Текст книги "Блаженны мертвые"

Автор книги: Йон Линдквист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Тут врач разразился истерическим смехом:

– Так бери своих дружков, Шуберта с Бетховеном, и марш помогать! – После чего схватил того самого строителя и заорал кому-то в коридоре: – В лифт их, по нескольку штук! Тащите всех в инфекционное!

Малер попятился. Сигнализация продолжала орать.

Обернувшись, Малер заметил, что медсестре в коридоре уже помогли. Перепоручив старушку одному из охранников, она с трудом поднялась с пола. Ноги не слушались. При виде Малера лицо ее исказила гримаса.

– Сволочь! – выкрикнула она и опять сползла по стене на пол рядом с телом старухи. Малер сделал шаг в ее сторону, но передумал. Не хватало ему сейчас еще выслушивать обвинения в трусости от медсестры.

Сигнализация продолжала наигрывать мотив из «Маленькой ночной серенады» Моцарта, и Малер начал тихонько подпевать. Ничего не скажешь, подходящий мотивчик для такого хаоса. У него и на сотовом такой... Сотовый!

Он нашарил в сумке телефон и уставился на идиотскую трубку с ее бравурной музыкой. Затрясся в беззвучном смехе. Не выпуская мобильный из рук, он сделал пару шагов по коридору и прислонился к стене, прямо под табличкой «Не забудьте выключить мобильный телефон». Все еще прыская от смеха, он ответил на звонок.

– Малер слушает.

– Привет, это Бенке. Ну что, как там дела?

Малер посмотрел в сторону морга – голые тела, разноцветные рубашки – зеленые, синие, белые...

– Да так. Тут мертвецы воскресли.

Бенке тяжело вздохнул. Малер ждал, что он отколет какую-нибудь шуточку или попросит дать послушать, что там происходит, но Бенке и не думал шутить. Вместо этого он медленно произнес:

– Похоже, не только там... Говорят, по всему Стокгольму...

– Что, мертвые воскресают?

– Да.

Они умолкли. Малер попытался представить, что сейчас творится во всех больницах города. Это сколько же мертвецов получается? Двести? Триста? Он вдруг застыл, похолодел.

– А что на кладбищах?

– Что?

– Ну, могилы!

Бенке выдавил из себя еле слышное: «Боже...» – и добавил:

– Я не знаю... без понятия... нам ничего не... – Он вдруг осекся. – Густав, а Густав?

– Да?

– Это ведь шутка, правда? Скажи, что пошутил, это ведь ты все выдумал?...

Не говоря ни слова, Малер поднес трубку к дверям морга, подержал пару секунд и снова поднес к уху. Бенке тихо бормотал: «...Нет, этого не может быть, да что же это... здесь, в Швеции...»

Малер прервал его поток сознания:

– Бенке. Мне пора.

Профессиональное начало взяло верх над недоверием, и Бенке спросил:

– Надеюсь, ты все это фотографируешь?

– Да, да.

Малер убрал телефон. Сердце билось как бешеное.

Элиас... Его же не кремировали – похоронили, предали земле, Элиас, мальчик мой, там, на кладбище, в Рокста, Элиас...

Он достал камеру и быстренько сделал пару снимков. Ситуация как будто нормализовалась, все было под контролем. По крайней мере здесь. До поры до времени.

Один из охранников, придерживающий мотающего головой старика, словно говорившего: «Да, слышите, я живу! Я живу!» – заметил его фотоаппарат и крикнул:

– Эй, ты там! Ты что делаешь?

Малер лишь отмахнулся от него – не до того – и выбежал из морга. Повернув за угол, он помчался к лестнице.

Возле окошка регистрации стоял худющий дряхлый старик, перебиравший пальцами кружевной воротник своей парадной рубашки. Один пристежной рукав оторвался, и старик застыл с открытым ртом, будто не мог понять, зачем его так нарядили и что теперь делать без рукава.

Перед больницей выстроился целый ряд полицейских машин, и Малер пробурчал:

– Полиция? Ей-то что здесь делать? Они что, арестовывать их собрались?

Когда он добрался до своей машины, пот лил с него в три ручья. Замок с водительской стороны периодически заедало, и Малеру пришлось навалиться на дверь всем телом, чтобы ее открыть. Внезапно ключ выскользнул из рук, асфальт под его ногами встал на дыбы, и он со всей силы приложился к нему головой.

