355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ярослав Гашек » Похождения бравого солдата Швейка (с илл.) » Текст книги (страница 11)
Похождения бравого солдата Швейка (с илл.)
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 00:46

Текст книги "Похождения бравого солдата Швейка (с илл.)"


Автор книги: Ярослав Гашек



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 49 страниц)

Глава XII
Религиозный диспут

Случалось, Швейк по целым дням не видел пастыря солдатских душ. Свои духовные обязанности фельдкурат перемежал с кутежами и довольно редко заходил домой, да и то весь выпачканный и грязный, словно кот после прогулок по крышам.

Возвращаясь домой, если он еще вообще в состоянии был говорить, фельдкурат перед сном беседовал со Швейком о высоких материях, о духовном экстазе и о радости мышления, а иногда даже пытался цитировать Гейне.

Швейк отслужил с фельдкуратом еще одну полевую обедню, у саперов, куда по ошибке был приглашен и другой фельдкурат, бывший школьный законоучитель, чрезвычайно набожный человек. Он очень удивленно взглянул на своего коллегу Каца, когда тот предложил ему глоток коньяку из швейковской фляжки – Швейк всегда носил ее с собой во время исполнения религиозных церемоний.

– Недурной коньяк, – сказал Отто Кац. – Выпейте и поезжайте домой. Я сам все сделаю. Сегодня мне нужно побыть на свежем воздухе, а то что-то голова побаливает.

Набожный фельдкурат покачал головой и уехал, а Кац, как всегда, блестяще исполнил свою роль. На этот раз он претворил в кровь Господню вино с содовой водой, и проповедь затянулась намного дольше обыкновенного, причем каждое третье слово у него было «и так далее» и «несомненно».

– Солдаты! Сегодня вы уезжаете на фронт и так далее. Обратите же сердца ваши к Богу и так далее. Несомненно. Никто из вас не знает, что с вами будет. Несомненно. И так далее.

У алтаря продолжало греметь «и так далее» и «несомненно» вперемежку с Богом и со всеми святыми.

В экстазе и ораторском пылу фельдкурат произвел принца Евгения Савойского в святого, который будет охранять саперов при постройке понтонных мостов.

Тем не менее полевая обедня окончилась без всяких неприятностей – мило и весело. Саперы позабавились на славу.

На обратном пути Швейка с фельдкуратом не хотели пустить со складным алтарем в трамвай. Но Швейк пригрозил кондуктору:

– Смотри, тресну тебя этим святым алтарем по башке!

Добравшись наконец домой, они обнаружили, что по дороге потеряли дароносицу.

