Текст книги "Лёд и порох (СИ)"
Автор книги: Юлия Алева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
5
А ведь могла бы просто нанять специально обученного человечка и передать письмецо. Сейчас же не только собственной шкурой рискую, ьак еще и Устю затащила не пойми куда.
Чтобы окончательно не съехать с катушек и пореже задумываться о чудовищной глупости этой экспедиции я приучила себя и пару присоединившихся сестер ходить купаться на рассвете. Все же быть у моря и киснуть в затхлых комнатах – перебор, пусть даже придется нырять в платьях. Нам изначально выдавали в сопровождение казака Афанасия, но тот перманентно глушил с местными цикудьо, поэтому вскоре мы привыкли к одиночеству. Доктора уже поглумились над сходством названия с классическим ядом, но Афоню не брала никакая зараза. К сожалению, об остальных такого сказать было нельзя. Народ валом укладывался то от диареи, то от тошноты. Я жрала уголь как сахар и молилась. Ну и мыла все по сто сорок раз кипяченой водой, конечно. Приучила Устю обдавать все кипятком и мы пока держались.
Но везение не бывает вечным, и, боюсь, виновна в этом именно моя пляжная прогулка, когда накупавшись я не устояла и сорвала с дерева апельсин. Мне почти искренне сочувствовали, когда третий день подряд я задумчиво лопала одни сухарики и трепетно прислушивалась к внутреннему голосу. К пациентам засранцев не допускали, поэтому душный день пришлось провести в снятой нами мансарде.
Зарево пожара на востоке города я рассмотрела не сразу. Оказалось, что у турок случился прорыв на фронте и местные праздновали это вырезая чудом выживших в январе христиан. Ну конечно, как героически помирать, так я либо блюю, либо готовлюсь к этому. Мы с Устей прихватили все самое ценное и рванули в госпиталь. Как оказалось, вовремя, потому что возвращаться к ночи стало некуда, причем не только нам, но и сестрам. К исходу третьего дня осады госпиталя, которую мы все провели без сна, еды и почти без воды, в город вошел тот самый давно обещанный гарнизон. Всю компанию экстренно, под охраной решили переправить под присмотр Джунковского. И тут нужно знать местную пунктуальность: срочно – это в течении нескольких дней. Ну не позднее недели, хотя бы. Или двух.
Отбытие ожидалось на очередном рассвете, и мы начинали привыкать, что все откладывается, как и вчера, и позавчера, и третьего дня. В этот раз я решительно не могла заснуть, и мы с Устей устроились на кресле под оливой, что росла чуть в стороне от госпиталя. Посидели-посидели и решили напоследок искупнуться. Теперь в городе не было страшно, да и от ворот госпиталя до побережья – рукой подать. Прихватили немного еды, пару покрывал и пошли. Как оказалось, по улице мы шли не одни. Причем это выяснилось, когда мы успели добраться до берега, я разделась и нырнула.
– Хозяйку позови. – раздалось в ночи. – И погуляй пока с Андреасом.
Я бестолково щурилась, пытаясь рассмотреть незваных гостей. Один силуэт был мне очень хорошо знаком, и вроде бы по кустам шевелились еще тени – или это лишь ветер? Так и пришлось идти к берегу в мокром платье, вода стекала по лицу, рукавам и подолу. Позорище. Ну так и он тоже не обязательно красавчик.
Для непосвященных – армия Греции обычно лидирует в рейтингах самой оригинальной формы. Здесь собрали и шапочку с кистями до самого того, и чулки с подвязками, и юбочки-солнце и тапочки с помпонами. Живописно выглядит, но меня терзают сомнения насчет боевых успехов в подобном облачении. Мой гость одевался весьма по-европейски – мышастый сюртук, брюки, заправленные в сапоги, белая рубаха. Оброс бородой – непривычно. На передовой обычно бывал гладко выбритым, со щетиной или бородой там более раскрученные персонажи ходили. А теперь лишь эти раскосые глаза да чуть побитые сединой пряди напоминали того, кто стал очередным лицом той внезапной войны. В моей стране после Великой Войны героев в режиме он-лайн не случалось. И пусть их выкашивали пули и взрывы, но этот, казалось, под Божьим покрывалом ходит.
