Текст книги "Мой муж – мой босс? (СИ)"

Автор книги: Яся Белая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Глава 7. Только правду?..

Комната, в которую меня заводит Давлат, оказывается приват-кабинкой. Здесь всё буквально пропитано похотью. Настолько, что меня мутит и потряхивает. Красно-чёрный интерьер вызывающ и груб. Но мы здесь для других целей.

– Садись, – рявкает Давлат, толкая меня к креслу. В нём, должно быть, сидят клиенты, наблюдая за приват-танцем выбранной девушки… Гадость какая! А мне на это садиться?

Но опускаюсь, потому что муженёк буквально нависает надо мной, упираясь руками в поручни и пристально глядя мне в глаза.

– Рассказывай, – требует.

Я судорожно сглатываю. За чем он так со мной? Мне ведь нелегко делать такие откровения. В конце концов, я девушка. Да и ждала совсем другой реакции.

Невольно касаюсь шеи, где осталась красная полоса от цепочки, после того, как Давлат потянул за неё…

Опускаю глаза, заливаюсь краской и произношу на грани слышимости:

– Ты мне подарил…

– Да ну! – брови Давлата едва ли не лезут на лоб. – И за какие такие заслуги?

Вот же мерзавец. Неужели непонятно?

Но от меня ждут ответа, и я, покраснев, наверное, ещё гуще, шепчу:

– За то, что мы провели ночь вместе…

Давлат отстраняется и… смеётся:

– Классная легенда, она могла бы сработать, если бы не одно «но». Вещь, которая у тебя на шее, бесценна, потому что её мне вручила бабушка – жена того самого дедушки, на наследство которого мы все претендуем – вручила, чтобы я подарил это колье своей избраннице. Той, которая не просто проведёт со мной ночь – не льсти себе, ты, конечно, красивая девушка, но подобных у меня было по трое за ночь, – кобелина, проносится у меня в голове, а ведь ещё и гордится, поди? – а ту, что покорит моё сердце. Ту, на которой я захочу жениться.

Хмыкаю:

– Не ты ли мне вещал буквально три дня назад, что меня будто из головы твоей вытащили? Что я тебе снилась и являлась в видениях?

– Это всё так, – соглашается он, начиная ходить по комнате туда-сюда. – Ты была моим наваждением. Уж не знаю, откуда ты взялась в моей голове, но до сердца, к счастью, добраться не успела…

Меня пронзает болью. Вот как, значит, как. Стало быть, все эти обнимашки и собственнические рыки – лишь… похоть. А чего я хотела?

Мне удаётся сдержать слёзы, вскидываю лицо, часто моргаю:

– Ты, правда, ничего не помнишь?

Он замирает, уставляется на меня, сверлит взглядом:

– Что я должен, по-твоему, помнить? – ухмыляется он. – Одну из сотен девиц?

– Не ты ли вешал мне про суррогат и что я особенная?

Ухмыляется ехидно:

– Ты же сама меня переубедила, – напоминает он. – И что такая, как все, и что тебе нужны лишь деньги…

Верно, переубедила. И деньги, действительно, были нужны. Но его слова звучат обидно, бьют наотмашь, ранят…

– Верно, – говорю печально, опуская голову. – Но эту штуку, – касаюсь колье, – я и вправду нашла в номере отеля… после ночи, которую мы провели с тобой… Ты ещё записку мне написал…

– Какую? – он останавливается, перестаёт ходить из угла в угол. – Говори… потому что я не имею обыкновения писать записки дешёвкам, которых веду в отель.

Гад! Он мне сейчас просто душу наизнанку вывернул и потоптался. Ну ничего, мы сильные. Это – ради Бори, убеждаю себя. У нас ведь фиктивный брак, я сама на нём настояла. И будет лучше, если даже иллюзии чувств не будет между нами.

– Ты… – начинаю, но осекаюсь, – там было написано: «Спасибо, что позволила сорвать твой цветок…»

– Цветок? – повторяет Давлат, и взгляд его делается шальным и странным. – Ты хочешь сказать, что ты была…

Он оказывается рядом, снова нависает и заглядывает в лицо.

