Текст книги "Империя Солнца"

Автор книги: Юлиус Эвола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

МОРЕПЛАВАНИЕ КАК ГЕРОИЧЕСКИЙ СИМВОЛ

Если что–то и свойственно новым молодым поколениям, то это преодоление «романтического» элемента и возвращение к эпическому. Слова, психологические и интеллектуальные ухищрения уже интересны меньше, чем действия. И основополагающим здесь является то, что в отличие от фанатизма и «спортивных» девиаций англосаксонских народов наши новые поколения склоняются к преодолению чисто материального действия, к попытке интегрировать и прояснить эту сторону посредством духовного элемента, возвращаясь – в большей или меньшей степени осознанно – к деянию, то есть к освобождению, установлению реального, а не эстетического или сентиментального контакта с великой силой предметов и стихий.

Сегодня в природе существуют две среды, наилучшим образом подходящие для освобождения и реинтеграции эпического деяния: это высокие горы и открытое море – два символа восхождения и мореплавания. Здесь борьба с трудностями и материальными опасностями непосредственно становится в тоже время процессом внутреннего преодоления посредством борьбы с элементами, принадлежащими низшей природе человека, которые должны быть укрощены и преобразованы.

Нескольких поколений позитивистских и материалистических предрассудков привели к тому, что многие глубокие и красивые традиции древних времён были похоронены и преданы забвению, или же стали только лишь предметами любопытства для эрудитов, а высший смысл этих традиций, который всегда можно воспринять, пробудить и возродить, игнорируется.

Это относится, в частности, и к древнему символу мореплавания, одному из традиционных символов, весьма распространённому во всех древних цивилизациях. Его схожесть в каждой из них озадачивает и заставляет задуматься, до какой степени универсальным и глубоким является духовный опыт, приобретаемый в противостоянии могучим силам стихий. Мы считаем, что было бы небесполезно рассмотреть этот символ подробнее.

Мореплавание – и особенно преодоление бурных вод —традиционно возводится до уровня символа, ибо воды как океанов, так и рек всегда считались непостоянным, капризным элементом земной жизни, подверженной упадку, рождению и смерти. Кроме того, они особенно подходят для изображения страстного и иррационального, изменяющего жизнь элемента. Если твёрдая поверхность суши в своём первом аспекте тождественна посредственности, робкому и мелочному существованию, основанному на уверенности и опорах, непоколебимость которых – всего лишь иллюзия, то решение оставить земную твердь, выйти на простор, бесстрашно вступить в схватку с течениями и с открытым морем – одним словом, «пуститься в плавание» —представлялось в высшей степени эпическим поступком, не только в буквальном, но и в духовном смысле.

Мореплаватель, таким образом, тождественен герою и посвящённому, человеку, который, оставляя позади обычную «жизнь», стремится к чему–то «большему, чем жизнь», в смысле состояния преодоления упадка и страстей.

Здесь логически появляется концепция иной, подлинной суши, которая отождествляется с конечной целью «мореплавателя», с победой над морем, являющейся неотъемлемой составляющей эпического. И «иной берег» – это земля, поначалу неведомая, неразведанная, недосягаемая, которую в древней мифологии и традициях обозначали самые разные символы, среди которых довольно часто встречается символ острова – образ внутренней решимости, спокойствия и самообладания человека, который успешно и благополучно «преодолел волны» или бурные потоки, но не пал их жертвой.

Преодоление реки вплавь или управление кораблём было основным символическим этапом «царского посвящения», совершавшегося в древнегреческом Элевсине. Янус, древнеримское божество, бог всяческих начинаний и, следовательно, в высшем смысле, посвящения в «новую жизнь», также был богом мореплавания. Среди его характерных атрибутов присутствовала лодка. И эта лодка Януса, как и его два ключа, затем перешли в католическую символику в виде лодки Св. Петра и в символику папских функций в целом. Можно также отметить, что слово pontifex этимологически означает «строитель мостов», а слово pons в древности означало «путь»; море представлялось «путём» – отсюда и происхождение слова ponto (море). На этом примере можно увидеть, как скрытые значения в словах и знаках, сегодня почти непонятных, могут передавать элементы древних представлений о мореплавании как о символическом деянии.

