Текст книги "Блаженны мертвые"

Автор книги: Йон Линдквист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

ПОС. КОХОЛЬМА, 11.00

Элиас делал большие успехи.

В первый день он никак не реагировал на упражнения, которые Малер вычитал в книжке. Малер протягивал ему картонную коробку со словами: «А ну-ка, что там у нас такое?» – но Элиас оставался равнодушным к происходящему и до, и после того, как дед открывал коробку, извлекая оттуда плюшевую игрушку. Малер заводил волчок на столике в изголовье кровати – покрутившись, волчок падал на пол, так и не сумев привлечь внимание мальчика. И все же Малер не терял надежды. То, что Элиас взял бутылочку в руки, означало одно – реагировать он мог, был бы повод.

Анна не возражала против всех этих упражнений, но и большого энтузиазма тоже не проявляла. Она часами просиживала возле сына, спала на матрасе рядом с его кроватью, но, по мнению Малера, не предпринимала ровным счетом ничего, чтобы улучшить его состояние.

Все началось с радиоуправляемой машинки. На второй день занятий Малер заменил в ней батарейки и запустил ее в комнате внука в надежде на то, что вид некогда любимой игрушки его расшевелит. Он не ошибся. Стоило Элиасу заметить машинку, как он весь напрягся. Впившись в нее глазами, он следил за ее перемещениями. Как только она остановилась, Элиас потянул к ней руку.

Вместо того чтобы дать ему игрушку, Малер нажал на кнопку пульта, и машинка снова закружила по комнате. И тут случилось то, на что он так рассчитывал. Медленно-медленно, словно пробираясь сквозь трясину, Элиас начал вылезать из кровати. Когда машинка остановилась, он на секунду замер, но потом опять зашевелился, пытаясь встать.

– Анна! Иди сюда! Быстро!

Войдя в комнату, Анна увидела, как Элиас спускает ноги с кровати. Прикрыв рот ладонью, она вскрикнула и метнулась к сыну.

– Только не останавливай его, – предупредил Малер, – лучше помоги.

Поддерживая Элиаса под мышки, Анна помогла ему встать. Мальчик сделал пару нетвердых шагов по направлению к игрушке. Малер нажал на кнопку. Машинка откатилась в сторону, но тут же вернулась назад. Элиас сделал еще шаг. Он уже почти приблизился к заветной цели, когда машинка с жужжанием выехала в коридор.

– Ну дай ты ему ее, – взмолилась Анна.

– Нет, – ответил Малер, – он тогда сразу остановится.

Элиас повернул голову, наблюдая за машинкой, затем развернулся всем корпусом и двинулся к двери. Анна не отставала. По ее щекам струились слезы. Когда Элиас доковылял до дверей, машинка отъехала еще дальше.

– Пусть возьмет, – произнесла Анна сдавленным голосом, – ему же хочется!

Словно не слыша, Малер продолжал свою игру: подманит – отъедет, подманит – отъедет, пока Анна вдруг не остановилась, придерживая вырывающегося из рук Элиаса.

– Прекрати, – потребовала она. – Хватит. Я так не могу.

Малер остановил машинку. Анна обеими руками обняла сына.

– Делаешь из него какого-то робота, – добавила она. – Не хочу в этом участвовать.

– А ты, значит, куклу предпочитаешь? Ты посмотри, это же потрясающе!

– Может быть, – ответила Анна. – И все равно... нельзя так. – Анна опустилась на пол, посадила Элиаса к себе на колени и протянула ему машинку: – Держи, солнышко.

Элиас тут же принялся ощупывать игрушку, словно пытаясь понять, как она работает. Анна кивнула и погладила сына по голове. Кое-где виднелись редкие проплешины, но волосы у него больше не выпадали.

– Он хочет знать, отчего она движется, – объяснила Анна, – что приводит ее в движение.

Малер отложил пульт.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все, – ответила Анна.

Покачав головой, Малер вышел на кухню и взял себе пиво. Анна уже не первый раз говорила за Элиаса, обосновывая свои заявления тем, что «просто знает», и Малера раздражало, что ее дурацкие выдумки мешают ему заниматься с внуком.