Только у меня нет сил смотреть на него, уставляюсь в пол, комкаю юбку платья…

– Да, ты был моим первым, – и, с трудом подавляя всхлип, всё-таки спрашиваю, потому что не могу поверить: – Ты, правда, не помнишь? Конкурс «Лучший молодой управленец года» пару лет назад, тайный спонсор…

– Что ты несёшь? Какой конкурс? Какой спонсор? Я не участвую в подобных мероприятиях.

– Какой? – злюсь. – Да открой интеренет и прочти, освежи память… Раз забыл, что совсем недавно в моих документах видел диплом победительницы…

– Верно, интернет… – достаёт гаджет, задаёт Гуглу необходимые параметры для поиска, косясь на меня. А через несколько секунд начинает листать новостную ленту… – Да, действительно, был такой конкурс. Только тебя, – он поворачивает ко мне устройство и указывает пальцем на экран, – здесь и близко не было. Как видишь, победительница совсем другая, – и впрямь с экрана на меня смотрит рыжая веснушчатая девушка. И она точно не я. – И в твоих документах диплома я не помню…

Что за чертовщина? Он ведь действительно пропал в тот день, когда я пришла сюда устраиваться. И как мне теперь доказать, что я не верблюд?..

Пожимаю плечами, потому что внезапно становится всё равно. Я просто разбита вдребезги, уничтожена…

Давлат прячет гаджет в карман, прожигает меня взглядом и говорит зло:

– Сиди здесь и не смей выходить. Мне нужно кое-что выяснить.

Разворачивается и уходит.

А я подтягиваю колени, обнимаю их и, наконец, срываюсь в истерику… Потому что безнадёга разъедает душу, подобно кислоте.

Не сразу обращаю внимание на то, что дверь хлопает и кто-то входит. У меня сейчас такое состояние, что приди сюда клиент с девушкой – с места бы не сдвинулась.

Но это не клиент.

– Ну-ну, сестрёнка, – воркует надо мной Роман. – Не стоит он твоих слёз, дорогая.

Присаживается на корточки перед креслом, заглядывает мне в лицо.

– Это какой сволочью надо быть, чтобы довести девушку до истерики? – вопрошает патетически. Потом бережно вытирает мне слёзы, поднимается и протягивает руку: – Идём.

– К-куда? – честно сказать, мне очень хочется домой. Притом – в нашу старую с Борькой квартиру. Забиться под одеяло и забыться. А утром проснуться – и ничего этого нет. И Борька, улыбаясь, выходит из кухни, где гремит посудой мама и доносится папино ворчание. Мать и отец никогда не были в той квартире, но сейчас я живо представила их там.

– Эй, отвисай, – негрубо встряхивает меня блондин, прижимает к себе и целует в макушку, как маленькую девочку. – Тебе надо развеяться.

Мотаю головой:

– Мне надо в зал, Давлат говорил, что там – важные гости.

– Он как раз сейчас с ними. Сам справится, об этом не переживай. Я – один из твоих боссов, и я говорю, что тебе надо отдыхать. Нам администратор живой и здоровый нужен, а не зарёванный и печальный. – Но я продолжаю сомневаться. Рому я видела лишь немного, он мне совершенно не знаком. И сейчас я хочу к Давлату. Он – зло привычное. И я уже умею прятаться за его широкой спиной. А Рома?.. Даже его, казалось бы дружеские и поддерживающие объятия, неприятны мне.

Отстраняюсь, качаю головой.

– Ну что ж, господин ещё один босс, – пытаюсь шутить, хотя слёзы ещё неокончательно высохли, – тогда разрешите мне просто пойти домой и прилечь. Мне и вправду нехорошо. И на развлечения я совершенно не настроена.

Роман смотрит на меня как-то странно, перекатывается с пятки на носок, прячет руки в карманах своих стильных брюк.

К счастью, вовремя раздаётся телефонный звонок.

Лампа? В такой час? Не к добру.

– Привет.

– Ты где? – сходу начинает она, даже не отозвавшись на моё приветствие.

– В клубе, разумеется… – Лампа ведь это знает, зачем спрашивает? Значит…

Сердце пропускает удары, дурное предчувствие душит.

– Давай, подруга, под любым предлогом вали оттуда и дуй домой на всех парах.

– Что-то случилось? – не выдерживаю.

– Раз ты жива и в клубе – ещё нет, – Лампа переходит на взволнованный шёпот. – Это не по телефону. Но… не оставайся с Давлатом наедине! Как мы могли так…

Звонок резко обрывается.

