Текст книги "Последний поклон президента (СИ)"

Автор книги: Ярослав Питерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Лежи, сейчас легче будет!

Смирнов вновь попытался приподнять голову и осмотреться. Он лежал на стульях в вестибюле телекомпании. Рядом с ним стояли несколько человек. Сергей – водитель такси, охранник, еще двое каких-то мужчин, которых Андрей не знал.

– Вот, суки, что делают! Только стемнело – и на! – возмущался охранник.

– Да! Я смотрю, он бежит! За ним двое, один свернул, тут Андрей поскользнулся и упал! Я выскочил из машины и навстречу, ну, в сквер! Бегу и ору: "Что делаете, гады"! А они, то есть, один из них, как саданет, ну, Андрею по голове! Ну, тут я вообще разозлился! Правда, они меня увидели – и в кусты, я за ними! А там, на обочине, микроавтобус белый стоял, стекла тонированные! Ну, – по газам и уехали! Что надо было? Может, они у него кошелек сперли? – эмоционально рассказывал водитель такси.

Все стоявшие сочувственно кивали головами.

– Надо милицию вызвать, – предложил один из незнакомых мужчин.

– Да... и в больницу ему надо! – вторил ему второй, кивнув на Смирнова.

Но Андрей привстал на локте и, поморщившись, ответил:

– Ничего мне не надо, все нормально.

В этот момент по бетонному полу вестибюля застучали каблучки женских сапог. Раздался голос Евы:

– Андрей, в чем дело, я тебя просила: только пять минут! – немка подбежала к собравшимся людям и удивленно посмотрела на сидящего уже на стуле Смирнова:

– В чем дело? Что тут происходит?!

Андрей виновато поднял глаза на девушку и, грустно улыбнувшись, тихо ответил:

– Все нормально, Ева, все нормально – поехали.

– Что тут опять? Ты опять попал в какую-то историю? – немка посмотрела на окружавших его людей.

– Мне это не нравится, как я могу работать?! Мне нужен оператор, а не человек, который попадает в неприятности!

– Да не видите? На него сейчас грабители в парке напали, – буркнул охранник.

– Как, опять?! Грабители? Что тут у вас – Латинская Америка? Это уже слишком! – негодовала Ева. – Я пойду к руководству, пусть мне дают другого человека, так невозможно работать! Мы опаздываем на очень важную съемку!

Андрей поднялся со стула и, взглянув на Еву, раздраженно ответил:

– Иди, только не дадут тебе никого, нет людей! Я и сам-то согласился ради того, чтобы в отпуск в ноябре не идти, – и он медленно двинулся к лестнице.

Девушка осталась стоять. Но через мгновение, опомнившись, засеменила за ним:

– Что? Так ты просто из-за того, это ведь нехорошо! Это неправильно!

– Да ладно тебе! Правильная тут нашлась! Это тебе не ваша сытая Германия. Тут у нас Россия! Сибирь к тому же! Всякое бывает. Иди лучше, одевайся и поехали, – отмахнулся от нее Смирнов.

В такси ехали молча. Ева, надувшись, смотрела в лобовое стекло. Андрей временами поглаживал место удара на шее. Сергей вел машину по вечерним улицам и то и дело смотрел на Смирнова в зеркало заднего вида и, ловя его взгляд, подмигивал, пытаясь таким образом подбодрить.

У здания областной администрации было целое скопление автомобилей. Раздраженные инспекторы ГАИ, словно маленькие мельницы, крутили своими жезлами, разгоняя движение. Ранний сумрак февральского вечера замысловато играл огнями на светящихся жилетах.

– Ну, все! Приехали! Дальше не пустят! – обреченно воскликнул Сергей, кивая сквозь стекло на гаишников.

– А если сказать, что мы с телевидения? – поинтересовалась Ева.

– Бесполезно! Наши гаишники хуже ваших полицмейстеров, – ответил ей Смирнов.

– А с тобой я больше не разговариваю! Только по необходимости, по служебной. Прошу своего мнения мне не высказывать! Мы работаем последний день. Завтра прилетает оператор нашей телекомпании, и твои услуги мне больше не нужны. Так работать я не хочу! – официальным тоном заявила Андрею немка.

– Да ради бога! – хмыкнул он и открыл дверцу.

– Что русскому хорошо, то немцу – смерть! – добавил Андрей, выходя из машины.

