Текст книги "Мой муж – мой босс? (СИ)"
Автор книги: Яся Белая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Он смотрит на меня так, что в душе всё переворачивается – с тоской, отчаянием, ранено…
– Так и есть… – говорит грустно, – вернее, так и должно быть… Но, Кристина… я…
Роняет голову, закрывает лицо руками. А вот теперь пошли театральные жесты. Хотя широкие плечи трясутся вполне натурально – будто его и впрямь колотит в истерике.
Мне удаётся подавить острую жалость к этому мужчине.
– Ну… я пойду… Мне ещё с Лампой и Зинаидой Сафроновной объясняться…
– Иди…
– Ты пришлёшь бумаги?
– Всё-таки развод?
– Да…
– Хорошо…
Ёжусь. Внезапно становится так холодно. Слишком легко меня отпускают. Значит, я недорога.
Хорошо, что иллюзия разрушилась сейчас, а не через несколько лет… Такое поведение очень наглядно – просто, вместо тысячи слов.
Интересно, какой вывод сделает Башир Давидович? Даст ли он внуку шанс? Впрочем, мне теперь всё равно – это больше не моё кино…
И я, вскинув голову, ухожу в неизвестность.
Глава 13. Когда говорят призраки…
Зинаида Сафроновна сидит на кухне и барабанит пальцами по столешнице.
– Значит, Лампе не скажите? – смотрю на женщину в упор.
Здесь, в старенькой двушке – а куда ещё она могла вернуться? – по-домашнему уютно. Странно, здесь я чувствую себя защищённой. Не то, что в доме Давлата, который так и не стал моим. Ведь дом там, где сердце. А моё сердце рассыпалось пеплом…
Грею руки о чашку чаю, смотрю на скатерть с ромбиками. Здесь, в этих стенах, я была очень счастлива и очень несчастна. Они хранят мой смех и мои слёзы. Поэтому и родные настолько.
– Не хочу тревожить, – произносит Зинаида Сафроновна. – Потом, когда родит… А так ей и без меня нервотрёпки хватает.
Что верно, то верно. Наша маленькая Лампочка – железная леди. Этим она в мать.
Но…
– Как вы вообще додумались разыграть свою смерть? Лампа и сама чуть не умерла… Да и я…
Вспоминать не хочу, глаза щиплет, в груди ноет. Как она могла?
Зинаида Сафроновна вздыхает.
– Эх, Кристя… Вам, детям, многого не понять. Мы, взрослые, стараемся беречь вас до последнего. – Она сбивает пепел с сигареты в пепельницу-паука. Борька подарил её Марку на прошлый Хэллоуин. Символично, что хэллоуинскую пепельницу сейчас использует… призрак. – Дела у меня на рынке шли неважно, – вздох, затяжка, серый пепел на чёрной керамике… – более чем неважно. Хреново шли. А тут Лампа с её двумя факультетами в разных вузах. Дочка у меня – особенная, умница, я хотела, чтобы у неё было всё лучшее… Чтобы она спокойно училась и ни о чём не думала… Раз уж бог послал мне её так поздно в награду… Вот и тянулась в нитку. Не говорила ничего. Хотела уберечь…
Да уж, уберегла… Лампа до сих пор не отошла от смерти матери. Только не истерит – не умеет просто, а замыкается, уходит в себя, винится… Мы ведь всегда считаем, что могли спасти родного человека. Что чего-то не предусмотрели.
Я знаю – тоже испытываю по отношению к Боре. Так отчего же берегла Зинаида Сафроновна свою дочь?
Вопрос не задаю – женщина его считывает сама.
– От нищеты, Кристён. Когда я… ушла… Лампа же не голодала. Даже тебе деньги подкидывала, верно?
Так и есть. Подруга, конечно, не шиковала, занималась переводами, но без финансовой «подушки», оставленной матерью, конечно же не справилась бы. Потому что переводы – заработок нестабильный: то густо, то пусто.
– В общем, – продолжает Зинаида Сафроновна, – явился однажды, будто чёртик из коробочки, перед прилавком Сан и сделал мне предложение…
– … от которого невозможно отказаться, – заканчиваю я.
Она кивает:
– Да, как и тебе.
– Вы тоже участвовали в съёмках?