– Не важно, – сказал Швейк. – Первые христиане служили обедни и без дароносицы. Если мы дадим в газету объявление об утере дароносицы, то нашедший потребует от нас вознаграждения. Будь это деньги, вряд ли кто их вернул бы… Впрочем, встречаются и такие. У нас в полку в Будейовицах служил один солдат, чудак и хороший парень, но дурак. Нашел как-то раз на улице шестьсот крон и сдал их в полицию. Даже в газетах о нем писали: вот, дескать, какой честный человек. Ну и нажил он себе сраму! Никто с ним даже и разговаривать не хотел. Все, как один, повторяли: «Ты дурак, что за глупость ты выкинул? За это тебе всю жизнь краснеть придется, если в тебе хоть капля совести осталась». Была у него раньше девочка, так и та с ним разговаривать перестала. А когда он приехал в отпуск домой, то его приятели из-за этой истории выкинули его во время танцульки из трактира. Парень стал сохнуть, задумываться и наконец бросился под поезд… А вот еще случай. Портной с нашей улицы нашел золотое кольцо. Его предупреждали – не отдавай в полицию, а он все твердит свое. В полиции приняли его очень ласково, дескать, заявление об утере золотого кольца с бриллиантом к ним уже поступило. Но потом посмотрели на камень и говорят: «Послушайте-ка, милый человек, да ведь это стекло, а не бриллиант. Сколько получили за бриллиант? Знаем мы таких "честных находчиков”!» В конце концов выяснилось, что еще один человек потерял кольцо с поддельным бриллиантом (какая-то там семейная реликвия). Но портному пришлось все-таки отсидеть три дня, потому что он в расстройстве чувств нанес оскорбление полиции. Законное вознаграждение он все-таки получил, десять процентов, то есть одну крону двадцать геллеров, – цена-то этому хламу была двенадцать крон. Но портной взял да и запустил этим законным вознаграждением в лицо владельцу кольца, тот подал на него в суд за оскорбление личности, и с портного взяли десять крон штрафу. После этого портной всюду говорил, что с каждого честного заявителя о находке надо брать двадцать пять крон штрафу; таких, мол, нужно избивать до полусмерти и всенародно сечь для примера, чтобы все знали, как поступать в таких случаях… По-моему, нашу дарохранительницу никто назад не принесет, хотя на ней и есть сзади полковая печать. С воинскими вещами никто связываться не захочет. Уж лучше бросить их в воду, чтобы не было канители… Вчера в трактире «У золотого венка» разговорился я с одним человеком из провинции, ему уже за пятьдесят шесть лет. Он приехал в Новую Паку узнать в управлении округа, почему у него реквизировали бричку. На обратном пути, когда его уже выкинули из управления округа, он остановился посмотреть на военный обоз, который только что приехал и стоял на площади. Какой-то парень – он вез консервы для армии – попросил его минутку постеречь лошадей, да больше и не вернулся. Когда обоз тронулся, моему знакомому пришлось вместе со всеми ехать до самой Венгрии, а в Венгрии он сам попросил одного постеречь воз и только этим и спасся, а то бы его и в Сербию затащили. Приехал словно безумный и теперь с военными делами не желает больше связываться.

Вечером их навестил набожный фельдкурат, тот самый, который утром тоже собирался служить полевую обедню у саперов. Это был фанатик, стремившийся каждого человека приблизить к Богу. Еще будучи учителем закона Божьего, он развивал в детях религиозные чувства с помощью подзатыльников, и газеты иногда помещали о нем заметки под разными заголовками, вроде «Жестокий законоучитель» или «Законоучитель, раздающий подзатыльники». Но законоучитель был убежден, что ребенок усвоит катехизис лучше всего по системе розог. Набожный фельдкурат прихрамывал на одну ногу – результат встречи в темном переулке с отцом одного из учеников. Законоучитель надавал подзатыльников его сыну за то, что тот усомнился в существовании Святой Троицы; мальчик получил три тумака: один – за Бога-Отца, другой – за Бога-Сына и третий – за Святого Духа. Сегодня бывший законоучитель пришел наставить своего коллегу Каца на путь истинный и заронить в его душу искру Божью. Он начал с того, что сказал ему:

– Удивляюсь, что у вас не висит распятие. Где вы молитесь и где ваш молитвенник? Ни один святой образ не украшает стен вашей комнаты. Что это у вас над постелью?

Кац улыбнулся:

– Это «Купающаяся Сусанна», а голая женщина под ней – одна моя старая любовница. Направо – японская акварель, изображающая сексуальный акт между старым японским самураем и гейшей. Не правда ли, очень оригинально? А молитвенник у меня на кухне. Швейк! Принесите его сюда и откройте на третьей странице.

Швейк ушел на кухню, и оттуда послышалось троекратное хлопанье раскупориваемых бутылок.

Набожный фельдкурат был потрясен, когда на столе появились три бутылки.

– Это легкое церковное вино, коллега, – сказал Кац. – Очень хороший рислинг. По вкусу напоминает мозельское.

– Я пить не буду, – упрямо заявил набожный фельдкурат. – Я пришел заронить в вашу душу искру Божью.

– Но у вас, коллега, в горле пересохнет, – сказал Кац. – Выпейте, а я послушаю. Я человек весьма терпимый, могу выслушать и чужие мнения.

Набожный фельдкурат немного отпил и вытаращил глаза.

– Чертовски доброе винцо, коллега! Не правда ли? – спросил Кац.

Фанатик твердо сказал:

– Я замечаю, что вы сквернословите.