Сердце ухает в пятки и бьётся в осколки.

Несколько секунд ещё пытаюсь докричаться до подруги, но её аппарат больше не в сети…

Потряхивает.

Вскидываю глаза на блондина, бормочу:

– Ром, мне нужно домой. Срочно. А ещё выйти так, чтобы Давлат не видел.

Он кивает:

– Идём, я выведу и отвезу.

Иду за ним следом по коридорам, где мимо нас снуют то девицы в перьях и купальниках, то официанты, то ещё кто-то из персонала – я ещё не успела выучить всех, но понимаю – эти люди не имеют прямого контакта с начальством. То-то и пялятся сейчас на Рому, как на диковинку.

Мы выходим из задней двери в небольшой дворик, где в неровном свете грязных фонарей красуется алый Майбах. Слишком дорогой, стильный и неуместный здесь.

– Карета подана, принцесса, – картинно раскланивается Рома, указывая рукой на машину.

А мне, как любой девушке, приятно сесть в салон дорогого авто.

Устраиваюсь в кресле, обтянутом светлой кожей, пристёгиваюсь. Роман садится за руль. Внимательно смотрит на меня и, в конце осмотра, печально качает головой:

– Так не пойдёт, сестрёнка. Ты напряжена и зажата. На вот, выпей.

Протягивает мне небольшую бутылочку минералки. Откупориваю, делаю пару жадных глотков… Только сейчас понимаю, как хотела пить. Меня просто высушило внутри – слишком много слёз вылилось…

Какой странный вкус. И ощущение. Реальность смазывается и плывёт.

Взгляд Романа становится заинтересованным, пылающим и хищным…

– Ром, что это за гадость?.. – едва ворочая языком, бормочу я. – Только скажи… правду…

– Правду тебе лучше не знать… пока… сестрёнка…

Меня уносит, голос звучит издалека, с эхом, как в туннеле…

Вижу, как он достаёт айфон и кого-то набирает.

Последнее, что ловит и определяет затухающий мозг – фразу:

– Она у меня.

А дальше только тьма…

Глава 8. Дедушкины сказки в кругу семьи

Комната… точнее, помещение с бетонным потолком, который пересекают массивные балки и где ветвятся какие-то трубы, напоминает подвал или…

Не знаю… Что-то неприятное. В такие места в триллерах маньяки привозят жертв.

Я лежу на кровати. Обычной металлической койке. На замусоленном матрасе, из которого торчит грязная, сбитая в комья, вата…

Фу, гадость какая!

Пытаюсь дёрнуться и встать… Не пускает.

Осознаю, что привязана. Тело так затекло, что я не сразу почувствовала путы.

Что, на фиг, за бред? Розыгрыш какой-то? Давлат мстит мне за колье?..

Кажется, последнее я произношу вслух, потому что сбоку раздаётся знакомый голос:

– Он даже не знает, где ты, сестрёнка.

С трудом поворачиваю голову, едва фокусирую взгляд на сидящем поодаль на железном стуле молодом человеке…

Меня мутит, а реальность ещё дрожит, как знойное марево…

– Что я здесь делаю? – с трудом выговариваю. Слова царапают нёбо.

– Дожидаешься заказчика, – спокойно произносит Рома, как будто вокруг не творится лютая дичь.

– Какого заказчика? – бормочу…

– Увидишь – ни с кем не спутаешь…

– Рома, – пытаюсь говорить спокойно, хотя речь размытая и нечёткая, – отпусти меня, пожалуйста… Я ведь не сделала тебе ничего дурного.

– Ты нет, крошка, и мне прямо-таки жаль, что тебя втянули в это, – он на показ жалостливо кривит губы. – Но я не могу… Давлат сделал мне очень много зла. И ей тоже.

– Ей? – значит, мой заказчик – женщина? Это плохо. Обиженная женщина – помесь кошки со змеёй, говаривала обычно Зинаида Сафроновна.

– Да, ей… Вы скоро познакомитесь, – он бросает взгляд на часы на тонком ремешке. – Прямо с минуты на минуту.

– Ну хоть развяжи меня, – прошу, чувствуя, как неприятно ноют затёкшие мышцы и как врезается в тело кожа ремней.

– Не могу, пупсик, – он разводит руками. – Пока она не прикажет…

– Она…

– Она!

