Текст книги "Удельный князь (СИ)"

Автор книги: Яр Серебров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц)

Глава 4

Человек я широких взглядов и в целом, людям доверяю. Не всем и не всегда, но доверяю. И всё же, всё же я дитя века XX и уже в советское время такое понятие как «верить на слово» было уделом весьма малого числа людей. Наверное, недоверие та причина, по которой в этом времени я никогда не стану своим. Контролёры, всякие хитрые пункты в договорах, бумаги, проверки и перепроверки. Нет не спорю, может оно и лишнее, местами. Да только я столько лет прожил и понял одно – люди по сути свой одинаковы в любые времена. Потому клятва клятвой, а табачок врозь.

Дружину, ту часть что из полона вытащил, прикармливать начал. Приодел, местным резан выдал, чтобы родичам отправить, аккуратно... Всё же не дети. Понимают, они далеко не новгородские ушкуйники. Бежать некуда, а случись чего потащат на дыбу вместе со мною. Потому сразу после освобождения в сторонку отвёл и политику партии на пальцах разъяснил. Если не дураки будут держаться за меня руками и ногами. Да и без того уважение появилось. Отбить, и у кого, у самого баскака нанятых на сезон воев. Поступок, что ни говори. Поступок с большой буквы.

А вот разбойнички-ушкуйнички ребята себе на уме.

– Прохор ежели долю отдаст серебром хорошо, а ежели нет? А может сгинет где али обманет? Потому клятва-клятвой, а злато лишним не будет.

К бабке не ходи наверняка чего-нибудь, да припрятали. Вятко, первым делом определил следить, да и дружинники присматривали за «коллегами». И усмотрел наш парень, как рыжий ушкуйник узелок в лесу схоронил. Потому и связал, а по-иному как? Можно подумать они по своей воле разрешат по штанам шарить.

Перевернули всё вверх дном, но ничего не нашли. Удивительно, признаться на большее надеялся. А-а-а. Всё одно их надо к ногтю прижать. Утром, как проспались, в избу вернулся да вывалил находку с монетами и ожерельями жемчужными.

– Что скажешь, Третьяк? А… И не дураки вроде. Не один год разбоем промышляли. Ужель не понимаешь, ЧТО будет коли найдут сие? Поди не гостя заезжего на копьё взяли, не мытаря али боярина захудалого. За баскака с твоих ребят шкуру живьём спустят да в яму с гадами ядовитыми определят.

Насупившись, Третьяк громко засопел:

– Наговор усё. Не нашенское злато. Со своих спрашивай али с полона. За всеми не уследишь.

– Не уследишь, верно. Да только воев своих первым делом проверил, а полон ещё у реки до портков раздевали. Али запамятовал?

– Лжа то. Навет. Не брали мои люди злата! – продолжал упорствовать Третьяк.

– Вижу, разговор у нас, не клеится. Лады, тады на себя пеняйте.

Взяв раскаленные докрасна клещи, усмехнулся и поводил ими перед собой. С кого начнём то? Может с тебя. Лицо рыжего дёрнулось сильней прочего, а глаза чуть из орбит не вылезли. Действо не осталось незамеченным.

– Богша! Ужель за старое взялся?! Тварь! Наизнанку выверну! – Третьяк рванулся так, что затрещали верёвки.

– Нет. Что ты, что ты! Словом истинным, клянусь. Не брал! – начал оправдываться севшим голосом рыжий.

– Да что ты говоришь, а кто вчера утром в лес с узелком бегал? – спросил я его с ехидной улыбкой.

– Тако по нужде, – Богша ещё больше сбледнул с лица.

– Живот с непривычки прихватило.

– Ох и чудны у тебя браты, Третьяк. Златом да серебром серят. Видать нутро у вас, аки у сороки. Всё что блестит к себе в роток тянете. Не пужайтесь, не стану умучивать хоть и клятву порушили, но и дел с вами боле иемть не желаю. Мыслю, за таковую долю, в Новгороде очередь ко мне из сынов боярских выстроится.