Зинаида Сафровна смурнеет, видимо, думает, как лучше сказать.
– Нет, – выдыхает наконец, – где я, – показывает ладонями на себя, – и где съёмки… Это для вас – молодых, красивых… А я… у меня, скажем так, другая задача была… – глубоко затягивается. – Деньги я попросила вперёд, сразу положила на счёт в банк под хорошие проценты. И попросила их помочь сделать мой уход натуральным. Ты лично убедилась, что всё выглядело на сто процентов…
Да уж.
– А как же свидетельство о смерти? – вспоминаю тот жуткий день. – Врачи же констатировали остановку сердца.
– Есть препараты, – говорит Зинаида Сафроновна, – которые временно останавливают сердце.
– Но мы же вас хоронили! – не унимаюсь.
– Меня ли?.. – качает головой. – Ох, дети-дети, я даже рада, что вас так легко провести…
– Это подло! – заявляю я. – Лампа вас не простит.
Зинаида Сафроновна кривит губы – на пухлом толстощёком лице получается странная гримаса, будто насмешка, а не грусть.
– Имеет право… И ты тоже имеешь…
Уж не знаю, куда бы завёл нас разговор, если бы не звонок в дверь.
Открываю – курьер. В его руках – коробочка перевязанная красным бантом. Не хочу принимать, но там могут быть важные документы… Расписываюсь, отпускаю доставщика, плетусь в комнату…
Зинаида Сафроновна тут как тут – любопытствует. Пусть, мне не жалко.
Распечатываю дрожащими пальцами: действительно бумаги – аккуратно сложенный мой диплом с конкурса «Лучший молодой управленец года» и, почему-то, свидетельство о браке… Странно, я ждала другое. Есть там и ещё одна коробочка – из вишневого бархата.
Открываю и ахаю: на шёлковом ложементе покоится рубиновое, филигранно сделанное, сердце… А по тонкой цепочке – будто брызги – крошечные бриллианты… Красиво, нежно, ненужно мне…
Беру в руки украшение – кажется, оно пульсирует, как живое. Пальцы ощущают гравировку на обратное стороне. Переворачиваю, читаю: «В сердце – только ты…»
Давлат пытается меня задобрить?
Перекладывает ответственность на меня? Вручает мне судьбу нашего брака?
Ну что ж – тогда я поступлю так, как считаю нужным.
Хватаюсь за телефон, набираю службу доставки…
– Что ты намерена делать, глупая? – пеняет мне Лампина мама.
– Вернуть ему его сердце. Устала от театральных жестов…
– Ох, дура. Он же любит тебя. И не хочет терять. Если бы хотел – ты бы уже получила бракоразводные документы.
– Вот! Ещё одна причина! Он обещал, что так и будет!
– Тебя не поймёшь, – злится женщина. – То ты тут бесилась, что не удержал, что легко согласился отпустить. Теперь, когда удерживает, коришь за это. Определись уж…
Отменяю курьера, роняю телефон и следом за ним падаю на диван. Старик жалобно скрипит.
– Что мне делать теперь?
Зинаида Сафроновна садится рядом, берёт за руку и накрывает мою ладонь своей, будто прячет внутри…
– Подумай, взвесь, девочка. Сжечь мосты успеешь всегда. Сама говорила о шансе. Вот и дай. Поверь, я дольше твоего на свете живу. Мужчины ради меркантильной выгоды такие подарки не делают. Это – слишком личное.
Наверное, она права. Есть такое поверье, что призраки никогда не врут. Значит, когда говорят гости из потустороннего, стоит прислушаться…
Киваю, тянусь к коробочке, беру подвеску и сжимаю в руке…
Живое трепещущее сердце.
Его.
Отданное мне.
И обещаю себе: буду судить по делам и, возможно, поверю…
* * *
Домой, вернее, в дом Давлата, возвращаюсь в полном раздрае. Не представляю, как буду смотреть в глаза Лампе, что ей скажу? Наверняка, она уже в курсе произошедшего в клубе…
Бедная моя светлая Лампочка…
Вхожу в гостиную и застаю там только Марка… Сидит в кресле, понуро свесив голову, рядом валяется початая бутылка…
– Эй, – кидаюсь к нему, – Харламов! – подхватываю свидетельство его очередного падения и тычу ему в нос: – Что это значит?
