Текст книги "Последний поклон президента (СИ)"

Автор книги: Ярослав Питерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Я говорю, "фанеризм", это я такое понятие придумал! Ведь сейчас все эти певцы и певички стараются, как там говорится на жаргоне, – под "фанеру" петь! Так я это и придумал – "фанеризм"! Значит – халява в творчестве!

Президент рассмеялся. Ему понравился этот непринужденный тон разговора и экспромт Астахова. Он понимал, что писатель лукавит, и что "фанеризм" выдумал на лету. Но на то он и писатель, чтобы вкладывать образ на лету в каждое слово.

– "Фанеризм", говорите? Забавно, а можно я это слово в своих выступлениях использовать буду? Это вроде как нестандартно, такое народу нравится, "фанеризм" – весьма! Так вы не против?

– А что мне? Говорите, слово "фанера" ведь общеизвестное! Я на авторство не претендую. – Астахов вновь хитро улыбнулся.

– Спасибо! Ну а сейчас что пишите? Есть какая-нибудь новая задумка?

Астахов почесал седую шевелюру и ответил:

– Да есть тут... одно дельце – пишу вот роман, о раскулачивании. Деревня, тридцатые... начало...

– Что, ностальгия по колхозам?

Астахов бросил на президента колючий взгляд. И тот понял, что спросил неудачно.

– Какая там ностальгия! Это беда была! Деда моего и дядьку расстреляли без суда и следствия большевики: у них крепкие хозяйства были! А отец мой двенадцать лет отсидел! Бревна на лесоповале таскал. Кстати, тут не далеко, в соседнем районе. Так что, как там Высоцкий пел – повезли из Сибири в Сибирь! Превратили край великий и могучий в общесоюзную каторгу. Сволочи!

Астахов дерзко посмотрел на президента и ждал его реакции. Тот потупил глаза и тихо ответил:

– Да, времена, конечно, суровые были...

– Почему были? А сейчас что, лучше?

Президент даже немного обиделся. Он совсем не ожидал, что писатель так прямо рубанет. Но, тем не менее, вида не показал и примирительным тоном сказал:

– Ну, у нас на Руси, уж так повелось, хороших периодов очень мало было.

– А я вот всю жизнь не могу понять, почему? Страна-то какая... великая, народ умный, а живем в дерьме! Мало того, и править собой дерьму позволяем! Вы не обижайтесь, я не о вас, о системе нашей, а вы не виноваты.

Президент обиженно, словно школьник, которому поставили незаслуженную двойку, ответил:

– А что вам-то система сделала? Вы-то добились всего, чего хотели. Стали известным писателем мирового значения, вас читают во многих странах мира, не говоря уже о нашей! Вы издаетесь, как вы сами говорите, имеете неплохие гонорары. Что вам-то надо? Почему вы так власть не любите?

– А за что мне ее любить? Я ведь пишу не ради денег и гонораров, мне уже почти восемьдесят – жизнь прожита, я хочу, чтобы внуки мои и дети внуков жили в нормальном государстве и обществе! Я не хочу, чтобы они знали, что они только сами за себя , а положиться им не на кого. Чтобы у них была возможность стать личностями! Личностями, а не, как вы там говорите и ваше окружение, избирателями. У нас общество – мертвое, всем на всех наплевать! Людей грабят, а соседи молчат, лишь бы их не тронули! Их детей на бойню посылают, а все молчат, лишь бы их не касалось! А власти это выгодно! Быдлом-то управлять легче! А я не хочу в таком обществе жить и не могу! Народ не должен быть равнодушным! Народ должен быть терпимым и сострадательным!

– Это вы о бойне Чечню имеете в виду? А как же святая обязанность защиты Родины? Вы ведь сам фронтовик, ордена и медали боевые имеете, – спросил президент с укоризной в голосе.

– Вот– вот, сами и говорите – защита Родины! Родины! Мы тогда в сорок втором Родину защищали! А что, Чечня мне – родина? Когда народ этой маленькой и гордой республики не хочет жить в одной с нами стране, зачем их силой удерживать? Они сделали свой выбор, пусть и неправильный! Но насильно, убивая детей и стариков, загонять их в один скотский двор под названием "империя", нельзя! Они сами должны к этому придти! Или когда солдат своей страны убивает своих же граждан и за это получает боевые награды, – это правильно? Даже Деникин отменил на время гражданской войны вручение наград, потому как считал: убивать соотечественников – это преступление! А Чечня – это наш позор, позор, от которого еще будет долго нам не отмыться, и вы, к сожалению, тоже в нем замешаны!