– Твоя взяла, Прохор, – процедил сквозь зубы главарь с ненавистью смотря на соратника. – Отдадим виру.

– Какую виру то? Ежели в такой малости дурите благодетеля, того кто из полона басурманского выкупил. Како верить можно?

– Слаб человек нутром. Ежели правда то. За поруху чести Богша животом ответит. Тако браты? – спросил Третьяк у остальных ушкуйников.

– В круге все клялись, значит нам и ответ держать, – уверенно ответил кучерявый парень с лицом изуродованным ударом сабли.

– Прохор, одно прошу. Дай промеж собой сие дело решить, опосля и нас рассудишь.

– Добро, решайте.

Перерезал веревку на руках Третьяка, оставив нож и вышел из избы. Ждал недолго, вскорости дверь отворилась. К навесу, где я попивал квас, подтащили безжизненное тело и швырнули под ноги. После и Третьяк подошёл. Присел рядом:

– Прохор, мыслю из тебя гость, како из меня искусник по меди. Слыхал я, что вои меж собой шептали. Знаем тайну. Да и без того норов у тебя больно крут. Разве гость решится баскака на копьё брать? Он от страха в штаны напустит. Отчего пояс свой скрыл не моё дело, но вот тебе наше слово. Клятву, что давали сохраним живота не жалея, а ежели кто нарушит вольно али невольно, за то одно наказание – смерть! За обман Богши круг решил виру отдать долей, что нам положена. Возьмешь ли?

– Ежели тайну сохраните, тако и быть, возьму, – ответил я, сдерживая радость. Ведь на самом деле искать какой-то другой вариант совершенно не было времени, а ушкуйники не лучше, но и не хуже других. Время такое не… Не проживёшь.

– Значится и дело с медью в Онеге-озере в силе?

– В силе. Но отныне каждый из вас со мной ряд подпишет, – утвердительно заявил я, ударив кулаком по столешнице.

– Как так подпишет? На бумаге? – ошарашенно переспросил Третьяк.

– И с печатью вислой! – подтвердил я свои слова. – Так что ходу назад не будет, коли во второй раз обманите. Спрошу полной мерой. Согласные на то али нет?!

– Согласные мы! – Третьяк рубанул ладонью. – Ты хоть и молод князь, но воля твоя тверда аки оцел. Да и Горын абы кому служить не стал бы, не тот у парня норов. Сказывай, что за ряд. Токмо учти, грамоты мы не разумеем.

– Ништо. Сие дело поправимое, словами обскажу.

В лагере жизнь бурлила. Поставили избы из бревна фрезерованного, которое привезли из цеха, дружине, ушкуйникам и под «детский сад». Остальных, поселили в шалашах и землянках, что потихоньку приводили в божеский вид. Припасы в лагерь доставляли регулярно, а четверо контролёров взялись наводить «орднунг» основанный на трёх китах: дисциплина, гигиена, обучение, из которых проистекало качество, контроль и производительность. Конечно, в том виде, насколько это возможно для людей что многие годы собирали в полоне кизяки и месили глину.

После решения вопроса с ушкуйниками собрал общий сход. Толпа людей в драных одеждах выстроилась на широкой поляне полукругом. Бородатые мужики с мрачными лицами нервно мяли в руках колпаки, женщины цепко держали малых детей, так и норовивших вырваться. Лишь отроки и юные девы улыбались и были полны безмятежности. Потому как не знали, убийства баскаков на Руси бывали, редко, но бывали. И всегда, повторюсь всегда за такое «чудачество» следовала кровавая расплата. Баскак олицетворение власти хана, а его убийство прямой вызов ордынской власти.

