досталась (Уна мстительно ликовала) более неудобная обочина тракта – видимо, у телеги, проезжавшей здесь незадолго до них, пострадало левое колесо. – Тебе это важно. Ах, эти милые, чопорные леди Ти'арга… – он мечтательно вздохнул. – Сколько слухов о вас и ваших учёных краях разошлось по Обетованному…

– Лис, – укоризненно произнёс Шун-Ди.

– Что, скажешь – нет? Наша маленькая миледи не чопорна? – оборотень довольно усмехнулся. – Ни к чему отрицать очевидное. Уна очень похожа на свою мать.

Уна вспыхнула, но вовремя опомнилась. Поводья резали ей руки даже сквозь перчатки… Новые перчатки: одну из прежней пары она потеряла в Дорелии.

Лорд Ривэн. Простит ли он, что она вот так пренебрегла его помощью? И почему она доверилась не ему, а этому проходимцу? Только из-за того, что Лис привёз Инея?

– Похожа, и что? В этом нет ничего оскорбительного.

– Да ну? Тогда почему ты оскорбилась?

Шун-Ди с сожалением прижал костяшки пальцев ко лбу – будто отрекаясь от всякой ответственности за друга-грубияна.

Смотреть на дорогу. Только вперёд, на дорогу.

На секунду Уна прикрыла глаза. Проклюнувшись через гнев и обиду, на неё почему-то хлынуло внезапное осознание – бесцельная, пугающая жажда, которой она до сих пор не разрешала расцвести.

Хочу увидеть, как он превращается в зверя. Увидеть его лисом.

«Я и правда похожа на свою мать».

Наклонившись к уху Росинки, Уна сосредоточилась и мысленно начертила знак бога Эакана – знак ветра, бега и скорости. И пустила свою магию вдоль каждой его черты.

– Быстрее! – шепнула она на древнем наречии – на том, что когда-то, говорят, было общим для Отражений и её предков, приплывших с запада. Ти'аргский язык – самый близкий к нему из всех языков людей… Индрис научила её этому заклятию почти месяц назад.

Тепло объяло её вместе с лошадью – и Росинка рванулась вперёд, точно под ней была не грязь, а булыжники городских улочек. Ветер засвистел у Уны в ушах. Гром, зарычавший вдали, потопил протестующие крики Лиса.

Будет гроза. Снова.