Текст книги "Амулет на удачу (СИ)"
Автор книги: Ярослав Васильев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Базиль униженно ткнулся взглядом в пол, втянул голову в плечи, и, шаркая ногами, поплёлся к выходу, на глазах трезвея от страха. Блин, чего там в этих пунктах, что Базиль стал аж белый как мел? Вроде бы читала, но не помню. Надо как вернёмся с вечеринки… Зараза! В общаге полного кодекса правил Академии нет. Тогда завтра с утра в библиотеку, первым делом.
Видимо, из-за выброса адреналина и пережитого испуга слух обострился, ибо высказался месье Дюран очень тихо и явно непроизвольно вырвалось:
– Vous me faites chier, bande d'abrutis!
Я не поняла – тут моё знание языка спасовало, но выражение лица и интонация объясняли смысл фразы достаточно чётко. А ещё я сообразила, почему профессор так вовремя появился. Похоже, Академия знала своих студентов намного лучше их самих, и все прекрасно представляли, как вечеринка может закончиться. Раз Мишка пригласил вообще всю группу, то присутствие куратора – особенно в свете недавнего убийства – становилось обязательным. Особенно если вспомнить, что детки-то у нас на потоке учатся не самые простые. Правила Академии достаточно строго работают не только в отношении студентов, но и для преподавателей, будь ты сам декан или даже ректор. Вот только если приглядеться, и лицо у месье Дюрана какое-то отёкшее, мешки под глазами намечаются, несколько морщинок, которые я никогда не замечала. Да и прорвавшееся ругательство... Похоже, у нас проблемы. Сначала у группы, а потом, когда все сообразят – уже у Мишки и у меня заодно. Наш куратор, судя по всему, в данный момент адски мечтает отоспаться сутки-другие, а вместо этого следит, чтобы пьяная компания чего не учудила. И зная характер месье декана – отыграется он и на нас, и на остальном потоке обязательно. Интересно, а мадам де Грорувр здесь по той же причине? Если да – то на пороге общежития о визите песца я размышляла рановато. Этот толстый северный зверёк нас только сейчас догнал.
Пока я глядела на Ладисласа Дюрана и размышляла, месье профессор, в свою очередь, также пристально рассматривал меня и моё платье.
– Впредь, мадемуазель Орешкина, прошу быть аккуратнее. Я вижу, вы так и не вняли моему совету по выбору парней.
Тут меня опять прорвало. И этот туда же! Ну сколько можно, ему издеваться и решать за меня, словно я кукла? А мне робеть и соглашаться?!
– Месье Дюран, хотя я и ваша студентка, но вам не дочь и не жена, чтобы вы решали за меня! – процедила я и отвернулась на улицу, где как раз начали зажигать ночные огни.
Всем видом постаралась продемонстрировать, что разговаривать не желаю.
– Это намёк? Или предложение? В любом случае у нас на Листе предложение о свадьбе всегда делает мужчина, – в голосе звеняще перекатывалась неприкрытая издёвка.
У профессора явно поднялось настроение, аж глаза засверкали весельем.
– Вы всё равно никогда не рискнёте, месье Дюран. Поэтому шутить на эту тему мне позволено сколько угодно.
Где-то внутри завопил испуганный голос разума. Хамить декану в лицо? Но на меня накатило такое бесшабашное настроение, что мне сейчас было море по колено. Господин профессор изволят шутить и меня подкалывать? Так я и ответить могу.
Подождав немного на пороге, месье профессор подошёл к перилам, встал рядом и также задумчиво уставился вдаль. Я хотела было уйти, но из зала донеслась чувственная мелодия, приглашая желающих на медленный танец: парни липнут к девушкам и зовут пообжиматься под музыку. Хватит с меня на сегодня и одного Базиля. Лучше переждать. В это мгновение Ладислас Дюран посмотрел на меня так… В общем, если бы он не был деканом, куратором, преподавателем и представителем здешней высшей аристократии, которому нищая студентка – пустое место, то я бы приняла этот взгляд за страстный, откровенный, сообщающий о желании чего-то большего, нежели плавные движения под музыку. Он пристроил огромные тёплые ладони на мою талию, и сжал её ровно настолько, чтобы было ощущение приятного давления. Мои руки, словно жили отдельно, не повинуясь воле хозяйки обняли его в ответ – я едва дотянулась руками до плеч и неловко прижалась, ощущая под строгим пиджаком каменные мускулы. Угомонись, Лизка. Мишка ляпнул по злобе, Дюран играет с тобой в какую-то свою игру – а ты как в книжках уши и развесила…
– Окажите мне честь, мадемуазель Орешкина. Я приглашаю вас на танец, если вы позволите.