Марк вскидывает голову, пытается сфокусировать взгляд, икает…
– Это всё… – поводит вялой рукой… – потому что Лампа… и этот… лысый…
Не нравится мне расклад. Начинаю не на шутку волноваться о подруге.
– Ты можешь внятно объяснить, что произошло?
– Я пришёл, а там он… с ней… – Марк показывает руками движение, будто кого-то прессует.
Нет, так не пойдёт. Я устала от полуправды и намёков. Хочу чётко и по полочкам. Оглядываю комнату… Так, ваза с цветами. То, что надо. Вытаскиваю букет, швыряю на пол, а содержимое – выплёскиваю на Хармалова.
Тот отфыркивается, вытаскивает лепестки из волос, зато смотрит на меня зло и осознанно:
– Сдурела?!
– Так-то лучше, – говорю. – А теперь рассказывай, что произошло.
– Ничего особенного, – мотает мокрой головой Марк, – я просто вошёл не вовремя… И вижу – этот лысый шкаф, Семёныч, кажется – чтоб его разорвало! – стоит на коленях перед Лампой и лапает её живот… То есть, мою жену лапает! Моего ребёнка! – Марка передёргивает. – Ну, я и втащил ему… Лампа взвизгнула, начала орать, что я всё не так понял. Висла на мне, дурёха, пыталась оттянуть – лысый даже не сопротивлялся, когда я его лупил. Только голову руками закрывал. А во мне такая ярость пылала. Света не видел… И я не хотел… Просто рукой дёрнул, чтобы Лампадка отстала… Но… много ли ей надо? Мелкая же… В общем, она отлетела… наверное, на пол грохнулась бы. Я не знаю, как этот урод извернуться успел. В общем, он её поймал. Только вот малышке стало плохо. Дальше скорая… суета… Словом, Лампа в больнице…
– Харламов, ты идиот? – зверею я.
Он вскидывает совершенно непонимающий и ещё не совсем трезвый взгляд…
– П-почему… – выдаёт, опускает руку, шарит бутылку.
– По кочану! – рычу. – Твоя беременная жена в больнице, а ты – здесь! – хватаю его за грудки, трясу. – Ты хоть понимаешь, что ей сейчас нужна твоя помощь! Поддержка!
Марк обречённо всхлипывает:
– Она кричала, что не хочет меня видеть. С ней этот поехал… – роняет голову, хватается за волосы, тихо воет…
– И? – чувствую, как меня раздирают демоны ярости. – Как ты думаешь возвращать? Не собираешься же просто отдать свою женщину другому? А если он сейчас отцом ребёнка представится? Долго собираешься сопли на кулак мотать?
Марк вскидывает на меня вполне осмысленный взгляд:
– Ты права, – заявляет решительно, – поеду прямо сейчас.
– Нет! – в тон ему парирую я. – Сам не поедешь – я вызову тебе такси. За руль в таком состоянии точно не пущу.
Пока ждём машину, отправляю это тело в душ – привести себя в порядок. Марк покорно соглашается.
Разумеется, одного его никуда не пущу. Доставлю до места назначения в лучшем виде. Вот только переоденусь. А то на мне всё ещё то самое красное платье.
Наверное, я ещё никогда так быстро не впрыгивала в джинсы и лёгкую водолазку…
Когда спускаюсь вниз – застаю Марка. Душ ему пошёл на пользу: Харламов более-менее на человека стал похож.
Отслеживаю через приложение машину – всё-таки, мы за городом, в коттеджном посёлке, сюда путь неблизкий, – когда раздаётся звонок.
Софочка!
Ну, надо же!
– Кристина Витальевна… – хнычет в трубку, – приезжайте, как можно скорее. Тут…
Звонок обрывается, но в душе поселяется тревога.
Что там опять стряслось? Ни клуб, а тридцать три несчастья.
И, кажется, придётся перестраивать маршрут…
За деньги удаётся договориться с таксистом отвезти нас в обе точки. Сначала – больница. Потому что за Марком в таком состоянии нужен глаз да глаз. Стараюсь не ворчать на него, чтобы не привлекать внимание водителя.