– Здравствуйте, Дмитрий. – я завернулась в большую простыню, поданную Устиньей, быстро переоделась внутри нее, пожертвовав условностями типа множественного нижнего белья, отпустила девочку и жестом пригласила комбрига присесть. – Выпить хотите?
– Я не пью. – Он чуть сутулясь устроился на большом валуне.
– Зря, тут алкоголь любую заразу убивает. – он молча протянул руку.
– Ксения Татищева. – я едва успела перевернуть ладонь, чтобы пожать.
– А меня, стало быть, знаете, – он наблюдал, как я достаю из корзины бутылку, наливаю нам обоим и, к чести его, не стал дожидаться моего первого глотка.
– Ну, за встречу, Хакас. – пробормотала я. Не сказать, что граппа легко ложится на измученный стрессами желудок, но весь день я лопала сухарики. Хуже уже некуда. – Давно Вы тут, Дмитрий?
– На Кипре-то? – усмехнулся он. – С полгодика будет.
– Вы же понимаете, я не об острове. – я откинулась на покрывало и выдохнула.
– А Вы? – ушел от ответа мой собеседник.
– Четыре года. – звучит-то как жутко. – В общей сложности.
Он с изумлением уставился.
– Это как?
– Через два почти была возможность дом навестить, но я там… В общем, вернулась.
– Как? – он вскочил и бросился ко мне. Наблюдая это заросшее лицо и диковатые глаза потомка Чингиз-Хана, я вдруг вспомнила, что были у него и контузии. Неоднократно. Не реже пяти-шести раз в году.
– В Петербурге дверь была… Только там революционеры бомбу уронили и больше она не работает. – я наблюдала, как чуть подрагивающими пальцами он достает портсигар, извлекает из него сигарету, прикуривает от зипповской зажигалки. Здесь такое не встретишь – как только не спалился на столь явном анахронизме?
– И что?
– Пожила там пару месяцев и вернулась. Здесь у меня тоже… Жизнь.
Разговор не клеился и я, вдоволь наглядевшись на мужика из телевизора, как-то перестала понимать, зачем притащилась к нему.
– Слушай, давай на ты, а? – он перестал сражаться с привычками и уселся в любимой позе – одно колено параллельно земле опирается о другое.
– Не вопрос. – Я потянулась за влажным покрывалом, свернула его подушкой и подложила под шею.
– Там точно больше нельзя пройти? – он смотрел на меня с надеждой малыша, которому впервые рассказывают про то, что Деда Мороза не существует.
– Сумка динамита.
Он понимающе промычал.
– Ты как про меня узнала?
– Там-то? – он усмехнулся. – А здесь в «Ведомостях» очерк был с портретом. Сильное впечатление, конечно. Вот и подумала, что земляка надо повидать.
– То есть ты на войну приехала увидеться? – он странно посмотрел на меня со смесью любопытства и снисходительности звезды к фанаткам.
– Русские своих не бросают. Я здесь за это время еще ни одного своего не встречала – а насчет тебя сомнений быть не может. Да и вообще, любопытно, как оно там все.
– Ты в тринадцатом пропала? – он добивал запас сигарет, и я начала беспокоиться, что же мы будем делать позже.
– Нет, в пятнадцатом. Здесь такая штука – из какого дня ушел – в тот и вернешься. Но сколько потом в своем мире отживешь – настолько сюда опоздаешь. – данный вывод я сделала еще в первые месяцы, и косвенно он подтверждался опытом Феди.
– Стоп. Еще раз. – он отвлекся от огонька сигареты и внимательно посмотрел на меня. Ох, от этого взгляда я раньше… Ой. Но не теперь.
– Навоюешься здесь (кстати с кораблями у тебя отлично получилось), найдешь лазейку, даже если через десять лет вернешься в тот же день…
– В шестнадцатый хочу… Прикинь, эти суки меня в Новый Год выпилили. По машине шмальнули, я в кювет… Тачка полыхает, еле успел выпрыгнуть, а помню ж, что вокруг минное поле… А оно ни разу не минное, и трассы нет. Да что там трассы, тачки не осталось.
– А как ты без документов-то? – вспомнила я свою самую большую головную боль.