Я вздрогнула, то ли от слов, то ли от тона, каким было сказано. Ага, меня просят – и рискни здоровьем отказаться. Зачем он это делает?
– Прошу прощения, но позвольте мне сказать нет, – рискнула пролепетать я и попробовала отстраниться.
– Почему? – Ладислас Дюран удивился так искренне, что мне окончательно стало не по себе.
– Но ваша студентка. И мадемуазель де Грорувр в зале! – выпалила я весомый довод.
– А мы тут, – он чуть повернул, вынуждая глянуть в глаза. – Не беспокойся. Ферреоль принципиально не смешивает личное и работу. Даже если терпеть не может розовый цвет в обуви. – Чувствую, икаться мне тапки будут долго… И будто по себе не знаю, на что способна оскорблённая женщина, и куда при этом идут принципы. – Пойдём, Лиза. Должно же сегодня случиться хоть что-то хорошее?
Загипнотизировал меня, что ли, своими огромными мерцающими глазами? Окутал ли теплом и невыносимо приятным запахом громадного крепкого тела или медовыми нотками голоса, но я пошла. И в животе что-то шевельнулось, пока не бабочки, но точно нечто эдакое задёргалось. Ладно, ничего такого и будем считать, это он просто заглаживает свою вину за библиотеку и за то, что постоянно ко мне цепляется. Как с теми формулами.
Дюран отпустил мою талию и протянул мне руку. Я уверенно вложила в неё свою ладонь и слегка вздрогнула, когда профессор… или сейчас партнёр? Легонько сжал мои пальцы. Теперь по Академии втрое сильнее поползут слухи, что между нами что-то есть, и это «что-то» серьёзное, раз он за мной аж на вечеринку явился. Впрочем, мою репутацию в общежитии и на потоке уже ничем не испортить. Пусть болтают что угодно. Тем более, танцевать с Ладисласом оказалось приятно. Заодно я убедилась, что он всё-таки не привлекает меня, как мужчина. Его ладонь сейчас лежала на моём предплечье, вторая на талии, а я не чувствовала и тени волнения.
Музыка закончилась, и тут у меня почти над ухом раздался голос… мадам де Грорувр:
– И что же это такое, интересно, тут происходит?
Первой мыслью было: вот ты и догнал меня, северный зверёк – интересно, в могилу положить что-то останется? Ну и зачем Дюрану нужно было всё это? Подразнить свою бывшую? А я как полная дура пошла за ним. Ощущение на душе было, словно я сейчас та самая резинка, которую использовали и выбросили.
– Ничего такого, что касалась бы тебя, Ферреоль, – в его голосе прозвучали откровенно угрожающие нотки. И только затем декан соизволил подарить свободу моей талии.
Мадам де Грорувр облила меня взглядом, примерно как вчера утром в столовой, хмыкнула и ухмыльнулась:
– Некоторые студентки ведут себя как последние дни довольно… хм… неподобающе для нашей Академии. Вчера чуть ли не при всех обжимается с сокурсником, сегодня строит глазки и пытается соблазнить преподавателя и куратора. Что же будет завтра? И кстати, почему она…
– Ферреоль, – уже не ответил, а рыкнул побледневший от злости месье Дюран, – кажется, ты немного… – Елизавета, прошу, покиньте нас. А лучше езжайте домой. Нам с коллегой, кхм, надо кое-что обсудить.
Меня сдуло так же быстро, как целлофановый пакет несёт осенним ветром. В конце концов, у меня и в мыслях не было желания уводить у неё месье Дюрана. Да я, простите, до этой недели и не подозревала, что у них настолько, скажем, личные отношения. Зато мне эти самые сомнительные отношения с руководством Академии вообще на фиг нужны, мне диплом нужен.