– Нет, тут я с вами не согласен, если так говорить, то вся страна наша будет разделена, вся! Распадется все! А как же тогда Родина?

– Родина у каждого человека одна! У меня вот Ячменево и Сибирь, и за нее я готов жизнь отдать! У хохлов своя, у белорусов своя, а когда все вместе хотят жить под одной крышей – тогда это нормально, но когда люди не хотят так жить, а всех силой держат, прикрываясь фразой – "а как же Родина" – это неправильно. Любить Родину насильно заставить нельзя! Нельзя, до этой любви нужно дойти сердцем!

– А как же наши предки, как великая Россия?! – обиженно спросил президент. – Ведь они триста лет земли собирали, чтобы вот так разбазарить их?!

– Эх, собирали! Знаете, что сказал Черчилль про Россию? Я, конечно, его не очень люблю, много гадостей он нам сделал, но говорить умел. Емко и точно! Этого уж у него не отнимаешь. Так вот, Черчилль сказал про Россию: "Россия – это страна величиной с Бельгию, которая за триста лет увеличивалась в размерах и разрослась до одной шестой части суши".

– И что это значит? – не понял президент.

– А значит это очень простое! Англия, она ведь тоже величиной с Бельгию и тоже разрасталась в свое время до одной шестой части суши, но у них не было сухопутных границ. И они поняли, что это не их земля! Понимаете, все завоеванные колонии – не их земля! Хотя там и говорили и говорят по-английски! И даже США их колонией были! Но они вовремя поняли, а мы нет, потому как у России сухопутные границы с колониями. И все до сих пор считают, что это единая страна, а она ею уже перестала быть. Только силой удерживается все. В такой стране построить что-то хорошее – нереально!

– То есть вы считаете, что надо разъединяться? Надо добить Россию?

– Нет. Такое я никогда говорить не буду, это вы сами домыслили! Я говорю, надо осознать, что так дальше жить нельзя! Нельзя грабить одних и заставить их быть в то же время счастливыми и любить тех, кто их грабит!

Президент улыбнулся и покачал головой.

– Я не хотел об этом спрашивать, но вижу, вы сами все рассказали.

Астахов тоже улыбнулся в ответ:

– А я и хотел вам это рассказать, кто же вам об этом расскажет – ваши холуи?! Так они всегда говорить будут, что все хорошо: за это вы им и позволяете все делать.

Президент помолчал и грустным тоном сказал:

– Не согласен я с вами. Вы неправильно трактуете современный момент, и я уверен – большинство людей с вами не согласны и не поддержат вас!

– А это уж время покажет – оно главный судья! Там в будущем будет видно, кто прав, а кто так.... – ехидно ответил Астахов.

– Ну, раз мы с вами так разоткровенничались, можете мне ответить на вопрос? До меня дошла информация, что губернатор Гусев просил вас подписать один документ. Это так?

Астахов улыбнулся, но тут же стал серьезным:

– Вы о воззвании, о заявлении депутатов и интеллигенции говорите. Да, я его подписал и объясню, почему. Я устал видеть, как московские воры грабят наш край. От нашей родины уже нечего не осталось! Та фикция – империя в девяносто первом рухнула. А отдавать себя на разграбление ворам и прохиндеям нечего! Москва давно стала заграницей, и это вам надо осознать! Вся власть держится на страхе и на вороватых чиновниках-лакеях, которые, между прочим, в первую же трудную минуту вас бросят и отвернутся. Единственное, что немного цементирует остатки этой империи, это равнодушие народа! Поэтому я подписал этот документ.

Президент встал с кресла и печально посмотрел в окно. Он словно не слышал последних слов Астахова и как-то загадочно и отрешенно сказал:

– Суровый март, зима хоть и кончилась, а отступать не хочет, к чему бы это?