По коридору гулким эхом разносится цокот каблуков. Так ходят стервы – будто выстукивая азбукой Морзе, какие они крутые…

Дверь распахивается, и я ещё никого не вижу, но закашливаюсь от запаха парфюма. Это ж сколько надо было на себя вылить?

Мне удаётся рассмотреть женщину – ей около тридцати-тридцати пяти, выше среднего, с идеальной фигурой. Одета в стильный деловой костюм. Коньячного оттенка волосы зачёсаны вверх и уложены в гладкую причёску. Макияж броский, но гармоничный. Эта женщина определённо знает себе цену.

Роман встаёт со стула, идёт к ней навстречу, обнимает за талию и… они начинают отвратительно целоваться…

Мерзость…

Господи, он сначала трогал её, потом – меня… От воспоминания передёргиват. Я вдруг чётко осознаю, что мне непротивны объятия только одного мужчины. И сейчас я не прочь оказаться в них… Но… Рома сказал – Давлат даже не догадывается, где я…

А я бы не отказалась от спасательной операции…

Наконец, любовники отрываются друг от друга.

Женщина небрежно треплет Романа по щеке, а тот смотрит на неё взглядом преданного щена.

– Молодец, мой сладкий, – воркует она, – я знала, что на тебя можно положиться…

Роман картинно раскланивается перед ней:

– Всё для вас, моя королева…

Она одаривает его истинно королевской улыбкой, целует в щёку, оставляя отпечаток алой помады, и направляется ко мне.

Наклоняется, обдавая удушливым запахом своих терпко-сладких духов.

– Ну что ж, рада познакомиться, – говорит она и опускается на тот стул, где прежде сидел Роман, молодой человек же становится у неё за спиной, как верный страж или паж… – Я Элеонора, мачеха Давлата, и, выходит, твоя свекровь…

Интересное кино вытанцовывается, думается мне. Свекровь, значит, ну-ну.

Элеонора, судя по всему, моей реакцией недовольна. Уж не знаю, чего ждала эта женщина? Моей истерики? Мольбы? Страха?

А я тут пытаюсь не расхохотаться. Глупо, конечно, смеяться, когда ты связан и уязвим, но ситуация веселит неимоверно. Ибо злодеи такого уровня – предсказуемы.

– Вижу, ты не рада знакомству, – кривит карминовые губы моя типа-свекровь.

– Нет, что вы, – ехидничаю я, – прыгаю от радости. Просто этого не видно, потому что я, как бы, привязана к кровати.

Элеонора фыркает:

– Уж не надеешься ты, что я тебя отпущу?

Едва сдерживаю смех.

– Что вы, матушка, и надеяться не смею. Покорно приемлю свою участь.

Она встаёт со стула, проходится по комнате туда-сюда. Рома обожающим взглядом следит за нею и злобно зыркает на меня.

– Понимаешь, – наконец, останавливается Элеонора, – у нас с зайчиком, – взгляд на Романа, – уже почти всё получилось. Но тут явилась ты, и испортила все планы.

Усмехаюсь:

– Интересно, каким образом?

– Ты словно околдовала Давлата. Он на тебе прямо-таки помешался. Он ведь повеса и заядлый холостяк. Мы не могли допустить, чтобы какая-то пигалица вроде тебя вскружит ему голову. На кону были слишком большие деньги. Поэтому пришлось подключить одного знакомого экстрасенса.

Я никогда не верила в этих доморощенных магов-гадалок-ясновидящих, но не признавать того, что среди них встречаются уникумы, которые реально могут запудрить человеку мозги, не могу. Что ж, если в голове Давлата поковырялись, то понятны его «тут помню, тут не помню».

– Благоверный твой крепким орешком оказался, – продолжает вещать Элеонора, глупо раскрывая передо мной все карты (видимо, уверена в своей безнаказанности), – и окончательно вытравить тебя из его головы не удалось. Поэтому остаётся одно, – и вот тут я холодею, потому мадам переходит на зловещий тон, – физическое уничтожение…

Глаза Давлатовой мачехи загораются нездоровым блеском, и мне становится реально страшно – мало ли чего на уме у маньяков. А Элеонора выглядит психически нездоровой…

Однако мои размышления прерывает грохот за дверью…

Элеонора досадливо морщится – конечно, кто-то вновь мешает ей осуществить её же гениальный план.