С такими безрадостными рассуждениями я шагнула в эпицентр буйного веселья. Весьма вовремя, ибо Мишка уже залез на стол и под одобрительный свист и одобрительные шутки остальной пьяной компании томно расстёгивал пуговицы модной рубашки, изображая пошлые движения стриптизёров.
– А ну слезай оттуда! – попыталась я перекричать музыку.
– Дык весело же, Лизка! Иди сюда! – поманила меня пальцем эта бесстыжая ско… однокурсник.
– Мишка, ты на ногах уже еле стоишь! А нам на пары завтра! У нас сначала лабораторки, которые Савиньён ведёт, а потом мадам де Грорувр.
Мишкин взгляд забегал, раз за разом сворачивая в угол, где о чём-то разговаривали наш куратор и мадам де Грорувр. Мозги заскрипели так, что слышно, подозреваю, было на всё здание – решалась тяжёлая дилемма: дурачиться хотелось, а вот из Академии из-за прогулов и опозданий вылететь не очень. Месье Савиньен задания принимал спустя рукава, и зачёты ставил также, но терпеть не мог опозданий и прогулов. Мог задержавшегося хоть на пять минут студента не пустить, а потом заставить прийти после занятий и отработать – причём только лично, под непосредственным присмотром и драл на таких вот допзанятиях по три шкуры. Мадам де Грорувр, как уже заметил наш куратор, личное и рабочее тоже разделяла – не знаю уж, зачем она явилась сегодня, но завтра на занятиях из похмельного студента вытрясет всю душу.
«Давай, не дури» – мысленно взывала я к его разуму, сверля Мишку укоризненным взглядом. И кто-то из местных божков меня, похоже, услышал.
– Лады, Орешек ты мой, твоя взяла! Я домой, народ! З-з-закончен… ось… – икнул Мишка, спрыгивая со стола. – А вы это, кто хочет – веселитесь ещё, всё оплачено уже.
В холле на первом этаже Мишка сидел уже мрачнее тучи, и это был не очень хороший признак. Вдобавок его плохое настроение явно подогревали косые взгляды швейцара. Парень, да ещё в пальто – а до стоянки такси у него бегает девушка, зимой и в одном платье. Хотя, если уж так сильно пьян, мог бы и просто заплатить монетку мальчишке из прислуги. Для Бретея, особенно среди дворян и студентов, такое поведение было настолько хамское и вызывающее, что швейцар и не пытался скрывать своё брезгливое отношение. А ведь для заведений вроде «Красной мельницы» репутация важнее любого самого денежного клиента, так что как бы Самохина не внесли в «чёрный список». Мишка всё это понимал, ещё больше злился, но я знала, что он из упрямства никуда не сдвинется и не попросит кого-нибудь помочь, а продолжит гонять меня. Ведь он же мужик, а настоящий мужик своих решений не меняет.
Как назло, стоянка была пуста, и мне пришлось бегать раза три, прежде чем там появился свободный кэб. Хорошо ещё не машина, туда бы нас точно не пустили, но возницы не так разборчивы в клиентах, как шофёры. Едва мы сели, Мишка заплетающимся языком назвал адрес. Свой, конечно. Высотка имеет отдельный «преподавательский» выход в город, но войти через него студентам можно. Ну а девушку до общежития провожать необязательно, сама дотопает, ничего с ней не случится. Всё как обычно – и хорошо. Главное сейчас доставить «тело» в целости и сохранности до кровати, а завтра обеспечить ему явку на занятия. Ибо именно завтра у нас как на подбор: сначала Савиньен с его лабораторками, затем мадам де Грорувр, а следом практика у Дюрана.
Часть пути прошла в молчании. Я как раз подумала – неужели повезёт – как у Мишке в башке что-то перемкнуло:
– А чё не машина? – и тут же сам себе ответил. – Не было, шо ли? Так бы сразу и сказала. А нверна ты пра… ик… права. Надо было валить, а то этот дядька так на тебя смотрел. А чё ему надо было?
Отвечать я не собиралась, ибо начались придирки на ровном месте. В таком состоянии с Мишкой по опыту чем меньше общаешься, тем лучше. Если хоть капельку повезёт, он весь остаток дороги сам себе будет отвечать.
