Текст книги "Лёд и порох (СИ)"
Автор книги: Юлия Алева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
6
Фабрика купца Калачева облагородила пункт моего прибытия. Теперь там не было заколоченных окон, напротив – стекла сияли в солнечном свете. Ни души не было вокруг, но судя по аккуратно прибранному двору и следах повозок – дело шло на лад.
Я поднялась на крыльцо и потянула тяжелую дверь. Сразу за ней на меня обрушился гомон голосов – швеи пели, переговаривались, туда-сюда носили короба с материалами и готовыми пакетами. Я поймала за руку совсем юную остроглазую девочку с мышиного цвета косой.
– Голубушка, где бы управляющего найти?
– Данилу Петровича-то? Так в конторе он. – и махнула рукой в сторону длинного полутемного коридора.
Я дошла до самого конца, прежде чем обнаружила приоткрытую дверь.
– Данила Петрович, Вы уж и до отчества доросли? – ехидно спросила у быстро возмужавшего владельца стола.
Тот мигом сбросил маску серьезности.
– КсеньЛяксандровна! – взмыл над столешницей. Вытянулся, что твоя оглобля.
Мы обнялись, и я снова почувствовала тоску по тому, что ушло. Как будто здесь прошло мое детство, а яркая взрослая жизнь, пусть и оказавшаяся столь жестокой – отгородила от людей, вытянувших меня в самые безысходные времена.
– Какой ты стал, Данька, красавчик. Настоящий джентльмен.
– Стараюсь. – Он даже чуть покраснел. – Хозяйство-то большое. Вы с Фрол Матвеичем когда все это задумали, я не верил, что выйдет, а вот как обернулось.
Он, безумно гордый собой, показал мне оба этажа, заполненных опрятно одетыми женщинами, короба с готовой продукцией и пару подростков, подписывающих почтовые карточки. Неплохо.
– Как матушка твоя, довольна?
– Да! – расцвел Данила. – теперь не ходит полы мыть, домом занимается.
– Данила, я тебя, конечно, очень рада повидать, можешь и сам ко мне приезжать, если захочется на столицу посмотреть. Но что такого срочного случилось?
Он стукнул себя по лбу.
– Зарапортовался совсем. Вы же просили сообщить, если кто к Вам или Фрол Матвеевичу с Вашим рекомендательным письмом явится.
Что-то душно в комнате.
– Да, конечно.
– На той неделе барыня пришла в лавку. Солидная такая. На Вас похожа. Ей там сказали, что Фрол Матвеич уехал, и я за него.
Я, похоже, белела лицом и синела ногтями.
– Сомлели? – он протянул мне чашку с водой. – В общем, я с ней потолковал, письмо Ваше видел, почерк узнал. Она с дочерью и с вещами, только одеты по-иностранному и почти без денег, вроде.
– Где? – каркнула я.
– Я разумею, – прошептал он мне на ухо, – что у них бумаг нету. Поэтому пока тут поселил. На чердаке. Чтоб не видал никто.
– Данила, я всегда знала, что ты далеко пойдешь с таким умом и предприимчивостью. – проговорила я, чуть опираясь на стол. – Пошли.
На чердак я поднималась по темной лестнице с воодушевляющей пустотой в голове. Если родня меня решила навестить, как я им скажу, что это билет в один конец?
Толкнула окрашенную белилами дверь и оказалась на пыльном чердаке. Где-то в глубине белели два тюфяка, на которых свернулись женские фигурки, одна из которых тут же вскинулась на звук, а вторая так и осталась неподвижной.
– Мама?
– Ксюша, я уже и надеяться перестала. – вполовину исхудавшая женщина в длинной юбке и широкой черной рубашке бросилась на шею.
Ее черные густые волосы оказались щедро прорежены сединой, чего я точно помнила, раньше не было. У нас в роду женщины седеют только от стрессов. Что с ними произошло?
Я только кивнула в сторону безжизненной коротко стриженой спутницы.
– Беда у нас, Ксюша.