«Элиасу не нравится этот волчок... Элиас хочет, чтобы я смазывала его кремом...»

На вопрос, откуда она знает, всегда следовал один и тот же ответ: «Знаю, и все».

Малер открыл пиво, выпил полбутылки и выглянул в окно. Эти деревья не спас бы даже тропический дождь – большая часть листвы пожухла и опала, хотя на дворе стоял август.

Впрочем, на этот раз Малер был готов согласиться с Анной. Большинство старых игрушек не вызывало у Элиаса никакого интереса, так что, пожалуй, его и в самом деле занимало движение. Но какой из этого можно сделать вывод?

Оставив сына играть с машинкой, Анна вышла на кухню.

– Знаешь, – произнес Малер, по-прежнему глядя в окно, – иногда мне кажется, что ты вообще не хочешь, чтобы ему стало лучше.

Анна уже набрала воздуха в легкие, собираясь ответить, и Малер даже примерно знал, что она скажет, но тут из коридора донесся треск.

Элиас сидел на полу с машинкой в руках. Ему каким-то образом удалось разломать корпус, так что по всему полу валялись детали и проводки. Не успел Малер протянуть руку, как Элиас вырвал гнездо для батареек и поднес его к глазам.

Всплеснув руками, Малер посмотрел на Анну.

– Ну что, – спросил он, – теперь довольна?

Элиас успел разобрать еще одну радиоуправляемую машинку, пока Малер не догадался купить деревянную железную дорогу и паровозик с цельным корпусом – слабым пальцам Элиаса пока что было с ним не справиться.

Утром Малер съездил в Норртелье и купил еще один такой же набор.

Приехав домой, он разделил кухонный стол на две части, наклеив посередине полоску клейкой ленты. Затем он поставил по паровозику с каждой стороны. Если верить книге, первым этапом терапии при аутизме являлось подражание.

Когда все было готово, Малер перенес внука на кухню и усадил за стол.

Элиас смотрел в окно, выходившее в сад, где Анна подстригала траву ручной газонокосилкой.

– Смотри. – Малер показал ему паровозик.

Ноль реакции. Поставив игрушку на стол, Малер нажал на кнопку пуска. Раздалось жужжание, и паровозик медленно тронулся с места. Элиас повернул голову на звук и протянул руку, но Малер опередил его:

– У тебя свой есть.

Он ткнул пальцем в точно такой же паровозик, стоящий перед Элиасом. Мальчик перегнулся через стол, пытаясь дотянуться до игрушки, жужжащей в руках деда. Остановив ее, Малер снова указал Элиасу на его паровозик.

– Да вот же. Вот это твой.

Элиас откинулся на спинку стула. Лицо его было лишено всякого выражения. Протянув руку, Малер легонько подтолкнул паровозик внука.

Вагончик покатился по рельсам. Элиас накрыл его рукой. Затем, неловко зажав паровозик в кулаке, он поднес его к самому лицу и попытался отломать колеса.

– Нет-нет, так нельзя.

Малер обошел стол, забрал у Элиаса игрушку и поставил ее обратно.

– Смотри.

Он снова запустил свой паровозик.

– Видишь? – Малер кивнул на неподвижный паровозик внука. – Вот как надо.

Элиас перегнулся через стол, схватил паровозик Малера и тут же принялся его разламывать.

Малер устало посмотрел на внука. Там, где раньше было ухо, теперь зияла дыра. Малер потер глаза.

Господи, ну неужели так сложно понять? Что же он такой тупой-то?..

Раздался стук – каким-то чудом Элиасу удалось-таки разломать паровозик, и из него выпала батарейка.

– Нет, Элиас, кому говорят, так нельзя!

Малер вырвал сломанную игрушку из рук мальчика. Он прекрасно понимал, что глупо злиться, но не мог ничего с собой поделать – все это начинало выводить его из себя. Шарахнув уцелевшим паровозиком об стол, он демонстративно ткнул пальцем в кнопку пуска.

– Вот. Вот как надо. Видишь – кнопка.