– Ромочка, зайка, разберись, – просит она.

Белёсые брови нашего героя-любовника лезут на лоб:

– Кошечка моя, – мурлычит он, – я немного не по этой части.

Элеонора сводит к переносице идеальные брови.

– Заинька, если всё сорвётся, мы уже оба будем… частями…

Роман вздыхает и идёт к двери, как на эшафот. Бедный мученик.

Его любовница отвлекается от меня и, неприлично грызя ногти, косится на дверь…

– Да что там происходит? – вопрошает она.

Ответ приходит быстро, вернее, прилетает – в приоткрытую дверь рыбкой влетает Ромочка, за ним врывается злющий Давлат, а дальше – группа поддержки: Лампа, со сковородкой наперевес, пафосно сдувающая лезущую в глаза чёлку, Марк и «двое из ларца»…

Элеонора сразу как-то скисает и теряет боевой настрой.

– Вы что тут творите, коза-ностра местечковая? – рычит Лампа и, прежде чем кто-то из мужчин успевает её удержать, кидается на Элеонору с колотушками. И похитительнице следует быть благодарной уже за то, что сковорода не чугунная.

Пока девочки разбираются, а парни пакуют жалобно вопящего Рому, Давлат кидается ко мне и избавляет от пут.

У меня основательно затекли конечности, поэтому я даже пошевелиться нормально не могу…

– Как ты меня нашёл? – интересуюсь, когда меня довольно бережно прижимают к широкой груди.

– В твоём колье – хитрый маячок. Он начинает работать, когда тебе угрожает опасность. Посылает сигнал SOS.

– Умно! – комментирую, позволяя подхватить себя на руки – сопротивляться всё равно не в силах. – Откуда у твоей бабушки была такая технология?

– Всё узнаешь, – сообщает муж. – Пора тебе, наконец, познакомиться с остальными членами семьи.

Меня передёргивает:

– Да как бы и этих хватило.

– Ну, эти, – Давлат надежнее перехватывает меня, несёт из подвала и кивает себе за спину, где извиваются и вопят скрученные Элеонора и Роман, – те самые уроды, без которых не обходится ни одна семья, увы.

– А ты сам-то лучше? – фыркаю, припоминая наш последний разговор.

Давлат недовольно щурится:

– Поспешные решения, дорогая, – шипит он. – Как извиниться не пришлось?

Что? Мне? После того, как меня обзывали стервой и таскали за колье? Кто-то много на себя берёт. Ничего-ничего, милый, смеётся тот, кто смеётся последним.

– И где же мы будем выявлять поспешность решений? – интересуюсь, поудобнее устраиваясь в таких уютных крепких объятиях.

– На семейном совете, – важно сообщает муж. – Дед пришёл в себя, желает всех видеть и говорить.

Его последние слова тонут в протяжном и отчаянном: «Нет!» от нашего дуэта неудавшихся злодеев.

А мои губы трогает злорадная улыбка. Всё-таки оказаться в кругу семьи – не так уж и плохо…

* * *

– На руках принёс? Хорошо. Значит, я правильно тебя воспитал. – Крепкий старик достаточно бодро поднимается с инвалидной коляски и нависает надо мной, усаженной в одно из кресел роскошной гостиной, упираясь в подлокотники.

Знакомые льдисто-голубые глаза, только украшенные лучиками морщинок в уголках, шарят по мне. Черты пожилого мужчины поражают правильностью и благородством. О таких говорят – породистые. А орлиный нос и лёгкий акцент выдают горца. В лучшие свои времена он, наверное, влёгкую кружил головы девушкам.

Он отстраняется от меня, пристально осматривает внуков и всю остальную честную компанию.

– Располагайтесь, гости дорогие, – ведёт широким жестом по огромной, дорого обставленной комнате, – разговор держать будем.

И когда родственники и новые знакомцы – Лампа всё ещё воинственно сжимает сковороду – рассаживают, старик снова возвращается ко мне, целует руку с полупоклоном: – Добро пожаловать в семью, дочка. Давно мы тебя ждали, – взгляд на Давлата – одобрительный, полный восторга, – представишь своей прекрасной жене.

Давлат кивает:

– Это мой, – и тут же поправляется, – наш дедушка, Башир Давидович Сафиров.

– Са… фиров… – переспрашиваю я, – тот самый?