* * *
Люся успела поработать в клинике пластической хирургии, причем не косметической, а такой, настоящей пластики, когда из ничего восстанавливается лицо. Или делается совершенно другое. В свое время она с ума сходила от возможностей трансформации внешности, так что своим делом увлеклась всерьез. И так уж вышло, что не смогла отказаться от заманчивого предложения поработать в частном порядке. Не ведущим хирургом, нет, кто ординатору-второгодке доверит новое лицо делать. Сейчас бы голову свернуть хирургу, который ее на это подписал, но у того давно налажена бесперебойная поставка дров под сковородку.
Изначально намеченное омоложение оказалось на практике полной реконструкцией лица после взрыва детонировавшей раньше времени бомбы, предназначенной пассажирскому самолету. Три месяца, проведенные в незабываемых полутюремных условиях под контролем людей с автоматами, позволили Люсе научиться двум вещам – выхаживанию пациента в походных условиях и медитации, ибо ничем другим страх смерти не заглушался. Когда пациент полностью поверил в успех лечения, хирурга расстреляли тут же, а у Люси началась совершенно немедицинская карьера.
Их взяли на границе с Киргизией и долго делили между государствами. Позже потерпевшая стала обвиняемой и еще несколько раз сменила этот статус в зависимости от политической обстановки, актуального следователя и запросов адвоката. Папу Сережу вызвали к руководству еще в самом начале этой тягомотины, высказали официальное мнение насчет секс-джихада дочери полковника полиции и тот не нашел ничего лучшего, чем пустить пулю в висок из табельного оружия. Бедная мама разрывалась между лечением дочери после этой поездки, арестами и похоронами. Пришлось опустошить заначки, продать и родительскую и мою машины, дачу. Как-то раз, когда Люську выпустили под залог нашей старой квартиры, они ночевали на моей кровати и мама приняла историческое во всех отношениях решение.
– Я нашла твой дорожный список, немного вот расширила – она кивнула на четыре гигантских чемодана.
А я не могла отвести взгляда от совершенно безжизненной Люськи. Той самой егозы, которая планомерно отравляла мне всю сознательную жизнь больше не было. Девушка бессмысленно смотрела в потолок, не обращая на меня особого внимания.
* * *
Мысли носились в голове подобно курице с отрубленной головой. Но самая первая – как перевезти через полстраны женщин без документов.
– Мы тут купили у антикваров кое-что… – мама порылась в одном из чемоданов и достала паспорт на имя крестьянки Смоленской губернии 55 лет. Малость просроченный, ну и ладно.
– А наш взяли?
– Конечно.
Зашибись. Ксения Александровна Нечаева и Ксения Александровна Татищева едут с крестьянкой Когужевой. И ладно, где наша не пропадала.
– Мама, два дня побудешь ее горничной, хорошо?
– Конечно, доченька.
Я кубарем свалилась с лестницы, обняла Данилу и рванула в чес по магазинам. Траурный наряд для дальней родственницы прикупила у той же портнихи, что и обшивала раньше меня, там же справила дорожную шляпку и перчатки. Белье одолжу свое, а то какая-то подозрительно голая родственница у меня.
Маме все-таки решила прикупить одежду уровня экономки, в конце концов мало ли кто кем работает. С траурной повязкой на рукаве обе они олицетворяли скорбь.
Устя невозмутимо выслушала информацию, что в гостинице мы даже не заночуем, а называть наших гостий следует при людях и наедине по-разному. Обожаю эту девочку.
Даниле напоследок я положила в карман жилета пятидесятирублевую ассигнацию и выдала разрешение больше не ждать гостей.
* * *
В поезде пришлось вести себя настолько омерзительно, капризничая по мелочам, начиная с чистоты вентиляционной решетки в купе и заканчивая прической проводника, поминутно стращая всех своим родственником, что железнодорожные служащие наше купе обходили по дальней дуге. Еду Устя принесла из вагона ресторана сама. К середине пути мне попался похожий на старого тюленя начальник поезда, с которым я начала наоборот напропалую кокетничать, чем сбила с толку, так что на моих попутчиц у него времени явно не хватило.
В купе я зарывалась лицом в коротко остриженные рыжие прядки и боялась поймать безучастный взгляд. Люська реагировала на внешние раздражители и порой даже отвечала на вопросы, но смотрела словно с того света.