Астахов в удивлении посмотрел на него. Президент, не дождавшись ответа, добавил:

– Вы, Владимир Петрович, сами поймете, что заблуждаетесь! Я не буду сейчас вам ничего доказывать, просто нет времени, но очень жаль, что вы встали на их сторону. Очень...

– Вы намекаете, что последуют репрессии?

Президент оторвался от окна и посмотрел на писателя.

– Репрессии? Нет, что вы! Мы же демократическая страна, зачем нам политические процессы?! Хватит вон одного писателя-порнографа Лимонова, и так с ним наслушались упреков из совета Европы. Нет, я вам просто докажу это со временем. Да и народ, о котором вы так печетесь, вас не поддержит!

– А вы, вы-то не печетесь?

– Я? Хм, конечно, но я пекусь правильным, законным путем, потому что я избранный народом президент.

Астахов тоже встал со своего кресла и, посмотрев в глаза президента, ехидно спросил:

– А законы эти вы сами пишете? Или вам кто-то подсказал их?

Президент не выдержал его взгляда и отвел глаза, посмотрев вновь в окно:

– Конституцию, между прочим, принимал народ!

– Да, вы правы, только вот она не работает! А на хрена нужна такая конституция, если она только ваши права и права власти защищает?!

Президент тяжело вздохнул и ответил:

– Эх, кажется, мы с вами далеко зашли. Мне пора, но не хочется заканчивать этот разговор на минорной ноте. Вы не могли бы мне подписать какую-нибудь новую вашу книгу и подарить ее, конечно...

– Это, пожалуйста, конечно. Вот недавно вышла моя книга.. в Германии, хотите на немецком? Я знаю, вы немецким в совершенстве владеете! – Астахов подошел к стеллажу с книгами.

– Можно и на немецком, но и на русском дайте, немецкий хоть и язык Канта и Гете, но все же не может отражать всех оттенков русского.

– Это уж точно...

Во дворах лаяли собаки. Президент вышел из дома писателя и печально посмотрел на темное серое небо. Задержавшись на мгновение на крыльце, он обернулся назад. Астахов стоял и смотрел на него с высоты крыльца. Президент вдруг почувствовал, что видит его живым в последний раз. У старика был совсем больной вид. Словно, что-то вспомнив, президент шагнул назад и протянул писателю руку. Тот грустно улыбнулся:

– Вы не держите на сердце зла и на меня не обижайтесь, я такой уж человек тяжелый. Привык правду говорить, а на правду обижаться не стоит. Может, уж больше и не свидимся, когда вот так придется – заскочить вам ко мне!

– Нет, конечно, нет, мне было очень приятно с вами поговорить. Я многое понял и узнал, – загадочно ответил президент и, пожав писателю руку, повернулся и зашагал прочь.

За ним семенили охранники. Недалеко от дома Астахова стояла кучка людей. Не смотря на позднее время, жители Ячменево с любопытством разглядывали президента из-за спин оцепления. Президент нырнул в лимузин. Через мгновение колонна покатила по узким улочкам, поднимая буруны февральского снега.

На крыльцо вышла жена Астахова. Пожилая женщина в скромном цветастом платочке подошла к мужу и потянула его за рукав свитера.

– Вова! иди домой, простудишься!

– Сейчас, мать, иду... – Астахов смотрел вслед исчезнувшей колонне лимузинов.

Старуха посмотрела на писателя и спросила:

– А че он приезжал-то? Что надо было?

– Эх! Мучается он, мать! Хороший, видно, человек, тяжко ему, но дилемма перед ним стоит не простая! Ну да даст Бог! Все образуется, и он образумится! Хотя... Эх! – тяжело вздохнул Астахов и вошел в дом.

Дверь жалобно скрипнула несмазанной петлей. Здоровенный кобель на цепи успокоился и затих в будке. Две старушки медленно брели по вечерней улице. Одна из них, перекрестившись, сказала:

– Завтра надо в церковь с утра сходить, видела я явление нехорошее, свечку надо поставить...