Ева с недоумением посмотрела на Сергея и спросила:

– Это он о чем?

Тот пожал плечами:

– А кто его знает, ему просто много сегодня досталось, глядите, чтоб не напился вечером, а то ваш оператор не прилетит, ну мало ли что – погода нелетная, а вам завтра не с кем работать будет...

– Напился? Ты имеешь в виду водки? – недоуменно спросила немка.

– А чего еще? У нас в России это обычно – когда мужика прихватят передряги, так чтобы легче стало, хлебнет водочки – и легче... – сочувственно пояснил Сергей.

– Ну, это же нехорошо! Неправильно! – возмутилась Ева, но Сергей только грустно улыбнулся ей в ответ.

У бюро пропусков выстроилась целая очередь. В маленькое окошко, словно за разливным пивом во времена застоя, пытались протиснуться несколько человек. Смирнов поставил штатив с камерой в углу и кивнул Еве на толпу.

– Битте, прошу! Попробуйте, это называется аудиенция у чиновника по-русски! – ехидно сказал он девушке.

Та, хмыкнув носиком, горделиво дернулась и пошла к толпе – жаждущих пробиться к окошку бюро пропусков. Андрей с сомнением покачал головой. Но в этот момент к красному канату, натянутому вдоль всего вестибюля как ограждение, подошел низенький мужчина в черном костюме. Посмотрев на Смирнова, он перевел взгляд на стоящий рядом с ним штатив и спросил:

– Кто здесь к Попову с немецкого телевидения?

Андрей кивнул на Еву:

– Вон – Штольц, фройлен Штольц, корреспондент ЦДФ, а я ее оператор!

Низенький в костюме кивнул и горделиво пропищал:

– Позовите ее, я вас поведу, Попов ждет, но у него всего пятнадцать минут! Времени нет!

Исполняющий обязанности губернатора, первый зам покойного Гусева Анатолий Иванович Попов встретил их в своем огромном кабинете. Это был высокий тучный мужчина с рыжими волосами и голубыми глазами. Целая поляна веснушек украшала его лицо. Попов нервничал, и это было видно. Встав из-за стола, он подошел к Еве и, наклонившись, поцеловал протянутую ею руку. Смирнов, увидев такое приветствие, хмыкнул и отвернулся. Ева слегка покраснела и улыбнулась. Попов, кивнув на два кресла, стоящих в углу у окна, сказал скорбным голосом:

– Прошу! Вот – горе у нас, видите...

Ева села в кресло и, взглянув на расставлявшего штатив Смирнова, тихо ответила.

– Господин Попов, я у вас много времени не займу, мне нужно несколько ответов на вопросы – я их вам высылала факсом, из Берлина договаривался продюсер!

– Да– да, я получил ваш факс, мы посоветовались с моим пресс-секретарем и решили, что на некоторые вопросы не стоит отвечать.

Ева удивленно посмотрела на Попова и тактично спросила:

– Простите, господин Попов, что именно, вы считаете, не попадает под ваши комментарии?

Андрей про себя заметил напористость и дипломатичность немецкой журналистки. Поставив камеру на штатив, он навел на Анатолия Ивановича объектив и приготовился к съемке. Увидев это Попов, протянул вперед руку и сказал, глядя в камеру:

– Нет, подождите, подождите, я же сказал: нам сначала нужно обсудить вопросы, на которые я отвечать не буду!

– А что вас так тревожит? Вернее, какие вопросы вы считаете некорректными? – спросила Ева, специально исказив свою речь акцентом.

– Да нет, что вы, все вопросы корректны, – Попов продолжал с опаской смотреть на камеру.

– Просто, на некоторые я не компетентен отвечать!

–На какие именно? Да вы не бойтесь, пока я не дам команду, мой оператор не начнет съемку! – успокоила его Ева.

Попов виновато улыбнулся.

– Ну, вот допустим, вы спросить хотите, для чего покойный губернатор Гусев собирал съемочные группы из США, Англии и Германии и зачем хотел их везти в Саяны?

Услышав произнесенный Поповым вопрос, Андрей чуть не уронил камеру. Ева раздраженно на него посмотрела. Вот это да! Оказывается, Гусев хотел собрать этих западных журналистов, чтобы зачитать то обращение! Ничего себе! Вот это скандал должен был быть! Странно, почему они опоздали, а впрочем, вертолет тоже не просто так упал!