– А ты тут как? – наконец мы отвлеклись от ужасов начала двадцать первого столетия.
– Я? – ох, с чего бы начать, чтоб не так жутко было. – Вернулась накануне Пасхи тогда. За полтора месяца граф такой шорох навел! Фохта обвинил в моем убийстве.
– Да? – мама смогла слегка улыбнуться. – Как у него дела?
Да кто бы знал-то.
– Мам, тут два года прошло с моего возвращения, так что быстро не перескажешь, откровенно говоря. – я даже не знала с чего начать. Родителей же обычно успехи радуют, так что… – Я дом построила. Собственный, в Петербурге. Мы с графом немножко бизнесом занимаемся, так что денег хватает.
– Замечательно! – порадовалась родительница.
– Федю я с прошлого года не видела. – скажу, как есть, что уж там. – Он не очень порадовался моей помолвке, поэтому мы сейчас мало общаемся.
– Ты опять замужем? – изумилась мама.
– Нет. Мой жених… Он очень хороший человек, тебе бы понравился.
– Но? – это «но» слишком явственно звучало.
– Он служил в Министерстве внутренних дел, вместе с графом. Дружили даже. – я с нежностью вспомнила наши встречи летом, когда Тюхтяев отлеживался в моей гостевой после ранения, а граф приехал его искать, и когда я моталась между домом и Моховой после, и все наши фармацевтические аферы. – В день нашей официальной помолвки одна революционерка взорвала его экипаж. Так что я не замужем.
– О, Ксюша. – мама обняла меня. И даже Люська зашевелилась и прижалась теснее.
* * *
Все, решительно все складывалось хуже, чем я могла ожидать. Казалось бы, воссоединение семьи – это то, о чем я мечтала здесь с самого первого дня. И мало того, что цену за это они заплатили адскую, так еще сейчас слишком высока вероятность того, что я лишусь своих близких.
До утра я просидела с бумагами мамы и сестры, и вердикт вынесла за завтраком, когда смирилась с необходимостью посторонней помощи. В который раз жалею, что нет тут гугла нам в помощь, но работать придется с тем, что есть. До чего же тяжко одной-то… В прочих моих начинаниях за спиной всегда были люди: Фрол, Петя, Федя, граф, Михаил Борисович. Я наращивала броню, но разлад с Фохтом, смерть Тюхтяева и запутанность ситуации с моими барышнями сделали невозможной опору на привычные ценности. Или кое-что еще осталось?
Пару часов и целю корзину смятой бумаги спустя удалось сочинить относительно внятное приглашение на чай. Отнести это на Гороховую доверила Устеньке и наказала ждать ответа.
«Почту за честь» – размашистым почерком пересекало лист казенной бумаги. Вот четыре года здесь живу, а все еще восхищаюсь этими манерами. Почтет за честь. Провела пальцем по завиткам почерка. Соскучилась все же. Несколько платьев перебрала, прежде чем выбрала неумеренно декольтированный наряд. Программа-минимум на сегодня – разведать обстановку, а максимум – вернуть его обратно. Так что собираемся как на войну. И таблеточку не забываем принять на всякий случай.
Дорогого гостя я принимала, предварительно отправив родственниц на прогулку в Ботанический сад. Лишние встречи сейчас точно ни к чему.
– Здравствуйте, Федор Андреевич! – я давно его не видела, и сердце почти не екало, разве что самую малость.
– Здравствуйте, Ксения Александровна. – Похудел, чуть осунулся, тени под глазами, новые морщинки у плотно сжатых губ.
Мы оба ели друг друга глазами, но дальше дело не пошло. Устроились в кабинете, за плотно закрытыми дверями.
– Чем могу служить? – полюбопытствовал гость.
– Мне очень нужна Ваша помощь.
Его зрачки на мгновение расширились, чтобы потом сузиться до точек.
– Хорошо, я постараюсь. – очень вежливо и отстраненно. Ну что ж…
– Федор Андреевич… – осторожно тут не подведешь к таким новостям, так что лучше валить сразу в кучу. – Ко мне приехали родственники. Оттуда. И мне нужно их легализовать.