Глава девятая

Губернатор устало поморщился. Гул аэродрома отзывался звоном в ушах и противно давил на виски. Ветра не было, но пронизывающий холод лез под воротник и впивался мурашками в кожу. Бессонная ночь вылилась черными кругами под глазами и повышенным давлением. Президент со своим странным визитом до конца перепутал все карты. Его неожиданная, почти тайная, поездка в Ячменево и секретный разговор с Астаховым... О чем мог говорить президент с писателем? Какие у них могут быть точки пересечения? Астахов – птичка еще та! Непредсказуемый и дерзкий, он мог стать козырной картой в колоде президента. Сумел ли глава государства перетянуть его на свою сторону? Гусев мучился в размышлениях. Покосившись на своего помощника, сутуловатого, коренастого крепыша, Гусев крикнул, пытаясь быть услышанным в шуме винтов самолетов и вертолетов.

– Эй, Костя, дай-ка мне фляжку!

Тот засуетился и полез в большой черный портфель. Оттуда достал блестящую плоскую фляжку и протянул ее шефу. Гусев, открутив крышку, сделал несколько глотков. Коньяк приятно обжег пищевод и, словно живительная сила, разошелся по организму. Прошедшей тяжелой ночью губернатор выпил огромную бутылку французского коньяка. Но хмель не брал его. На утро осталась только головная боль и красные от бессонницы глаза. С ним такое было всегда, когда он волновался. В Афгане, будучи командиром батальона десантников, он выпивал литр водки за ночь, когда шли бои, и его ребята гибли в горах Кандагара и Паншера. Каждый погибший боец стоил кучи нервов, и чтобы окончательно не потерять разум, он глушил напряжение спиртным. У Гусева вообще никогда не было заметно состояние алкогольного опьянения, это была одна из особенностей его организма.

Губернатор встряхнул головой и посмотрел на зависший над бетонным полем вертолет. Новенький МИ-8 стрекотал пропеллерами, поднимая снежную поземку. Белый порошок снежинок разлетался клубами. Гусев любил летать. И в отличие от многих, никогда не боялся, что разобьется. Вертолеты вообще ему были как родные. В их неуютных и шумных чревах он провел тысячи часов перелетов.

Что же решил президент? Его неожиданный приезд и такой же неожиданный отлет... После Ячменево президент даже не заехал в здание администрации области и не встретился с журналистами. Гусев ждал скандала. Но его не последовало. Что вообще задумал президент? Его поведение было неожиданным и настораживающим.

Лететь на юг области было задумкой самого Гусева. Он хотел отличиться и подойти к историческому, по его мнению, шагу с нестандартной стороны. Официальное заявление Гусев хотел сделать на вершине одной из гор в Саянах. Там, на высоте более тысячи метров, в самом центре Азии, должна была начаться новая эпоха в современной истории России. Для освещения своего поступка он пригласил телевизионщиков и газетчиков. Телекомпании федерального уровня и местные должны были к вечеру разнести весть о политическом заявлении губернатора, о начале процедуры референдума и попытке добровольного выхода Белоярской области из состава Российской Федерации. Конечно, Гусев на успех не расчитывал. Пример Чечни мог служить только страшным уроком строптивым сторонникам сепаратизма. Но Сибирь не Чечня! Сибирь – это взвешенные и грамотные решения. Покладистый и в то же время крутой нрав сибиряков вселял надежду, что кровь не прольется. Этакая бархатная революция могла бы быть совершена при условии поддержки Запада и соседних областей. Хотя бы даже молчаливой.

Гусев рассчитывал на резонанс в мире. Пусть его судят, пусть посадят в тюрьму! Не это важно, Манделу тоже сажали, а кто он сейчас! Гражданин мира и Нобелевский лауреат! Это будет толчок, толчок к независимости Сибири! Суровый и прекрасный край заслуживает более счастливой доли. Ни царь, ни коммунисты не поняли, что Сибирь – это особая страна, ничем не хуже Канады и США, а может и лучше! И царь, и Сталин, а за ними Хрущев, Брежнев и прочие, относились к Сибири незаслуженно пренебрежительно. А зря! Без Сибири нет богатства России, пусть Москва поймет, что нельзя так обходиться с народом этого могучего края.