– Да ерунда все твои бумажки. Я и сейчас без них обхожусь. Винтовка есть, и ладно. Но поначалу пришлось… Да… – он вспомнил что-то забавное. – А ты?
– Я эпоху изучала там, поэтому устроилась почти гладко. Сначала у купчихи в компаньонках служила, после ее смерти в лавке у купца счета вела. Потом замуж выскочила…
– За купца? – усмехнулся Хакас.
– Нет, за артиллерийского поручика. – показала язык я. Приятно все же сбросить скорлупу условностей. – Овдовела… Теперь вот веду тихую светскую жизнь.
Где-то на море громыхнуло.
– То-то оно и видно. Прогресс толкаешь потихоньку?
– Только если чуть-чуть. Здесь не так легко что-то заработать на инновациях. До Сколково люди еще не доросли. – проворчала я.
– А что дальше думаешь?
– Раньше думала, что еще лет 20 стабильности будет, но недавно у немцев химзавод рванул с какой-то ядреной отравой, значит, наши современники тут случаются. И теперь гарантий нет.
Он откинулся, совершенно по-кошачьи вытянув длинные ноги.
– А знаешь, я вот про разные войны в детстве читал, а эту почти и не знал, только сроки… Раньше думал, что победим тех уродов, на завод свой вернусь. А оказалось, что война сама за мной ходит…
– Ты в курсе, чем она закончится? – поинтересовалась я потому что к стыду своему до сих пор ничего не вспомнила.
– Да продуют греки все… – махнул рукой боевик. – Я тут пробую, бьюсь, а как в учебнике выходит – адмиралы про… все, что можно и нельзя.
– Так что же ты? – удивилась я.
– Не поверишь – втянулся. – Он обезоруживающе улыбнулся.
– Вот и я – втянулась…
Помолчали. Дело шло к рассвету, поэтому собрались и тихо-тихо пошли к госпиталю. Чуть поодаль шли Устя с тенью комбрига.
– Думаешь, революцию переиграть? – спросил он после долгого молчания.
– Раньше считала это важным… Но теперь важно большую войну не продуть. А там уж царизм ли реформировать, или парламентаризм придумывать – видно будет. Причем не мне и не тебе это решать. Знаешь, из двухтысячных все как-то иначе смотрелось. И не то, что одни молодцы, а другие – гады, а беда в том, что десятки миллионов, причем не абстрактных цифр в учебнике, а живых людей, которые еще и не все на свет появились, должны погибнуть, чтобы что-то получилось. Да и теперь нет гарантии, что получится так, чтобы СССР оказался сверхдержавой, если у тех же немцев сидят пара человечков, как мы с тобой, которые знают, где соломки подстелить. Или у итальянцев… Или у французов. Ты только прикинь, какой соблазн – переиграть все так, чтобы лет через тридцать было великое царство Сингапура или Европейский Союз Лихтенштейна…
Мой гость тоскливо посмотрел на пустой портсигар, свистнул, и из темноты появился еще один человек, молча протянувший ему запасы табака.
– Думаешь, что здесь начало Первой Мировой?
– Полагаю, при любом раскладе оно может рвануть где угодно. Вряд ли посреди боя пройдется группа чирлидеров с помпонами и транспарантом «Поздравляем, вы только что начали Мировую Войну»?
Он усмехнулся.
– А знаешь, круто было бы выпилить под ноль Австро-Венгрию… Это же их заботами нам потом…
– Да, что ждать этого несчастного Гаврилу Принципа? Давай прям сейчас начнем. – рассмеялась я, но смех получился коротким и недолгим. – Ладно, поржали и будет. Тебе помощь нужна какая?
– Мне бы пару танков сюда. Не представляешь, как я по своему танку скучаю. – мечтательно улыбнулся Хакас. – Там тосковал по винтовке, когда меня комбат в танк усадил, но сейчас бы год жизни за своего Наф-Нафа отдал. С ним мы бы за неделю все закончили.
– В Стамбуле? – как-то хорошо представилось именно это.
– Можно и в Стамбуле.
– Извиняй, могу только лекарствами. – Позвала Устю и вместе мы передали мятежникам несколько сумок с повязками, углем и первыми партиями антибиотиков. Врачи все же их пока применяли неохотно, то есть вообще игнорировали в большинстве случаев. – Это, конечно, не ядреные порошочки нашего времени, но лучше, чем ничего.