– Анна Степановна? Людмила Сергеевна? Сергей Викторович? – его лицо осветилось целой палитрой эмоций. Да неужели ты всерьез им рад?
– Да. То есть без папы. Там у нас случилось несчастье… – даже думать тошно о том, что им пришлось пережить одним. – Короче говоря, они тут насовсем. И мне нужно как-то это оформить, чтобы ни одна душа не подкопалась.
Он сменил радостное изумление на подозрительный прищур.
– То есть как оформить?
– Просто. – ну не притворяйся, что ты тупее, чем выглядишь со стороны. – Им нужны документы. На одном паспорте Ксении Нечаевой два раза мы выехать не сможем.
Он искоса рассматривал меня. Можно подумать, сам святой. Да я бы обратилась туда же, где добывала паспорта для Красноперовых, но одно дело прислуга, которой мы уже поменяли их вполне легально, еще покуда за мной Тюхтяев ухаживал – стоило только погрустить демонстративно, и без особых вопросов ребята стали добропорядочными жителями Санкт-Петербурга, и совсем другое – те, кого я планирую превратить в собственных родственников не только биологически, но и юридически.
– Подделка документов здесь куда более серьезный проступок, Ксения Александровна… – слегка высокомерно и чересчур нравоучительно начал он.
– Да и там за него по голове не гладят, но я ради Вас рисковала. – неспортивный прием, и он покраснел. Скажем так, стал пунцовым от ушей до кончика носа, а губы, напротив, побелели.
– Ну хорошо, сделаем мы им документы. Какие-нибудь. Но как Вы объясните их внезапное обретение? Абсолютно все знают, что Вы сирота. Да и более подробный интерес к Вашему прошлому тоже не очень хорошая идея. – я верю, что это разумные доводы, но сейчас мне другое нужно, и уж точно, не так высокомерно изложенное.
– Не хорошая идея?! Так я с удовольствием и Ваши выслушаю. – огрызнулась я, чем окончательно все испортила.
– Вы до сих пор не понимаете, что уже не в Вашем времени находитесь! – он приложил кулаком поручень кресла. – Здесь совсем иные критерии порядочности и законопослушания.
– Ах, теперь я еще и не порядочная, по Вашему? – да что он вообще себе позволяет?!
Дальнейший наш разговор протекал бурно, с обоюдными упреками, местами на повышенных тонах и предсказуемо закончился едва пойманной ладонью, уже готовой исправить симметрию окраса его скул.
– Прекратите истерику! – рявкнул он.
– Не смейте так со мной разговаривать! – прошипела я в ответ, немного побарахталась, добившись лишь того, что обе мои руки оказались в его железной хватке.
Мы оба тяжело дышали, смотря в глаза друг другу несколько очень длинных секунд. Его, стальные и холодные, с расширенными зрачками, обычно остужали любую мою вспышку. А если не помогает гипноз, то есть другие варианты.
На этот раз он даже не раздевал меня. Юбок все-таки слишком много, но их пышность позволяет без затруднений задирать повыше. Особенно если очень, очень хочется. Придерживая мои запястья над головой, другой рукой расстегнул свою одежду и обрушился с неизвестной доселе яростью. Без прелюдий, ласк, нежностей. Даже без поцелуев. Холодный и какой-то дикий взгляд порой заставлял сомневаться в его психическом здоровье, а он вколачивал меня в обивку дивана все сильнее и сильнее. Больно это, если самой не хочется.
Мне наша прошлая близость как-то иначе запомнилась. Не было в нем этого, и я упивалась нежностью и ласками, а сейчас что? В какой-то момент скрестила ноги на его спине, прямо поверх сюртука и чудом высвобожденной рукой провела по шее. На эту нечаянную ласку он отреагировал совсем непредсказуемо, перевернув меня на живот, срывая с себя верхнюю одежду, и задирая многострадальные юбки выше головы, продолжил это звериное дело в пугающем молчании. От пальцев на спине точно останутся синяки, да что там синяки – оставалась бы вообще эта спина живой. Кто ты, человек, и что сделал с моим Фохтом?