Для надежности, чтобы его заявление было услышанным, Гусев пригласил к себе три съемочных группы из CNN, BBC, и ZDF. Иностранные журналисты при любом раскладе передали бы в эфир это скандальное заявление. Но вертолет был уже на поле, а телевизионщиков из США, Англии и Германии все не было. Их российские коллеги ждали в зале ожидания. Полет задерживался уже на час. Гусев с тревогой взглянул на часы и посмотрел на помощника. Тот развел руками.

Гусев волновался. Журналисты были его гарантией безопасности. Из помещения вокзала выбежал еще один помощник и бегом направился к губернатору. Губернатор не стал ждать и сделал несколько шагов в его сторону.

– Ну? Что там у тебя?!

– Плохо дело, Алексей Петрович! Из Москвы только что позвонили, говорят, что все съемочные зарубежные группы не получили аккредитацию в Белоярск, поэтому сюда их не пустят, какие-то заминки с оформлением документов! Они смогут приехать в лучшем случае через два дня! – прокричал помощник ему на ухо.

– Черт! Это подстава! Черт, мы не можем откладывать! А у наших телевизионщиков есть выходы на зарубежные каналы! Ну, чтобы пленку, если что, переслать?

– По-моему, есть!

– Ладно, летим! Собирай народ! Пусть садятся в вертолет! – скомандовал губернатор.

Помощник кивнул и рванул обратно – к зданию аэровокзала.

Через минуту на поле появилась толпа. Несколько операторов с камерами и штативами, длинноногие корреспондентки и представители администрации. Среди них Вера Корза, волевая женщина и правая рука губернатора. Без нее он не принимал ни одного важного решения. Авторитет ее в области был огромен. Вера всегда говорила губернатору правду, за это он ее ценил и всегда прислушивался к ее советам.

Народ, вываливший на летное поле, разделился на две кучки. В первой – пресса, во второй – свита чиновников. Гусев поздоровался со всеми кивком и указал рукой на вертолет. Гул винтов глушил все другие звуки,, делая бессмысленными какие-либо речи. Гусев наблюдал за тем, как люди грузятся в винтокрылую машину. Одна из корреспонденток приветливо улыбалась. Губернатор всматривался в ее молодое лицо. Девушка кивнула на микрофон в ее руке. Но Гусев отмахнулся:

– После, после комментарии, оставьте пленку на прилет, потом интереснее будет!! – попытался он перекричать грохот мотора..

Но та его не услышала, хотя и поняла по губам смысл сказанного. Она кивнула головой и исчезла внутри вертолета.

Гусев зашел в вертолет последним. Командир корабля, стоя у входа, протянул ему руку. Губернатор пожал его ладонь, затем похлопал по плечу летчика.

– Можешь взлетать! Как погода в Саянах? – спросил он.

– Нормально! Только что сводку передали: видимость пятнадцать, ветер пять-шесть метров, лететь будет приятно! – отрапортовал летчик.

– Ну и отлично! Давай, взлетаем!

– Есть! – Пилот повернулся и исчез в кабине. Радист закрыл дверь люка. Стало значительно тише. Шум винтов хлопками прорывался в салон, но такого грохота уже не было. Губернатор оглядел салон. Мягкие кресла стояли рядами. Операторы разместились в конце, в средине сидели корреспонденты и оживленно болтали. Чиновники устроились в ближних креслах. Вера Корза сидела на переднем ряду. Она жестом пригласила Гусева сесть рядом. Тот улыбнулся.

– Вера Ивановна, сколько вообще человек?

– Двенадцать! Иностранных телевизионщиков нет, а так все!

– Хорошо, обойдемся малыми силами! – Гусев снял шапку и, сев в кресло рядом с Корзой, застегнул взлетный ремень.

– Вера Ивановна, ну что, лететь примерно час, давайте еще раз все обсудим?

– Да! Конечно, Алексей Петрович, конечно.

Вертолет задрожал. Скорость вращения лопастей увеличилась. Маленькие черные фигурки техников отбежали от машины. Незаметно многотонная махина поднялась над бетоном летного поля и покачавшись, поплыла вперед. Гусев взглянул в иллюминатор и улыбнулся. Взлетные огни посадочной полосы становились все меньше и меньше.

– Приятное все-таки чувство – полет! – сказал он загадочно.

– Это вам приятно, Алексей Петрович, а мне... я лучше бы на поезде поехала или на автомобиле! Боюсь я высоты и полетов! – Корза постаралась улыбнуться, но это не получилось.