В больнице снова приходится брать на себя главную роль и узнавать, где Лампа и в каком состоянии. С облегчением вздыхаю, лишь когда слышу, что с подругой всё в порядке, с малышом – то же и что к ней можно.
Марка буквально вталкиваю в палату.
Мне пока что там делать нечего. Третий в такой ситуации лишний – им двоим нужно разобраться и разрулить все недопонимания.
Да и не готова я пока что, после встречи с Зинаидой Сафроновной, перед Лампой отчёт держать.
Бегу скорее вниз – машина ждёт, за простой прилично накапало, но это сейчас неважно. Расплачусь.
Дальше – клуб. До начала моего рабочего дня, а, вернее, вечера, ещё два часа. Зачем меня дёргать? Особенно, после того, что случилось накануне! Надеюсь, у Софочки действительно уважительная причина? А то взорвусь.
В приёмную влетаю злющая и… столбенею.
София мечется по кабинету с картонной коробкой и собирает вещи, не переставая при этом хлюпать носом.
Замечает меня, плюхает свои пожитки на стол, упирает руки в бока и вызверяется:
– Радуйся! Добилась!
– О чём вы, София? – непонимающе хлопаю глазами.
– О том, стерва, – выплёвывает она. – Меня уволили! Даже без отработки! А у меня, между прочим, хомяк и ипотека! Как я теперь буду? – закрывает лицо руками и срывается в вой.
Мне её жалко. Ведь если подумать – я действительно стерва: увела мужика, которого она столько времени для себя приглядывала и обхаживала…
– Не стоит плакать. Наверняка, Давлат Михеевич дал вам хорошую рекомендацию. С его подписью в любую организацию устроитесь. Опыт есть.
– Что же ты в любую не пошла, а? – она вскидывает красивый нос.
– На тот момент этот клуб и был для меня любой, – говорю я. – И даже не первый, куда я на собеседование в тот день поехала… Так что и у тебя всё получится.
– Засунь свои утешения… – она показывает мне неприличный жест, хватает коробку и, выстукивая марш негодования каблуками, уходит прочь.
Я устало опускаюсь на стул, когда дверь напротив открывается и нарисовывается мой работодатель, а по совместительству – муж.
– Ушла? – кивает на приоткрытую дверь.
Развожу руками:
– Как видишь… – вскидываю голову, ловлю настороженный взгляд. – Почему ты её выгнал? Она была неплохим секретарём.
– Она была крысой и лучшей подругой Элеоноры.
– Вот как? – вскидываю брови. – Значит, Элеонорины матримониальные планы на твой счёт её устраивали?
– Судя по всему, да. Хотя не ручаюсь за то, какие именно договорённости у них были.
– И что теперь? – развожу руками. – Секретарь-то всё равно нужен.
– Вот и займись, – просто отвечает Давлат.
– Эй, я вообще-то устроилась администратором.
Он хмыкает:
– Считай, что тебя повысили.
Поворачивается и уходит в кабинет.
Нужно унять клокочущую злость. Тем более что сил на споры за сегодня у меня почти не осталось. А рутинная работа отлично займёт мозг и усмирит расшалившиеся нервы.
Сажусь за компьютер, запускаю Windows и ужасаюсь бардаку на рабочем столе. Хорош секретарь!
Пока разбираю папки и файлы, отвечаю на звонки, разгребаю почту – теряю счёт времени.
Несколько раз ко мне заглядывает Давлат. Даже делает мне кофе – он! мне! – молча ставит на стол и уходит.
Лишь только под утро – за окном, к которому подхожу, чтобы дать отдохнуть глазам и полить цветы, сереет – мой муж-босс останавливается поодаль и говорит:
– Идём.
– Куда? – вяло удивляюсь.
– В зал, – отвечает он.
– А не позновато ли? Думаю, самые заядлые завсегдатаи уже разошлись.
– Вот и хорошо, – произносит он, – значит, самое время.
– Время для чего? – меня начинает подбешивать эта недоговорённость, но пока ещё держусь.
– Выполнять обещания, – просто отвечает он. – Я проиграл спор и до сих пор ещё не расплатился… Идём.
Оу! Ну если так – то бежим! Вприпрыжку!