Очень некстати вспомнились слова врачей о возможных осложнениях после операции. Еще огорчила мысль о том, что придут мои барышни домой, тут мой отодранный и придушенный труп, этот тоже небось не выдержит позора, застрелится, а они у меня совсем непристроенные, и деньги Фролу и Наташеньке завещаны все еще…
Потом стало просто больно и страшно, потому что я не знала уже своего партнера, и потянулись неприятные минуты, покуда все не закончилось, и он не рухнул рядом.
Кожу саднило так, что кажется сомкнуть ноги невозможно. Чулки порваны на коленях в лоскуты, платье тоже… не очень хорошо перенесло произошедшее. Это игры в маньяка что ли, а меня не предупредили?
Я попыталась присесть и встряхнуться.
– Вот это что сейчас было? – спросила у спины своего любовника. А голос-то предательски подрагивает. Вместо ответа он свернулся калачиком. Одно слово – псих.
– Простите меня. – внезапно глухо раздалось из-под Фохта. – Я потерял над собой контроль…
Хорошее определение. Да это же почти изнасилование было, и если бы я в какой-то момент захотела прекратить, не факт, что была бы услышана.
– После того как мы… Вы… Я не могу иначе.
Это что, он наш разрыв винит в том, что из фантастического любовника превратился в хищника? И кому же повезло проверять его изменившиеся пристрастия? Странно, но ревности я не испытывала, скорее соболезновала несчастным.
– Федор Андреевич, давайте-ка выпьем.
Я прохромала к глобусу, достала бутылку коньяка, рюмки, налила почти не дрожащими руками и подала ему, избегающему даже случайного взгляда.
Выпили, помолчали. От алкоголя стало теплее и храбрее. От того, что предстояло сделать, подкашивались колени, но, если я намерена впредь использовать Фохта в собственных интересах – надо рискнуть.
– Проводите меня? – я по пути к лестнице собирала разные фрагменты гардероба. Даже воротник у платья исхитрился оторвать.
– Я постараюсь помочь вам всем, но не стоит ждать чудес. – произнес он, так и не сдвинувшись с места.
– Но нам нужны именно чудеса, Федя.
Судя по звукам, он чуть помедлил перед побегом. Что ж, подождем – целее будем.
На столе я обнаружила записку. «Простите. Ф.» И это была не первая версия, если посмотреть на мусорную корзину. В тех еще и про любовь что-то встречалось. Что же у тебя в голове-то, Федя?
7
Поскольку Федор как-то не очень активно вращался в среде изготовителей фальшивок, пришлось снова обратиться к заветной книжечке, доставшейся мне в наследство от погибшего жениха. И начался наш с Демьяном чес по городскому дну, увенчавшийся двумя сомнительными паспортинками, зато на настоящие имена моих красавиц. Вот почему они не успели появиться при Тюхтяеве? Там, конечно, сложно было бы объяснить все, но зато легко решить проблему. А тут вроде как все знакомы, а толку-то.
* * *
Через пару дней господин Фохт пригласил меня на обед строгой лаконичной запиской, словно не было ничего. И ладно бы только амнезия – он согласился выбраться со мной во внешний мир, пусть и на деловую встречу.
Я выбрала густого ежевичного цвета платье времен моего полутраура, шляпку с плотной вуалью, сумочку подороже и ждала к означенному часу.
По дороге мой герой помялся, а потом уточнил.
– Сколько денег Вы готовы потратить на это?
– А сколько надо? – оно понятно, что бесплатно такие вещи не решаются, но хотелось бы хоть что-то сохранить от имущества.
– Я нашел подходящего человека, но нужно около двадцати тысяч. Он их проиграл…
Да, у нас в семье так любят игроков…
– Но он хотя бы дворянин? – треть дома за титул не так уж дорого.
– Потомственный. – язвительно бросил господин Фохт, чьи собственные дворянские корни отличались особой зыбкостью.
* * *
В полутемном углу кондитерской «Вольф и Беранже» нас ожидал сухонький нервно оглядывающийся господин с седенькой бородкой клинышком и сияющей лысинкой.
– Госпожа Ксения, имею честь представить Вам Михаила Михайловича Шестакова.