Вместо улыбки на лице появилась гримаса растерянности. Гусев погладил ее по руке и сказал:

– Бояться не надо! Если мы разобьемся, то это будет быстро! Чик – и мы на небесах!

– Типун вам на язык, Алексей Петрович!

– А я не боюсь! После вчерашнего общения с президентом... я вообще ничего не боюсь! Мне теперь все по х.... – Корза сделала вид, что не расслышала последних слов....

Глава десятая

Андрей проснулся от звонкого смеха и холода. Смеялись где-то на улице. В салоне было зябко. Автоматический подогрев двигателя не сработал, и все тепло выветрилось, несмотря на герметичный салон «Крузера». Катя мирно сопела в углу на сиденье. Смирнов лениво потянулся и нашарил рукой куртку. Она валялась, скомканная, на полу под сиденьем. Андрей не хотел будить Катю, но все-таки пересилил себя и дотронулся до ее плеча. Девушка открыла глаза и, улыбнувшись, тихо спросила:

– Сколько времени?

– Девять. Мы с тобой здорово задрыхли!

Катя зевнула, блеснув ровными белыми зубами, и промурлыкала:

– Я бы еще часок-другой на массу надавила, иди сюда, котик...

Но Андрей не поддался на ее ласку. Он, встряхнув плечами, перебрался на переднее сиденье и завел двигатель. На лобовом стекле лежал снег. Андрей, посмотрев на белую порошу, включил дворники. Те, словно проснувшись, зашуршали, попискивая резиной при соприкосновении со стеклом.

– Во! Намело снежку! Теперь искать Петю будет труднее, да и следов, наверное, нет.

– Опять ты о Пете! Да они где-нибудь в мотеле заночевали, вот посмотришь, сейчас придут! – недовольно сказала Катя.

– Не! Все равно не нравится мне все это... – задумчиво ответил Андрей.

И тут его взгляд упал на то, что творилось за окном. Белая пелена тумана окутала окрестности. С трудом виднелся даже капот автомобиля. Андрей, стукнув ладонью по стеклу, словно не веря в действительность, воскликнул:

– Ничего себе, ты посмотри!

Катя привстала с сиденья и охнула:

– Ой, мамочка моя, вот это туман!

Смирнов открыл дверку и вышел из автомобиля. На улице туман казался еще плотнее. Густое белое облако скрывало практически все. Андрей, как слепой, выставив руки вперед, двинулся к дороге. Впереди послышались голоса и урчание автомобиля.

– Проезжаем, проезжаем, не загораживаем проезд!! – доносился властный тенор.

Судя по всему, принадлежал он какому-то гаишнику. Андрей пошел на его голос и через минуту почти натолкнулся на спину в желтой накидке с надписью ГИБДД.

– Осторожней, гражданин! – огрызнулся гаишник.

– Простите, товарищ милиционер, а что такое происходит? – виновато спросил у него Андрей.

Гаишник удивленно на него посмотрел и зло ответил:

– Вы что, тумана никогда не видели?

Андрей смутился:

– Видел, но такого...

– Тут в горах всякое бывает! Кстати, вы на машине сами за рулем?

– Нет, а что?

Гаишник подозрительно на него посмотрел и ответил:

– Да нет, ничего, просто от вас спиртным попахивает, советую до завтра за руль не садиться! И вообще, сегодня никуда не ехать – туман видите какой, разойдется только к обеду!

Андрей кивнул головой:

– Да, не видно ничего. А что это вы тут посреди дороги?

– Да вот, в оцепление поставили, губернатор приезжает, что ли!

– Губернатор, надеюсь, на машине едет!

– Не, сказали на вертолете летит, вот-вот подлететь должен!

– На вертолете? Как же они в такую погоду садиться будут?

– А черт его знает! По компасу, наверное...

Андрей растер плечи и, потолкавшись на одном месте, спросил:

– А как вы думаете, у нас человек пропал, вернее, пара – кому заявление сейчас о пропаже писать? А то мы волнуемся!

– Что?! Какой человек? – подозрительно спросил гаишник.

– Ну, друзья наши – семейная пара, мы вместе приехали, а они пропали, и машины на стоянке нет.