Малер лежал на земле у машины и смотрел на звезды. Живот его поднимался и опускался, словно кузнечные мехи. Вдали послышался вой сирены – что еще нужно настоящему репортеру? – только на этот раз у него больше не было сил.

Звезды тихо мерцали в ночи, дыхание его успокоилось.

Малер уставился в темную даль над головой, прошептал:

– Где же ты, мальчик мой? Там? Или... тут?

Несколько минут спустя Малер смог встать. Он поднялся на четвереньки, залез в машину, повернул ключ зажигания и выехал с больничной стоянки, направляясь в сторону кладбища Рокста. Руки его дрожали от изнеможения. А может, от волнения.

ПОС. ТЭБИ КИРКБЮ, 23.20

Эльви постелила внучке в бывшей спальне Туре. За три недели стойкий больничный запах антисептиков успел смешаться с запахом мыла и чистящих средств. От самого Туре здесь не осталось и следа. Уже на следующий день после того, как его забрали в больницу, Эльви выкинула матрас, подушки и постельное белье, заменив все на новое.

Когда вскоре после этого ее навестила Флора, Эльви даже слегка удивилась ее готовности ночевать в комнате, где умирал дед, – тем более учитывая ее нервный склад. Но Флора отрезала:

– Я его всю жизнь знала, чего мне бояться, – и на этом разговор был окончен.

Флора вошла в комнату и присела на край кровати. Эльви окинула взглядом ее футболку до колен с изображением Мэрилина Мэнсона и спросила:

– А что-нибудь другое у тебя есть? Ну, на послезавтра.

Флора улыбнулась:

– Есть, есть. Что же я, не понимаю?

Эльви взбила подушки, добавила:

– Мне-то что, ты же знаешь, только вот...

– Твои пенсионерки, – закончила за нее Флора.

– Да, – Эльви наморщила лоб. – Вернее, я и сама думаю...

Флора накрыла ее ладонь своей, не дав ей договорить:

– Ну, бабуль. Я ведь уже говорила. Я тоже считаю, что на похоронах все должно быть красиво... – Тут она поморщилась. – В отличие от свадеб.

Эльви рассмеялась.

– Когда-нибудь и до твоей свадьбы дело дойдет, – сказала она и тут же добавила: – Может быть. А может, и нет.

Флора ответила:

– Очень сомневаюсь, – и упала спиной на кровать, раскинув руки. Уставившись в потолок, она то сжимала, то разжимала ладони, словно ловила воображаемые шары. Поймав штук десять, она спросила, не глядя на Эльви:

– Интересно, что с человеком случается после смерти?

Эльви не совсем поняла, был ли вопрос обращен к ней, но решила ответить:

– Попадает, наверное, куда-то...

– И куда? В рай, что ли?

Эльви села на кровать, разгладила и без того гладкий пододеяльник.

– Не знаю, – ответила она. – Рай – всего лишь название, которое мы сами придумали для обозначения чего-то неведомого. Какого-то... другого места.

Флора молча продолжала жонглировать невидимыми шарами. Внезапно она села на кровати рядом с Эльви.

– Так все-таки, что это было? Ну, там, в саду?

Эльви немного помолчала. Затем тихо произнесла, осторожно выбирая слова:

– Я знаю, что ты не веришь в Бога, но ведь на это можно посмотреть иначе. Забудем на минуту про религию, Библию и всякое такое прочее. Давай предположим, что у каждого человека есть душа. Ты хоть в это веришь?

– Нет, – ответила Флора. – По-моему, человек умирает, его кремируют – и все дела.

Эльви кивнула:

– Понятно. А я рассуждаю так: вот живет себе человек, какие-то мысли думает, опыта набирается, любит кого-то. Доживает, скажем, до восьмидесяти. Голова еще вроде ясная, да тело уже не то. И как будто изнутри ты прежний – и мысли в тебе кипят, и жизнь бурлит, а плоть все изнашивается. И до последнего сидит в тебе этот человек, кричит: «Нет, нет, нет!..» – а потом – раз – и конец.

– Ну да, – ответила Флора. – Все так.

Придя в волнение, Эльви схватила руку Флоры и легонько прижала к губам.