– Привычка, – сказал Кац. – Иногда даже ловлю себя на богохульстве. Швейк, налейте господину фельдкурату. Могу вас уверить, что ругаюсь также Богом, крестом, небом и причастием. Послужите-ка на военной службе с мое – и вы до этого дойдете. Это совсем нетрудно, и духовным все это очень близко: небо, Бог, крест, причастие. Не правда ли, звучит красиво и все связано с вашей профессией? Пейте, коллега!

Бывший законоучитель машинально выпил. Видно было, что он хочет сказать, но не может. Он собирался с мыслями.

– Уважаемый коллега, – продолжал Кац, – держитесь бодрее, не сидите с таким мрачным видом, словно через пять минут вас должны повесить. Слыхал я, что вы однажды в пятницу, думая, что это четверг, по ошибке съели в одном ресторане свиную котлету и после этого побежали в уборную и сунули себе два пальца в рот, чтобы вас вырвало, боясь, что Бог вас строго покарает. Лично я не боюсь есть в пост мясо и не боюсь никакого ада. Пардон! Выпейте! Лучше стало?.. Или, может быть, у вас более прогрессивный взгляд на пекло, может быть, вы идете в ногу с духом времени и с реформистами? Иначе говоря, вы признаете, что в аду вместо простых котлов с серой для несчастных грешников используются автоклавы, то есть котлы высокого давления, а также считаете, что грешников поджаривают на маргарине, а вертела вращаются при помощи электрических двигателей? В течение миллионов лет мнут их, несчастных, паровыми трамбовками для шоссейных дорог, скрежет зубовный вызывают дантисты при помощи особых машин, вопли грешников записываются на граммофонных пластинках, а затем эти пластинки отсылаются наверх, в рай, для увеселения праведников? А в раю действуют распылители одеколона и симфонические оркестры играют Брамса так долго, что скорее предпочтешь ад и чистилище? У ангелочков в задницах по пропеллеру, чтобы не натрудили себе крылышки?.. Пейте, коллега! Швейк, налейте господину фельдкурату коньяку – ему, кажется, дурно.

Придя в себя, набожный фельдкурат произнес шепотом:

– Религия есть умственное воззрение… Кто не верит в существование Святой Троицы…

– Швейк, – перебил его Кац, – налейте господину фельдкурату еще рюмку коньяку, пусть он придет в себя. Расскажите ему что-нибудь, Швейк.

– Во Влашиме, осмелюсь доложить, господин фельдкурат, – начал Швейк, – был один настоятель. Когда его прежняя экономка от него сбежала вместе с ребенком и деньгами, он нанял себе новую служанку. Этот настоятель на старости лет принялся изучать святого Августина, которого причисляют к лику святых отцов церкви. Вычитал он там, что каждый, кто верит в антиподов, подлежит проклятию. Позвал он свою служанку и говорит: «Послушайте, вы мне как-то говорили, что у вас есть сын, слесарь-механик, и что он уехал в Австралию. Если это так, то он, значит, стал антиподом, а святой Августин повелевает проклясть каждого, кто верит в существование антиподов». «Батюшка, – говорит ему баба, – сын-то мой ведь посылает мне и письма и деньги». «Это дьявольское наваждение, – говорит ей настоятель. – Согласно учению святого Августина, никакой Австралии не существует. Это вас антихрист соблазняет». В воскресенье он ее всенародно проклял в костеле и кричал, что никакой Австралии не существует. Ну, прямо из костела отвезли его в сумасшедший дом. Да и многим бы туда не мешало. В монастыре урсулинок есть бутылочка с молоком Девы Марии, а в сиротском доме под Бенешовом, когда туда привезли святую лурдскую воду, этих сироток от нее схватил такой понос, какого свет не видел.

У набожного фельдкурата зарябило в глазах. Он отошел только после новой рюмки коньяку, который ударил ему в голову. Прищурив глаза, он спросил Каца:

– Вы не верите в непорочное зачатие Девы Марии, не верите, что палец святого Иоанна Крестителя, хранящийся у пиаристов, подлинный? Да вы вообще-то верите в Бога? А если не верите, то почему вы фельдкурат?