За примером далеко ходить и не нужно. С момента подавления тверского восстания прошло двенадцать лет, а кровавые подробности до сих пор в людях ходят. Десятки ям полных зарубленных жителей Твери, повешенные, посаженные на кол… Шёпотом в корчмах подробности обсуждают. За век ордынского ига татары селян запугали до крайности, а великая замятня, при которой вырастет целое поколение не знающее кнутов и рабских ошейников ещё не произошла. Для многих обывателей баскак фигура сакральная, как и князь.

Как мне им объяснить, что сравнивать Чол-хана или Щелкана, как его прозывали на Руси, с каким-то Батбояром всё равно, что навоз с златом. Первый, на секундочку, двоюродный брат самого Узбек-хана. Баскак крупнейшего русского княжества. Наш же клиент не баскак вовсе. После уничтожения конкурентов на трон Узбек провел две реформы, в результате которых изменился административно-судебный аппарат Орды и была сведена к минимуму власть удельных Чингизидов. Потихоньку, хан заменял их на лично преданных ему наместников, чем и заложил основы будущей «великой замятни».

Золотая Орда ныне поделена на четыре больших улуса Сарай, Хорезм, Крым и Дешт-и-Кыпчак и семь десятков тюменов, каждый из которых возглавляют эмиры, входившие в состав дивана. Скорее всего Батбояр наместник какого-то эмира, поставленный следить за бывшим тюменом Картана, он же «Курское баскачество» с городами Ольгов, Коршев и окрестностями. Место малонаселённое, совершенно не оправившееся после южнорусского похода Бату. Не того масштаба птица мой клиент, чтобы карательный поход из-за его пропажи затеивать. Правда, полону от этого не легче. Искать всё одно будут крепко, а они, как не крути, соучастники. Погонщиков убивали? Убивали. Яму копали и людей баскака хоронили? Хоронили.

Случись чего, вздернут за такие фокусы гарантированно. Дилемма. Вот и хожу туда-сюда. Наконец, решился толкнуть речь.

– Слыхал ваши разговоры. Дескать, Прохор токмо хуже вам сделал. Слыхал. Понимаю, боязно. И мне боязно, да сделанного взад не воротишь. Страх, он, почитай хуже смерти. По пятам за неправдой ходит да силу отнимает. Разве не по правде я гнуса ентого на копьё взял?! А? Али не видали, как он девок силой брал. Разве не полосовали вас кнутами аки скотину? Пошто глаза то опустили! Старика, старика то помните, что аки пса бродячего умирать бросили? Молчите?! То-то же. Кто вы для них? Скот бессловесный!

Отхлебнув из рога воды, продолжил ораторствовать:

– Одно не пойму, ужель в охоту кизяки собирать до скончания века? Али мыслите, что кормить будут не костями да отбросами, а как детей боярских? Нет? Так пошто яко псы шелудивые трясётесь? Мести за баскака спужались! Да плюнуть и растереть! – продолжил я распаляться, пристыживая трусоватых чернецов. – Али мало вас в полоне умучивали! Али горы злата да серебра у вас за душой, а не портки рваные?

– Верно сие, Прохор!

– Верно!

– Лучше вольным день прожить, чем всю жизнь с клеймом ходить!

Поддержали меня ушкуйники и мужики из холопов, те, кто были посмелей были.

– Меня держитесь! – продолжил с напором. – И мужики, и бабы, и вои добрые. Открою вам тайну. Батбояр не в Ольгов вас гнал. Продать хотел в царство мамлюков тамошнему султану. А места тама гиблые. Ой-ой-ой. Песок да болота бездонные с гнусом проклятым. Течет тама река большая, не меньше нашей Волги, Нил прозывается, а в реке той звери водятся страшные, зелёные. На гадюк нашенских похожи, только размером с дуб столетний и вот с такими с зубами, – показал в ладонях сантиметров тридцать.

– Ох-ох! – первыми не выдержали бабы.

– Быка и то, за раз под воду утащат. Люди же тамошние черны аки смола оттого, что Солнце в тех землях жжёт много сильней, чем у нас в самую жару. И тако, круглые лета. Зимы же нет вовсе.