– Так, что в этом вопросе такого? – спросила Ева у зама губернатора.

– Да так-то ничего, но я не могу на него ответить – это знал только покойный Алексей Петрович! А я, что могу сказать я – для чего он вас собирал?

– Неужели вы не в курсе? Вы ведь его первый зам? – не поверила Попову Ева.

Тот испуганно заерзал в кресле, и вновь покосившись на камеру, ответил, словно говорил скороговорку.

– Не, нет, я не в курсе, он вообще был человек неординарный, Алексей Петрович! Он не всегда делился своими планами!

Смирнов понял, что Попов испуган и не просто испуган – он в панике. А бумага, отданная Андрею губернатором, смертный приговор его карьере, а может быть, и свободе! Да, но как тогда... Попов вообще оказался в этом списке? Неужели Гусев взял к себе в окружение такого труса? Да, неизвестно еще, кто с ним недавно поработал? Может, он тоже боится физического устранения? Может, уже к нему приходили.

–Ясно, хорошо, я не буду задавать вам этот вопрос, ну а что другое вас насторожило? – спокойно спросила Ева.

– Ну, еще, вот: вы задаете вопрос о противостоянии Белоярска и Москвы в последнее время. Я не знаю, на что вы намекаете, и о чем идет речь, но ответить на него я тоже не могу, поскольку это совершенно не так! – заверил Еву Попов.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, нет никакого противостояния! Нет и быть не может! Есть некоторые рабочие моменты, в которых возникают трудности, но это всего лишь решаемые рабочие моменты! И больше ничего! Ну и, в конце концов, сейчас не то время, чтобы давать такие комментарии – траур у нас все-таки! Люди погибли!

Ева внимательно посмотрела на Попова и кивнула головой:

– Хорошо, господин Попов, но вот вся изюминка моего интервью как раз и заключалась в этих двух вопросах. Я думаю, что вы зря отказываетесь от них. Во-первых, это рейтинг вашему имиджу. Во-вторых, у нас в Германии есть интерес к вашей территории. К области. Но вкладывать деньги без реального владения информацией бизнесмены вряд ли станут!

– Нет, простите, фрау Штольц, если не ошибаюсь?

– Фройлен Штольц, – поправила его Ева.

– Фройлен, мне имидж сейчас ни к чему! И я не уполномочен рассуждать об этом, – Попов виновато улыбнулся.

– А тогда зачем вы вообще согласились на интервью? – удивилась Ева.

– Ну, отказать такой солидной телекомпании было бы невежливо. У нас все-таки информационный доступ есть, и мы замыкаться ни перед кем не будем! – Попов говорил это, как будто читал инструкцию, написанную для него несколько минут назад.

Смирнов это прекрасно понял, но понимала ли это Ева? И тут его словно кто толкнул внутри. Он включил камеру и начал снимать без команды. Причем, Ева даже не успела приколоть микрофон в петличку пиджака Попова. Она лишь приготовилась это сделать, но вопрос, заданный Андреем, перечеркнул все.

Смирнов выпрямился и, глядя прямо в глаза Анатолия Ивановича, неожиданно спросил:

– Извините, господин Попов, а знали ли вы о тех списках, которые были у Гусева в момент катастрофы?

Попов изменился в лице. Он вскочил, как будто с раскаленной сковородки, и, покраснев, заревел, словно раненный бизон:

– Что?! Какие списки? Я ничего не знаю! Не буду я вам ничего говорить! Я предупреждал, что ни на какие вопросы, тем более провокационные, отвечать не буду! Хватит!

Ева от неожиданности отпрянула назад в кресле. Помощник, низенький мужичок в черном костюме, кинулся к Андрею, пытаясь повернуть камеру в сторону. Но Смирнов не давал ему это сделать. Попов в это время, махнув рукой, резко развернулся и побежал по паркету кабинета в дальний угол, где находился запасной выход.

– Немедленно прекратите съемку! Немедленно, – визжал помощник.

– Пошел ты! – рычал на него Андрей.

– Андрей, что ты делаешь? – вторила мужичку Ева.

– Пусть ответит! Пусть ответит на вопрос! – крикнул в отчаянье Андрей.