– Ах, сударыня, я так счастлив встретиться с Вами…
– Взаимно, сударь. – я грациозно опустилась в кресло, заказала кофе и миндальное пирожное.
– Господин Шестаков пребывает в затруднительном положении… – начал было Федор.
– Я погиб. Я совершеннейшим образом погиб и раздавлен. – бормотал наш собеседник.
– Не стоит гневить Господа. Вы живы, пребываете в здравии, вокруг много хороших людей, способных стать надежными друзьями… – мне некогда долго готовить почву.
– О, сударыня, друзья появляются тогда, когда все благополучно. – горько проговорил мой будущий отчим.
Вот интересно чувствовать себя почти что богом, решая за взрослых людей их судьбу и зная, что именно по твоей воле все в конце концов и сложится. Завораживает.
– Возможно, брак с достойной женщиной с хорошим приданым стал бы лучшим исходом в Вашей ситуации. – осторожно произнесла я.
– О, я не смею и надеяться, что Господь смилуется надо мной. Кредиторы… Это ужасная напасть… Пришлось заложить именье, а кто согласиться на такую партию?
Брачный контракт он подписал, не глядя ни на что, кроме цифры в тридцать тысяч. Я трижды повторила о необходимости удочерения Люськи, но он только бормотал, что счастлив получить и жену, и милую крошку в придачу.
* * *
А я возвращалась домой, готовая к любому приему, потому что нареченная господина Шестакова еще не была в курсе своей участи. Мы уже пообедали, дамы мои пытались чем-то себя занять, а слов у меня подобрать не получалось. Да и как сказать «Мама, я тут подумала и решила выдать тебя замуж»?
* * *
– Замуж? – грохотала мама, потрясая полотенцем, которое до того прикладывала к Люськиному лбу.
– Зачем? – повторяла милая крошка.
– Все будет хорошо. – тоном проповедника Свидетелей Иеговы вещала я. – Ты выйдешь за него замуж, и он удочерит Люську. Таким образом у вас обеих появятся совершенно законные местные документы. Потом всем семейством отправитесь в путешествие. Ты, мама, отдашь ему приданное, и потеряешь его в Монте-Карло. Сами попутешествуете немного, полгодика, и вернетесь сюда. Даже если паче моих ожиданий, наш новый родственник доберется до России, по условиям брачного контракта он не будет требовать от вас вообще ничего. Но и вам от его наследства ничего не обломится, скорее всего. Тем временем мы с господином Фохтом продумаем Вашу легенду понадежнее, которая объяснит, где я вдруг нашла родню. Но вы обе станете дворянками независимо от наших изысканий.
– Ксюша. – поморщилась мама. – какой-то слишком заверченный план. Может попроще?
– Попроще никак.
* * *
Плотно повязанный черный платок, черное платье мешком висит на исхудавшей после того раза фигуре. Кровотечение за два месяца унялось, но до сих пор детоубийство отзывается слабостью и головокружением. Да и в амбар зайти жутко. По ночам матица скрипит, словно тело мужа до сих пор кулем свисает прямо посреди балки. Похоронили его на отшибе, но на могилу она больше не ходит – хватает и того, что дух его ежечасно напоминает о себе упавшей утварью, лопнувшим стеклом, скрипом половиц.
* * *
Вариант с настоящей госпожой Нечаевой предполагал аккуратное извлечение тела из могилы, показательную эксгумацию пустого захоронения и много разных других малоприятных и вопиюще противозаконных процедур. Первую отправился собственноручно делать Фохт.
Он вернулся быстрее, чем я ожидала, и взирал на меня с суеверным ужасом.
– Откуда Вы знали?
Я лишь непонимающе смотрела на него поверх чашки с дымящимся шоколадом. Он всячески избегал моего дома, так что столичные кофейни пришлось изучить досконально.
– Могила Анны Ильиничны Нечаевой пуста. – тихий голос раскроил купол мироздания и куски шумно летели мимо моего лица.
Когда официант убрал осколки чашки, а я привела себя в порядок в дамской комнате, вернулась к своему спутнику.
– Точно?