– Только знаешь, – продолжала она, – мне это кажется абсурдным. Всегда казалось. Для меня... – Эльви вскочила с кровати, размахивая руками, – совершенно очевидно, что у человека есть душа. Должна быть. Неужели ты думаешь, что наше сознание, способное за какие-то доли секунды вместить в себя целую Вселенную, зиждется на какой-то... – она махнула рукой, указывая на свое тело, – груде мяса?!.. Нет, я не верю, никогда не поверю!

– Бабуль, ты чего?..

Взгляд Эльви, устремленный куда-то вдаль, снова обратился на внучку. Эльви присела на край кровати, сложив руки на коленях.

– Извини, – произнесла она, – дело в том, что сегодня я получила исчерпывающее доказательство своей правоты. – Она бросила взгляд на Флору и тихо добавила, словно стыдясь:

– Мне так кажется.

Пожелав Флоре спокойной ночи и закрыв за собой дверь, Эльви еще долго бродила по дому. Наконец она заставила себя усесться в кресло и взяла в руки Гримберга, но, прочитав несколько предложений, отложила книгу в сторону.

Эльви давно решила, что после смерти мужа засядет за «Необычайную судьбу шведского народа», пока еще сама Богу душу не отдала. Начала она довольно бодро, одолев больше половины второго тома, но сегодня с чтением не ладилось. В голове роились совсем другие мысли.

Часы показывали начало первого, ей уже давно было пора спать. Правда, в ее возрасте много сна не требовалось, но каждую ночь ей приходилось вскакивать ни свет, ни заря и просиживать пару часов на унитазе, выдавливая из себя по капле содержимое мочевого пузыря.

Эх, Туре, Туре...

Днем Эльви побывала в похоронном бюро, отнесла туда его выходной костюм для погребения, которое должно было состояться послезавтра. Туре... Лежит, наверное, сейчас в морге, весь такой торжественный, в ожидании последнего дня на этой земле. В похоронном бюро ее спросили, не хочет ли она переодеть его сама, но Эльви отказалась. Она свой долг уже выполнила.

Десять лет назад она начала делать ему бутерброды, семь лет назад – класть их ему в рот. Последние три года его организм не воспринимал уже ничего, кроме пюре и каши, и нуждался в капельнице для поддержания жизни – если, конечно, это можно так назвать. Инвалидная коляска, потеря речи – а может, даже и рассудка... Лишь пару раз в ответ на ее слова в глазах Туре вспыхивало понимание – и то ненадолго.

Изо дня в день она его кормила, умывала, меняла подгузники и мочеприемники. Только по утрам и по вечерам она прибегала к чужой помощи, чтобы уложить его в постель или, наоборот, пересадить в кресло, в котором он просиживал целыми днями, уставившись в пустоту.

«В болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». Она выполняла эту клятву без особой радости и любви, но и без единого упрека или сомнения, ибо она дала слово.

В ванной Эльви вытащила изо рта вставную челюсть, тщательно почистила и положила в стакан, который оставила стоять на полке. Она никогда не понимала людей, хранящих вставные зубы возле кровати напоминанием о быстротечности времени. Ладно еще очки – без зрения человеку никак, мало ли что случится, но зубы?! Кусать-то они кого собрались посреди ночи?

Эльви вошла в свою комнату, переоделась в ночную рубашку. Аккуратно сложила одежду на крышке секретера и застыла, разглядывая стоящую рядом фотографию в рамке. Их свадебная фотография.

Экие голубки.

Это была черно-белая карточка с ретушью, до сих пор сохранившей яркость красок. Они с Туре – прямо иллюстрация к какой-нибудь сказке, принц и принцесса после слов: «И они жили долго и счастливо и умерли в один день». Туре во фраке, Эльви в белом платье прижимает к груди яркий букет цветов – и оба смотрят в будущее кукольно-голубыми глазами (причем глаза у Туре были вовсе не голубые, это была ошибка ретушера, которую они так и не удосужились исправить).

Эльви вздохнула, провела пальцем по фотографии.

– Вот как бывает, – произнесла она в никуда.

Она зажгла лампу у кровати, раздумывая, не почитать ли Гримберга перед сном. Но не успела она потянуться за книгой, как у входной двери раздался какой-то звук. Она прислушалась. Звук повторился. Словно кто-то... скребется.