Непривычно видеть зал ночного клуба таким… пустынным. Ощущение такое, будто попал за кулисы театра – всё вокруг словно замерло, заснуло, ожидая своего часа. Я даже ступать стараюсь осторожно, иначе, кажется, шаги отзовутся гулким эхом…
У Давлата горят глаза – в голубом льде мелькают искорки лукавства, будто фейерверк, отражающийся в замёрзшем озере…
– Какую музыку предпочитаете, моя леди? – картинно раскланивается этот позёр.
– Романтичную, – говорю я, предвкушая действо.
– Будет сделано, – он щёлкает пальцами, и из динамиков льётся тонкая, прозрачная мелодия. Я бы назвала её "Полдень в Италии" – так и рисуются живописные извилистые улочки, белые домики, увитые цветущими лианами… И воздух дрожит от солнечного марева…
– Прошу, – он подводит меня к столику, где в ведёрке со льдом отдыхает шампанское, исходят ароматом фрукты, кружат голову воздушные десерты…
Усаживаюсь на стул и немного стесняюсь своего вида. Как говорится: знал бы, где упасть – соломки б подстелил. Знала бы что меня ждёт – подошла бы к наряду тщательнее.
Давлат разливает шампанское по бокалам и чокается со мной:
– За тебя, Кристина. Моя головокружительная девочка с радужными глазами…
Пара глотков искрящегося напитка и – поцелуй… Сладостный, дарующий крылья…
Давлат отрывается от моих губ.
– Ну что, ты готова лицезреть самый знойный в твоей жизни стриптиз?
Улыбаюсь:
– Конечно…
И муж уходит в сторону подиума, где простаивает одинокий шест.
Глупая счастливая улыбка приклеивается к моим губам. Треволнения последних дней отступают на задний план.
Устраиваюсь поудобнее, вытягиваю руки, опускаю на них голову…Я толком не спала почти двое суток. Уж не знаю, на каких резервах держался организм, как работала голова? Помню, в вузе так было. Во время сессий я плохо спала, а однажды, усиленно готовясь к экзаменам, не ложилась пять ночей подряд… Только кофе и энергетики…С организмом тогда творилось что-то странное… Будто эйфория какая-то.
А сейчас – он, мой организм, довольно урча, как сытый кот, вытягивается и расслабляется. Говорю себе, что закрою глаза всего на минуту… Чуть-чуть… потому что Давлат уже на месте и готов начать представление.
Вздох, улыбка… Сон…
Я не улавливаю тот момент, когда проваливаюсь в черноту.
Просыпаюсь, ощущая движение. Судя по всему, я лежу на просторном заднем сидении авто. Мы куда-то едем. Куда-куда? Домой, разумеется. Места много, больше, чем на сложенном диване в старой квартире Лампы. Поворачиваюсь, утыкаюсь носом в кожаную обшивку и засыпаю вновь.
Очередное пробуждение не столь приятно, как первое. Меня дёргают рывком. На мои возражения или слабые попытки отбиться, отвечают рыком. Столь убедительным, что я предпочитаю заткнуться и не возражать…
Странные у Давлата… ролевые игры.
Меня, как куль, закидывает на плечо какой-то очередной амбал – я уже давно перестала их различать, все на одно лицо – и тащит к какому-то дому.
В положении кверху попой сложно разбирать дорогу, но то, что это не жилище Давлата, понимаю. Здесь слишком всё по-другому – и дорожка вымощена грубым камнем, и растения на клумбах вызывающе-яркие…
– Эй, куда меня тащат? – хриплю.
Ответом носильщик себя не удосуживает.
Лестница, входная дверь, судя по всему, холл большого и просторного помещения.
Меня скидывают в какое-то кресло. Пока дезориентированный резкой сменой положений организм пытается справиться с тошнотой, я не обращаю внимания ни на что. Но едва прихожу в себя – фокусируюсь на мужчине передо мной: огромном, обрюзгшем, с пустым взглядом голубовато-льдистых глаз…
Он рассматривает меня, как подопытную зверюшку – сумасшедший учёный, задумавший пренеприятный эксперимент…
Потом хмыкает:
– Пожалуй, представлюсь, – подаётся чуть вперёд, внимательно оглядывая меня: – Михей Клепенщук, родитель твоего благоверного…
Нервно сглатываю: слишком хорошо помню всё, что мне рассказывали об этом человеке.