– Дорогой коллега, – ответил Кац, снисходительно похлопав его по спине, – пока государство признает, что солдаты, идущие умирать, нуждаются в благословении Божьем, должность фельдкурата является прилично оплачиваемым и не слишком утомительным занятием. Мне это больше пришлось по душе, чем бегать по плацу и ходить на маневры. Раньше я получал приказы от начальства, а теперь делаю что хочу. Я являюсь представителем того, кто не существует, и сам играю роль Бога. Не захочу кому-нибудь отпустить грехи и не отпущу, хотя бы меня на коленях просили. Впрочем, таких нашлось бы чертовски мало.

– Люблю Господа Бога, – промолвил набожный фельдкурат, начиная икать, – очень люблю!.. Дайте мне немного вина. Я Господа Бога уважаю, – продолжал он. – Очень, очень уважаю и чту. Никого так не уважаю, как его!

Он стукнул кулаком по столу так, что бутылки подскочили.

– Бог – возвышенное, неземное существо, совершенное во всех своих деяниях, существо, подобное солнцу, и никто меня в этом не разубедит! И святого Иосифа почитаю, и всех святых почитаю, и даже святого Серапиона… У него такое отвратительное имя!

– Да, ему бы не мешало похлопотать о перемене имени, – заметил Швейк.

– Святую Людмилу люблю и святого Бернарда, – продолжал бывший законоучитель. – Он спас много путников на Сен-Готарде. На шее у него бутылка с коньяком, и он разыскивает занесенных снегом…

Беседа приняла другое направление. Набожный фельдкурат понес околесицу.

– Младенцев я почитаю, их день двадцать восьмого декабря. Ирода ненавижу… Когда курица спит, нельзя достать свежих яиц.

Он засмеялся и запел:

 
Святый Боже, святый крепкий…
 

Но вдруг прервал пение и, обращаясь к Кацу, резко спросил:

– Вы не верите, что пятнадцатого августа праздник Успения Богородицы?

Веселье было в полном разгаре. Появились еще бутылки, и время от времени слышались слова Каца:

– Скажи, что не веришь в Бога, а то не налью.

Казалось, что возвращаются времена преследований первых христиан. Бывший законоучитель пел какую-то песнь мучеников римской арены и вопил:

– Верую в Господа Бога своего и не отрекусь от него! Не надо мне твоего вина. Могу и сам за ним послать!

Наконец его уложили в постель. Но, прежде чем заснуть, он провозгласил, подняв руку, как на присяге:

– Верую в Бога-Отца, Сына и Святого Духа! Дайте мне молитвенник.

Швейк сунул ему первую попавшуюся под руку книжку с ночного столика Отто Каца, и набожный фельдкурат наконец заснул с «Декамероном» Боккаччо в руках.

Глава XIII
Швейк едет соборовать

Фельдкурат Отто Кац задумчиво сидел над циркуляром, только что принесенным из казарм. Это было предписание военного министерства:

«Настоящим военное министерство отменяет на время военных действий все действовавшие до сих пор предписания, касающиеся соборования воинов. К исполнению и сведению военного духовенства устанавливаются следующие правила:

§ 1. Соборование на фронте отменяется.

§ 2. Тяжелобольным и раненым не разрешается с целью соборования перемещаться в тыл. Чинам военного духовенства вменяется в обязанность виновных в нарушении сего немедленно передавать в соответствующие военные учреждения на предмет дальнейшего наказания.

§ 3. В тыловых военных госпиталях соборование может быть совершаемо в групповом порядке на основании заключения военных врачей, поскольку указанный обряд не нарушает работы упомянутых учреждений.

§ 4. В исключительных случаях Управление тыловых военных госпиталей может разрешить отдельным лицам в тылу принять соборование.

§ 5. Чины военного духовенства обязаны по вызову Управления военных госпиталей совершать соборование тем, которым Управление предлагает принять соборование».

Фельдкурат еще раз перечитал отношение военного госпиталя, в котором ему предлагалось явиться завтра в госпиталь на Карловой площади соборовать тяжелораненых.