Что это?..

Будильник на тумбочке показывал двадцать минут первого. Снова царапанье. Должно быть, какой-нибудь зверь – может, собака, только почему вдруг именно к ней? Эльви немного выждала, но шорох не прекращался. Бродячие собаки здесь были редкостью. Зимой, бывало, из леса забредала какая-нибудь косуля, но чтобы прямо к дому – такого еще не случалось...

Эльви накинула халат, подошла к двери и прислушалась. Бог его знает, кто там – вроде и на кошку не похоже. Кошки так не скребутся – во-первых, слишком громко, а во-вторых, высоко, где-то на уровне груди. Эльви прислонилась к дверному косяку и громко прошептала:

– Кто там?

Царапание прекратилось. Вместо этого за дверью послышалось тихое поскуливание.

Наверное, кому-то плохо.

Не раздумывая, Эльви открыла дверь.

На нем был тот самый выходной костюм, только вот сидел плоховато. За последние годы болезни Туре похудел килограмм на двадцать, и теперь габардиновая ткань свисала с его покатых плеч, а руки болтались, как плети. Эльви попятилась, наткнулась на галошницу в коридоре и чуть не упала, но в последний момент ухватилась за вешалку.

Туре стоял неподвижно, уставившись куда-то под ноги. Эльви опустила взгляд и увидела его голые белые ступни с нестриженными ногтями.

Она смотрела на его ноги, а в голове крутилось:

Халтурщики. Даже ногти не постригли.

Эльви не испытала ни потрясения, ни страха при появлении мужа, ушедшего в мир иной спустя три года после их рубиновой свадьбы. Нет. Только удивление и... усталость. Поэтому она шагнула ему навстречу и произнесла:

– Что ты здесь делаешь?

Туре молча поднял голову. Глаза его смотрели на нее без малейшего признака жизни. За три года Эльви успела свыкнуться с его безжизненным взглядом – только на этот раз он был по-настоящему мертвым.

Это не Туре. Это какая-то кукла.

Кукла сделала пару шагов вперед, зашла в дом. Эльви стояла как вкопанная, ничего не предпринимая. Она не боялась, просто не понимала, что ей теперь делать.

Несомненно, это был Туре – отрицать глупо. Но ведь этого не может быть! Она сама проверяла остановившийся пульс, сама подносила зеркальце к бездыханным губам. Своими ушами слышала заключение медиков, держала в руках свидетельство о смерти, где черным по белому написано, что Туре умер, скончался, усоп.

Воскрешение плоти...

Туре прошел мимо нее и направился в глубину дома. Она почувствовала больничный запах медицинского спирта, крахмала и еще чего-то сладковатого, почти фруктового. Эльви пришла в себя, схватила его за плечо и прошептала:

– Что ты делаешь?

Не обращая на нее внимания, он продолжал идти – короткими рывками, словно каждый шаг стоил ему усилий, – направляясь в сторону спальни. Своей спальни.

Только теперь Эльви вдруг осознала, что впервые за семь лет Туре стоял на ногах – и не просто стоял, а шел. Пошатываясь с непривычки, но шел. Прямо туда, где спала Флора.

Эльви забежала вперед, крепко взяла мужа за плечи и приказала громким шепотом:

– Флора спит! Не ходи туда!

Туре остановился. Даже сквозь ткань пиджака она чувствовала холод его тела. Пока они так стояли, ей вспомнилось, как давным-давно, когда Маргарета была еще ребенком, Туре иногда возвращался домой пьяным. Дочь спала в своей постельке, а Эльви поджидала мужа в коридоре, чтобы избавить перепуганного ребенка от пьяных проявлений отцовской любви.

Она спит! Оставь ее в покое!

Чаще всего ей это удавалось. Но не всегда.

Туре повернул голову. Эльви попыталась поймать его взгляд, приструнить, как тогда, сорок лет назад. Заставить остановиться, внять здравому смыслу. Но это было все равно что пытаться вбить гвоздь в шар для боулинга – взгляд ее лишь скользил, не находя ни малейшей зацепки, – и тут ей впервые стало страшно.

Несмотря на круги под глазами, запавшие губы и болезненную худобу, Туре все равно был значительно сильнее ее. Глаза его не выражали ровным счетом ничего – ни узнавания, ни малейшего проблеска чувств. Эльви не выдержала и отвела взгляд. Она проиграла.