Гаишник хмыкнул и, покрутив жезлом, неуверенно ответил:

– Ну, не знаю, так, наверное, это в районный отдел надо. А, может, ваши друзья просто уехали?

– Да нет, не могли они уехать! Вот и ботинки их у нас в машине остались! И вообще, сторож на стоянке указал приметы человека, который забирал их машину, совсем не похожие на Петю!

Гаишник пожал плечами. В этот момент зашипела его рация, и из эфира вырвался скупой набор слов. Гаишник, прислушавшись, нажал кнопку и ответил:

– "Долина", понял вас, двадцатый принял! – затем он посмотрел на Андрея и прикрикнул:

– Все, отходите! Вертолет вот-вот подлетит! Мне работать надо!

Андрей повернулся и пошел назад к "Крузеру". Около него стояла Катя и вглядывалась в дымку.

– Андрей, ты куда пропал?

– Да с гаишником разговаривал, сейчас тут все оцепили, придется ждать: губернатор наш, Гусев, вроде прилетает!

– Ой!! – Катя всплеснула руками и запрыгала. – Как интересно... хочу посмотреть!!

– А что ты сейчас увидишь? И вообще, кто его знает, куда он сядет, вертолет-то!

– А я знаю, куда – там, за склоном. вчера площадку расчищали солдаты. И вроде как углем обкладывали! Давай на вершину заберемся, может быть, видно будет! – предложила девушка.

Андрей вздохнул и, решив, что все равно пока делать нечего, согласился. Взяв пуховик из автомобиля, он посмотрел на ноги.

– А мы залезем так? Снег-то глубокий!

– Я тропу знаю, протоптанную, я позавчера по ней забиралась, мы тут уже два дня, и я все разведала! Пошли, – девушка потянула его за руку в сторону горы.

Андрей последовал за ней.

Идти в гору было трудно. Вчерашний алкоголь выходил потом и тяжелым дыханием. Да и высота в тысячу метров над уровнем моря давала о себе знать нехваткой кислорода. Они останавливались через каждые сто шагов. Андрей валился прямо на снег. Катя, упираясь руками в коленки, пыталась восстанавливать дыхание. Смирнов, видя ее неудачные попытки, тяжело дыша, заметил:

– Это бесполезно! Так не восстановишь, и вообще, пить меньше надо! – Андрей рассмеялся.

Катя обиженно посмотрела на него и ответила:

– Э, а сам-то машину открыть вчера не мог! Хорошо, что хоть на остальное силы хватило! Я, кстати, пила только вино! В отличие от некоторых! Пошли, тут метров двести осталось! – и девушка вновь потянула его за руку.

Последние метры давались с большим трудом. В глазах потемнело, в висках словно били кувалды. Пульс участился до максимального предела. Поэтому когда показалась плоская площадка вершины, Андрей упал и испытал истинное наслаждение. Катя в отличие от него чувствовала себя хорошо.

– Не лежи на снегу, простынешь! Ой, какая красота-а!! – крикнула она в белое безмолвие гор.

Андрей с трудом поднялся в полный рост и осмотрелся. Зрелище действительно было потрясающее. Гора, на которую они забрались, была одна из самых высоких в округе. Рядом торчали несколько пиков поменьше. Их белые шапки, проткнув пелену тумана, возвышались над его белым покровом. Синее, переходящее в фиолетовое, небо и какое-то оранжевое солнце делали пейзаж почти инопланетным. Посмотрев направо, Смирнов увидел тонкие палки высоковольтной линии. Их уродливые стальные стержни воткнулись в склоны гор.

– А где, ты говоришь, площадка должна быть для посадки вертолета? Тут ничего не видно? – спросил Андрей у Кати.

– Там! Вправо смотри! Но сейчас туман! Хотя, наверное, вертолет увидим! Он с севера прилетит! – Катя указала рукой в сторону. – А там... Монголия и Китай,... а там Тибет.... А это почти небо, понимаешь?! От Тибета до неба рукой подать!

– Вот это красота! – произнес Смирнов. – Смотри, туман какой-то странный: внизу слишком плотный, а кверху не поднимается!

– Да, такого тумана я еще не видела! – согласилась Катя.