– Спасибо. – По едва заметному жесту из деревьев появилась та же тень и уволокла сувениры во тьму. – Здесь же вроде антибиотиков нет пока.
– Нет пока. И не предвидится. Но если поискать, то кое-что кое-где можно найти. – Жаба душила тратить средства на чужую по сути войну, но так хотелось, чтобы у него все получилось. Хоть у кого-то из нас здесь должно все получиться. – Денег много предложить не могу, но… – достала из закромов кошель с серебряными рублями.
– Ты – прям фея-крестная. – с радостным изумлением он смотрел на мой аттракцион невиданной щедрости.
– А ты, Золушка, останься живым. – я помолчала и добавила главное, для чего и затевала всю встречу. – Когда тут закончишь, приезжай в Питер. Есть у меня задумки кое-какие, но нужны твои знания в технике. Адрес вот. – передала карточку, внимательно прочитанную и сожжённую.
– Да запомнил я все, не боись. Ты тут графиня? Обалдеть, устраиваются же люди. – произнес он в ответ на немой вопрос. – Ладно, с меня же сказочки были? Значит с пятнадцатого до конца шестнадцатого… Ну у нас все по-прежнему, плюс-минус километр. Ваших на Олимпиаду практически всех не пустили – типа из-за допинга. В Египте питерский борт взорвали, поэтому туда туристы не летают. В Турцию тоже – они ваших летчиков сбили в Сирии. У вас в России на днях борт МО лег… С артистами. В Сирию летел – не долетел. Там, кстати, тоже в затяг пошло.
– А мы туда воевать пошли? – недоуменно уточнила я.
– В основном, авиацией. Там и турки, и европейцы… Прям ностальгия берет, когда на эту войну смотрю. В Турции посла вашего убили. Вроде как фанатик. Европейцы от своих беженцев вешаются. Там то в Париже, то в Брюсселе теракты. Бардак, короче. О, ты ж не в курсе – у амеров Трамп победил!
– Где?
– В Белом Доме.
А я думала, тут большие перемены.
– Цирк поехал на гастроли…
– Мост в Крыму строят. Санкции продлевают. Во все виноваты русские. Даже в результатах американских выборов. Ну и нашей войны, само собой, нет. Этот американский гений все свою ракету запустить не может в космос – смешно даже. Что тебе еще рассказать-то?
Для такой сводки надо знать побольше, но тень рискнула проявить инициативу и прошептала на ухо Хакасу несколько слов.
– Я пойду. Был рад встрече. – он обнял меня, такой высокий, широкоплечий, надежный, похлопал по спине. – Обязательно повторим.
И исчез, унося с собой и все наше утраченное будущее, и энергию, с которой он взялся за обреченное дело, и уверенность в своих силах. Словно телек выключили в темной комнате. Может быть, и мне что попробовать, а то голосить, что революция – это стихия, один человек ни на что не способен, а графиня в депрессии, можно бесконечно, но лучше от этих слов никому не станет? Хоть пользу кому принесу.
Наутро я завернула волосы в обычный пучок, надела самое простое платье и вошла в палату. Работать до седьмого, а порой и двадцать седьмого пота, поить, утешать, закрывать глаза. Переезд опять откладывался, но жили мы все теперь во времянке, быстро возведенной на территории госпиталя.
Девицы-медсестры потихоньку теряли столичный лоск и выматывались, засыпая где ни попадя. Поначалу любой знак внимания от сопровождающих мужчин воспринимался как эпохальное событие, обсуждаемое всеми подолгу, а сейчас то одна, то другая исчезали на ночь или с врачом, или с пациентом. Мало того, что сестры, в глазах Усти появилось новое слегка мечтательное и одновременно упрямое выражение.
И я, признаюсь, им всем завидовала. Полудетское увлечение парнем из монитора прошло, как наваждение, так что желания закрутить короткий, но сногсшибательный роман с этим мужчиной не появилось. А ведь могло бы, и возможно встряхнуло бы от сердечной апатии. Когда зимой Ольга пробовала развеять мою печаль другими знакомствами, я не могла переступить через свою трагедию. Ну и с Андрюшей, конечно, нехорошо получилось. Позже, когда начала разумом примиряться с тем, что семьи с Тюхтяевым больше не будет, всех сравнивала с ним, и пока позитивных откликов не нашлось. Это что, только post mortem выяснилось, что мне встретилась Самая Большая Любовь? Или просто покойника не переиграешь?