Паровозик медленно покатился в сторону Элиаса, который тут же схватил его и отломал колесо.

Нет, я так больше не могу. Он же ничего не понимает. Вообще ничего.

– Ну почему тебе так нравится все ломать?! – вырвалось у него. – Почему обязательно все портить?..

Элиас неожиданно размахнулся и швырнул паровозик Малеру в лицо, попав ему прямо в губу. Из губы потекла кровь. Паровозик, упав на пол, откатился в сторону. В глазах у Малера потемнело, во рту появился металлический привкус. В груди закипала ярость. Он взглянул на Элиаса – темно-коричневые губы мальчика исказила недобрая улыбка. Вид у него был довольно жуткий.

– Ты что делаешь?! – заорал Малер. – Ты что творишь?!

Словно под действием какой-то неведомой силы, голова Элиаса задергалась, стул накренился. Не успел Малер что-либо предпринять, как тело Элиаса обмякло, и он соскользнул со стула на пол, как будто позвоночник его превратился в студень. Все остальное произошло, как в замедленной съемке. Стул покачнулся и начал падать. Увидев, что удар приходится прямо по лицу Элиаса, Малер похолодел, но тут голову заполнил пронзительный вой, смахивающий на визг бормашины, и ему пришлось зажмуриться.

Малер схватился за голову, но звук исчез так же быстро, как и появился. Элиас неподвижно лежал на полу под опрокинутым стулом.

Малер подбежал к внуку, отшвырнул в сторону стул.

– Элиас? Ты меня слышишь?

Дверь веранды распахнулась, и на пороге показалась Анна.

– Чем вы тут...

Не договорив, она рухнула на колени рядом с Элиасом, принялась гладить его по лицу. Малер моргнул, оглядел кухню, и по спине его пробежал холодок.

Кто здесь?

Звук опять повторился, на этот раз тише, и сразу пропал. Элиас приподнял руку, и Анна схватила ее и поцеловала. Она бросила уничтожающий взгляд на Малера, который по-прежнему крутил головой, пытаясь разглядеть сам не зная что. Он облизнул губу – она припухла и на ощупь казалась резиновой.

Все.

Анна схватила его за ворот рубашки:

– Обещай мне, что больше так не будешь!

– Как – так?

– Плохо о нем думать.

Малер растерянно ткнул пальцем в пустоту:

– Тут... кто-то был.

Он до сих пор кожей чувствовал чье-то незримое присутствие, словно кто-то наблюдал за ними со стороны. Малер встал, подошел к раковине и сполоснул лицо холодной водой. Вытершись полотенцем, он почувствовал, что голова немного прояснилась. Он сел за стол.

– Я так больше не могу.

– Я заметила, – ответила Анна.

Подняв с пола сломанный паровозик, Малер взвесил его на ладони.

– Не только из-за этого... – Прищурившись, он посмотрел на дочь: – Что-то здесь не так. Я и сам толком не понимаю, в чем тут дело...

– А ты и не хочешь понимать, – ответила Анна, – ты же никого не слушаешь, ты уже все для себя решил.

Она переложила сына на коврик у камина. Ясно было одно – несмотря на проблески сознания, тело Элиаса с каждым днем усыхало все больше и больше. Руки, торчащие из рукавов пижамы, превратились в кости, обтянутые пергаментом кожи, лицо напоминало разрисованный череп, на который надели парик. Невозможно было представить, что в этой черепной коробке заключен живой человеческий мозг.

Малер в сердцах ударил себя кулаком по колену:

– И чего же я, по-твоему, не понимаю? Нет, ты ответь, чего – я – не понимаю?!

– Что Элиас мертв, – ответила Анна.

Малер уже открыл рот, чтобы ей возразить, но тут на крыльце раздался стук деревянных подошв, и открылась входная дверь.

– Хозяева, есть кто дома?

Малер с Анной в панике переглянулись. Башмаки Аронссона застучали по коридору. Малер выскочил из-за стола и встал в дверях, перегородив вход в кухню.

Приблизившись, Аронссон окинул Малера взглядом. Разбитая губа не ускользнула от его внимания.