– Послушайте, Швейк, – позвал фельдкурат, – ну, не свинство ли это? Как будто на всю Прагу один только фельдкурат, и это я! Почему туда не пошлют хотя бы того набожного, который ночевал у нас недавно? Придется нам ехать на Карлову площадь соборовать. Я даже забыл, как это делается.

– Что ж, купим катехизис, господин фельдкурат. Там об этом есть, – сказал Швейк. – Катехизис для духовных пастырей – все равно что путеводитель для иностранцев… Вот, к примеру, в Эмаузском монастыре работал один человек помощником садовника. Решил он заделаться послушником, чтобы получить рясу и не трепать своей одежды. Для этого ему пришлось купить катехизис и выучить, как полагается осенять себя крестным знамением, кто единственный уберегся от первородного греха, что значит иметь чистую совесть и другие подобные мелочи. А потом он продал тайком половину всего урожая огурцов с монастырского огорода и с позором вылетел из монастыря. Когда мы с ним повстречались, он мне и говорит: «Огурцы-то я мог продать и без катехизиса».

Когда Швейк купил катехизис и принес его фельдкурату, тот, перелистывая его, сказал:

– Ну вот, соборование может совершать только священник и только елеем, освященным епископом. Значит, Швейк, вам нельзя самому совершать соборование. Прочтите-ка мне, как совершается соборование.

Швейк прочел:

– «…совершается так: священник помазует органы чувств больного, произнося одновременно молитву: “Чрез это святое помазание и по своему всеблагому милосердию да простит тебе Господь согрешения слуха, видения, обоняния, вкуса, речи, осязания и ходьбы своей"».

– Хотел бы я знать, – сказал фельдкурат, – как может человек согрешить осязанием. Не можете ли вы мне это объяснить?

– По-всякому, господин фельдкурат, – сказал Швейк. – Пошарит, например, в чужом кармане или на танцульках… Сами понимаете, какие там выкидывают номера.

– А ходьбой, Швейк?

– Если, скажем, начнешь подхрамывать, чтобы тебя люди пожалели.

– А обонянием?

– Если кто нос от смрада воротит.

– Ну а вкусом?

– Когда на девочек облизывается.

– А речью?

– Ну, это уж вместе со слухом, господин фельдкурат: когда один болтает, а другой его слушает…

После этих философских размышлений фельдкурат умолк. Потом он опять обратился к Швейку:

– Значит, нам нужен освященный епископом елей. Вот вам десять крон, купите бутылочку. В интендантстве такого елея, наверно, нет.

Швейк отправился в путь за елеем, освященным епископом. Отыскать его было труднее, чем живую воду в сказках Вожены Немцовой. Швейк побывал в нескольких аптекарских магазинах, но, как только произносил: «Будьте любезны, бутылочку елея, освященного епископом», всюду или фыркали ему в лицо, или в ужасе прятались под прилавок. Швейк сохранял серьезный вид.

Он решил попытать счастья в аптеках. Из первой лаборанту велели его вывести. В другой хотели вызвать по телефону карету «скорой помощи», а в третьей провизор ему сказал, что у фирмы «Полак» на Длоугой улице – торговля маслами и лаками – наверняка найдется на складе нужный елей.

Фирма «Полак» на Длоугой улице торговала бойко. Ни один покупатель не уходил оттуда неудовлетворенным. Если покупатель просил копайский бальзам, ему наливали скипидару, и это сходило.

Когда Швейк попросил освященного епископом елея на десять крон, хозяин сказал приказчику:

– Пан Таухен, налейте ему сто граммов конопляного масла номер три.

А приказчик, завертывая бутылочку в бумагу, сказал Швейку, как и полагается приказчику:

– Товарец высшего качества-с. В случае, если потребуются кисти, лак, олифа – благоволите обратиться к нам-с. Будете довольны. Фирма солидная.

Дома тем временем фельдкурат повторял по катехизису то, чего не запомнил в семинарии.

Ему очень понравились некоторые чрезвычайно остроумные выражения, над которыми он от всей души хохотал.

«Соборование называется иначе последним помазанием. Наименование «последнее помазание» происходит оттого, что обыкновенно является последним из всех помазаний, совершаемых церковью над человеком».