– Что с таким видом с-с-сидишь? – продолжил он, грозно нахмурившись. То есть ему казалось, что грозно, а на деле так комично вышло, что, не смотря на опаску, я еле сдержалась, чтобы не расхохотаться.
– Не понравилось? Чё такая хмурая сидишь, я гав… ик… рю?
– Просто плохо себя чувствую, – может, отстанет? Есть у Мишки особенность: даже пьяный в хлам бить он начинает, только если имеется повод. Пусть этот повод возник исключительно у него в голове.
– Чё, жратва в ресторане не понравилась? Или бухло? Ты чё, трезвая, да? А чё не пила?
– Не знаю.
– Ты портишь мне нас-с-строение своей кислой рожей! – он больно хватанул меня пальцами за подбородок и заглядывая в глаза. – Ты почему трезвая, а я пьяный? Ты меня не уважаешь?
Та-а-ак… Мишку понесло. Интуиция просто взревела белугой, что дело пахнет керосином и лучше завтра объясняться с Мишкой, почему он не пошёл на лабораторки, чем сейчас везти его домой.
– Остановите, пожалуйста, я выйду, – застучала я в стенку со стороны кэбмена, одновременно вся сжалась изнутри, ибо водитель, кажется, меня не услышал.
– Вообще оф-ф-фигела? – распалялся Мишка, – Да как я могу девушку посреди города из экипажа выкинуть? Нет, ты едешь со мной. Поговорим.
Здешние боги, черти и кто ещё там?! Чтоб вас всех! Мишку окончательно понесло он же пьян намного сильнее, чем думала.
– Чё, думаешь, умная нашлась? Ч-ч-чё, думаешь, если контрольные за меня пишешь, то я тупой? Это ты тупая, курица безмозглая! Не смей про меня думать п-п-плохо! И вообще, ты моя. Чё, думаешь, жопой перед Дюраном покрутила и всё? Я тебе разрешения не давал. А ты вообще шлюха. Ты меня отшила, да? А потом специально пошла и сегодня сначала с одним, потом с этим Дюраном? Смотри да, я шлюха и всем дала, а тебе обломится?
Дальше всё происходившее окуталось туманом, ну или я получила-таки сотрясение мозга. Смутно помню его налившиеся кровью и яростью глаза. Занесённый кулак с побелевшими костяшками пальцев. Встречу моей спины с противоположным диванчиком в салоне экипажа. Весь его вес, навалившийся на меня. Заледеневшие от ударов скулы. Что-то горячее и мокрое на лице. Последнее, что я смутно ощутила – короткий полёт и удар о тротуар в переулке.
***
Как дошла до своей комнаты – вообще не помню. Хорошо хоть охранник на пропускном пункте в Академгородок сличил контрольный отпечаток ауры не особо вглядываясь, к поддатым студентам-полуночникам ему не привыкать. А тут не буянит, не шумит. Остальное не его дело, тем более куратор на сегодня дал мне карт-бланш на вход и выход в обитель студентов в любое время суток. Уже на крыльце общаги, я отстранённо подумала, как встретит меня вахтёрша, ведь сегодня как раз смена той самой ведьмы, которую отчитал Дюран. Видок у меня наверняка тот ещё... ни о чём другом я не думала. Да, сегодня Мишка перешёл грань дозволенного даже в нашей с ним ситуации. Но что мне делать и как себя вести дальше – об этом я подумаю завтра. А сейчас нужно просто попасть к себе в комнату, добраться до зеркала и оценить масштаб катастрофы. Пока я не разберусь и не решу всё с Самохиным, никто не должен узнать об инциденте. Что самое поганое, после занятий я иду к Дюрану, сдавать те самые формулы. И как подсказывает интуиция, вряд ли профессор после сегодняшнего «отдыха» будет в хорошем настроении, скорее наоборот. Вот о чём нужно думать. Это – самое важное.
Мысленно перекрестившись, я дёрнула массивную ручку двери. Повезло! Наверно местные божки всё-таки решили сжалиться надо мной и отослали ведьму, то есть вахтёршу, куда-то со своего поста. Пошатываясь и на последнем издыхании, я поковыляла по лестнице. Осторожно вошла в комнату – хорошо, что соседка, зная насчёт вечеринки, когда ложилась спать, предусмотрительно не закрылась на замок. Сил искать ключи и отпирать дверь уже не было. Скинула с себя ободранное грязное платье, всё-таки хорошенько приложил меня этот гад о тротуар. Прямо в белье растянулась на кровати.