Но было уже поздно. В кабинет заскочили два охранника и схватили Андрея за руки. Помощник спокойно повернул камеру и, нажав на кнопку, достал из нее кассету. Тяжело дыша, он посмотрел на Еву и взволновано сказал:

– Извините, фрау Штольц! Но это кассета не покинет здания администрации, пока не будут стерты эти кадры!

Ева обреченно молчала и с ужасом смотрела на происходящее....

....Через полчаса они с опущенными головами вышли из здания администрации. Андрей, как военнопленный, плелся позади со штативом на плече. Ева шла медленно, хотя у нее внутри все кипело. Девушка понимала, что если сейчас посмотрит на Смирнова, то сорвется, а это недопустимо. Еще перед поездкой в Сибирь шеф предупреждал ее, что будут чрезвычайные ситуации, которые будут отнимать много нервов. Но выходить из них надо с честью, потому как она – представитель их телекомпании. Ей непозволительно опускаться до грубостей и хамства. Поэтому Ева шла, опустив голову, и не хотела смотреть на Андрея, понимая, что может не выдержать и отбросить фирменные стандарты.

Подойдя к высокому гранитному бордюру у лестницы, девушка остановилась и, достав из кармана сигареты, закурила. Глубокая затяжка немного успокоила.

– Ева, извини, но я должен был это спросить. Я завтра не буду с тобой работать, я больше не могу, – грустно сказал ей Андрей.

Ева не отреагировала на его слова. Она молча курила, разглядывая голубые ели за бордюром. Странно! Как все тут странно! Ели – как у Кремля, стандартные деревья русской власти, торжественные и печальные.

– Я должен сейчас уехать, вернее, уйти, мне надо срочно уйти! Ева, ты меня слышишь? – с тревогой в голосе спросил Андрей.

Ева медленно повернулась и посмотрела ему в глаза. Грусть и тревога. Лицо напряжено. Красивый русский мужчина. Такой далекий. Ева выбросила сигарету в сугроб и поймала себя на мысли, что поступила, как русская: такого она бы в Германии не сделала, обязательно бы нашла урну.

– Что за списки?

– Списки? Какие списки? – не понял ее вопроса Андрей.

– Ну, ты спросил про списки, он нервничал, этот Попов, после этого все началось.

– А, списки, ну, это ... совершенно другое дело, это сложно! Не надо тебе этого знать. Это совсем не то... – Андрей потупил в глаза землю.

– Ева, мне надо идти! Вернее, ехать! Поехали, я поставлю камеру, вернее, сдам и мне надо идти!

– Нет, я хочу знать!! Скажи мне, что это за списки? – настаивала Ева, с нажимом выговаривая каждое слово.

Смирнов переминался с ноги на ногу. Он осторожно посмотрел на Еву и, медленно поставив штатив на землю, тихо ответил:

– Это опасно, не надо тебе знать! Лучше, знаешь – позвони в Берлин, пусть они пришлют другого оператора. Я не могу работать!

– Он приедет завтра, я же сказала...

– А еще лучше – вообще уезжай домой! – не слушая ее, сказал Андрей.

– Андрей! Я сама решаю, что мне делать. Я большая женщина! Мне тридцать!

Андрей улыбнулся и грустно ответил:

– У нас говорится не большая женщина, а большая девочка. Или взрослая женщина.

– Какая разница! Я тебя сейчас не об этом спрашиваю! Ответь мне, что это за списки?

Смирнов внимательно посмотрел ей в глаза:

– Я не могу тебе этого сказать, извини.

Ева взяла его за руку. Ладонь была холодной. Андрей вздрогнул и, опустив глаза, пробубнил:

– Нет.... не упрашивай...

– Нет, ты мне скажешь! Хочешь, я тебе заплачу? Хочешь, прямо сейчас? У меня есть лишняя тысяча евро! Больше не могу! Поедем в гостиницу – деньги в сейфе! Прямо в номере!

Андрей резко одернул руку. В его глазах мелькнула злость и обида:

– Тысяча, говоришь.... Да пошла ты! – И, схватив штатив, он быстро зашагал к дороге.

Ева побежала за ним, дергая Андрея на ходу за рукав:

– Извини, Андрей! Извини! Я не права! Извини!

Смирнов остановился, и, повернувшись к Еве, зло сказал:

– Знаешь, не все измеряется деньгами! Не все! А ты, ты не понимаешь, в какую историю хочешь попасть! Влезть в опасное дело! Вы там, в сытой Европе, ни хрена так и не поняли! Ни хрена!