«Соборование может принять каждый опасно заболевший христианин-католик, достигший сознательного возраста».

«Болящий принимает соборование, по возможности будучи еще в полном сознании и твердой памяти».

Пришел вестовой и принес фельдкурату пакет с извещением о том, что завтра при соборовании в госпитале будет присутствовать «Союз дворянок для религиозного воспитания нижних чинов». Этот Союз состоял из истеричек, раздававших солдатам по госпиталям образки святых и «Сказание о католическом воине, умирающем за государя императора». На брошюрке была картинка в красках, изображающая поле сражения. Всюду валялись трупы людей и лошадей, опрокинутые повозки с амуницией и торчали орудия лафетами вверх. На горизонте горела деревня и разрывалась шрапнель. На переднем плане лежал умирающий солдат с оторванной ногой, над ним склонился ангел, несущий ему венок с надписью на ленте: «Ныне же будешь со мною в раю». При этом умирающий блаженно улыбался, словно ему подносили мороженое.

Прочитав содержание пакета, Отто Кац плюнул и подумал: «Ну и денек будет завтра!»

Он знал этот «сброд», как он называл Союз, еще по храму Святого Игнатия, где несколько лет тому назад читал проповеди солдатам. В те времена он еще делал крупную ставку на проповедь, а этот Союз обычно сидел позади полковника. Две длинные тощие женщины в черных платьях и с четками пристали к нему как-то раз после проповеди и битых два часа болтали о религиозном воспитании солдат, пока вконец его не допекли и он сказал: «Извините, mesdames, меня ждет капитан на партию в “железку"».

– Ну, елей у нас есть, – сказал торжественно Швейк, возвратясь из магазина Полак, – конопляное масло номер три, первый сорт. Хватит на целый батальон. Фирма солидная. Продает также олифу, лаки и кисти. Еще нам нужен колокольчик.

– А колокольчик на что?

– Звонить по дороге, чтобы народ снимал шапки, когда мы поедем с Господом Богом и с конопляным маслом номер три. Так уж полагается. Было много случаев, когда арестовывали таких, которые на это не обращали никакого внимания и не снимали шапок. В Жижкове как-то фарар избил слепого, который тоже не снял шапки. Этого слепого, кроме того, еще посадили, потому что на суде было доказано, что он не глухонемой, а только слепой и что, значит, звон колокольчика слышал и вводил других в соблазн, хотя дело происходило ночью. Это все полагается соблюдать, как и в праздник Тела Господня. В другой раз люди бы на нас и внимания не обратили, а теперь будут перед нами шапки ломать. Если вы, господин фельдкурат, ничего против не имеете, я мигом достану колокольчик.

Получив разрешение, Швейк через полчаса принес колокольчик.

– Это от ворот постоялого двора «У Кржижков», – сказал он. – Обошелся мне он в пять минут страху, да еще пришлось долго ждать, – все время народ мимо ходил.

– Я пойду в кафе, Швейк. Если кто-нибудь придет, пусть подождет.

Приблизительно через час после ухода фельдкурата пришел пожилой человек, седой, со строгим взглядом, державшийся совершенно прямо. Весь его вид выражал решимость и злобу. На всех он смотрел так, словно был послан судьбой уничтожить нашу бедную планету и стереть ее следы во вселенной. Говорил он резко, сухо и строго:

– Дома? Пошел в кафе? Просил подождать? Хорошо, буду ждать хоть до утра. На кафе у него есть, а платить долги – так нет? А еще священник! Тьфу!

И он плюнул в кухне на пол.

– Сударь, не плюйте здесь, – сказал Швейк, с интересом разглядывая незнакомца.

– И опять плюну, видите, вот! – упрямо сказал строгий господин, еще раз плюнув на пол. – Как ему не стыдно! А еще военный священник! Срам!

– Если вы воспитанный человек, – заметил ему Швейк, – то должны бросить привычку плевать в чужой квартире. Или вы думаете, что если разразилась мировая война, то вы все себе можете позволить? Вы должны вести себя прилично, а не как босяк. Вы должны вести себя деликатно, выражаться вежливо и не распускаться, как хулиган, вы, штатский болван!