– Никак, подрался? – Аронссон засмеялся, довольный собственной шуткой. Он снял шляпу и обмахнул ею лицо. – Не сморило вас еще от этой жары?

– Да нет, ничего, – ответил Малер. – Вообще-то мы сейчас заняты.

– Понимаю, – покачал головой сосед, – я на минутку. Хотел только узнать, у вас мусор забрали?

– Да.

– А у меня нет. Две недели уже стоит. Это в такую-то жару. Я уж и жаловаться звонил. Обещали приехать, да что-то все не едут. Безобразие, правда?

– Да.

Аронссон удивленно поднял брови – видимо, почуял неладное.

Чисто теоретически можно было бы, конечно, взять и просто-напросто выставить его за дверь. Впоследствии Малер пожалел, что этого не сделал. Аронссон заглянул в кухню.

– А у вас, значит, все семейство в сборе. Молодцы!

– Мы как раз за стол садились.

– Конечно, конечно, не буду вам мешать. Вот только поздороваюсь...

Аронссон попытался пройти в кухню, но Малер оперся рукой о косяк, перегородив ему дорогу. Аронссон захлопал глазами.

– Густав, да что с тобой, право слово? С дочкой твоей хочу поздороваться.

Анна встала и поспешно подошла к двери, чтобы опередить Аронссона. Не успел Малер убрать руку, чтобы пропустить дочь, как Аронссон тут же проскользнул в кухню.

– Давненько, давненько, – произнес он, протягивая ей ладонь.

Он окинул кухню цепким взглядом. Анна даже не взяла его руки – все равно было слишком поздно. Как только Аронссон заметил Элиаса, зрачки его расширились и застыли, как два радара, нашедших свою цель. Он облизал губы кончиком языка, и Малер еле устоял перед искушением стукнуть его по голове кочергой.

Аронссон указал на Элиаса:

– Что... это?

Схватив его за плечи, Малер выволок его в коридор.

– Это Элиас, а вот тебе пора домой. – Он вырвал шляпу из рук соседа и нахлобучил ее ему на голову. – Я бы, конечно, мог попросить тебя держать язык за зубами, да только это все равно бесполезно. Уходи.

Аронссон вытер рот тыльной стороной руки.

– Он что... мертвый?

– Нет, – ответил Малер, наступая на него, так что Аронссону оставалось лишь пятиться к двери. – Он ожил, и я пытался его вылечить. Но теперь, насколько я понимаю, все кончено, уж ты постараешься.

Сделав еще шаг назад, Аронссон оказался на крыльце. На лице его блуждала растерянная улыбка. Возможно, он обдумывал, куда бы ему сообщить эти ценные сведения.

– Ну что ж, счастливо оставаться, – выдавил он из себя, продолжая пятиться. Малер захлопнул дверь.

Анна сидела на полу кухни, держа Элиаса в объятиях.

– Нужно уезжать, – произнес Малер, ожидая, что она ему возразит, но Анна лишь кивнула:

– Да, пожалуй.

Они покидали все, что было в холодильнике, в термосумку, затем собрали вещи Элиаса. Малер специально проверил, на месте ли паровозик и другие игрушки. Мобильный телефон, запасная одежда.

У них не было ни спальников, ни палатки, но Малер уже все продумал.

Последние несколько дней, особенно перед сном, он только и делал, что обдумывал всевозможные ситуации, решая, как лучше поступить в экстренном случае. Вот и пригодилось. Он уложил в сумку молоток, отвертку и монтировку.

Раньше, когда они уезжали на весь день кататься на лодке, на сборы уходило не меньше часа. Теперь, отправляясь в путь неизвестно на сколько, они упаковались за десять минут и наверняка что-нибудь забыли.

Ну и ладно, в конце концов, всегда можно сплавать в магазин и купить все, что надо. Сейчас главное – увезти отсюда Элиаса.

Они медленно шли через лес. Анна несла вещи, Малер – Элиаса. Сердце его пока не беспокоило, но он понимал, что его может прихватить в любой момент. Главное – не нервничать.