«Сейчас одну секундочку передохну, очень голова уж кружится» – успела подумать я, а когда открыла глаза, вернее, с трудом разлепила их в следующий раз, за окном занималась заря. Попыталась вскочить, но какой там. Всё тело нещадно болело, будто по мне гружёный кирпичами грузовик проехал, и не один раз, а спину что-то кололо. Стараясь задушить стон, бочком-бочком подкатилась к краю, рукой пошарила под собой. Я точно помнила, что аптечку держала под кроватью. Боль во всём теле была адская, но боль сейчас можно и нужно заглушить таблетками, а вот на себя перед занятиями посмотреть необходимо. Тихо-тихо шипя сквозь зубы – ещё не хватало мне для полного счастья проснувшейся Ульрики – зашарила в поисках нужного лекарства. Я говорила, что местным препаратам не доверяю? Но вот кое-что я всё-таки купила, очень уж это лекарство хвалила соседка, когда маялась зубной болью и боялась идти к врачу. Вдобавок оно было в виде пластыря, а не таблеткой, значит, не надо выжимать из себя остаток сил и наливать стакан с водой, чтобы запить.
Для надёжности я шлёпнула на запястье сразу три штуки. Вот оно какое, счастье! Почти мгновенно по телу пробежала тёплая волна, появилась невероятная лёгкость от ступней до макушки. Я вскочила с кровати легко и непринуждённо, и рысью ринулась в ванну. Твою мать, все семь демонов Греха и все черти, наши и местные. Как мне это замазать?! Сволочь! Не лицо, морда леопарда. Ни один тональный крем или пудра, хоть обычная, хоть магическая, неспособна перекрыть кашу, которую напоминало моё личико. Да и руки, грудь и везде, куда достал мой взгляд, покрывали синяки. Фиолетовые такие, набрякшие. Мишка, ну, тварь ты последняя. Чтобы тебя такой же красотой расписали. Только попробуй меня ещё раз тронуть и попробуй мне это не компенсировать. Даже ради диплома есть предел и я…
На этом злость резко поутихла и возобладал голос разума. Эх, жаль под рукой нет Кодекса, прочитать те самые параграфы, которым наш куратор стращал Базиля. Ибо сейчас, сопоставив факты, я трижды обозвала себя пугливой дурой, которая боится лишний раз привлечь внимание к своему полулегальному статусу. Наверняка там что-то по поводу рукоприкладства, не могли все студенты за все века поголовно быть паиньками. Раньше бы прочитала и вообще читала Кодекс внимательнее каждую строчку – давно руки бы укоротила. Но и сейчас не поздно, Мишка ведь трус, я это хорошо знаю. Пугануть… а для этого нужна мелочь. Мы оба должны остаться студентами Аконской академии. И значит, каким-то образом я должна скрыть вчерашний инцидент. Но если на синяки не обратят внимания, это станет самым большим везением в моей жизни. Просто невероятной удачей…
– Удачей… удача… – тихо повторяла я, пытаясь выловить ускользающую по краю сознания мысль. – Если мне повезёт… Почему мне это так важно? Потому… потому что…
«Журнал!» – я ухватилась за раковину, у меня закружилась голова. Вот не просто так я нашла тот самый «гламурчик» местный. Да, наверняка у заклинания есть какой-то побочный эффект, но у меня нет выбора, и цена меня сейчас устроит любая. Только бы оно подействовало, и тогда я спасена. Никто не увидит моего состояния и не вышвырнет нас с этим выродком из Академии. Ну а там мы сговоримся, это я ему обещаю – и как-нибудь в состоянии холодной войны четыре года друг друга вытерпим.