Туре обошел ее и направился к спальне. Эльви еще раз попыталась схватить его за плечи, но он подался вперед. В эту секунду дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появилась Флора.

– Бабушка, что здесь...

Тут она увидела Туре. Флора взвизгнула и шарахнулась в сторону, освобождая ему дорогу. Не замечая ее присутствия, Туре решительно проследовал в спальню. Споткнувшись о кресло в гостиной, Флора упала и поползла в сторону балконной двери. Там она и застыла с выражением ужаса на лице.

Эльви подбежала к внучке, обняла ее, гладя по голове и лицу:

– Тихо, тихо... ничего страшного... успокойся...

Флора умолкла, стиснув зубы. Тело ее сотрясала мелкая дрожь, и она крепко прижалась к Эльви. Она не сводила глаз с Туре, который тем временем уселся за стол, словно только что пришел с работы и хотел еще поработать часок-другой.

Они видели движения его рук, слышали шорох бумаг. Не в силах пошевелиться, они так и сидели, приникнув друг к другу, пока Флора не высвободилась из бабушкиных объятий.

Эльви тихонько прошептала:

– Ты как?

Флора открыла было рот, но передумала, только ткнула пальцем в сторону журнального столика в спальне. Эльви проследила взглядом за ее рукой и сразу поняла, что она имела в виду. На столике лежала коробка из-под «Обители зла». Флора что-то промычала, и Эльви подалась к ней:

– Что?

Флора едва шевелила губами, и все же Эльви различила слова:

– Но это же... смешно.

Эльви кивнула. Да. Смешно. Все невозможное смешно. Это вообще близкие понятия. И все же факт остается фактом. Эльви встала. Флора ухватилась за полу ее халата.

– Ну тихо, тихо, – прошептала Эльви. – Я только посмотрю, чем он занимается.

Она прошла на цыпочках в спальню.

Если все это так смешно, зачем же перешептываться, красться? – размышляла она. Да затем, что все невозможное балансирует на грани реальности. Любое неверное движение, любая оплошность – и оно исчезнет, рассыпется, как карточный домик. А может, наоборот – поглотит все живое. Кто его знает. С такими вещами нужно быть осторожнее.

Эльви выглянула из-за дверного косяка, но увидела лишь спину и локоть мужа. Войдя в комнату, она сделала пару шагов вдоль стены, чтобы получше разглядеть, чем он занимается.

Как будто ищет него-то...

В голову лезла всякая чепуха про души, которые не обрели покоя и теперь возвращаются на землю, чтобы восстановить справедливость... Фруктовый запах усилился. Эльви касалась стены кончиками пальцев, словно это была единственная ниточка, связывающая ее с реальностью.

Белые закоченевшие руки Туре двигались над столом, заваленным ксерокопиями похоронных псалмов, стопками писчей бумаги, конвертами. Сверху лежал свежий номер газеты «Экспрессен», принесенный Флорой. Туре по очереди брал листы бумаги, подносил к глазам, водя головой из стороны в сторону, словно читая текст псалма: «День за днем, минута за минутой...»– затем клал лист на место и брал следующий, точно такого же содержания, и столь же тщательно рассматривал.

– Туре?

Эльви вздрогнула от звука собственного голоса. Она вовсе не собиралась ничего говорить, как-то само вырвалось. Туре не реагировал. Она облегченно вздохнула. Одна мысль о том, что Туре может обернуться, что-нибудь сделать или – боже упаси – сказать, приводила ее в содрогание.

По стеночке, по стеночке она выскользнула из комнаты и тихо закрыла за собой дверь. Прислушалась. Из комнаты по-прежнему доносился шорох бумаг. Эльви пододвинула кресло к двери, так что деревянная спинка подпирала ручку замка.

Флора сидела на полу все в той же позе.

Вся эта история с воскрешением просто не укладывалась в голове, но больше всего Эльви волновалась за внучку – такое потрясение, да еще с ее нервами...

Эльви присела рядом с Флорой и даже обрадовалась, когда та подняла голову и спросила:

– Что он там делает?

Значит, держится пока, раз интересуется.

– По-моему, изображает видимость жизни, – ответила Эльви.

Флора коротко кивнула, как будто и без того знала ответ. Эльви растерялась, не зная, как поступить. По-хорошему нужно было отправить Флору домой, но как? Автобусы уже не ходят, а Маргарета с Йораном в Лондоне.

Впрочем, она бы и так не стала звонить дочери. Несмотря на всю ее предприимчивость, в критических ситуациях Маргарета легко впадала в истерику. Она бы, конечно, приехала, все уладила, отдавая распоряжения своим визгливым голосом, – но рано или поздно это закончилось бы нервным срывом.

Чертов Туре!

Да уж. Чем больше она об этом думала, тем больше в ней росло раздражение в адрес мужа. После всего, что она для него сделала! После стольких лет супружеского долга...

Стоп.

Эльви даже улыбнулась неожиданной мысли, пришедшей ей в голову. Может, это и буквоедство, но разве не сказано: «В болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас»?

Она бросила взгляд на закрытую дверь. Смерть их разлучила.Туре умер. Следовательно, теперь это не ее забота. После смерти она ему ничего не должна, – по крайней мере, в той клятве сорокатрехлетней давности про это ничего сказано не было.

Флора издала какой-то невнятный звук, и Эльви переспросила:

– Прости, что ты сказала?

Внучка посмотрела ей прямо в глаза и отчетливо произнесла:

– У-ууу...

Эльви охватило отчаяние. Так она и знала! Не уберегла ребенка... Она метнулась к Флоре, принялась гладить ее по щекам:

– Прости, прости меня! Я сейчас вызову такси, хорошо? Слышишь, сейчас будет такси, и мы уедем отсюда, ты и я, хорошо?

Флора медленно покачала головой, перехватив ее руки, и снова произнесла, на этот раз с тенью улыбки на лице:

– У-ууу...

И тут Эльви поняла. У нее вырвался короткий смешок. Это была шутка. Флора изображала зомби из игры.

– Боже, Флора, как ты меня напугала! Я уж подумала...

– Извини. – Флора окинула комнату своим обычным ясным взглядом, в котором уже не было и следа отрешенности. – Ну, так что мы будем делать?

– Флора, детка, я не знаю.

– Тогда нужно рассуждать логически, – предложила она. – Во-первых, давай подумаем: существует ли хоть малейшая вероятность того, что он и не умирал? Ну, может, это был летаргический сон какой-нибудь или что-то вроде того.

Эльви покачала головой:

– Нет. Разве что у всех одновременно случилось помутнение рассудка. И потом, я же совсем недавно его видела, когда относила костюм... Флора, послушай, с тобой все в порядке?

– Да, да, все нормально. Просто я хочу... разобраться.

Эльви была потрясена. Девочка сидела и спокойно рассуждала, загибая пальцы и перечисляя возможные варианты – ни паники в голосе, ни дрожи в руках. От недавнего страха не осталось и следа – теперь в ней заговорили трезвость и рассудительность дочери юристов – качества, которые она прежде терпеть не могла.

– Во-вторых, – Флора загнула другой палец, – если он все-таки умер, то из-за чего он воскрес? Может, это имеет какое-то отношение к тому, что произошло в саду?

– Ну... Пожалуй.

– В-третьих...

Эльви вдруг поняла, что творилось с Флорой. В ее резкой перемене настроения не было ничего хорошего. Рациональность ее мышления объяснялась тем, что она просто-напросто стала относиться к происходящему, как к компьютерной игре, – невероятные события она рассматривала, как цепь задач, которые нужно решить.

Ничего, – подумала Эльви, – пусть лучше так.

– В-третьих, – продолжила Флора, – нужно выяснить, видим ли это только мы с тобой, или все это происходит... на самом деле. Ну, ты меня понимаешь.

Эльви вспомнила холод плеча под рукой.

– Думаю, на самом деле. И еще, мне кажется, нужно вызвать «Скорую».

Флора вскочила с пола:

– Можно, я?

– А может, лучше...

– Ну, бабуль, ну пожалуйста!

Флора умоляюще сложила руки, и Эльви оставалось только пожать плечами. Она не понимала энтузиазма внучки, но это было лучше, чем нервный срыв. Флора бросилась звонить, а Эльви осталась сидеть на полу, погруженная в раздумья.

Все это неспроста.