Элиас лежал в руках деда, не подавая никаких признаков жизни. Малер нес его, осторожно нащупывая дорогу под ногами, чтобы не споткнуться о корягу. Пот заливал глаза.

Сколько мучений – и ради чего? Чтобы сохранить крохотную искорку жизни.

УЛ. СВАРВАРГАТАН, 11.15

Несмотря на то, что машина тестя блестела чистотой, салон был насквозь пропитан запахом дерева и масляной краски. По профессии Стуре был плотником и зарабатывал на жизнь строительством пристроек для дачников.

Магнус забрался на заднее сиденье. Передав сыну корзину с Бальтазаром, Давид сел вперед. Почесывая затылок, Стуре изучал карту города, вырванную из телефонного каталога.

– Хеден, Хеден...

– По-моему, на карте его нет, – сказал Давид. – Это в районе Ервафельтет, в сторону Акаллы.

– Акалла, значит?

– Да. Северо-западное направление.

Стуре покачал головой:

– Может, лучше сам за руль сядешь?

– Думаю, не стоит, – ответил Давид, – я пока еще не вполне... короче, не стоит.

Стуре поднял голову от карты. Чуть улыбнувшись, он наклонился и открыл бардачок.

– Вот, прихватил с собой. – Он протянул Давиду две деревянные фигурки, каждая сантиметров пятнадцать в высоту.

Куклы были до блеска отшлифованы детскими руками. Это была парочка – мальчик и девочка, и Давид хорошо знал их историю. Когда Ева была маленькой, Стуре работал на стройке в Норвегии – две недели в отъезде, неделя дома. В один из своих приездов он вырезал из дерева две фигурки для дочки – Еве тогда было шесть лет. К его радости, они тут же стали ее любимыми игрушками – она предпочитала их даже Барби с Кеном.

Но самое забавное, что она назвала девочку Евой, а мальчика Давидом.

Ева рассказала Давиду эту историю через несколько месяцев после их знакомства.

– Это судьба, – сказала она, – видишь, я еще в шесть лет все решила.

Давид закрыл глаза, крутя фигурки в руках.

– Знаешь, зачем я их тогда смастерил? – спросил Стуре, не отводя глаз от дороги.

– Нет.

– Подумал – а вдруг что. Работа у меня была опасная, вот я и решил – мало ли, помру не ровен час... А так хоть что-то после меня останется. Откуда ж мне было знать, что я всех переживу. – Стуре вздохнул.

В его словах прозвучала горечь. Шесть лет назад мать Евы умерла от рака, и Стуре никак не мог смириться с этой несправедливостью – уж лучше бы он умер вместо нее.

Стуре покосился на куколок:

– В общем... Хотелось хоть какую-нибудь память о себе оставить.

Давид кивнул и задумался. Что он оставит после себя Магнусу? Кучи бумаг. Записи своих выступлений. За всю свою жизнь он ничего не сделал своими руками. По крайней мере, ничего такого, что стоило бы хранить.

Давид указывал дорогу как мог. Стуре ехал так медленно, что пару раз им даже сигналили. В конце концов они добрались до места и припарковались на пустыре под наспех сооруженным знаком стоянки. Часы показывали без десяти двенадцать. Импровизированная парковка была уже забита машинами. Стуре выключил зажигание, но выходить не стал.

– Хоть за парковку платить не надо, – произнес Давид, чтобы нарушить гнетущую тишину. Магнус открыл дверь и вылез из машины, прижимая к груди корзину с кроликом. Руки Стуре по-прежнему лежали на руле. Он оглядел толпу, теснившуюся у ворот.

– Мне страшно, – выговорил наконец он.

– Понимаю, – ответил Давид. – Мне тоже.

Магнус постучал в стекло:

– Ну пойдемте уже!

Стуре взял кукол и вышел из машины. Всю оставшуюся дорогу он крепко сжимал их в кулаке.

Район был обнесен новым металлическим ограждением, придававшим ему жутковатое сходство с концлагерем, чем он, в общем-то, и являлся, учитывая буквальный смысл этого слова. Место, предназначенное для большого скопления людей. Правда, сейчас люди толпились по другую сторону решетки, а за ограждением, среди угрюмых серых домов, было совершенно безлюдно.