Строгий господин вскочил с кресла и, трясясь от злости, закричал:

– Да как вы смеете! Я невоспитанный человек?! Что же я, по-вашему? Ну?

– Нужник! Вот кто вы, – ответил Швейк, глядя ему прямо в глаза. – Плюет на пол, будто он в трамвае, в поезде или в каком-нибудь общественном месте. Я всегда удивлялся, почему там везде висят надписи: «Плевать воспрещается», но теперь вижу, что это из-за вас. Вас, видно, уже повсюду хорошо знают.

Кровь бросилась в лицо строгому господину, и он разразился потоком ругательств в адрес Швейка и фельдкурата.

– Окончили вы свою речь? – спокойно спросил Швейк, когда посетитель сделал заключение: «Оба вы негодяи, каков поп, таков и приход». – Или, может быть, хотите что-нибудь дополнить, перед тем как полетите с лестницы?

Так как строгий господин настолько исчерпал свой запас, что ему больше не пришло на ум ни одного стоящего ругательства, и замолчал, то Швейк решил, что ждать дальнейших дополнений не имеет смысла. Он отворил дверь, поставил строгого господина в дверях лицом к лестнице… и такого удара не постыдился бы наилучший игрок международной футбольной команды мастеров спорта.

Вдогонку строгому господину прозвучал голос Швейка:

– В следующий раз, когда пойдете с визитом к порядочным людям, будете вести себя прилично.

Строгий господин долго ходил под окнами и поджидал фельдкурата. Швейк открыл окно и наблюдал за ним.

Наконец гость дождался. Фельдкурат провел его к себе в комнату и посадил на стул против себя.

Швейк молча принес плевательницу и поставил ее перед гостем.

– Что вы делаете, Швейк?

– Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, с этим господином уже вышла здесь небольшая неприятность из-за плевания на пол.

– Оставьте нас одних, Швейк. У нас есть кое-какие дела.

Швейк по-военному вытянулся.

– Так точно, господин фельдкурат, оставлю вас одних.

И ушел на кухню. В комнате между тем происходил очень интересный разговор.

– Вы пришли получить деньги по векселю, если не ошибаюсь? – спросил фельдкурат своего гостя.

– Да, и надеюсь…

Фельдкурат вздохнул.

– Человек часто попадает в такое положение, когда ему остается только надеяться. О, как красиво звучит слово «надейся», из того трилистника, который возносит человека над хаосом жизни: вера, надежда, любовь…

– Я надеюсь, господин фельдкурат, что сумма…

– Безусловно, многоуважаемый, – перебил его фельдкурат. – Могу еще раз повторить, что слово «надеяться» дает человеку силу в его житейской борьбе. Не теряйте и вы надежды. Как прекрасно иметь свой идеал, быть невинным, чистым созданием, которое дает деньги под векселя, и как чудесно надеяться своевременно получить их обратно. Надеяться, постоянно надеяться, что я заплачу вам тысячу двести крон, когда у меня в кармане нет даже сотни.

– В таком случае вы… – заикаясь пролепетал гость.

– Да, в таком случае я, – ответил фельдкурат.

Лицо гостя опять приняло упрямое и злобное выражение.

– Сударь, это мошенничество, – сказал он, вставая.

– Успокойтесь, уважаемый!

– Это мошенничество! – закричал упрямый гость. – Вы злоупотребили моим доверием!

– Сударь, – сказал фельдкурат, – вам безусловно будет полезна перемена воздуха. Здесь слишком душно… Швейк! – крикнул он. – Этому господину необходимо подышать свежим воздухом…

– Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, – донеслось из кухни, – я его уже раз выставил.

– Повторить! – скомандовал фельдкурат, и команда была исполнена быстро, стремительно и круто.

Вернувшись с лестницы, Швейк сказал:

– Хорошо, что мы отделались от него, прежде чем он успел набуянить… В Малешицах жил один шинкарь, большой начетчик. У него на все были изречения из Священного Писания. Когда ему приходилось драть кого-нибудь плетью, он всегда приговаривал: «Кто жалеет розги, тот ненавидит сына своего, а кто его любит, тот вовремя его наказует. Я тебе покажу, как драться у меня в шинке!»