Не может же этот, скромный на вид, человек быть основателем самого крупного в стране ювелирного холдинга. Я даже вспоминаю известную рекламу: «Сапфиры от Сафирова» и невольно тянусь рукой к своему колье, сжимаю в ладони крупный камень, и мне кажется, что чувствую тепло и будто ласковый шёпот. Так мама ворковала надо мной маленькой, укладывая спать.

– Тот самый, – подтверждает пожилой мужчина. – Я ведь был богат, судьба баловала меня и награждала щедрее, чем других. Сначала, послала мне мою любимую Аминат, а та – родила мне трёх красавиц-дочек: Самиру, Марьяну и Тамару. Настоящие сокровища мои, три бриллианта. Красота жены и дочерей и побудила меня заняться ювелиркой. Когда ты счастлив и жизнь твоя полна света – ты хочешь делиться этим со всем миром.

Столько тепла и тихой светлой печали в его словах и взгляде.

– Колье, которое украшает тебя, девочка, – улыбнулся Башир Давидович, – мой свадебный подарок любимой Аминат.

На моём языке пляшет вопрос, как удалось вставить в камни технологию, работающую как маячок. Но, поймав злобный взгляд Элеоноры, решаю поговорить об этом позже.

Зато Башир Давидович, перехватив наши переглядки, хмыкает:

– Эля-Эля, – качает он головой. – Неужели ты думала, что сможешь заменить мою дочь? Михей, конечно, дурак, но Марьянку любил…

Элеонора кривит губы:

– Да уж, так любил, что спал со мной, когда жена лежала в больнице!

Давлат сжимает кулаки:

– Учти, ты говоришь о моих родителях! – рычит он.

Элеонора скалится и фыркает, как разъярённая кошка.

– И что, они теперь святые? Или твой папочка не может иметь потребностей?

Давлата передёргивает, но дед похлопывает его по руке, успокаивая. И снова обращается к Элеоноре:

– И ты решила, раз через зятя ко мне не подобраться, то попробую через внука? Да вот только… Давлат не повёлся, поэтому довольствуешься Ромой?

Блондин кидает на деда затравленный и грустный взгляд: типа, я не причём, меня заставили.

– Я бы на вашем месте, Башир Давидович, не стала так разговаривать с той, от кого зависит репутация и благополучие вашей компании.

– О чём ты? – зло спрашивает Давлат, но видно, что он уязвлён и злость эта – на себя.

– О, об одном интересном факте, – хмыкает Элеонора и оборачивается к моей подруге: – Вы же, дорогая Евлампия, получили недавно одно письмо на почту.

Лампа кивает, бледнея.

– И ведь именно оно привело вас в клуб?

Снова подтверждение и испуганный взгляд.

– Тогда, может, зачитаете нам содержание?

Лампа достаёт гаджет и дрожащей рукой начинает открывать письмо. Но прежде чем успевает сделать задуманное – Семеныч кидается вперёд, вырывает у неё из рук аппарат, отшвыривает его в сторону, в пустую половину комнаты, и прыгает сверху.

Вовремя…

Своим телом он поглощает взрыв…

…начинается ад и хаос.

Прибегают охранники – вовремя спохватились! – появляется прислуга, чтобы убрать и оттереть мебель от кровавых брызг, приезжает скорая, хотя… Семёныч умер красиво и героически, им остаётся только констатировать смерть.

Протяжно воет Лампа.

Давлат шикает на Марка:

– Вези жену домой!

Харламов, кажется, только сейчас окончательно протрезвел – бледный и собранный…

Куда-то уводят Элеонору и Романа. Последний покаянно рыдает, первая, особенно, проходя мимо меня, презрительно фыркает. Мол, ещё встретимся, не конец…

У меня в голове крутятся стёклышки калейдоскопа – так быстро события сменяют друг друга. Как в дикой фантасмагории. И вот уже передо мной не муж, а миловидная женщина лет шестидесяти с явно восточными корнями.

– Идём, дочка, – ласково говорит она, помогая мне встать, – покажу тебе твою комнату.

Покорно иду за ней. Комната уютна, этакая девичья. Каждая мелочь подобрана с любовью и тонким вкусом. Серый цвет умело сочетается с состаренной бронзой и сливками, вкрапления старого дерева и вязаных предметов. Обстановка хоть и несколько старомодна, но до сих пор привлекательна.