На кровати опять пришлось немного посидеть, голова кружилась, на пару секунд вернулась боль. Дальше я торопливо вернулась в ванную и принялась выводить рунную цепочку, превращая в амулет купленный когда-то нашейный платок. Вот как я тогда отбрыкивалась, а девчонки меня уговорили купить – зато теперь пригодился. А ещё в кои-то веки сказала спасибо Дюрану за те самые формулы: цепочка в журнале намеренно была неполной, но я благодаря постоянным тренировкам не раздумывая вписала недостающие элементы и от души плеснула в них силой. Заработавший амулет наградил меня яркой вспышкой, от которой в глазах побежали «зайчики». Я машинально отметила своё похорошевшее отражение в зеркале – синяков и ссадин взгляд не замечал. И пошла проверять амулет на Ульрике.
Соседка встретила меня восторженными ахами:
– Лизка, тебе отдых пошёл на пользу. Ты похорошела, – на этом я икнула, с трудом подавив смешок, – губки стали пухлее, скулы острее, а глаза засияли. Слушай, да на тебе теперь блузка и юбка сидят… Всё, парни со всего факультета твои.
Я кое-как смущённо прервала поток комплиментов, сославшись, что нельзя опаздывать к мэтру Савиньену. С трудом расчесала волосы, хоть и не болело ничего, руки всё равно слушались как деревянные. Достала запасной рюкзак, заодно взгрустнув о Зубастике, который так и дрых где-то у Дюрана, и, минуя столовую, поползла прямиком в Академию. Всё равно ничего съесть не смогу, как бы тошнота и головокружение не были признаком лёгкого сотрясения, тогда точно вырвет от завтрака. Лучше сразу забиться на своё место и попытаться незаметно отсидеть все занятия. Хорошо бы месье Дюран не трогал меня сегодня, а то мало ли чего ему после вчерашнего взбредёт. Заодно пусть про формулы свои забудет, но на это шансов было мало. Скорее наоборот, вряд ли с мадам де Грорувр у них вчера случилось бурное примирение, и сегодня наш куратор, скорее всего, мягко говоря, окажется не в духе. С чего это мне от мысли, что примирение всё-таки могло состояться, как-то не по себе? Потому что он потанцевал со мной? Проводил до общежития? Потому что я видела его наполовину голым, как и он меня? О нет, только не это. Похоже, Мишка мне не только помял рёбра и лицо, а ещё и здравый смысл хорошенько повредил. Иначе я бы не стала повторять идиотские мысли наших влюблённых девчонок.
***
Лабораторные месье Савиньена прошли неожиданно весело. Несмотря на болезное состояние, прийти себя заставили почти все, сидели с тоскливыми мятыми лицами. Ортанс цветом лица вообще напоминала легендарных гоблинов. Преподаватель изрядно повеселился, отпуская шутки насчёт студентов, которые не умеют отдыхать. А если уж пьют, то не знают удержу как тролли – по местным меркам это было донельзя обидное сравнение, особенно для деток из семей высшего общества. Причём вдвойне обидное тем, что этим утром абсолютно справедливое. Вдобавок сегодня нам выдали по тоненькой полоске морского шёлка. Ткань эта обманчиво тонкая и мягкая, говорят хорошо держит что жару, что ветер. Но главное – легко впитывает чары. Надо было вплести в полоску морского шёлка рунный круг, который мы разрабатывали как курсовую работу в конце прошлого семестра. Задание студенты выполняли с трясущимися руками, что-то путали и что-то постоянно дымило, щёлкало и хлопало. защита лаборатории самые опасные проявления гасила, но молнией по носу или жалящими искрами в щёку получили почти все. А вот Мишка очень важную первую пару прогулял – как мстительно подумала я, будить-то его некому. И не шляться ему по ресторанам, пока не сдаст, пропуск в город аннулируют. Причём сдавать Савиньену придётся самостоятельно, и затянется это тогда не меньше чем на неделю, а то и на две.
Практика и лекции проходили в разных половинах здания, а в коридорах было многолюдно – у большинства групп занятия начинались со второй пары, и студенты, на ходу дожёвывая завтрак, торопились разбежаться по аудиториям впитывать знания. Мишкину фигуру, облокотившуюся на подоконник неподалёку от двери в аудиторию, я узнала сразу. Мысленно поморщилась, хотелось разговор отложить до завтра, когда голова чуток проясниться, и не придётся пичкать себя обезболивающим. Но раз Мишенька у нас соизволил проснуться сам и без напоминания доползти до занятий, может оно и к лучшему. Решим все наши вопросы немедленно.