Вдруг Андрей расслышал слабое стрекотание. На севере появилась черная, едва заметная точка. Смирнов напряг зрение. Маленькая тушка вертолета висела над самыми горами. Винтокрылая машина то ныряла, то вновь появлялась среди вершин.

– Что-то он летит как-то неуверенно, такое впечатление, что ищет дорогу и не знает, куда лететь, – высказал Андрей свое предположение.

– Да, странно как-то летит. Петляет, смотри, идет в сторону высоковольтной линии, а это опасно!

– Не думаю, пилоты-то опытные, все-таки борт в области "номер один"!

Глава одиннадцатая

Командир губернаторского вертолета МИ-8 Рашид Ахметов был опытным пилотом. Сорокалетний Ахметов начал свой путь летчика прямо в пекле – в горах Афганистана. Его, тогда молодого лейтенанта, после училища послали служить, а заодно и выполнять, так называемую, интернациональную помощь. Но помощи он никакой пуштунам не оказал, а вот летать, и даже неплохо, научился. Выделывая фигуры высшего пилотажа над хребтами Саланга и Кандагара, Ахметов не раз попадал под обстрел. Два раза его сбивали, но он чудом оставался жив.

С Гусевым он познакомился в Баграме в восемьдесят втором. Бравый майор – командир батальона, часто летал на его борту на "боевые". Они сдружились. Но после Афгана пути их разошлись. Майор Гусев стал генералом, а затем и кандидатом в президенты, ну а Рашид летал на севере, возя оленеводам провиант.

Но два года назад Гусев вспомнил о боевом друге и позвал к себе в область. Он стал губернатором и нуждался в личном летчике. С собой в Белоярск Рашид взял и второго пилота Костю Симигина. С ним он познакомился в Уренгое и за пять лет полетов над бескрайними просторами западной Сибири сдружился. Костя был Ахметову как младший брат, Рашид во всем ему доверял и всегда мог на него положиться.

То, что сегодняшний полет особенный, Ахметов понял сразу. Гусев явно нервничал. Губернатор никогда раньше не стоял на взлетном поле и не ждал вертолет. Обычно он приезжал к борту прямо за минуту до вылета, а то и опаздывал. Ахметов вначале объяснял такое поведение губернатора ночным визитом президента. Он даже думал, что этот рейс в Саяны вообще отложат. Но когда авиадиспетчер сказал, что борт ждут, и полет состоится, Ахметов понял, что сегодня что-то произойдет.

Губернатор, заходя в вертолет, сухо поздоровался и даже не назвал его по имени. Обычно Гусев обращался с Рашидом немного по-панибратски, но сегодня Гусев даже не смог посмотреть ему в глаза....

Полет был стандартный. Ахметов держал машину вдоль Енисея и наслаждался прекрасной погодой. Облаков было немного, их небольшие стайки проплывали с левой стороны борта винтокрылой машины. Синяя нить реки сверкала в лучах солнца и, переливаясь, немного слепила глаза. Через час полета Ахметов стандартно запросил у диспетчера погоду в районе посадки. Тот ответил, что погода в норме и приземление не должно быть проблемным. Когда появились Саяны, Ахметов, сделав небольшой вираж, потянул штурвал на себя. Высота – вот лучшее лекарство от горной тряски. Если лететь между склонами, может захватить турбулентный поток, и тогда неприятностей не избежать.

Костя, как мальчишка, радовался величественному виду гор и тыкал пальцем в направление искрящихся на солнце снежных вершин. Ахметов улыбался в ответ и кивал на приборную доску, давая понять, чтобы тот следил за показаниями приборов. Лететь по его подсчетам оставалась минут пятнадцать.

Но неожиданно на приборной доске дернулись стрелки и безжизненно упали на нули. Ахметов тревожно взглянул на Костю и, скинув наушники, прислушался к рокоту двигателя. Тот работал уверенно и монотонно. Рашид, потянув ручку штурвала, попробовал управление. Машина послушно пошла сначала вверх, затем вниз. Странно, все в порядке! Ахметов заложил небольшой вираж. Машина была послушной, но стрелки приборов продолжали лежать на нуле. Рашид включил передатчик и запросил авиадиспетчера.