– Вот видите, Швейк, что постигает тех, кто не чтит священника, – улыбнулся фельдкурат. – Святой Иоанн Златоуст сказал: «Кто чтит пастыря своего, тот чтит Христа во пастыре своем. Кто обижает пастыря, тот обижает Господа, Его же представителем пастырь есть…» К завтрашнему дню нам нужно хорошенько подготовиться. Сделайте яичницу с ветчиной, сварите пунш-бордо, а потом мы посвятим себя размышлениям, ибо, как сказано в вечерней молитве, «милостью Божьей предотвращены все козни врагов против дома сего».

На свете существуют стойкие люди. К ним принадлежал и муж, дваждый выброшенный из квартиры фельдкурата. Только приготовили ужин, как кто-то позвонил. Швейк пошел открыть, вскоре вернулся и доложил:

– Опять он тут, господин фельдкурат. Я его пока что запер в ванной комнате, чтобы мы могли спокойно поужинать.

– Нехорошо вы поступаете, Швейк, – сказал фельдкурат. – Гость в дом – Бог в дом. В старые времена на пирах заставляли шутов-уродов увеселять пирующих. Приведите-ка его сюда, пусть он нас позабавит.

Через минуту Швейк вернулся с настойчивым господином. Господин глядел мрачно.

– Присаживайтесь, – ласково предложил фельдкурат. – Мы как раз кончаем ужинать. Только что ели омара и лососину, а теперь перешли к яичнице с ветчиной. Почему нам не кутнуть, когда на свете есть люди, одалживающие нам деньги?

– Надеюсь, я здесь не для шуток, – сказал мрачный господин. – Я здесь сегодня уже в третий раз. Надеюсь, что теперь все выяснится.

– Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, – заметил Швейк, – вот ведь гидра! Совсем как Боушек из Либни. Восемнадцать раз за один вечер его выкидывали из пивной «Экснер», и каждый раз он возвращался – дескать, «забыл трубку». Он лез в окна, в двери, через кухню, через забор в трактир, через погреб к стойке, где отпускают пиво, и, наверно, спустился бы по дымовой трубе, если б его не сняли с крыши пожарные. Такой был настойчивый, что мог бы стать министром или депутатом! Дали ему как следует!

Настойчивый господин, словно не внимая тому, о чем говорят, упрямо повторил:

– Я хочу окончательно выяснить наши дела и прошу меня выслушать.

– Это вам разрешается, – сказал фельдкурат. – Говорите, уважаемый. Говорите, сколько вам будет угодно, а мы пока продолжим наше пиршество. Надеюсь, это не помешает вам рассказывать? Швейк, подавайте на стол!

– Как вам известно, – сказал настойчивый господин, – в настоящее время свирепствует война. Я одолжил вам эту сумму до войны, и если бы не война, то не стал бы так настаивать на уплате. Но я приобрел печальный опыт.

Он вынул из кармана записную книжку и продолжал:

– У меня все записано. Поручик Яната был мне должен семьсот крон и, несмотря на это, осмелился погибнуть в битве на Дрине. Подпоручик Прашек попал в плен на русском фронте, а он мне должен две тысячи крон. Капитан Вихтерле, будучи должен мне такую же сумму, позволил себе быть убитым собственными солдатами под Равой Русской. Поручик Махек попал в Сербии в плен, а он остался мне должен полторы тысячи крон. И таких у меня в книжке много. Один погибает на Карпатах с моим неоплаченным векселем, другой попадает в плен, третий, как назло, тонет в Сербии, а четвертый умирает в госпитале в Венгрии. Теперь вы понимаете мои опасения. Эта война меня погубит, если я не буду энергичным и неумолимым. Вы можете возразить, что никакая опасность вам не грозит. Так посмотрите!

Он сунул фельдкурату под нос свою записную книжку.

– Видите: фельдкурат Матиаш умер неделю тому назад в заразном госпитале в Брно. Хоть волосы на себе рви! Не заплатил мне тысячу восемьсот крон и идет в холерный барак соборовать умирающего, до которого ему нет никакого дела!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю