Текст книги "Лёд и порох (СИ)"
Автор книги: Юлия Алева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Ну, там и без нас было весело – графиня успела чуть раньше и теперь билась в форменной истерике. На ее фоне я встретила это событие с нордическим спокойствием.
Глаза Его Сиятельства чуть округлились, когда он рассмотрел лицо моего спутника и совсем выкатились, когда понял, что я опираюсь на черную ладонь.
– Ольга Александровна, я сожалею, что стал причиной Вашего волнения. – мой спутник приблизился к мятно-зеленой графине и поцеловал безвольную руку.
– Ксения! – Она наконец нашла виноватого. – Вы знали!!!
– О, нет, Ольга Александровна! Знал Николай Владимирович, а я лишь раскрыла этот маленький мужской секрет. – оказывается я умею рассыпаться смехом.
– Вы, оба, ужасные люди! – сорвалась Ольга и рванула из комнаты, увлекая меня за собой.
* * *
– Ксения, но как? – она даже не раздеваясь забилась на диванчик и тихонько цокала зубками о чашку чая.
– Не знаю точно. – и сегодня я впервые стала для нее примером выдержки. – Думаю, когда… это случилось, Николай Владимирович действовал по порыву сердца, а потом все само закрутилось. Михаилу Борисовичу требовалось долгое и серьезное лечение. Возможно, у них были и иные причины, кто знает.
– Да, теперь он так изуродован. – она отставила несчастную посуду. – Вам, наверняка, очень непросто смотреть на него. И, конечно, Вы не должны чувствовать себя обязанной…
– Я и не чувствую себя обязанной, Ольга. Мне повезло делать то, что хочется.
– То есть Вам все равно, что он теперь… такой?
Да красавчик он теперь, глупышка. Вот когда я его откопала, тогда еще были претензии.
– Нет, не все равно. И я многое бы отдала, чтобы тот взрыв не случился. Но это все не так уж и важно… – я улыбнулась, и поняла, что сейчас говорю не то, во что хочу верить, а то, что сама ощущаю.
Ольга не поймет никогда. И вряд ли решится на мою авантюру. Мы обе через боковую дверь вернулись в кабинет, где беседа мужчин явно перешла границы простого обмена любезностями.
– То есть теперь ты определился, верно? – грохотал граф.
– Да. – кротко согласился гость, но по тембру голоса понятно, что уже закипает.
– Столько времени в графа Монте-Кристо играл, а теперь передумал, так что ли?
Молчит. Я после такого уже стараюсь не давить.
– Дамы, хватит уже прятаться, вас видно. – Процедил граф. – Представляю Вам действительного статского советника.
– О, оказывается, после экспедиций на тот свет у нас в чинах повышают! – неожиданно колко отозвалась графиня. Я в ней до сих пор иронии не наблюдала. – Если мы с Ксенией что-то подобное выкинем, то княгинями вернемся?
Мы немного посидели с родственниками и вежливо откланялись.
* * *
– Вас оживили? – мы неспешно прогуливались в сопровождении экипажа, выданного графом. Этот вариант оказался компромиссом между моим страхом за его ногу и его желанием выгулять меня как позапрошлым летом.
– Да. Конечно, для оформления бумаг потребуется еще время, но Его Величество высоко оценил мою работу в последние месяцы.
Набережная Фонтанки красива даже зимой. Река уже схватилась льдом и даже слегка присыпана снегом, но тротуары расчищены, так что гулять приятно, хотя щеки пощипывает морозец.
– И что теперь?
– Теперь праздновать будем этот ваш самый главный день в году. – он улыбнулся. – Пока Вы вели активную светскую жизнь, я плотнее пообщался с Вашими близкими.
Ой, нет!
– Должен признать, что недооценил Ваши слова относительно политической обстановки. И теперь у меня куда больше планов на ближайшие годы, чем два месяца назад.
Я бы и о других твоих планах послушала, но пока хватает и прогулки вместе. Как только на виске появляется вторая капля пота, я подворачиваю ножку, и теперь могу только в экипаже. Вряд ли моя хитрость прошла незамеченной, но суетится надо мной он всерьез.
* * *
А через несколько часов наступает Новый 1898 год. Часы в холле бьют 12 раз, мы открываем шампанское, включаем айфон с новогодним гимном от Дискотеки Аварии, и зажигаем!!!
Я успела загадать несколько желаний, и верю, что они сбудутся. Поэтому пока рассказывать не буду.
* * *
Говорят, как встретишь Новый год, так и проведешь. Вранье. Весь январь ушел псу под хвост – и с документами возникли какие-то проволочки, да и операция получилась так себе. То есть мы с Люськой, конечно, расслабились и поверили в свою безумную удачливость, ну или организм Тюхтяева взбунтовался. Осколки экипажа из мышц мы извлекли и все вроде бы правильно сделали, но воспаление не хотело проходить, и пару-тройку недель мой герой температурил и хандрил.
День, другой, третий. Температура не так чтобы высокая, но не проходит, кожа на ноге воспалена, горит прямо под ладонью. Посеревшее лицо не отрывается от угла, в котором явно что-то интересное вещают, и мне не особо льстящее. Целыми днями молчит, и даже враз оскудевшее мое остроумие не помогает все исправить. Порой случаются хорошие дни, когда и жар спадает, но длится это до ночи, а там все заново.
Мы опять пропустили мои именины, но вспомнили об этом лишь через несколько дней, когда дошли открытки от моих малочисленных знакомых. Я практически переехала в его спальню, заходя к себе лишь переодеться и помыться, но это отнюдь не способствовало нашей близости. Наоборот, мы начали ругаться.
– Я не просил меня лечить. – выдал он однажды.
Меня вообще никто не просил это делать. Вот и страдаем теперь от самоуправства, верно?
– Да, я помню, что это я Вас об этом просила. Очень просила. – и вот помолчать бы, но едкое само срывается с языка. Порой ищу и не нахожу в себе какого-то особенного тепла, смешивая ненависть к его недугу с самим пациентом. Ну а что он, в самом-то деле?
– И этого делать не стоило. – и отворачивается к стене.
Мы оба устали. Мой недосып усугублял недостатки характера, а его бесила собственная беспомощность. Потом извинялись наперегонки, но это все накапливалось. Люська посоветовала переложить часть обязанностей на прислугу, и я с трудом, но доверила бесценную тушку чужим рукам. Снова вернулись к совместной работе – ходить ему далеко не сразу дали, а когда поставили на ноги, то боль в ноге стала еще сильнее, как и хромота. Я упиралась против морфина – боялась, что подсядет, Люська сомневалась, Тюхтяев только злился.
На Сретенье день не задался с утра – у него снова поднялась температура. Предательский страх от того, что я своими руками загоняю его в могилу, воспрянул с новой силой. Я упала перед кроватью на колени.
– Что я могу сделать для Вас?
Хоть свою ногу отдам, лишь бы все выправилось. Не могу больше. Все впустую, все усилия, лекарства, от которых любого затошнит, все манипуляции, которые могла вспомнить Люська – та в последние дни все чаще говорила о психосоматике и косилась в мою сторону. Ну а что я еще могу?
– Дать мне револьвер. – произнес он, не открывая глаз.
И как-то без особой иронии это звучит. А граф предупреждал. Но отчего он ломается так несвоевременно? Мы же прошли через такое вместе, и восстановили почти все. Да практически все, что можно было починить и еще немного больше. И теперь остается расслабиться и начать получать удовольствие, но и меня не радует больше ничего – выдохлась, и он устал. Синхронно у нас получилось. Просто ему еще и больно.
– … – я очень долго и вдумчиво материлась. Злилась и на него, и на себя, и на все эти обстоятельства.
– В моей юности после такого советовали помыть рот с мылом. – бросил мой несостоявшийся муж. Интересно бы жили, если задуматься. В его юности все было не так, как я привыкла. И он со мной бы еще намучался. В конце концов, взрослый человек, пусть поступает, как знает.
Я психанула, сходила к себе, накапала опия в стакан и поставила рядом с постелью.
– Делайте, что хотите.
Когда вышла, хлопнув дверью, услышала звон осколков. Вздрогнула, но не вернулась. Слезы рукавом вытерла и пошла дальше. Побегала по лестнице – не помогло. Приняла душ, немного успокоилась, заглянула в глобус и пошла мириться. Пятно на обоях возле косяка уже подсыхало, а вот осколки надо убрать. Кликнула Устю, помолчала, пока она быстро сгребла останки тонкого стекла, закрыла за ней дверь. Выставила два ведерных бокала, разлила виски, пододвинула один к нему. Даже не смотрит на меня. Это ж до сих пор злится, что ли?
Первую порцию выпили молча. Еще немного такой терапии – и печень попросит отпуск.
– Что не так? – тон участливым уже не получается. Просто усталый, бесцветный голос. И сама я не лучше. В зеркало смотреть страшно.