– Сам копал. – буркнул он. Так и вижу франтоватого Федю с саперной лопаткой наперевес.
Вот и замечательно. Где же ты теперь ходишь-бродишь, матушка?
– Тогда сможете это все подтвердить под присягой. – нашла я хотя бы одну светлую сторону в данном повороте – А где же она тогда?
– Ваша проницательность отдает мистикой. Я пообщался со священником, и он дал мне понять, что барыня добровольно покинула семью, а Ваш батюшка просто пытался замаскировать свой позор.
– С каждой минутой все лучше и лучше. – я нервно смяла салфетку и начала искать, куда бы ее пристроить, а то комок на столе, это так вульгарно. – А куда наша матушка делась потом?
– Не могу знать. Но у своих родственников точно не появлялась, так что или под другим именем проживает в любой точке мира, или опять же под любым именем может быть похоронена. – он с сочувствием наблюдал за моими маневрами, сжалился и осторожно отобрал скомканную тряпку.
Я вдохнула и выдохнула, несколько раз повторила эти действия. Не помогло. Да и что тут поможет, когда страх разоблачения, задавленный еще в Саратове, три года назад, вернулся во всей красе. Вряд ли женщина захочет предавать огласке такую историю, но понять, что я не ее дочь сможет. Щупальца страха поползли под корсетом, парализуя руки и ноги.
– Ладно, об этом мы подумаем позже. – поднялась и грустью рассмотрела испорченное шоколадом платье. – Федор Андреевич, поехали домой.
Он слегка испуганно посмотрел на меня, думая возразить, но со словами не собрался, так и сели в пролетку, чтобы за несколько минут добраться до Климова переулка.
* * *
После отъезда моих родственниц в доме стало тихо. На половине прислуги царил мир и покой – Марфуша росла удивительно тихой, но смышленой девочкой, Мефодия с Евдокией я пару раз замечала в весьма недвусмысленных ситуациях, так что уже настраивалась на свадьбу – хоть одна-то в этом доме может пройти нормально?
Фохт соблюдая приличия завел меня в холл и почти успел убежать, но я поймала его за руку.
– Не уходите, Федор Андреевич! – он что-то попытался сказать, но кто бы его слушал. – У нас сегодня очень вкусный ужин.
Еду нам подали в тишине и полусумраке зашторенной столовой. На столе свечи, романтично даже – я старалась ради этой мизансцены, очень старалась еще когда не знала, что не смогу остаться одной сегодня.
Доели все, выпили чай, помолчали.
Выжидающе посмотрела на гостя. Его взгляд отрывался от меня каждый раз, когда я оживала, так что странная игра в обиды еще продолжалась. Взрослый же мужик, а поведение – хуже подростка. Данилка уже таких глупостей не делает.
– Хотите остаться, Федор Андреевич? – вкрадчиво спросила я.
– Не думаю, что это хорошая мысль. – исследуя вилку ответил он.
– Я о другом спрашивала.
Молчание.
Ну скажи что не хочешь и я отпущу. Больно будет, но в последний раз стерплю как-нибудь. Но ты не скажешь.
Я позвонила в колокольчик и попросила прибежавшую Устю.
– Голубушка, подай нам кофе и сыр в кабинет, а сама можешь быть свободна.
Горничная кивнула и быстро убрала со стола.
Молчание становилось все тягостнее.
– Федор Андреевич, в обозримом будущем научились работать с различными тараканами в головах. Условие решения душевных проблем – разговор о них. Поговорим?
Не отвечает, так хоть и не убегает. Уже прогресс.
Пока мы собирались, в библиотеке материализовался кофейник, сладости и сыр для меня – после Греции я пристрастилась к молочным продуктам. Эх, как там мой современник – не звонит и не пишет же. Да и газеты словно позабыли всю эту средиземноморскую историю. Последнее, что я слышала – это что Греции удалось отжать себе всю северо-западную акваторию Крита. Пусть земля и вернулась туркам, но попасть туда теперь очень неудобно. Не уверена, что это означает «все продули», но судьба моего героя покуда покрыта мраком. Граф мог бы разузнать по своим каналам, но эти расспросы мне дорого аукнутся.