Трудно поверить, что все мои чувства раньше я воспринимала всерьез. Я порой пыталась вспомнить своих возлюбленных из двадцать первого века, но максимум, что получилось – составить список. И то вряд ли полный. Лица многих с трудом вспоминаю – все же с переключением на местную жизнь все почти получилось. Жаль, что так несвоевременно.
Через несколько дней у нас умирал молодой, но чрезвычайно угрюмый грек, в котором я не сразу признала Андреаса. Опознала только по портсигару. Умирал долго и страшно, с развороченным животом и сепсисом, непрекращающимся кровотечением и инфекцией. Хирурги дважды пытались урезать кишечник, лепить швы на швы, но к утру парень скончался.
Ночью я осталась дежурить снова, слегка подремав днем. Теперь, в форме сестры милосердия, меня уже не принимали за графиню. Да что там, я сама уже смутно помнила, был ли мир за пределами этого недосягаемого моря, жары, мух, стонов умирающих и накопленной усталости. Где-то в тени двора тихо плакала Устя. Я и не заметила, что эти двое тогда успели сговориться.
– Ксюха! – потрепала меня по плечу широкая как лопата ладонь.
Как и в той, другой жизни, его практически не цепляли снаряды, и сейчас он щеголял лишь мелкими ссадинами на лице. Даже не сразу заметила, как морщится при ходьбе.
– Ты как тут? – полушепотом спросил, косясь на пост, где дремала маленькая и тихая, как мышка чахоточная сестра Дубровцева. Как можно было тащить ее в такую дыру, я не понимала, ведь по их уставу нужно было иметь лошадиную выносливость, но девочка по мере быстро угасающих сил все пыталась что-то делать. Ее было искренне жаль.
– Бывали дни и лучше. – потянулась я и быстро вышла вместе с комбригом за порог. Там, за стволом древней, как местные руины, оливы, мы укрылись от посторонних глаз. – Прости за своего. Тут все бились как могли.
– Да я еще там понял, что 200. – он снова закурил. Вообще, дымит как паровоз.
Я достала из его пальцев сигарету и потушила о ствол. Экологически неправильно, но не топтать же тоненькими туфельками.
– Пойдем, осмотрим тебя.
Да, да, я видела полуголого Хакаса!!! И у меня даже фотки есть. Он вскинулся, когда увидел светящийся экран и посетовал, что свой телефон посеял еще в Македонии, через которую добирался сюда.
– А заряжаешь чем, святым духом? – пошутил он и очень озадачился моим подходом к энергетической безопасности.
Пока трое неприметных товарищей грузили из мертвецкой тело погибшего, Хакас практически не морщась терпел ощупывания и перевязку.
– У тебя шрам на шраме и шрамом погоняет. – я изучала его тело словно карту сокровищ – мой же ровесник, практически, а видок как у пробной версии Франкенштейна.
– Мне говорили, что это только украшает. – улыбнулся пациент. И да, я не святая, мне тоже в это очень даже верилось.
На мой скромный, не подкрепленный рентгеновским исследованием взгляд он сломал пару ребер. Травма неприятная, но сравнительно легкая, и подобное бинтовать меня уже хорошо научили. Вообще, здесь я неплохо поднатаскалась в работе младшего медперсонала, и теперь при необходимости смогу стать не только чтецом фармацевтического справочника, но и полноценным ассистентом медика.
– Все же попробуй беречь себя – я домотала бинт вокруг его торса и завязала кончики.
Он только фыркнул в ответ.
– Что там слышно? Мы тут как в жопе мира торчим, без интернета, газет, радио, вслепую. Толку-то от русской королевы – язык никто не знает, или делают вид, что не знают. – ворчала я.
– Да п…а – в общем-то исчерпывающая характеристика ситуации, которую ни одно средство массовой информации процитировать не сможет.
– А конкретнее?
– Русская эскадра обстреливает греческий лагерь и все хором требуют уйти. Греками рулит принц Константин, женатый на сестре кайзера. А кайзер своими офицерами укомплектовал турецкую армию. И теперь все это одно большое болото.