– Иди ты! – на этот разу удивились мужики.

– Год, а те из вас, кто покрепче, два протянут. Не боле. Нашенские там долго не живут, непривычны мы к пеклу адскому, – продолжил запугивать народ.

В разговор вступил Фрол, здоровенный мужик с бородой пшеничного цвета. Бывший кузнец, он стал неформальным лидером у пленников:

– Ежели так. Поклон тебе от общества поясной. Век за таковое служить будем. Мыслю, не спроста нас в лесу укрыл.

– Спрятал по доброте душевной, – тут же отозвался я. – Изгои вы отныне в княжествах на Оке-реке. За баскака искать будут крепко, а кого найдут, не пощадят, лютой смертью уморят. Под корень род изведут! – замолчал, почесал для вида затылок и подложив правую руку под щёку сделал как можно более задумчивый вид. – Что с вами делать покуда не решил. Отпустить не могу, а живота лишь рука не поднимается.

– Как же быть то, защитник?

– Куды нам таперича податься?

Раздались и другие выкрики.

– Тако и быть. Ежели раз выручил и второй не брошу. Помогу, чем смогу. Последнюю рубаху сниму, чай мы с вами одного роду племени. Вот вам мой сказ. Грамоту выведу, что куплены вы честно и следуете в Обонежскую пятину земли Новгородской.

– Ужель в само Заволочье? – вскрикнул, не на шутку испугавшись, белобрысый парень. Фрол, отвесив ему подзатыльник, поправил:

– Куды дале, дурень. На Белом море-окияне сия земля.

После заголосили бабы, зашумели мужики, испугавшись мифической земли, про которую ходили на Руси самые нелепые слухи.

– А ну тихо! – гаркнул я. – Много ближе места те. Треба мне на Онеге-озере медь добывать. Места хоть тама и дикие, но зато тиуны княжеские да дерюги татарские в жизнь не найдут.

– Како же мы на Онегу попадём? – спросил кто-то.

– Туды и за год не добраться! – поддержали его из первых рядов.

– Как белый люд, на струге пойдёте. Отсель по Оке, дале по Волге-реке и Шексне до самого Бела-озера. Оттудова уже до Онеги рукой подать. Серебра не пожалею, жита да прочей снеди положу на цельное лето! Топоров да инструмента дам, избы ладить. Кольчугу крепкую, да рогатин мужикам. Одёж теплых, ибо студёные на озере сим зимы. Людишек знающих отправлю, дабы научили вас уму-разуму и защитили, – выждал паузу и продолжил. – Медь плавить научат, плотины ставить. Жить станете аки вольные люди. За работу же… Положу мужикам семь новгородских рублей в лето. Бабам три, а кормить будут без платы.

– Как так без платы?! – вскрикнули одни.

– Где-то видано, чтобы бабам да цельну прорву резан платить?! – возмутились прочие мужики.

– А чегой то нам не платить. Не меньше некоторых работаем! – взвились в ответ кумушки.

– И впрямь, за жито резан не возьмёшь?

– А много ли мзды запросишь за сие?

– Чую, за коврижки сии усю жизнь в холопах ходить придётся!

Фрол, поднял руку и дождавшись пока люди умолкнут, забасил:

– Больно гладко стелешь, Прохор. Люд верно глаголит. Велика ли мзда за благо твоё? Батюшка бывал в молодые лета на Ладоге. Сказывал места тама дикие.

Поднялся шум, заголосили бабы. Мужики поддерживая Фрола пересказывая друг другу байки одна, другой страшней. Я же молчал и только слегка ухмылялся. Пусть пар выпустят.

– Что ж вы такое несёте?! – не выдержал кто-то из ушкуйников того потока чуши, что «прогоняли» селяне.

– Места у нас добрые, и люди такие же аки тут живут. С руками да ногами. Леса, да дичи куда больше, а ягод и грибов видимо-невидимо. Ежели с спозаранку выйдешь, к вечерне короб в свой вес наберешь!