Я покосилась на нервно озирающегося надворного советника. Он избегал смотреть в сторону диванчика, да и я уже склонялась к мысли сжечь его или подарить кому. О, Устеньке в их комнате точно не помешает новая мебель. Решено, хоть одну проблему можно уладить с легкостью и ко взаимному удовольствию. Мне бы вот эту сероглазую неурядицу разрешить столь же непринужденно. О болезненном не хочет, но хоть как-то его разговорить нужно?
– Федор Андреевич, давайте подумаем. – я улыбаюсь приветливо и пытаюсь настроиться на волну того далекого февральского путешествия в самый дальний в жизни господина Фохта городок. – Куда могла скрыться госпожа Нечаева, бросив малютку-дочь?
Он сразу встрепенулся, собрался и снова стал прежним – ироничным, уверенным в себе профессионалом.
– Если с полюбовником убежала – то под чужим именем живет.
– И где же? – уточнила я.
– Скорее всего не в России. – рассудительно произнес мой собеседник. – В начале восьмидесятых такие истории прятали в Европе.
– Само собой, именно в Симбирской губернии, не выезжая в большой мир, она исхитрилась найти столь обеспеченного человека, который мало того, что влюбился в провинциальную клушу, так и увез ее в поисках приключений в Париж, Ниццу или Лондон. – не удержалась от колкости я. Плохо так говорить о названной семье, но пока родители Ксении у меня особой симпатии не вызвали. Ладно, отец-суицидник, но мать за эти годы могла хоть как-то весточку подать, да хоть тайком кровинушку свою навестить? Если не навещала, оно мне, конечно, попроще будет, а если была? То тогда кому-то пора отправляться в долгосрочную поездку по разным отдаленным маршрутам. Заодно и к северам привыкну – не помешает.
– Не обязательно так. – смутился он. – Да и дело не в провинциальности. Вас же Петр Николаевич увез, несмотря на офицерский суд и всеобщее осуждение.
– Так-так-так. А с этого места поподробнее. – меня как ледяной водой окатили.
Фохт покраснел, но слово уже вырвалось.
– Я все время забываю, что в Ваших местах все иначе. Офицер полка, хотя артиллеристы – не гвардия, но, тем не менее, не может жениться без одобрения других офицеров, не может вступать в брак с женщиной сомнительного происхождения, а о Вас и господине Калачеве по городу болтали разное…
– И? – я с трудом проглотила комок в горле.
– Сначала ему не рекомендовали эту поспешную женитьбу. – Федя покраснел еще сильнее, не оставляя надежд на иную причину добрых советов.
– Дуэль… – у меня резко наступила слабость во всем теле. Вот так живешь и не знаешь о себе главного.
– Если быть точным, то четыре. – сухо отметил Фохт.
– Даже так. – горло пересохло так, что каждая буква продирает почти до крови. Машинально начала крутить на пальце обручальное кольцо – после Греции вновь начала его носить и теперь на каждой руке у меня было по напоминанию о своих недолго проживших мужьях.
– Он не скрывал, что готов к любому количеству претензий, а в этом вопросе оказался удивительно удачлив. – словно сюжет мыльной оперы пересказывает. – Пошел слух, что он может быть и прав, так что офицерскому клубу пришлось смириться. Он сам выхлопотал тот перевод в Самару – понимал, что Вам после всего этого будет непросто в Саратове.
Ой, Петя-Петя… Мальчик мой, я тебя не стоила. Зарылась лицом в ладони. Это ж скольким хорошим людям я тут жизни перепортила?
– Я его понимаю, и сам поступил бы так же. – примирительно произнес он.
Ну так поступи уже, что тянем кота за хвост? Встала, подошла к камину, зарылась в его волосы, почувствовала, как напряглись плечи. Все так же стоя за спинкой кресла и памятуя о недавнем инциденте, я осторожно расстегнула жилет, добралась до исподнего, погладила грудь, ощутив одеревеневший пресс. Коснулась губами шеи, и под языком окаменели мускулы на горле, дыхание сбилось, а побелевшие пальцы впились в дерево подлокотников. Только не отталкивай меня сегодня, Феденька, умоляю.