В халдейском мифе о герое Гильгамеше мы находим точное подобие дорийского Геракла, который после плавания по морям срывает плод бессмертия в саду Гесперид, ведомый титаном Атлантом. Гильгамеш также бросает вызов морским путям, ставит парус, берёт курс на запад, то есть в Атлантику, в сторону земли или острова, где пытается найти «древо жизни», в то время как океан красноречиво сравнивается с «тёмными водами смерти». Если мы теперь обратимся к Востоку и Дальнему Востоку, там мы тоже найдем следы идентичного духовного опыта, связанного с героическими символами мореплавания, преодоления водных преград и отплытия вдаль.

Подобным образом буддистский аскет часто сравнивается с человеком, который бросает вызов водам и побеждает, пересекает поток или успешно плывёт против течения, поскольку воды представляются как нечто, связанное с жаждой животной жизни и удовольствий, с путами эгоизма и привязанностей. Также и на Дальнем Востоке встречается аналогичная древнегреческой тема «плавания по морям» и прибытия на не знающие смерти «острова», подобные атлантическому Аваллону или Маг–Меллу в ирландских и кельтских легендах.

От древнего Египта до доколумбовой Мексики—повсюду мы прямо или косвенно встречаем сходные элементы. Встречаются они также и в североарийских легендах. Успех героя Зигфрида на острове Брюнхильды выражает сам смысл символического плавания по морям—согласно «Песне о Нибелунгах», Зигфрид говорит: «Морской путь мне знаком. Я могу доставить нас по волнам».

Мы могли бы продемонстрировать, что и успех Христофора Колумба тесно связан, согласно распространённому мнению, с определёнными туманными представлениями о некоей земле, служившей, согласно средневековым легендам, убежищем для «пророков, которые не умерли» и пребывают в «трансатлантическом Элевсине», что соотносится с рассматриваемой нами символикой. Более того, мы могли бы показать, почему представление о талассократии, «владыке морей» или «вод», часто связывается с представлением о законодателе в высшем смысле (например, в пеласгийском мифе о Миносе); мы могли бы представить идею, содержащуюся в образе человека, который «пребывает над водами», «ходит по воде», или «спасается из вод» (от Нараяны до Моисея, от Ромула до Христа), но все это уведёт нас слишком далеко; возможно, мы вернёмся к этой теме в другой раз.

«Без жизни можно обойтись, без мореплавания нельзя» (Vivere non necessita. Navigare и neccessario). Эти слова ещё и сегодня живы, ещё и сегодня ощущаются и являются одним из лучших выражений новой эпичности деяния. «Мы должны вновь полюбить море, почувствовать опьянение морем, потому что vivere non necesse sed, navigare neccesse est» – таковы слова Муссолини. И разве не звучит в этом наставлении, понятом в его высшем значении, эхо древнего смысла?

Разве не живо представление о мореплавании как о том, что «больше, чем жизнь», о героическом деянии, пути к высшим формам существования?

Везде, где царит великое, свободное дыхание просторов, чувствуется сила того, чему нет предела в могучем глубоком покое или в ужасном разгуле стихии – там на морях и океанах новые поколения смогут «эпически» идти навстречу физическим приключениям, управляя метафизической душой, придавая героизму и бесстрашию преобразующую мощь, воскрешая то, что хранили древние традиции в символах мореходства как символа и моря, обозначающего путь к тому, что является не только человеческим. Именно это представляется нам одним из высочайших ориентиров для сил возрождения в новой Италии.

Il navigare come simbolo eroico //Il Regime Fascista, 26 апреля 1933 г.