– А то и два! – поддержал его коллега и продолжил. – Рыбы же столько, что за день дубовку[i] до краёв набирают, – слова он сопроводил активной артикуляцией.

– Иди ты?!

– Тихо всем! – ударил я колотушкой по пню. – Повторюсь! Мзды за жито же не возьму! Но прочее, без платы, давать не стану. Ежели руки не из зада растут, долг за три лета погасите. Кто же буквы да цифирь латинскую выучит, кто работать будет крепко и людей моих слушать аки отца родного, тем долю от продажи меди положу.

– Сумеем, чай не вахлаки какие. Работаем крепко. Да мужики?

– Ешо бы знать, как ту медь плавить, – пробубнил под нос Фрол. – А велика та доля? – спросил он же.

– Велика. Три, а то и пять десятков рублей за одно лето! – продолжал я распалять народ, исподволь наблюдая за реакцией ушкуйников.

– О-о-х! Столь серебра мы за всю жизнь не видали…

– Думай, люд чёрный. Крепко думай. Родичам поможете, али из холопства выкупите. Гривны заработанные гости в целости родичам вашим доставят при нужде, пошлют весточку, что вы живы здоровы. Более того, как выучите азбуку, сами грамоты отпишите о том, како устроились. Через пять летов всем вольную дам, после и возвернуться сможете.

– Коли как говоришь будет, токмо дурак назад возвернётся.

– Верно-верно, – загомонил сызнова народ.

Кнут и пряник сработал. Лица просветлели, людей прорвало. Посыпались вопросы, связанные с родственниками и оплатой. Условия выспрашивали дотошно. Более того, с каждым, заключили ряд сроком на пять лет. Холопы «подписывали» отпечатанный бланк с типовым договором, ставя вместо подписи отпечаток большого пальца. Ознакомил и с суммой расходов на дорогу, на каждого, отчего уважение ко мне выросло кратно. Объяснил доходчиво: от того, как новым инструментом и технологиями овладеют, будут зависеть не только мои инвестиции, куда больше, их собственные жизни! Вечером общество выбрало Фрола старостой и все дали мне клятву круговую, что не сбегут, как без неё то. Ряд на бумаге в реалиях XIV века, приложение к словам, а не наоборот.

* * *

Восемь десятков мужиков и отроков при правильной организации труда – сила. Все, кого смог забрать с главной стройки, работали на проходке шахты и скважины били, потому на плотины в верховьях трудовых ресурсов не хватило. На этот фронт их и брошу, а если успеют ещё и одноколейку через водораздел Легощь-Туровец прокинут. С учётом будущего подтопления, от причала до причала всего три с половиной километра.

Переполненная людом стройка идеальное место, чтобы спрятать «беглых» холопов. Кто-то уходит, кто-то приходит. Текучка сплошная, трудно за каждым новым усматривать, тем более беглых в лесу оставлю. Клейма, а они были далеко не у всех, сведём али замотаем. Самых приметных спрячем, рванину заменим и готово. Человек двадцать из тех, у кого голова лучше прочих варит, отправлю на сборку станков и кладку печей. Прочих же до осени можно многому научить: пилами-косами пользоваться, заплоты и избы ставить и лес, по-новому, валить.

Решив вопросы с полоном, рьяно взялся за дела стройки, а они, прямо скажу, буксовали. Шагали мы настолько широко, что штаны порвали не только на заднице, но и спереди. Развернув листы, раз за разом пересматриваю план-графики и мрачнею всё больше и больше.

Шестеро молодых ребят, отроки от четырнадцати до восемнадцати, стояли на вытяжку и ели начальника глазами. Контролёры понимали отчего я недоволен и стояли, вжавши голову в плечи. Не стал им разнос устраивать, Не истерик я по натуре, как известный русский царь, тем более сам в лужу сел. Гладко рисовал на бумаге да забыл про овраги. Не просчитал как должно ресурсы и логистику и получил, что получил.