Входа было два, и у каждого стояло по четыре охранника. И, хотя у них не было ни автоматов, ни дубинок, – видимо, считалось, что в них нет необходимости, – сложно было поверить, что все это происходит в современной Швеции. Впрочем, Давида смущала не столько эта скрытая угроза, сколько ощущение цирка – толпа напоминала ему нетерпеливую публику, жаждущую зрелищ. Мысль о том, что Ева сейчас там, в самом сердце этого цирка, была невыносимой.

К Давиду подошел какой-то молодой человек и протянул листовку.

ЖИЗНЬ БЕЗ БОГА – НИЧТО.

КОНЕЦ СВЕТА БЛИЗОК,

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ОБРЕЧЕНО.

ПОЖАЛУЙСТА,

ОБРАТИТЕСЬ К ГОСПОДУ,

ПОКА НЕ ПОЗДНО.

МЫ МОЖЕМ ВАМ ПОМОЧЬ.

Листовка была выполнена со вкусом – красивый шрифт на фоне бледного изображения Богородицы. Молодой человек, раздающий листовки, скорее напоминал маклера из какого-нибудь агентства недвижимости, но уж никак не религиозного фанатика. Давид поблагодарил его кивком и двинулся дальше, ведя Магнуса за руку. Молодой человек сделал шаг вперед, преградив им путь.

– Прошу вас, отнеситесь к этому серьезно, – произнес он. – Понимаете, это сложно объяснить. – Он кивнул на листовку и пожал плечами. – Мы – не церковь и не религиозное общество, но мы знаем правду. Все это, – он махнул рукой в сторону ограждения, – закончится катастрофой, если мы не обратимся к Господу.

Молодой человек бросил на Магнуса взгляд, исполненный сострадания, и Давид, сначала даже проникшийся его смиренной манерой говорить и этим почти трогательным «пожалуйста», тут же для себя решил – может, парень и прав, но от таких надо держаться подальше.

– Извините, – произнес Давид и потащил Магнуса за собой. На этот раз молодой человек оставил их в покое.

– Чокнутый какой-то, – заключил Стуре.

Давид сунул листовку в карман. В траве тут и там белели скомканные бумажки.

Тем временем толпа зашевелилась, уплотнилась. Послышался гулкий звук, и Давид сразу его узнал – кто-то проверял микрофон.

– Раз, два...

Они остановились.

– Что происходит? – спросил Стуре.

– Понятия не имею, – ответил Давид. – Наверное, выступать будут...

Ощущение народного гуляния лишь усилилось – еще немного, и на сцене появится Томас Ледин [42]42
  Томас Ледин – шведская поп-звезда.


[Закрыть]и забацает пару песен. Давида охватило нехорошее предчувствие – так во время выступления плохого сатирика понимаешь, что фиаско неизбежно.

К микрофону подошел министр социального развития. В толпе раздались редкие неодобрительные выкрики, но тут же стихли, не получив поддержки. Давид огляделся по сторонам. Несмотря на то, что все это время средства массовой информации только и говорили, что о событиях минувшей недели, он до сих расценивал все происшедшее как личную трагедию, касающуюся его и только его. Теперь он вдруг осознал, что был неправ.

Из толпы выглядывало несколько телекамер, у подиума их было еще больше. Министр поправил галстук, наклонился к микрофону – еще немного, и заголосит, как с трибуны: Друзья! Товарищи!.. —

...и произнес:

– Добрый день. Прежде всего я хотел бы принести извинения от лица правительства за столь долгую задержку и поблагодарить вас за ваше терпение. Как вы понимаете, ситуация оказалась для нас крайне непростой, и в результате был принят ряд решений, которые, как теперь стало ясно, оказались не самыми удачными...

Магнус дернул Давида за руку, и тот наклонился к сыну:

– Чего?

– Пап, а зачем тут этот дядя выступает?

– Хочет, чтобы его все любили.

– А чего он говорит?

– Ничего. Давай я возьму Бальтазара?