– З-зачем я здесь?
– Скоро узнаешь, невестушка. У нас с сыном кое-какой договор был на твой счёт. А в нашей семье привыкли выполнять обещания…
Вот только эта ухмылка, больше похожая на оскал хищника, не сулит ничего хорошего.
Глава 14. Ещё раз про семейные ценности
Михей садится в кресло напротив, достаёт сигарету из пачки, закуривает, а саму пачку протягивает мне:
– Будешь?
– Я не курю… – язык едва ворочается, мозги тоже, со скрипом. Но всё-таки вспоминаю, что один из Клепенщуков мне уже предложил сегодня… выпить. В итоге – я здесь. Эх, Давлат. Почему, как только я слегка оттаиваю, начинаю вновь доверять тебе, ты щёлкаешь меня по носу очередным предательством? Вновь и вновь втягиваешь в свои грязные игры, где я не знаю правил…
– Это хорошо, – прерывает мои невесёлые размышления свёкор, – правильная девочка, значит. Эля не ошиблась в тебе.
– Эля? – переспрашиваю, хоть и догадываюсь, о ком речь. Хмыкаю: – Ах, ваша жена! – получаю утвердительный кивок. – А в вашей семье принято вообще знакомиться цивилизованно, – обвожу пальцем комнату, – без всего этого: похищений, запугивания, тайн…
– Принято, – говорит Михей, вздыхая, – только вот не все члены нашей семьи блюдут семейные ценности.
В комнате появляется прислуга, бесшумно накрывают чайный стол и так же бесшумно, как тени, исчезают, оставляя нас вдвоём.
Меня слегка отпускает: того, кого собираются бить или насиловать, не будут предварительно угощать чаем. Значит, я нужна – хоть и не знаю, зачем – живой и относительно невредимой, что не может не радовать.
– Уж чаю-то со мной выпьешь? Уважишь старика?
По утрам я предпочитаю кофе, но его мне не предлагают. Однако чай тоже не спешу взять.
– Не доверяешь? – вскидывает кустистую бровь Михей. – Правильно делаешь, детка. Жизнь у нас такая – доверяй, но проверяй. – Он тянется вперёд, наливает себе чай в пузатую золоченую чашечку, кладёт пять кусочков сахару и отхлёбывает, прикрывая глаза: – Ммм… Замечательно! Настоящий, цейлонский. Только вчера доставили. Прошу.
Ну что ж – убедительная демонстрация, можно рассчитывать, что в напиток ничего не подсыпали. Делаю чай и себе, прихлёбываю… Действительно, очень вкусно…
Ставлю чашку, смотрю в упор – не знаю, куда подевались страх и паника, видимо, организм исчерпал их лимит, а может, ещё не проснулся окончательно, чтобы испугаться. В любом случае, собственное спокойствие мне только на руку.
– И? – говорю. – Не на чай же вы меня похи… пригласили?
– Как я тебе уже сказал: у нас с сыном был договор на твой счёт, – это напоминание болезненно колет в сердце. Интересно, когда договорился: до того, как просил дать ему шанс и дарил украшения или уже после? Хотя… хрен редьки не слаще… – Только вот сынок мой, – недовольно цокает языком, – не человек слова. Отказывается теперь выполнять свою часть.
Несмотря на то, что внутри всё мертвеет, мне необходимо знать правду. И я, отпив ещё чаю, решительно требую:
– Так просветите меня насчёт ваших договорённостей!
– Какой подход! Какая хватка! – восхищается Михей. – Давлат не ошибся в тебе! А вот я в нём – ой как ошибся… Словом, детка, он обещал помочь мне в одном дельце, – кривит лицо, – достаточно деликатном, а я, в обмен, не трогать тебя – уж больно ты сладка, охота поиграть, – брезгливо ёжусь от сального взгляда, что скользит по мне, радуюсь, что в закрытой водолазке, – так вот, я своё слово сдержал, а он… – отказывается свои обязанности выполнять. Непорядок это, детка. Говорю же, в нашей семье слово привыкли держать железно.