После возвращения из Козельска, когда стала кристально ясна реальная производительность по каждому виду работ, едва за сердце не схватился. Упростил проекты, урезал осетра и всё равно потребные ресурсы вызывали оторопь.

Хвои сухой, глины, песка речного, извести на бут и обжиг, щебня тысячи… и не пудов, тонн! Но эти цифры меркли на фоне потребности в древесине.

Вздохнуть, выдохнуть. На график смотреть страшно. Нет лучше стопку хряпну… Двадцать шесть тысяч кубометров. А-а-а-а!!!

Двести двадцать лесовозных вагонов по пятьдесят с хвостиком тонн каждый, четыре китайских состава… Безумное количество леса, которое предстоит рубить, распиливать, кантовать и вывозить. Вызывайте дурку попаданцу. Приехали. И сократить цифру никак нельзя. Все, абсолютно все проекты на древесину завязаны, как на дешёвый материал. Если заменить на камень или кирпич, только хуже выйдет по затратам.

Благо, с весны позаботился и лес имелся, с избытком, высушенный на корню. По грамоте Богдану отвели под порубки земли от оврага Поганый до реки Легощь. Две сотни гектар за несколько рублей ухватил! Лес смешанный, ель и сосна процентов на шестьдесят. Прочее широколиственные: дуб, липа, ясень и осина с берёзой.

В XXI веке в Европейской части России с гектара можно получить, в зависимости от породы и густоты, от девяносто до ста сорока кубов. Не так много, правда? Если валить вековой лес, выйдет в три раза больше. Четыреста пятьдесят кубов. Заповедные леса в полном расцвете с деревьями возрастом два, а то и три века выдадут тысячу и более кубов с гектара! Вот такая нехитрая арифметика. В реальности цифра меньше, потому как мы не ведём сплошную рубку. Неохота за собой пустыню оставлять, тем более на склонах. Самые молодые и самые старые экземпляры оставляем. В среднем «снимаем» с гектара от четырехсот до восьмисот кубов кругляка.

Подходящие участки в оврагах и склонах ещё в апреле присмотрел. Указал диаметры бревна и породы, дальше городники сами разобрались. Получше меня знают, как деревья выбирать. На «уморивание» ударили по рукам с артелью Прокла, прочие не соглашались в силу религиозных заморочек. Работа не сложная: найти дерево подходящее, пробраться сквозь заросли, снять не меньше, чем полтора метра коры кругом. Трудоёмкое дело. Если ельника за день сотню стволов лесоруб может и окорит, то про дуб, клён, берёзу и прочие деревья с толстой и цепкой корой говорить нечего. Тем более с ними не всё так просто, кору снимают не сплошным кольцом, а надрезают узкими кольцами, после оголенную часть мажут глиняной болтушкой. Коли по-другому делать, трещины в стволе пойдут. Аартель Прокла за день три-четыре сотни «губила», темпы черепашьи.

Прокл видя мой кислый вид от таких цифр заявил:

– Не кручинься, Прохор. Помогу. Дерев множество надо, аки на кремль, а серебра мало?

– Считай нет его, – отвечаю хитрому городнику.

– Ежели своим топором расчёт дашь, много ли древа за таковой уморить попросишь?

Ему и ответил, в шутку:

– Тысячу!