– Лизка! – Мишка выдохнул мне в лицо перегаром и попытался сцапать, а когда не получилось – я успела увернуться, к этому самому подоконнику меня прижал своей тушей, – Ты как? Ты чё меня не разбудила? – он пристально оглядел меня с ног до головы, и в его замутнённом взгляде появилось удивление.
Я молчала, не в силах ничего произнести. Но не потому что испугалась, как явно решил Мишка – просто всё вокруг заходило ходуном, лица расплывались, проходившие мимо нас люди превращались в силуэты. Мужские молча шли мимо, женские, по-видимому, не оставшиеся равнодушными к Мишке, презрительно фыркали. Очередной силуэт голосом Ортанс и брезгливым тоном прошипел:
– Саф-ф-фсем обнаглели некоторые. Готовы прямо в коридоре отдаться. Специально для этого накрасились как…
– Лизка, – Мишкин взгляд облапал меня с головы до туфель. – Ты сегодня просто шикарно выглядишь, – он покрутил кистью в воздухе. – А ты не поверишь, что мне приснилось. Я представляешь? Вчера немного лишнего хватил и тебя прямо из кэба прогнал
Ещё как поверю, скотина! Его слова и шипение Ортанс помогло мне собраться, зрение вернулось в норму, и я ощутила прилив сил и приступ бешенства.
– Приснилось? Остальное забыл?
– Лиза, у меня вчера вечер весь как в тумане. Извини, если я вчера… в общем в чём-то перегнул палку, и потерял кредит доверия… твоего доверия…
Он необычно деликатно тронул меня за плечо, прямо в замаскированный заклинанием синяк. Я еле сдержалась, чтобы не охнуть от укола боли и прошипела сквозь зубы:
– Мишенька, ты бы ручки свои от меня отодвинул и сам – шаг назад. Так вот, я по-хорошему советую. Захлопнул пасть и перечитал устав Академии, раздел три, параграфы с шестнадцатого по тридцатый, – до устава я хоть и не добралась пока, но память у меня отличная. Мишка же устав вообще не открывал: книжка толстая, и у нашего «золотого мальчика» есть я. Так что сейчас можно говорить всё, что угодно, проглотит за милую душу. – Ещё раз ручки распустишь, я дам делу официальный ход. И не пугай меня родительским кредитом, за вчерашнее тебя даже папочка не отмажет… В общем, ты понял? Вечером посидим и договоримся, как нам жить дальше. Следующие четыре года. Понял?
Пока Мишка оторопело замер, я скользнула по стеночке прочь и бегом в аудиторию. В то, что голос разума у него возобладает сразу же, верилось с трудом. Но у меня до этого никогда не было такой выигрышной позиции, да и потом не будет, точнее – не допущу. В любом случае за вчерашнее рукоприкладство ему на любом из Листов светят неприятности. Главное – успеть прочитать эти дурацкие параграфы, а дальше начинать торговаться и выкручивать руки. Рискованно? Терять мне всё равно уже нечего.
Раздалось буханье колокола, заменявшего звонок, и в этот же миг через порог шагнул… Ладислас Дюран, собственной персоной. Его занятие же следующим, а сейчас должна быть мадам де Грорувр! Она тоже не подарок, но для меня сейчас намного лучший вариант. Хотелось замереть за партой, прикрыв глаза, притвориться, что меня здесь нет. Самое распространённый детский способ – если прикрыть очи лапками, то исчезнешь для всех. К сожалению, нигде, даже в магическом мире это не работало. Месье профессор, как всегда благоухающий и с иголочки одетый – хоть на обложку гламурного журнала вешай, окинул взором аудиторию. Зрелище было то ещё. Выглядела группа уже не настолько страшно, как на лабораторной месье Савиньена, и всё равно почти все студенты казались каким-то помятыми. Тем временем профессор остановил взгляд на мне и изрёк:
– Если девушка наутро после такой вечеринки выглядит ещё красивее, чем накануне, то нужно на ней жениться. Непременно. Так что запомните и не упустите, мои дорогие студенты. Но! Все предложения прошу делать строго после занятий, а лучше в каникулы. Сейчас же… мадемуазель Орешкина. Своё благоразумие и сдержанность на фоне своих товарищей вы вчера уже проявили. Покорять сердца тоже научились, выглядите сегодня неотразимо. Теперь извольте покорить вашего преподавателя своими знаниями. Прошу вас к доске.