Ева посмотрела ему на губы и удивленно спросила:

– Что это – ни хрена?

Андрей изумленно оглядел Еву с ног до головы и спросил:

– Ты что, дура?!

Ева лишь хлопала глазами.

– Ты что, не знаешь, что это Россия?! Нет тут шуток, кроме анекдотов!

– Дура – это ругательство? – не слушая его убеждений, спросила Ева.

Андрей махнул рукой и, отвернувшись, пробубнил:

– Дура, это– дура! А дурак, это – дурак!

– Дурак, это ты? – наивно переспросила Ева.

Андрей тяжело вздохнул и грустно ответил:

– Дурак – я, ты права. Где ты живешь – в Октябрьской?

– Нет, в гостинице "Белоярск", номер триста пять.

– "Белоярск", говоришь, хорошая, дорогая гостиница! Поехали прямо туда с аппаратурой, но меня могут не пустить.

– Я дам швейцару сто евро... – улыбнулась Ева.

– А, тогда пустят, но сначала надо кое-куда заехать и кое-кому позвонить! Где этот гребаный Сережа и его "Волга"? Поставил машину – черт знает где! – Андрей с опаской посмотрел на дорогу.

– А кассету, которую они забрали, отдадут? – спросила Ева.

– Отдадут, когда все сотрут! – Андрей, отыскав глазами желтую машину такси, махнул рукой Сергею.

Переходить через дорогу он не хотел – хватит и двух покушений за день.

– Мозгами Россию не поймешь, – тихо пробормотала Ева.

– Не мозгами, а умом. Мозги есть у всех, а вот ум....

– Какой интересный и сложный язык! Я его уже двадцать лет учу и не могу выучить. Столько оттенков смысла в каждом слове – сплошная тайная философия! – Ева робко улыбнулась.

Смирнов бросил на нее тяжелый взгляд, но ничего не ответил.

Глава двадцать третья

– Витя, ты понимаешь, что замять это уже нельзя! – Егоров нервно ходил по кухне.

Постников сидел на табуретке возле большого деревянного стола. Отсутствие скатерти на нем делало поверхность крышки похожей на взлетное поле аэродрома. Толстые щели между стыками досок напоминали разметку взлетной полосы. Бутылка водки величественно возвышалась, словно башня диспетчерской, а открытая банка с кильками в томате была похожа на локатор.

Это была квартира друга Егорова. Художник местного драмтеатра постоянно был в длительных командировках и оставлял ключи Илье Васильевичу. Тот использовал ее в разных целях, но чаще для пьянок с друзьями и коллегами. Иногда и Виктор брал ключи у Егорова, чтобы привести сюда на ночь какую-нибудь симпатичную новую знакомую. В сложившейся ситуации жилище старого художника превратилось в настоящую, конспиративную квартиру.

Постников сидел и отрешенно смотрел на водопроводный кран. С его носика монотонно, как ритм метронома, капала вода, ударяясь о ржавую раковину.

– Витя, ты попал в капкан! Эти мальчики из конторы так просто все не оставят. Знаешь принцип сокрытия информации?

– Да, информация скрыта, когда нет свидетелей, и даже если, преступление очевидно, его нельзя доказать! Основы...– грустно бросил ему в ответ Постников.

– Вот именно! – Егоров плеснул понемногу водки в стаканы.

– Теперь информацию нужно сделать доступной. Тогда они не смогут вас трогать, а пока ее знаем только мы, дела плохи.

– Но меня, Васильевич, напрягает одно. Зачем эта Света все мне рассказала? Я не верю в ее порыв старой любви и жалости, может, это игра?

Егоров задумался, и, одним глотком выпив водку, подцепил вилкой кильку из банки:

– Правильно делаешь, я тоже не верю – слишком все подозрительно. У меня складывается впечатление, что они играют с тобой. Но только вот зачем?

– Хм, не знаю...

– Нам надо все раскусить и закусить, – Егоров прожевал кильку, вытер губы салфеткой и закурил.

Постников тоже выпил свою дозу и поморщился:

– Знаешь, Васильевич, может, мне упасть на дно?

– И что? Ты все время на дне будешь? Пожизненно? Нет, они все равно тебя найдут! Контора у них серьезная.