Сказанное доходит не сразу, ещё сложнее осознаётся…
– Стоп! Погодите, – вытягиваю руки вперёд, словно упираясь в незримую стену, – вы хотите сказать… что это не Давлат отдал меня вам… А вы сами?
Ухмыляется:
– Догадливая…
– Но как? Неужели Давлат… просто позволил? – сникаю. – Не защищал? Не отстаивал?
– Наверное, он бы сражался, как лев, – ехидно произносит свёкор, – если бы не уснул прямо возле шеста… С полуспущенными штанами и в расстёгнутой рубашке… Уморительное зрелище было, надо признать.
– Шампанское! – догадываюсь я.
– Умница! – хвалит Михей. – Мои люди сработали чётко. Подсыпали, что нужно. Выбрали правильный момент.
– У вас крыса в клубе… – понимаю я.
– И не одна, – довольно лыбится он.
– Стало быть… Давлат тоже здесь?
– Да, – кивает Михей. – Только его с другого входа привезли. И сейчас с ним тоже разговаривают, правда, не так вежливо, как с тобой…
От этого разговаривают, меня передёргивает: Давлату и так в последнее время нехило достаётся по моей вине.
– А ты нужна, чтобы сделать сына более сговорчивым. Он весь в меня: упёртый, крепкий, сдохнет, но со своего не сойдёт. Вот только слабость у нас есть – бабы. У меня Марьяна была, у него – ты…
Этот гад смеет поминать Марьяну, которой изменял, когда та лежала в больнице! Возмущаюсь мысленно. Вслух не произношу.
Спрашиваю другое:
– Если я здесь для разговорчивости Давлата, тогда чего мы сидим. Устройте нам очную ставку.
Чем дольше я здесь – тем сильнее эти уроды могут изувечить моего мужа.
Теперь, когда выяснилось, что Давлат меня не предавал, сердце скулит и трепещет от страха за него. Я понятия не имею, как смогу ему помочь, когда буду рядом, но мне кажется, я что-то придумаю, у меня получится…
– Не терпится увидеться? – с притворным участием интересуется Михей.
Киваю.
– Ну что ж, идём…
Сначала меня ведут бесконечными коридорами, потом мы выходим во двор и направляемся в сад, где виднеется какое-то строение…
И вот тут мне становится страшно. Я один на один с криминальным типом, и меня ведут в подозрительный сарайчик.
Почему я ему верю?
Вдруг…
– Прошу, – он пропускает меня вперёд, но сам заходит следом. Обычная, вроде, слесарная мастерская. Ничего подозрительного.
Но Михей снимает гаечный ключ со стены, крутит один из болтов, и часть стены поднимается вверх, открывая проход в подвал.
– Пойду первым, буду тебе светить, а ты под ноги смотри, лестница тут крутая.
Какая забота! Снова прикусываю язык, чтобы не ляпнуть. Любое резкое слово может обернуться против мужа… или… если всё, что сказал Михей – ложь, а червь сомнения вернулся и гложет, то против меня…
Спуск кажется бесконечным. На тысячной ступени я сбиваюсь со счёта. Но не забываю смотреть под ноги – ступени и впрямь опасные: округлые и осклизлые… А неровный свет от фонарика в смартфоне Михея мечется по стенам, не давая нормального обзора.
Приходится контролировать каждый свой шаг.
Наконец, под ногами ровная брусчатка. Мы идём к массивной двери, возле которой прохаживаются два верзилы в серых костюмах и радиогарнитурой на лысых головах.
Завидев босса, раскланиваются, открывают дверь, заталкивают меня внутрь…
Дверь с лязгом закрывается. Но я не обращаю внимания на это, оно поглощено представшей моему взгляду картиной.
Смотрю перед собой, не веря глазам, и не могу сдержать отчаянный крик…
Такое ощущение, что я попадаю прямиком в какой-то жуткий боевик… Посреди комнаты, под тусклой, мигающей лампочкой сидит, привязанный к стулу, Далат… Одежда изорвана… Лицо… Красивое, совершенное лицо моего мужа изувечено синяками и окровавлено…
Это ж каким моральным уродом надо быть, чтобы сотворить такое с собственным сыном? А если человек позволяет себе подобное – значит, у него нет ничего святого…
На миг делается жутко и зябко. Но я гоню от себя панику – потом буду бояться – и кидаюсь к мужу…
– Давлат, господи… – давлюсь слезами, непослушными пальцами пытаюсь развязать верёвки, которыми скручены его запястья… Ломаю ногти, глушу рыдания…
Муж открывает один глаз, пытается улыбнуться:
– Не плачь, глупышка моя, – шепчет хрипло.