Он только отводит взгляд.
– Все достало, да?
Кивает.
– У меня тоже бывают такие дни.
Кстати, они все-таки начались, и это меня даже не порадовало. Вообще не вызвало эмоций.
– Я сам себя раздражаю. – выдавил он из себя к исходу бутылки.
– Это пройдет. – с уверенностью заявила я и нырнула в очередной стакан.
Вскоре мы оба забылись неглубоким сном на его подушке. Пришла Люська, всыпала мне за неуставной алкоголь, зато температура спала. Да, некоторые швы кровили дольше положенного, но кризис прошел.
К Масленице наш герой уже бодренько ходил, опираясь на костыль, но все же ходил.
– Насколько я понимаю, пока мы с лечением закончили? – спросил он в перерыве между очередными блинами.
– Да. Посмотрим, как пойдет. – Люся хищно рассмотрела его лицо. – Возможно, осенью еще немножко щеку поправим.
Как он просиял!
– Спасибо вам, ангелы мои. И простите меня за все.
Да, сегодня же Прощеное Воскресенье. Мы по цепочке просим прощения, прощаем, целуемся. И на короткое время я расслабляюсь.
А с понедельника он собран и серьезен, как ни разу еще не был в этой половине жизни.
– Ксения, мы тогда договорились, что я проживу у Вас до окончания лечения. – заявил за завтраком.
– Да. – а рука-то дрогнула, резко звякнув вилкой о фарфор.
– Я договорился насчет квартиры.
Ну не сейчас же? Больным щенком смотрю на него.
– Вам нужно отдохнуть, в том числе и от меня. – он смущается моего состояния. – Да и насчет репутации…
– А от моей репутации разве что-то еще осталось? – это действительно интересно. Моя светская жизнь после новогоднего выхода несколько зачахла.
– Не впервой исправлять. – он отвел глаза от моего изумления. – Перед нашей помолвкой появлялись слухи о Вашей связи с Его Превосходительством. И последствиях этой связи.
– Что??? – я выронила многострадальную вилку.
– Ксения, кто мог поверить, что Вы по своей воле без особых обстоятельств выйдете за меня замуж? – как первоклашке мне все разжевывает.
– Но…
– Тогда я избавился от этих грязных инсинуаций. И сейчас справлюсь. Но для этого нам стоит жить под разными крышами.
Я и граф. И ведь Ольга тоже могла об этом слышать! Мерзко-то как… Последствия – это беременность что ли? Значит именно поэтому он так старательно избегал возможности… А я-то комплексовала. По-видимому, я покраснела сильнее возможного, потому что он подошел ко мне и неловко приобнял.
– Не переживайте. Я со всем разберусь. Формально мы все еще помолвлены, так что за Ваши поступки ответственность перед светом несу я. – уверенно произносит он.
А вот насчет этого я вообще не знала.
– А не формально?
Очередной вздох.
– Мы же договорились…
О чем?
Проводит ладонью по моей щеке, и словно кипятком ошпаривает. Та самая ночь.
31 декабря 1897
– Пора в постель, Ксения Александровна. – слышу тихий голос над ухом. И убаюкивающий стук сердца становится чаще.
В постель, так в постель. Я не очень изящно приподнимаюсь и под руку с Тюхтяевым двигаюсь наверх. Неужели? От волнения даже алкоголь немного выветривается.
– Ваша сестра посоветовала мне тренироваться. – зачем-то сообщает он мне перед лестницей.
– Это отличная идея. – я сегодня готова на все соглашаться. А покрывало на моей постели с успехом заменит любой гимнастический коврик.
Но не на это же! Он чуть отстает и подхватывает меня на руки. На полпути от третьего этажа к мансарде он уже совсем мокрый, но даже не думает притормозить. Я открываю было рот, но прикусываю язык. Большой мальчик, сам понимает, что делает. Тем более, что позвоночник у него цел, а нога срослась хорошо, пусть и не очень гладко. Да и достала я его опекой уже.
На пороге будуара меня осторожно опускают на пол.
– Доброй ночи! – церемонно целует мою лапку.
– Скорее уж утро. – почти не дрожащим голосом отзываюсь я.
Руки сцеплены, и надо бы идти – или каждому к себе, или вместе прямо, но мы медлим.
И я больше не хочу его насиловать. И отпустить не могу.
– Вы устали. – он левой рукой проводит по чуть растрепанной прическе, по лицу, словно пытаясь стереть тени под глазами.
– Нездоровый образ жизни и полное отсутствие режима сна и отдыха. – продекламировала я.
И мы все еще стоим. И ни туда и ни сюда.
– Почему Вы сейчас здесь? – полушепотом начинает он.
Глупый вопрос, так-то это мой дом, на минуточку.
– Я не могу уйти. – произносят мои губы.
– Вам нужно отдохнуть. Выспаться. – И вот что это все означает? – Я хочу попросить Вас составить мне компанию сегодня на прогулке.
– Гулять? – я так-то уже на другой досуг настроилась.
– А почему бы и нет? – он осторожно начал отгибать мои пальцы от перчатки. – Мы оба заслужили небольшой отдых.
– Прекрасная мысль.
И снова стоим. Эй, человек, я бы с тобой прямо сейчас отдохнула.
– Позвать Вашу девушку помочь с платьем?
– Не нужно. Тут совсем несложно.
Я мелкими шажками отступаю внутрь, а он, словно не замечая этого тянется за мной. Вот именно в этот момент я и прицепилась к его шее, с вампирской страстью упиваясь пульсом под зубами. Он резко выдыхает, когда я провожу кончиком языка от мочки уха до ключицы. В несколько рывков платье оказывается на диванчике, а я на кровати. Но дальше он укрывает меня одеялом и грустно улыбается.
– Давайте договоримся. Год проживем так, а там, если Вы все еще будете помнить обо мне, продолжим с этого же места.
И с чего я в таблетки-то после этого полезла? Дура, какая же дура. Нафантазировала себе невесть что, а потом дулась, что каждую ночь оставляю дверь в спальню приоткрытой, а никто не приходит.
Февраль 1898 г.
Я разболелась от этой информации и переезд Тюхтяева в доходный дом Чешихина прошел без моего участия. Теперь он живет в пятнадцати минутах пешей прогулки от меня, а не в часе, как раньше, но все равно, что на другой планете.
Вещей у него скопилось не так уж и много, управился одним рейсом, а на прощание навестил меня наверху. Выглядела я омерзительно: нос забит соплями, температура под 39, кашель – так с детства организм реагировал на сильные стрессы, перед которыми я сознательно пасовала. Вот и сейчас – сломалась, взирая опухшими глазами на визитера.
– Не подходите, а то еще заразитесь. – предостерегающе произнесла я. Это, конечно, маловероятно, если причиной хвори стали нервы, но я же не всегда права. В последние месяцы особенно.
– Я никогда не смогу отблагодарить Вас за все. – прочувственно произнес этот… человек.
Останься только и мне хватит. Но в глазах решимость, значит уходишь.
Я пожала плечами.
– Вы бы сделали для меня тоже самое.
Скорее всего. Хотя если бы этот взялся меня лечить, то результат был бы куда экзотичнее.
Зато случилось триумфальное возвращение на службу – на этот раз господин Тюхтяев возглавил отдел дознания политических преступлений. Теперь его место службы располагалось подальше, на Гороховой, и случайно мимо уже не прогуляешься.
– Михаил Борисович, начальник охранки – расстрельная должность. – я едва не плакала, когда узнала.
– Ксения Александровна, ну что Вы! – он подошел поближе, при этом стараясь не допустить избыточной интимности. Так сказать, от тела отлучал по мере возможности. – Я же не возглавляю все Охранное отделение. Мой департамент – это десяток-другой человек. Это ж Георгий Порфирьевич Судейкин тогда пострадал от народовольцев, но где те народовольцы?
– Наверняка, господа Гершелевы просто не были проинформированы, что время политических убийств прошло. – горько проговорила я.
– Ксения Александровна. – легкое прикосновение руки к голове. – не беспокойтесь так.
– Я читала об этом, настоящий террор начнется с девятьсот первого, когда десятки чиновников будут убиты просто за мундиры.
– Ну значит у меня есть еще три года, чтобы это предотвратить. – меня чмокнули в темечко и ретировались.
* * *
И даже придраться не к чему. Он продолжал навещать мой дом, вывозил на прогулки в среднем пару раз в неделю, был мил и приветлив, заботился о моих социальных и юридических потребностях, даже документами моих девочек занялся, только тяжело вздохнул, узнав откуда и как я их добыла.
– Ксения Александровна, фальшивые документы – это преступление. – укоризненно бормотал он, листая бумаги.
– Они почти правдивые. – защищалась я. – Просто даты рождения несколько отличаются.
– И место рождения, и сословие. – добавил он. И где раздобыл-то первоисходники?
Сжег на моих глазах.
– Даже не думайте повторять этот трюк. – он держал меня за плечи и внимательно всматривался в глаза. – Конечно, идея остроумная, но случись кому проверять, это бы мгновенно всплыло на поверхность.
– А теперь? – я задумчиво смотрела на пепел.
– А теперь в архиве будет недостача, но не первая и не последняя. А госпожа Шестакова с дочерью начнут числиться под моим личным присмотром.
– Спасибо.
– Но как же Вы на Мечетного-то вышли? Он людей с улицы обычно не принимает. – продолжал ласковый допрос действительный статский советник.
Я вздохнула и потянулась к письменному столу. За одним из ящиков у меня был тайничок, внешне похожий на фляжку с алкоголем, а по факту – металлическая обложка для записной книжки в потрепанном черном переплете. Глаза моего собеседника округлились.
– Я ж уверен был, что при обыске ее забрали. Еще все улики перетряс несколько раз! – ошеломленно листал свое сокровище Тюхтяев. – Но как?
Молча достала чистый листок и почти не подглядывая в шпаргалку вывела пером «не стоит недооценивать женщину, у которой есть цель».
Он рассмеялся и продиктовал мне еще несколько выражений, с изумлением прочитал их, обнаружив несколько ошибок, больше связанных с несовпадением в грамматике наших периодов.
– Вы умеете расшифровывать тайнопись? – с подозрением уставился, вспомнив про шпиономанию.
Пришлось напоминать наш первые совместный детективный опыт, когда искали похищенного графа Татищева. И про исследования о частоте букв в языке. И про первую страницу с фамилиями известных мне людей. Он долго смотрел на меня со смесью недоверия, восхищения и изумления, а вот книжечку-то забрал. Можно подумать, я не переписала оттуда все.
И даже несмотря на это все он неуловимо ускользал, и что с этим делать, не знаю.
15
Еще одна неописуемая глупость началась с произнесенной за ужином фразы:
– Дим, может, позанимаешься с нами с Ксюхой?
Да, чисто гипотетически мы это обсуждали, и я согласна, что навыков выживания «в поле» у нас нет, а хотелось бы… Но дома так тепло, а на улице завывает ветер с мокрым снегом…
– Чем же, позволь полюбопытствовать? – он иронично поднял одну бровь.
– Ну как с… В общем, на природу бы съездить.
Хакас издал очень странный звук, покосившись на пустое место в противоположном углу стола.
– Не женское это дело.
– Да что ты говоришь? – хором взвились мы.
– Дим, а если не очень жестко, а просто для расширения кругозора? – мне не хотелось, чтобы они препирались из-за Люсиного каприза, да и любопытно, конечно.
Он посовещался с внутренним голосом.
– Ладно. Подсохнет и будет у вас полоса препятствий в Громово. Там как раз и лесок есть, и водоемов хватает.
Подсыхать в эту зиму начало патологически рано – к середине февраля на фоне плюсовых температур днем по ночам случались морозы, так что снег в основном покинул улицы Новгородской губернии, о чем очень изумлялись журналисты, и мы начали вопросительно поглядывать на нашего полководца. Тот поначалу не очень был уверен в замысле, зато потом воодушевился и к началу марта мы рванули в большое путешествие.
Накануне Евдокия разродилась мальчиком, здоровым, крепким, и дома становилось шумновато. Так что даже Устю не брали.
Отъезд в наше собственное поместье оказался неожиданно болезненным. Я впервые за эти безумные месяцы надолго разлучалась с нашим Лазарем воскрешенным.
– Я уже соскучилась. – шептала на перроне.
В Петербурге погода не теряла грани приличий, равно как и люди вокруг, так что холод пронизывал весь вокзал. И мне непонятно, холоднее снаружи или внутри моего никчемного тельца.
– Все будет хорошо. Нужно же сменить обстановку. – он помедлил, а потом вдруг обнял меня крпко-крепко. – Прощайте. И берегите себя..
МБ очень мало виделся со мной в последнее время, плотно занявшись работой. Как раз начинался учредительный съезд РСДРП, насчет которого мы все несколько расходились во взглядах. Единственным экспертом в истории революции в нашей семье условно можно было считать маму – той в свое время пришлось сдавать историю марксизма-ленинизма в институте и хоть какие-то остаточные знания она сохранила, пусть и отчаянно сопротивлялась вмешательству в политику.
– Там совершенно бестолковые посиделки были. – напрягая память шипела она. – Эти делегаты потом себя не очень ярко проявляли. Самыми радикальными эсеры были, а солиднее всех сыграли большевики.
Но эта информация Тюхтяева явно не устраивала, и он строил очередные схемы сбора информации, засылки агентов, дискредитации вожаков революции. Не до меня, в общем, ему было. А сейчас вообще, кажется, отправил как навсегда. Но эта тревожная обычно мысль на этот раз вползала в голову лениво-лениво: я перешла порог чувствительности и устала бояться.
* * *
И вот два дня спустя в мужской одежде мы с Люськой месим грязь.
– Ты будешь рядовой Птаха, а ты… – Хакас внимательно пригляделся ко мне и вдруг вспомнил нечто веселое. – рядовой Коза.
– Откуда? – взвыла я.
– Так ты легенда в дипкорпусе. То есть не ты, но одна бессердечная русская аристократка. Я только у твоего парня уточнил, и он мне поведал удивительную историю. – Он улыбнулся. – Так, мои дорогие, за воротами усадьбы я больше не Дима, а кто?
– Командир. – уныло протянули мы, уже предчувствуя эпический провал. Даже сотой доли не предполагали.
Для начала мы нарезали круги по периметру усадьбы. Да, это явно не Вичуга. Двухэтажный каменный домик с несколькими очередями пристроек свидетельствовала о нестабильной динамике респектабельности и упадка рода Шестаковых. Облезлые стены и продуваемые всеми ветрами рамы намекали, что упадок случался чаще. Многие надворные постройки было дешевле снести, чем отремонтировать, но о том у Гроссе пусть голова болит. Внутри интерьеры не тянули даже на шебби-шик, зато печи оказались очень теплыми, что меня несказанно радовало. Немногочисленная прислуга справлялась с нашествием гостей, привлекая молодых крестьянок, но все как одна оказались на диво немногословными.
Вместо оружия нам выдали палки с примотанными камнями, вес которых словно увеличивался каждые пятнадцать минут. Одежда намокла от грязи очень быстро, а впереди у нас был марш-бросок на болота. И после семикилометровой пробежки вместо отдыха он заставил нас ползти по грязи.
– Птаха, кто так оружие держит! Коза, не виляй задницей – издалека же видно.
Единственным послаблением как девочкам стала возможность посещать баню ежедневно. Но только после разбора ошибок. А за дверями усадьбы этот изверг снова становился милейшим человеком и только порой иронично уточнял, не желаем ли мы провести следующий день дома.
Ночью он поднял нас в три часа и погнал по темени в лес. Я же видела его днем – откуда тут выросло столько лишних деревьев, кочек и камней? Пять часов побегали – вернулись завтракать. После еды я уже прокладывала тропу в постель, но командир приказал заняться строевой подготовкой. И так каждый день. На третью ночь мы сделали себе по кикиморе и теперь таскали на себе еще три кило сухой травы, грязи и мха.
– Люся, ты все еще хочешь за него замуж? – пыхтела я во время внеочередной партии отжиманий.
– Еще. Как. Хочу. Где я ему еще за такое отомстить смогу. – Люська уже даже не скрипела, а квакала.
Мышцы не болели – они словно взрывались изнутри. Но через несколько дней Хакас заменил палки на охотничьи ружья, выдал ножи и накидал в карманы камней – и мы поняли, что начинали с детсадовских условий. К сожалению, нас иногда навещали соседи, и на время их визитов приходилось переодеваться, причесываться, улыбаться и поддерживать светские разговоры, чтобы потом снова влезать в непросохшие доспехи и продолжать садомазохизм. Одно хорошо – мама официально в трауре, так что приемами нас не обременяли.
* * *
– Помнишь, какой Федя вернулся? А его жестче, чем нас приложило. – философски заметила Люська, когда мы сидели в засаде. Ну как в засаде – по уши в болоте, обложившись мхом и прорезиненной тканью, чтобы не затекала вода. Тепла это не прибавляло, но хотя бы сухо.
– Что это за хрень? – сестра указала на непонятный предмет в камышах.
Я некоторое время присматривалась, всячески вертя головой, за что изрядно огребла от руководства, а потом немного поскользнулась, ухнулась мордочкой в грязь и уже вылезая поняла.
– Пошли домой. – протянула руку Люське.
– Ты чего? – изумилась она. Доселе я стойко переносила все тяготы курса молодого идиота.
– Надо в уезд за урядником послать. Труп у нас.