– Да, ты прав, но зачем все-таки она мне рассказала о прослушке?

– Я думаю, чтобы ты засуетился, занервничал. Ты-то ведь не знаешь, где Андрюха спрятал эти идиотские бумаги?!

– Да нет, конечно, когда он мне это сказал, я вообще опешил! Тоже – гаденыш хороший!

– Хм, ты не прав: в его действиях есть свой резон. Если бы вы бумаги уничтожили, то и вы совсем не нужны были! А так – есть шанс. Они, скорее всего, тоже подозревают, что ты не знаешь про бумаги, где они находятся! Вот и хотят через тебя на них выйти.

– А потом?

– А потом, ну, дружок, сам знаешь или что, блокбастеров не смотрел?

– Черт! Неужели нет выхода? – обреченно спросил Постников.

– Выход есть всегда, только нужно его найти!

– Да как его найдешь?!

– Я, кажется, знаю, как!

Постников с надеждой посмотрел на своего пожилого коллегу и, плеснув себе еще водки, нервно спросил:

– Ну, говори, не тяни!

Егоров посмотрел на него и ухмыльнулся. Ему, старому сыскарю, было понятно состояние Постникова. И в тоже время он сознавал, что сам невольно выходит игроком на поле этой страшной игры:

– Первое, надо документы опубликовать! Вынести на общий расклад. Когда о них узнают все, то любые действия конторы будут бессмысленными. И сделать это сможет Андрей. Он журналюга, телевизионщик. Но действовать надо как можно быстрее! Второе, нужны веские доказательства, что те бумаги – не фальшивка.

– Доказать? Но как? – Постников растерянно выпил водку.

Егоров посмотрел на него и, погладив ладонью край стола, медленно ответил:

– Как, как! Есть свидетели и без вас, что это была спланированная катастрофа, но они не догадываются.

– Свидетели? Кто?

– Пилоты вертолета – оба живы! Правда, один из них в больнице, но вот второй.... Если они начнут говорить, что нужно нам, то это уже половина победы! Представляешь, не связанные между собой люди говорят об одних и тех же фактах? Это уже что-то.

– Васильевич! А ты ведь прав! Прав, старый мерин! – радостно воскликнул Виктор.

– Но-но! Поосторожней в выражениях! Я все-таки тебе в папки гожусь, – обиделся Егоров.

– Извини, Васильевич, но ты, правда, молодец! Ты прав! Ведь все равно дело возбудили, и будет расследование! Прокуратура обязана допросить вертолетчиков! Сейчас, кстати, на них все вешать начнут. И это нам на руку! Они будут упорно искать для себя оправдание, действиям своим оправдание! И в этом они нам союзники! – радовался, как ребенок, Постников.

Его уныние сменилось резким всплеском оптимизма. Егоров посмотрел на него и, покачав головой, сказал:

– Ты не сильно-то радуйся.

– Это почему?

– Да потому. Вертолетчикам могут предложить, если это можно так назвать, – сделку! Списывают их вину на неожиданный отказ техники, а они молчат. И я боюсь, они могут согласиться. И второе, Андрей может просто не найти, кому отдать эти бумаги. Вернее, кто сможет их опубликовать, поднять шум .так сказать. А пока все тихо. Вас, а теперь и меня, нас, значит, будут прессовать по полной программе! Так что тут партия в самом эндшпиле!

Искра надежды вновь потухла во взоре Постникова. Он разочарованно опустил голову и спросил:

– И что же делать?

– Бороться – шансы пока у всех равные! Но в этой борьбе главное – не допустить ошибку! И опередить соперника! Иначе на кону-то не просто карьера, боюсь, тут попахивает вообще нашим существованием на этом грешном свете.

– А что будем делать?

– А начнем действовать! Прямо завтра! Но для этого ты нужен молодой и красивый. Сейчас допиваем, и никакого больше спиртного: алкоголь нам может только навредить. Ни капли в рот, ни миллиметра, сам знаешь, куда! Сухой закон! Это первое. Второе – завтра пойдем к вертолетчикам, то есть я пойду, тебе надо быть на работе и делать вид, что ничего не происходит, что ты спокоен. Твоя задача завтра – связаться с Андреем, встретиться и рассказать все, что ему надо сделать! Пусть тоже думает! Это он всех втянул в этот дурдом, пусть тоже работает. Но говорить с ним можно только с глазу на глаз – никаких телефонов! И главное, узнать – куда он дел бумаги. Куда! Они должны храниться в надежном месте! А сейчас пора спать! Причем, постарайся уснуть сразу. Слава богу, об этой квартирке мало кто знает, и хвостов мы с тобой вроде не нацепляли. Так что давай ложись! А я пойду, жена уже, наверное, волнуется.