Магнус помотал головой и только крепче прижал к себе корзину.

И как только у него руки не затекли,– удивился Давид, но ничего не сказал. Стуре стоял, нахмурившись и скрестив руки на груди, – судя по всему, предчувствие Давида не обмануло. Хорошо еще, что министру хватило ума поскорее закончить речь, передав слово человеку в светлом летнем костюме, который представился главой неврологического отделения клиники Дандерюд.

Еще из вступительного слова стало ясно, что он не одобряет всего этого шоу, хотя прямо он этого не сказал.

– А теперь ближе к делу. За последнее время явление, о котором я хочу вам рассказать, обросло слухами и домыслами, но факт остается фактом – в присутствии оживших люди приобретают способность читать мысли друг друга. Я не стану пересказывать вам все официальные версии насчет данного феномена, существование которого долго отрицалось или замалчивалось. И тем не менее... – он махнул рукой в сторону ограждения, и Давид подумал, что жест получился излишне театральным, – тем не менее, оказавшись за этими воротами, вы сможете читать мысли окружающих вас людей. Природа феномена по-прежнему остается для нас загадкой, но вы должны быть готовы к тому, что это может оказаться, мягко говоря, не самым приятным опытом.

Невролог сделал многозначительную паузу, словно ожидая, что часть людей немедленно повернется и уйдет из страха пережить такое. Этого не произошло. Давид, по роду своей деятельности хорошо чувствующий настроение публики, заметил, что нетерпение толпы нарастает. Люди переминались с ноги на ногу, переговаривались. Их не интересовали меры предосторожности, единственное, чего они хотели, – это увидеть своих близких.

Невролог не сдавался.

– Чем меньше скопление оживших, тем менее выраженным становится эффект – именно поэтому мы с вами находимся здесь. И все же я бы хотел вас попросить... – невролог склонил голову набок и продолжил несколько смущенным тоном, – попытайтесь не думать ни о чем плохом, ладно?

Люди в толпе начали переглядываться, некоторые даже заулыбались, словно желая продемонстрировать, какие доброжелательные мысли скрываются в их голове.

Смутное предчувствие беды, нарастающее изнутри, внезапно сменилось дикой резью в желудке, и Давид согнулся пополам, схватившись за живот.

– У меня все, – закончил невролог. – У входа вам сообщат, как вам найти ваших родственников. Спасибо за внимание.

Судя по шороху одежды, толпа двинулась вперед. Давид не мог сдвинуться с места, рискуя наложить в штаны, так сильно его прихватило.

– Пап, что с тобой?

– Что-то живот разболелся. Ничего страшного, сейчас пройдет.

Он оказался прав. Желудок вскоре отпустило, и Давид смог наконец выпрямиться. Глазам его предстала огромная очередь, раздваивающаяся у входа на территорию. Стуре покачал головой:

– Так мы и за день не управимся.

Ева, ты там?

Решив на всякий случай испытать свои телепатические способности, Давид постарался как следует сосредоточиться. Ответа не последовало. Интересно, где именно начинается это загадочное поле и почему живые могут читать мысли друг друга, но не оживших?

К ним подошел скучающий полицейский – вокруг и без него царил образцовый порядок, и ему явно было нечего делать. Поздоровавшись, он указал на корзинку Магнуса:

– Что там у тебя?

– Бальтазар, – ответил Магнус.

– Его кролик, – уточнил Давид. – У моего сына сегодня день рождения. – Он умолк. Дальнейшие объяснения были излишни.

Полицейский улыбнулся:

– Ну, с днем рождения, раз так! Ты его с собой хотел взять? Ну, кролика?

Магнус посмотрел на Давида.

– Вообще-то, да, – ответил за мальчика отец. Врать он не стал, опасаясь, что Магнус ляпнет что-нибудь не то.

– Боюсь, с кроликом вас не пустят.

Стуре подошел поближе.

– С какой стати? – спросил он. – Почему это ребенок не может взять с собой кролика?

Полицейский развел руками, на лице его было написано: «Я всего лишь исполняю приказ».

– Сказали – с животными не положено, а больше мне ничего не известно. Сожалею.