СИМВОЛИЗМ ОРЛА

Символ орла имеет ярко выраженный традиционный характер в высшем смысле этого слова, продиктованный точными аналогическими причинами. Это, среди прочего, свидетельствует об «инварианте», то есть постоянном и неизменном элементе, присутствующем в мифах и символике всех традиционных цивилизаций. Естественно, частные формулировки данной темы различаются у различных народов. Здесь мы скажем, что символика орла в традиции арийских народов имеет чёткий «олимпийский» и героический характер, что мы и постараемся показать в данной работе посредством обращения к некоторым указаниям и сближениям.

«Олимпийский» характер символа орла напрямую связан с посвящением этой птицы олимпийскому богу par excellence —Зевсу, который в своём облике принадлежит не только арийцам–эллинам (и, далее, в качестве Юпитера, арийцам–римлянам). Как божество света и царского достоинства он почитался всеми ветвями арийской семьи. Зевс связан и с другим символом – молнией, что не нужно забывать, поскольку, как станет видно в дальнейшем, молния часто дополняет символ орла. Также стоит вспомнить, что, согласно древнеарийским представлениям о мире, «олимпийский» элемент определялся как противоположность титаническим, теллурическим и прометейским силам. Кроме того, именно молнией, согласно мифу, Зевс поражает титанов. У ариев, воспринимавших любую борьбу как отражение метафизической битвы между олимпийскими и титаническими силами (считая себя при этом войском первых), мы встречаем орла и молнию в качестве символов и знаков, заключающих, таким образом, глубинный смысл, сегодня в общем забытый.

Согласно древним представлениям ариев о жизни, бессмертие является привилегией: оно означает не просто жизнь после смерти, но героическое и царственное пребывание в том состоянии сознания, которое соответствует олимпийской божественности. Выявим некоторые параллели. С аналогичной концепцией бессмертия мы встречаемся в традиции Древнего Египта. Только части человеческого существа уготовлена вечная небесная жизнь во славе – это Ба, изображаемая иероглифом в виде орла или сокола (вследствие природных условий сокол в Египте заменяет орла, являясь ближайшим замещением, предлагаемым физической реальностью для выражения той же идеи). Именно в виде сокола преображенная душа умершего предстает в ритуале, описанном в «Книге мёртвых». Она пугает богов, произнося следующие гордые слова: «Я подобен божественному соколу или божественному орлу, и Гор сделал меня сопричастным подобию своего духа, что даёт обладание тем, что в другом мире соответствует Озирису…». Это небесное право наследования полностью совпадает с олимпийским элементом. Действительно, в египетском мифе Озирис является божественной фигурой, соответствующей изначальному «солярному» состоянию духа, которая, претерпев изменение и разрушение (смерть и расчленение Озириса), воскрешается Гором. Умерший, приобщаясь к воскрешающей силе Гора, обретает бессмертие Озириса, ведущее к «возрождению» или «воссозданию».

Здесь достаточно просто выявить многочисленные соответствия между традициями и их символами. В эллинском мифе говорится, что существа, подобные Ганимеду, переносятся и сопровождаются «орлами» к трону Зевса на Олимп. В традиции древней Персии царь Кей–Кавус пытается, подобно Прометею, подняться на небо при помощи орла. В индоарийской традиции именно орёл приносит магический напиток, который делает Индру повелителем богов. Классическая традиция добавляет небезынтересную деталь: согласно ей (пусть это даже неточно), орёл является единственным представителем животного мира, способным смотреть на солнце, не отводя глаз.

Всё это объясняет роль орла в некоторых версиях легенды о Прометее. Сохраняя свою «титаническую» природу, Прометей не готов к обретению олимпийского огня; он хочет сделать этот огонь достоянием не «богов», но людей. Во искупление вины в этих версиях легенды печень прикованного Прометея постоянно терзает орёл. Эта священная птица олимпийского бога, связанная с молнией, поражающей титанов, здесь является эквивалентом того самого огня, который хотел присвоить Прометей. Таким образом, речь идёт об особой разновидности вечной муки. Прометей не обладает природой орла, который может «олимпийски» и безнаказанно пристально смотреть на высший свет. Та самая сила, которой он хотел овладеть, становится причиной его мучений и наказания. Это помогает понять внутреннюю трагедию некоторых современных представителей доктрины титанического сверхчеловека, одержимых и жертв той же самой идеи – вплоть до Ницше и Достоевского. В особенности это касается героев книг последнего.