– Может, и я – домой, а то мои родичи...

– Ни в коем случае! Ни в коем! Ты не бойся, я им позвоню с автомата, скажу, что ты в неожиданную и скорую командировку уехал. Твоя мама мне поверит, она меня уважает, я ведь младше ее всего на пять лет! Ладно, возьми постель там, в шкафу, по-моему, есть чистый комплект, и не вздумай дурить! Никуда ни шагу! Кстати, дай-ка мне свой сотовый! Батарейка-то у меня, но лучше от греха подальше! – Егоров затушил окурок в пепельнице и встал из-за стола.

Постников подчинился и послушно достал из кармана телефон. Илья Васильевич посмотрел на пластмассовую трубку и, кивнув головой, похлопал Виктора по плечу своей тяжелой ладонью:

– Ладно, Витя, ладно – не дрейфь!

– Спасибо тебе, Васильевич!

Егоров внимательно посмотрел на своего молодого коллегу и вышел в коридор. Там, надев пальто и шапку, он открыл входную дверь:

– Дурак ты, Витя! За дружбу спасибо не говорят!

Старая дверь, обитая облезлым дерматином, глухо хлопнула. Виктор вздрогнул и, посмотрев на пустую прихожую, ощутил себя безнадежно одиноким и брошенным. Он опять остался наедине со своим страхом. Какое то неприятное чувство неизбежного зла давило на сознание.

Постояв несколько секунд, он достал из внутреннего кармана рубашки кошелек.

– Не буду же я всю ночь так мучиться, надо бы еще за бутылочкой сходить – благо, киоск под окном, – сказал он вслух, словно убеждая самого себя.

Глава двадцать четвертая

Рашид Ахметов открыл глаза и посмотрел на блестящую штангу над кроватью. К изящному крючку был прикреплен трос, который держал ланжетку с загипсованной ногой. Рашид поморщился от боли и повернул голову. За окном было темно. Он опять проспал несколько часов после укола. Сон был единственным спасением от кошмара. Рашид дотронулся ладонью до мокрого от пота лба и простонал. Нет, это был не сон, это все было правдой – страшной правдой! Они упали, они упали!! Кто-то погиб, кто-то погиб! – пульсировал в височных венах мучительный страх.

Но почему?! Почему?! Откуда взялся этот проклятый туман! Если бы знать, он бы настоял, он бы не послушал губернатора! Гусев не смог бы его убедить лететь дальше! Откуда взялся этот туман?!

Рашид закрыл глаза. Жить не хотелось. Господи, почему он не погиб? Красиво, как погибают летчики. Что с его пассажирами? Все ли живы? Ахметов открыл глаза и обвел взглядом больничную палату. Кроме его кровати и нескольких сложных медицинских приборов в комнате ничего не было. Пугающая и зловещая пустота замкнутого пространства. Штатив от капельницы, словно маленький башенный кран, сиротливо прячется в углу. Хоть бы кто-нибудь пришел! Ему надо знать, все ли живы?

Неожиданно послышался скрип открывающейся двери. Из-за рифленого дверного стекла показались две тени. Рашид напряг зрение, всматриваясь в незнакомые силуэты. Но лица вошедших ему были не видны. Падавший из коридора свет вычерчивал только людские силуэты. Ахметов настороженно смотрел, как незнакомцы сели возле его кровати на приставленные рядом стулья. Несколько секунд стояла гробовая тишина. Ахметов напряженно ждал.

– Здравствуйте, Рашид Мусанович.... Как вы себя чувствуете? – раздался низкий мужской голос.

Дежурный вопрос смутил Ахметова. Как он может себя чувствовать в такой ситуации? Как может чувствовать себя разбившийся летчик с кучей переломов, после длительного наркоза?! Идиотский вопрос. Рашид облизнул сухие губы и выдавил из себя:

– Нормально, спасибо, кто вы?

– Вот и хорошо! – не замечая вопроса, ответил второй мужчина.