Полицейский побрел дальше. Магнус уселся на землю, держа клетку на коленях:

– Я никуда не пойду

Стуре с Давидом переглянулись. О том, чтобы оставить Магнуса одного, не могло быть и речи, а запереть кролика в машине он вряд ли согласится. Давид бросил уничтожающий взгляд на полицейского, который удалялся, сложив руки за спиной, – жаль, что он не может испепелить его силой мысли.

– Давайте-ка отойдем в сторонку, – предложил Стуре.

Они выбрались из толпы и отошли к лесу, где, к облегчению Давида, оказался ряд туалетных кабинок. Выбрав ту, что почище, он уселся на толчок, и его прямо-таки прорвало. Когда понос закончился, Давид обнаружил, что в кабинке нет туалетной бумаги. Он попытался подтереться листовкой, но от глянцевой бумаги проку было мало. Пришлось воспользоваться носками и выбросить их в дыру туалета.

Ну вот...

Ему полегчало. Все будет хорошо. Он завязал ботинки и вышел. Стуре с Магнусом стояли с заговорщическим видом.

– Что это с вами? – спросил Давид.

Стуре отвел полу пиджака, как заправский спекулянт, – из внутреннего кармана высовывалась голова Бальтазара. Магнус прыснул. Стуре пожал плечами – не пройдет так не пройдет.Давид не стал возражать. Он испытывал облегчение как в прямом, так и в переносном смысле, ни о чем плохом сейчас думать не хотелось – вот бы невролог порадовался.

Они опять направились к воротам. Стуре всю дорогу причитал, что Бальтазар жует его рубашку, и Магнус умирал со смеху. Наблюдая за тестем, комично оттягивающим лацкан пиджака, Давид испытывал неимоверную благодарность. Без него он бы не справился. За всеми этими конспиративными приготовлениями Магнус, казалось, совсем забыл о предстоящей встрече.

Они вернулись как раз вовремя, чтобы застать еще одно выступление. Народу перед ними стало значительно меньше, – по-видимому, охрана не слишком тщательно проверяла личность родственников. Стоило им подойти, как у подиума началась какая-то суета.

На сцену поднялись две дамы преклонного возраста, послышался щелчок громкоговорителя. Прежде чем кто-либо успел понять, что происходит, одна из них уже подошла к микрофону.

– Добрый день, – начала она, невольно отшатнувшись при звуке своего многократно усиленного голоса. Ее спутница что-то поправила за ухом. Первая дама собралась с духом, снова приблизилась к микрофону и повторила: – Добрый день. Я только хотела сказать, что все это какая-то ужасная ошибка. Мертвые воскресли из-за того, что души вернулись в их тела. Всем нам следует задуматься о душе. Человечеству грозит неминуемая гибель, если мы не...

Договорить ей не дали – кто-то выключил усилитель, и только тем, кто стоял в первых рядах, открылся секрет избавления от неминуемой гибели. На сцену поднялся здоровенный детина, одетый в костюм, – судя по всему, охранник. Решительно взяв даму за локоть, он повел ее со сцены. Ее спутница засеменила вслед за ними.

– Папа, – спросила Магнус, – а что такое душа?

– Ну, некоторые считают, что она находится у нас внутри.

Магнус ощупал свою грудь.

– А где именно?

– Везде и нигде. Это что-то вроде такого маленького призрака, который за нас мыслит и чувствует. Некоторые верят, что, когда человек умирает, душа покидает тело.

Магнус кивнул:

– Я тоже в это верю.

– Ну и хорошо, – ответил Давид, – а я нет.

Магнус повернулся к Стуре, который стоял, схватившись за грудь, как будто у него вот-вот начнется приступ.

– Дедушка, а ты веришь в душу?

– Да, – ответил Стуре, – верю. А еще я верю в то, что твой кролик мне сейчас дырку в рубашке прогрызет. Может, все-таки пойдем?

Они встали в очередь. Перед ними по-прежнему было несколько сотен человек, но очередь двигалась довольно быстро. Такими темпами минут через десять они, пожалуй, окажутся внутри.