– Значит скоро замнут все. Получается, что люди погибли зря. – я оглянулась на госпиталь. – М…ки они там все.
– Да, – согласился он. За эти дни осунулся, лицом потемнел, но азарта не утерял.
– Возвращайся в Россию. Там интереснее. Скоро дедушку Ленина из ссылки выпустят – сходим посмотрим. Я прямо чуть-чуть не успела до ареста. Опять же, там живые классики по улицам ходят. – Я передохнула и вернулась к своей любимой песне. – Попробуй пока получить местные документы. В России с этим не так чтобы очень просто.
– Живы будем, не помрем. – обнял меня на прощание человек-легенда и исчез.
* * *
Как только наше доблестное руководство таки собралось «вот завтра, как Бог свят!» выезжать, пришло трагическое известие – турецких соратников накрыла очередная волна малярии и скончался наш вождь, доктор Ланг. Сестры плакали, мужчины курили, я испугалась. До сей поры смерти здесь происходили как неизбежный риск выбравших путь воина. Смешные наши недуги казались издержками акклиматизации, но смерть своего человека пугает и быстро ставит на место.
* * *
Нас перевозили несколько дней по жутким совершенно дорогам, Россия показалась уже недосягаемым раем, и есть ли он вообще?
Перед отъездом нашего госпиталя в мою каюту доставили корзину с вином, лепешками и другими прелестями местной кухни. Кусок козьего сыра был обернут бумагой, на которой карандашом нацарапали танк, крушащий Голубую мечеть. Мы в школе рисовали рейхстаг так же – с взрывами, ошметками.
* * *
Вначале и особой боли-то не было Так, словно камышинкой уколоться. Раз обычные настои трав не помогли, ни пижма, ни подорожник, ни какие-то чудо-смеси, живот нагло рос, порождая все больше и больше ненависти, Саввишна достала спицу, прокалила на свече и под бормотание наговора просунула между ног.
Может, что и изменилось, но с зимы она не ощущала себя ниже пупка. Хоть кулаком бей – пусто. И под крестом – так же.
Похоронить мужа было сложнее, чем пережить насилие. Удавленника не принимала церковная земля и лишь за золотой червонец удалось сговориться с могильщиком, чтобы вырыл могилу неподалеку от дома. Теперь она ежедневно могла навещать его, минуя осуждающие взгляды деревенских. И поначалу это казалось облегчением, равно как и то, что все сударушки-подруженьки разом забыли дорожку к ее жилью, но потом накатила тоска, волчья, отчаянная тоска.
Без мужа оказалось еще хуже, чем под его горьким взглядом. И боль только толкала дальше в яму отчаяния.
* * *
«Ксения Александровна, приезжайте. Д.Кустов.»
Кто такой Д. Кустов я поняла не сразу, хотя обратный адрес как бы намекал. Что такого могло случиться, если Фрол с Антуаном (или уже не с ним) были тут не первый месяц, я даже не представляла, но вряд ли Данилка бы так шутил.
Поехала налегке – с одним чемоданом, ридикюлем и Устей. Та стоически воспринимала необходимость путешествий, а после Крита вообще стала более любознательной, и порой я ловила ее за чтением.
Поступила на этот раз красиво, по-барски, взяв извозчика и отправившись к самому респектабельному отелю города – гостинице Зейферта, «России». Чуть улыбнулась, вспомнив, как восхищалась еще пару-тройку лет назад роскошными дамами и господами, выходившими из этих апартаментов. В мои двадцать она уже сгорела и мрачным остовом под маскировочной сеткой вздымалась над центром города.
На встречу с Данилой отправилась незамедлительно, как только разместились. Это был мой четвертый приезд в Саратов, если считать две транспортировки из другого мира, но сейчас я поймала себя на мысли, что совсем отвыкла от него. Когда-то, еще до замужества, это был целый мир, которого мне вполне хватало. А теперь, после всех приключений и войны, все выглядело маленьким, наивным и бесконечно беззащитным перед натиском истории.
Мимо лавки Фрола, где уже поменяли вывеску, я прошла с упавшим сердцем – скучала все-таки по тому наивному и простому периоду.