Его голос был низким и монотонным.

– Рашид Мусанович, мы пришли задать вам несколько вопросов.

– Кто вы? – встревожено повторил вопрос Ахметов.

–Я следователь областной прокуратуры Горин. Это следователь из федеральной службы безопасности Макеев.

– Понятно... – теперь уже равнодушно ответил Ахметов и отвернулся к стенке.

– Спрашивайте...

– Вы все помните? Как случилась катастрофа? – спросил тот, который представился Гориным.

Рашид задумался. Как ему отвечать? А вдруг что-то не так. Вдруг он только навредит сам себе своими ответами? Вдруг нужно молчать? Ведь сначала нужно узнать все подробности аварии. Почему не пускают к нему жену и детей? Рашид насторожился и ответил:

– А в качестве кого вы меня сейчас будете допрашивать?

– Хм, пока в качестве свидетеля, – недобро ответил второй.

– Пока? Что это значит? – Рашид повернулся и посмотрел на следователей.

– Ну-ну, успокойтесь, Рашид Мусанович, успокойтесь, вам нельзя сильно волноваться. Мы и так кое-как уговорили вашего доктора на этот разговор.

– Я спокоен, просто мне не понравился его тон, – Рашид кивнул головой в сторону Макеева.

– Нет, нормальный тон. Что вы, просто все напряжены – такое горе....

– Горе? – Рашид вздрогнул. – Что вы имеете в виду?

– А вы что думаете? Что мы можем иметь в виду? – вновь сурово спросил Макеев.

В его голосе чувствовалась угроза.

– Что вы имели в виду, когда спросили, вернее, сказали про горе?! Кто погиб? – обреченно спросил Рашид.

– К сожалению, Рашид Мусанович, погибли семь человек... шесть сразу, но вчера вечером скончался от травм еще один человек, журналистка местного телеканала, – угрюмо ответил Горин.

– Семь человек?! Господи!! – Ахметов застонал и вновь отвернул голову к стене.

– Значит, вы ничего не помните после аварии? – напористо спросил его Макеев.

Рашид молчал. Он был поражен новостью. Ужас! Он виноват в гибели семерых! Какая несправедливость! Господи, лучше бы он сам погиб!

Ахметов дотронулся ладонью до глаз и с удивлением понял, что плачет. Крупные слезы, словно большие капли дождя, катились по щеке, обжигая кожу.

– Так вы помните или нет, что произошло? – повторил вопрос Макеев.

– А губернатор, что с губернатором? – спросил Рашид, не поворачиваясь.

– К сожалению, губернатор Гусев погиб.

Воцарилось молчание. Рашид вытер слезы ладонью и, медленно повернув голову, посмотрел в окно. За стеклом он увидел темное неприветливое февральское небо с противными серыми облаками.

– А почему вы пришли ночью?

– Сейчас не ночь, а вечер. Просто мы пришли, как только нам разрешили! – ответил Горин.

– А кто еще погиб?

– Заместитель Гусева, несколько журналистов, глава местного района.

– А Костя? Костя Симигин?! Он жив?!

– Симигин жив! Успокойтесь, ему повезло – лишь руку сломал.

Рашид облегченно вздохнул. Он вдруг почувствовал, что не один. Это горе навалилось на него, но есть и друг, который тоже жив, с которым можно пережить этот кошмар!

– А где, где Костя?

– Успокойтесь. Костя сейчас дома, с ним все в порядке.

– А где мои родные? Где жена, дети, почему их нет рядом?

– Рашид Мусанович, они здесь, ждут, когда мы с вами поговорим, их пустят к вам.

– Я хочу их видеть! Немедленно! – требовательно сказал Ахметов.

– Давайте сначала побеседуем – это займет не много времени, – попытался убедить Рашида Макеев.

– Нет! Я сказал, пустите ко мне родственников! – настаивал на своем Ахметов.

– Ну, Рашид Мусанович, не капризничайте, мы понимаем, что у вас стресс, психологическая травма. И вам нельзя волноваться, но все-таки и вы нас поймите, нам нужно докладывать руководству. А дело контролируют в Москве! И не где-нибудь, а в Кремле! Сами понимаете – погиб глава региона! Об этом во всем мире сейчас говорят! Поэтому и нам нужно действовать оперативно – чтобы доложить о причинах аварии, – убеждал Горин.