Блин, ну почему? Точнее, неужели у местных божков везение для меня закончилось, причём в ноль? Кажется, примирения со своей пассией вчера не вышло. Нашего куратора я изучила давно и хорошо. Есть такой тип людей, про которых никто и никогда не должен догадаться, что их терзает горе или страх, никто не должен знать про их беду или болезнь. Чем хуже они себя ощущают, тем безупречнее должен быть костюм, тем свежее цвет лица. Тогда ни одна живая душа нипочём не заметит их настоящего состояния. Месье Дюран выглядел сегодня настолько безукоризненно, что меня аж мороз продрал по коже. Если же добавить, что он сегодня ещё изволит весело и вольно шутить – кажется, я вчера зря жаловалась, дескать, хуже быть не может.
Некстати опять накатил приступ дурноты. Я отчаянным усилием взяла себя в руки и встала. Чёрная дыра доски перед глазами заколыхалась, планируя растворить меня на атомы и поглотить, из-за этого я пошла не сразу, а на несколько секунд замерла возле своего места, незаметно стараясь опираться на столешницу.
– Мадемуазель Орешкина, к сожалению, мы не можем вас ждать. Я оценил вашу женственную паузу, но сейчас ваша привлекательная и загадочная томность совершенно не уместна.
Его слова долетали до меня отголосками, в ушах шумело. Я всё-таки заставила себя подойти к доске, протянула руку к указке, не слыша… заданного мне вопроса? Указания написать формулу?
– Мадемуазель Орешкина – долетало сквозь шум медленно-тягучей смолой. – Что-о-о с ва-а-а-ми-и-и?..
А потом реальность начала медленно угасать. Кажется, уже произошла жаркая встреча с полом, он совсем не больно стукнул меня по голове. Лицо склонившегося надо мной месье Дюрана медленно выплывало из тумана, будто айсберг навстречу «Титанику», потом снова пропадало вместе с остальным миром. Последними исчезли глаза. Полные тревоги, обеспокоенные, невероятно красивые, от беспокойства чёрные как самый горький шоколад, омуты глаз Ладисласа Дюрана.
***
Ещё открывая глаза, я подумала, что больницы одинаковы во всех мирах. Какой-то непонятно-безликий цвет стен, запах лекарств – как ни старайся, ничем его не перешибёшь. В комплекте прилагаются ощущения тоски, страха «это же не со мной» и желание поскорее отсюда выбраться, ибо в нормальном состоянии люди на здешнюю койку не попадают. Где-то поблизости разговаривали два человека. Я осторожно разлепила веки, стараясь делать это незаметно. Надо было оценить ситуацию. Итак, я умудрилась свалиться в обморок на глазах у куратора, значит, я в университетской больнице. Никогда в ней не бывала, но больше негде. Меня гарантированно осмотрели сверху донизу, ибо лежу я в больничной пижаме. Теперь надо понять кто передо мной и быстро придумать, что соврать и как объясниться. О, как раз вроде про меня говорят.
– Крепкий молодой организм. Просто удивительно, мадемуазель явно в рубашке родилась. Трещина в ребре, сотрясение, множественные гематомы и тройная доза анестетиков – и всё поддаётся лечению, без каких-либо последствий на будущее. Ей очень повезло, месье Дюран, что вы настолько быстро сообразили и доставили её к нам. Так, пациентка приходит себя.
Я вроде бы, может, успела испугаться, но тут моё зрение сфокусировалось на искажённом яростью лице декана. Идеальные брови его изломились на переносице, рождая глубокую борозду, делившую лоб пополам, губы побелели, кажется, даже послышался звук скрипнувших зубов. Никогда я его ещё не видела в подобном состоянии. Жестом приказав врачам отойти на пару шагов, месье куратор щёлкнул пальцами, и за его спиной возникла зыбкая полупрозрачная завеса, напоминающая поток горячего воздуха. Теперь я была готова присвистнуть уже от удивления. Никогда раньше месье профессор не позволял себе колдовать при студентах открыто, и вообще подобное на Листе Бретей считалось дурным тоном, особенно для аристократии.