– Это комната нашей Марьяны, – со вздохом говорит женщина. – Она здесь жила до замужества…

Моя провожатая уходит, а я даже не успеваю спросить её имя, погружённая в разглядывание комнаты матери моего мужа…

Присаживаюсь на кровать, веду рукой по покрывало из серебристой тафты. Не сразу слышу тихий стук.

– Да-да, войдите, – даю разрешение, удивляясь тактичности стучащего: я ведь тут не хозяйка, но моё личное пространство определённо уважают.

На пороге – Башир Давидович в кресле, усталый и будто постаревший.

– Прости, девочка, что мы тебя сразу… окунули в нашу семью. Вот так всё у нас непросто.

– У всех непросто, – мягко улыбаюсь ему.

Старик оглядывается.

– Марьяна обставила эту комнату с любовью, она ведь у меня дизайнер.

Он говорит о дочери так, будто та просто временно вышла, и скоро вернётся, принося сюда жизнь…

– Она была красивой и доброй, моя милая доченька, – с горечью произносит Башир Давидович и трясёт головой: – Не приведи Всевышний переживать любимых.

К горлу подкатывает ком – вспоминаю своих, часто моргаю, потому что щиплет глаза. Мой чуткий собеседник замечает изменение моего настроения, берёт за руку, ласково похлопывает по ладони.

– Тихо, маленькая. Раз уж пережили – не будем плакать. Они бы этого не хотели.

Киваю, проглатываю слёзы, улыбаюсь.

Старик осторожно касается синих камней, что поблёскивают у меня на шее.

– Надо же, украшение моей Аминат признало тебя. Значит, ты и впрямь суженая моего внука.

– Скажите, – интересуюсь, – как вам удалось в те времена «вшить» в это украшение сверхчувствительную следилку?

– Какую ещё следилку? – хмурит старик кустистые седые брови.

– Ну, маячок, – поясняю я, – чтобы он на изменение состояния реагировал? Сигнал бедствия передавал?

– Занятно, – тянет Башир Давидович. – Я, детка, далёк от всех ваших технологий, а когда эту вещь для Аминат заказывал – и вовсе ни о чём подобном не знал. Да и не люблю я всё это. Вон, видела, как телефон взорвался у твоей подруги…

Мотаю головой:

– Телефоны не взрываются, особенно, так эффектно…

– Кто знает, девочка, кто знает… Но если в колье что-то и вставили, то уж точно после меня. С той поры, как Аминат отдала его Давлату – он хоть и средний внук, а её любимцем был – я не видел вещицу… Что с ней делали – не знаю… – приобнимает меня, отечески целует в лоб. – Отдыхай, маленькая. Мой дом – твой дом. И даже если у вас с Давлатом не заладится, обещай навещать старика? Уж больно ты мне глянулась, девочка. На моих дочерей похожа. Только Самира и Тамара теперь взрослые, серьёзные, в гости не зазовёшь. А ты – словно Марьяна. Она так рано ушла…

– Простите, что спрашиваю, – произношу, стесняясь, – а отчего умерла ваша дочь?

Старик вздыхает:

– Машина её сбила, переломало всё, долго моя девочка боролась, а потом её пришлось отключить от аппаратов. Это официально. А неофициально… Ты слушала Элеонору. Михей развлекался с женщинами, когда жена в больнице лежала, к койке прикованная… Потребности у него, видите ли… Когда моя Аминат ушла – я ни на одну смотреть не мог. И сейчас не могу… А Михей… Плохой он человек. Бывший бандит. Я его из грязи отмыл и в семью принял, ради дочки… А он… – Башир Давидович машет сухой изящной ладонью: – Недаром говорят: сколько волка не корми, всё в лес смотрит. Так и этот. Девку вон себе завёл – сыну почти ровесницу. Срамота. Я пойду, девочка. Устал.

Провожаю до двери, наклоняюсь, целую испещрённую густыми морщинами щёку, любуюсь теплом в голубых глазах…

И думаю о том, что забирая одних дорогих тебе людей, судьба посылает других…

Старик уезжает, а я начинаю раздеваться – действительно, очень устала, хочу в ванну и спать.

Но судьба меняет мои планы новым стуком в дверь – на этот раз более настойчивым и раздражённым…