Возвращаясь в мир арийской мифологии, в древнеиндийской традиции мы находим одну из вариаций мифа о Прометее. Агни в образе орла или сокола срывает с мирового древа плод, повторяя таким образом поступок семитского Адама, вознамерившегося «быть как боги». Агни, который также является персонификацией огня, наказывается за свой поступок. Его перо падает на землю, и из него вырастает растение, из которого будут добывать «земную сому». Сома, эквивалент амброзии, в Индии является символической субстанцией, позволяющей обрести «олимпийское» состояние. Арийский миф в своей структуре, хоть и более упадочной, повторяет египетский миф (расчленение Озириса, его восстановление Гором). Здесь можно говорить о неудавшемся прометейском поступке и последующем «очищении», которое, в конце концов, становится зародышем процесса достижения истинной цели.

В арийско–персидской традиции орёл часто становится воплощением «славы», или hvarenô, которая, как мы уже отмечали, для этого народа была не абстракцией, а скорее мистической силой и подлинным высшим могуществом, нисходившим на царей и правителей, приобщая их бессмертной природе и свидетельствуя об их победе. Эта арийская «слава», воплощённая в орле, не терпит отступлений от мужественной этики, свойственной маздеизму. Миф повествует о том, что именно в виде орла слава покидает царя Йиму, когда он оскверняет себя ложью. На основе подобных соответствий символов и их значений становится очевидно, что в Древнем Риме орёл нёс вполне определённую символическую нагрузку. Ритуал римского имперского апофеоза является прямым и неопровержимым свидетельством приверженности римлян олимпийскому идеалу. В этом ритуале полёт орла символизировал переход души умершего императора в состояние «Божества». Напомним детали этого обряда, повторявшиеся согласно изначальному ритуалу, проведённому после смерти императора Августа.

Тело умершего императора помещалось в покрытый пурпуром гроб, поставленный на паланкин из золота и слоновой кости. Его водружали на окружённый жрецами погребальный костёр, разложенный на Марсовом поле. Начинался обряд декурсии, о котором мы сейчас скажем. После того, как костёр зажигали, между языками пламени взлетал орёл, что символически указывало на полёт души умершего к небесным сферам для воссоединения с олимпийцами. Во время декурсии солдаты, аристократы и военачальники, проходя вокруг царского костра, бросали в него награды, полученные за службу. Глубинный смысл этого ритуала таков: арии (и римляне) считали, что их вожди обладают подлинной победоносной силой, то есть не столько как личности, сколько как носители сверхчеловеческого, «олимпийского» элемента. Поэтому у римлян во время торжеств по случаю победы вождь возлагал на себя атрибуты олимпийского бога Юпитера, и именно в его храме хранился лавровый венок; таким образом указывая на истинного победителя, на более–чем–человеческий элемент. В течение декурсии происходила аналогичная «ремиссия»: [15][15]
  Итал. remissione, лат. remissio. Дословно «освобождение», «отпущение». —прим. перев.


[Закрыть] солдаты и военачальники возвращали награды, свидетельства своих отваги и мужества, своему императору, подлинному носителю «олимпийского» могущества, теперь уже освобождённому и вернувшемуся к своему истинному происхождению.

Это подводит нас к анализу ещё одного свидетельства присутствия «олимпийского» духа в Риме, также связанного с арийским символом орла. Классической традицией предполагалось, что тот, на кого садился орёл, предуготовлялся Зевсом к высокому предназначению или царской власти; таким образом подчёркивалась «олимпийская» легитимность орла и его избранника. Но в классической (и в частности римской) традиции также считалось, что орёл является знаком победы, с которой, в то же время, подчёркивались «олимпийские» предпосылки концепции борьбы и победы, то есть идея, что за победой арийцев и римлян стоят всепобеждающие силы олимпийской божественности, бога света. Победа людей отражала победу верховного божества над антиолимпийскими, «варварскими» силами, и предвестником её был орёл, птица Зевса.