Хочется дать ему воды, смыть кровь, но в этой мерзкой камере ничего нет. Только он, я, тьма и холод…
Размазываю слёзы, беру себя в руки – Давлат прав: не время истерить…
– Милый, – присаживаюсь на корточки рядом, обнимаю, утыкаюсь в плечо, – за что тебя так?
– Они хотят втянуть меня в своё дерьмо, – бормочет на грани слышимости…
Киваю:
– Не говори… Твой отец кое-что рассказал.
– Плохо другое – я не могу защитить тебя, – продолжает говорить, хотя, наверное, разбитые губы причиняют боль.
Касаюсь их осторожно, невесомо, чтобы не усугублять.
Давлат блаженно улыбается и утыкается горячим лбом мне в плечо. Глажу по слипшимся от пота и крови волосам, бережно вожу пальцами по ссадинам на лице.
– Значит, сделай то, что он хочет, – шепчу.
Давлат качает головой:
– Потом, – хрипит, – я не буду себя уважать… Да и ты тоже не будешь. Не простишь.
– Нет, – решительно протестую, прижимаюсь щекой к щеке, шепчу, задыхаясь: – пока мы живы – всё можно исправить. И прощение заслужить…
Да, хочется добавить, я вот сейчас уже полностью простила тебя, готова дать тысячу шансов, только живи, только не позволяй им уничтожить нас…
Над ухом раздаётся горький смешок:
– Нет, крошка, далеко не всё можно простить и исправить. Смерть деда, например…
Холодею.
– Этого он от тебя хочет? Чтобы ты… Башира Давидовича… – вот теперь становится реально страшно: это ж какой мразью надо быть! Дедушка ведь и так уже глубокий старик, ему – не дай бог, конечно! – и без того недолго осталось. – Ради денег? Ради наследства?..
– Всё ещё хуже – Михей, – Давлат не называет его отцом, и я понимаю и поддерживаю мужа в этом, – хочет стать главой ювелирной империи деда…
Договорить мы не успеваем – хлопает массивная дверь и в помещение вваливается не менее массивный мужчина.
Отец Давлата окидывает нас насмешливым взглядом – во всяком случае, так чудится мне в неровном свете одинокой лампы – и фыркает:
– Как трогательно! – он приближается к нам, и я съёживаюсь от страха. Сознание мечется – с одной стороны, мне хочется сорваться и убежать, с другой – закрыть собой мужа и никого к нему не подпускать…
Михей, между тем, освобождает Давлата. Несколько минут мужчины пристально смотрят друг другу в глаза. Наверное, если бы ненавистью можно было прожигать – сейчас бы передо мной оказалось две кучки пепла.
Потом Давлат презрительно хмыкает и отступает ближе ко мне. Теперь мы стоим в рядок – Михей, мой муж и чуть поодаль я.
– Ну что, – говорит свёкор, – обсудили текущие вопросы? Каков будет ответ?
– Ответ будет прежним – нет, – чеканит Давлат, глядя на отца с презрением.
– Хорошо, – как-то легко соглашается Михей и вдруг выхватывает из-за пояса пистолет, который я сразу не заметила, – тогда я тоже нарушу свои обязательства и удалю помеху, которая мешает тебе мыслить здраво.
Холодный зев дула оборачивается в мою сторону.
А дальше всё происходит так быстро, что я даже не успеваю среагировать. Звучит выстрел.
Давлат кидается вперёд, закрывая меня от летящей прямиком пули. Дёргается – неестественно, рвано, как тряпичная кукла… Валится к моим ногам, заливая кровью каменный пол…
Оставляя меня один на один с чудовищем, в глазах которого сейчас полыхает ярость…
– Сучка! – рычит он. – Ты лишила меня сына… Теперь я уничтожу тебя!
И шагает ко мне.