Вот основа того, чтобы можно было адекватно понять, в связи с изначальным сакральным (а не просто аллегорическим) глубинным значением, ту роль, которую орёл имел среди знаков римской армии, на signa[16][16]
  Сигна – отличительный знак легиона и когорты, как правило, в виде животного. – прим. перев.


[Закрыть] и vexilla, [17][17]
  Вексилла – знамя легиона. – прим. перев.


[Закрыть] с самого начала. Уже в эпоху республики в Риме орёл был символом легионов, и говорилось, что «у каждого легиона есть орёл, и нет ни одного легиона без орла». В частности, знак составлял орла с распростертыми крыльями и молнией в когтях. Так здесь строго подтверждается «олимпийская» символика, о которой мы уже сказали: рядом со священной птицей Юпитера находится знак его силы – молния, при помощи которой он побеждает и уничтожает титанов. Стоит особо подчеркнуть следующую деталь: орёл не изображался на знамёнах варваров. Среди их signa auxiliarium[18][18]
  Оберегающих знаков (лат.) – прим. перев.


[Закрыть] мы встречаем сакральных и «тотемных» животных (таких, как бык или баран), связанных с иными влияниями. Только впоследствии эти знаки проникли в романский мир, соединились с орлом, зачастую порождая двойную символику: отныне легион характеризовало и второе животное, добавившееся к орлу на знаменах, в то время как орёл оставался общим символом Рима. В имперскую эпоху воинский символ орла часто становился символом самой Империи.

Мы знаем о роли символа орла в последующей истории северных и германских народов. Может сложиться впечатление, что орёл надолго покинул романский мир и перешел к германским племенам, проявившись, в конце концов, в качестве чисто североевропейского символа. Это не вполне верно. Здесь забывают об изначальном происхождении символа орла, который сегодня является эмблемой Германии, как некогда – Австрийской империи, последней наследницы Священной Римской империи. Германский орёл – это в действительности орёл римский. Именно Карл Великий в 800 году, в момент провозглашения renovatio romanii imperii[19][19]
  Обновления Римской империи (лат.) – прим. перев.


[Закрыть] восстановил фундаментальный символ орла, сделав его эмблемой своего государства. Следовательно, в исторической перспективе это ничто иное, как римский орёл, сохранившийся до сегодняшнего времени как символ Рейха. Всё же с более глубокой, надысторической точки зрения можно предполагать нечто большее, чем просто заимствование. Орёл присутствует в скандинавской мифологии как одно из сакральных животных Одина–Вотана, и эта птица, изображённая на знамёнах римских легионов, часто украшала шлемы древнегерманских вождей. Следовательно, можно предположить, что Карл Великий, взяв орла в качестве символа возрождённой Империи, обращался к античному Риму, но в то же время и бессознательно возрождал символ древней арийско–нордической традиции, сохранённый только во фрагментарной и полусознательной форме различными народами в период завоеваний. Как бы то ни было, впоследствии орёл стал лишь геральдическим атрибутом, а его изначальный, более глубокий, символический и моральный смысл забылся.

Как и многие другие символы, орёл в наши дни превратился в символ, служащий самым разным идеям. Было бы абсурдным предполагать наличие концепций, о которых мы говорили выше, во всех случаях, когда орёл изображен на флагах и гербах Европы. Но для нас, наследников Древнего Рима, все обстоит иначе, равно как и для ещё одного государства – нашего сегодняшнего союзника, являющегося наследником Священной Римской империи германской нации. Знание изначального значения арийского символа орла, воскрешённой эмблемы наших народов, могло бы наполнить нашу борьбу возвышенным смыслом и установить связь с тем, что сейчас в определённой степени повторяется – с действием, в котором древние арийцы под олимпийским знаком, вызывая олимпийскую силу, уничтожающую тёмные и титанические сущности, могли чувствовать себя войском высших сил и утверждать своё высшее право на господство и порядок.

Il simbolismo dell’aquila //Vita Nova, 30 ноября 1941 г.