А Прокл возьми и согласись, да ещё с хитрой улыбочкой. Когда же, после Козельска, вернулся. Оказалось, помимо оговорённой оплаты должен прохиндею сверху пятьдесят пять топоров! Уел меня Прокл. Целую операцию с подростками и житом провернул. Поначалу думал врёт. Отправил контролёров. Ан нет. Проверили, да избирательно подсчитали. Двадцать восемь тысяч кубов. Плюс-минус тысячу, около семидесяти тысяч деревьев от десяти сантиметров до метра в диаметре включительно…

Оставалось решить вопрос, как сие богатство быстро валить. Минимальная дневная норма ГУЛАГа при рубке топором два кубометра в смену. Куб, примерно пять-семь сосенок, которые требуется срубить, обрубить сучья, распилить на бревна. На деле выполнить практически нереально. Однако я рассчитываю на куда большую производительность и вот почему. Наш валочный топор хоть и уступает по качеству стали ЗГЗ[ii] но за счёт закалки, и правильной формы, а также благодаря тому, что вес клинка равен весу топорища, он рубит получше. Валочный инструмент – клинья, захваты, лопатки и секачи для сучьев из стали не самого плохого качества. Мелочи вроде крючьев, поясов и полиспастов свой плюсик дают. Не даром в эти плюшки две сотни рублей ввалил.

Горячее питание, регулярная ротация и разделение труда вносило немалую лепту. Валка, работа с сучкорезами, трелёвка и погрузка – все эти операции разделены. Глубже разделение труда, выше производительность, аксиому никто не отменял. Следующий фактор, гравитация. Лес стоит на склонах оврагов и холмов, что кратно облегчает транспортировку. Не меньшую роль в производительности играет и объём древостоя. Ведь чем старше дерево, тем выше выхлоп в кубометрах с условного человеко-часа. С дуба диаметром ствола метр выйдет кубов тридцать, против десяти, если валишь малые деревья аналогичные ему по площади сечения.

Лес до полуметра пилим лучковой пилой, и делает это один человек. Полотна наловчились ковать из «рессорного» уклада. Пару раз полотно прокатывали, скорее равняли на экспериментальных валках. После, просекали зубья молотом на штампах. Полотна получались узкие, качество железа оставляло желать лучшего, только за счёт закалки в соли и старения вывозили. Нет, всё же здороволесопилки одноконные и торцовочные станочки выручают, только благодаря им и живём.

А уже сколько суеверий вокруг пил, сколько мозг выносили… Не счесть. Пила дескать хитрит и работает нечестно. Нечестно Карл! Видишь-ли та позволяла достигать результата без применения твёрдой руки и мужской силы. Ей и женщина могла работать. Селяне до усёра страшились зубьев похожих на зубы диких животных, боялись, что инструмент порчу наведёт. Однако, всё это происходило в мягкой форме и до той волны «анти-пильной» истерии, что сформировалась в XVI веке и докатилась аж до века XIX, было далеко. Дыхание развитой Киевской Руси, в которой и пил хватало, и никто на них особого внимания не обращал, ещё ощущалось.

Пиленные доски, как это ни странно, в Новосиле продавали, и мастеров, что промышляли этой профессией, именовали «тертичники», от слова тереть. И ножовки у тех приличные имелись, до сорока сантиметров с семидесяти шестью разведёнными зубьями. Лучковые пилы опять же, встречались. Другое дело сфера применения пиленных досок специфичная. Лари сундучки, шкатулки, пилили они так же камень и кость на всякие украшения.

А вот в массовой постройке, как и в заготовке бревен, пила не использовалась вовсе. Потому как любой плотник ведает, что пиленая древесина подвержена увлажнению и загниванию, а доски тёсанные, куда добрей. Поры как бы закупориваются под ударами топора и становятся менее гигроскопичными. Каждый второй уму разуму учил, да глаза открывал на сию прописную истину по доброте душевной. Порой и не сдерживаю себя, ругаю доброходов по-всякому, Буратинами обзываю. А-а-а, да чего им объяснять то!

Рынок решал, и бревна на Руси предпочитали не пилить, а аккуратно раскалывать на доски, что шли на насады, струи и дома богатых людей и стоили ДОРОЖЕ бревна, из которого их изготавливали. Потому и не покупал их, жаба душила. Из целого бревна хорошо если две доски выйдет, да и то не всегда. И колотых досок ВСЕГДА дефицит. Потому как гости дорогие увидали сколько на лесопильных рамах Прохора досок режут и руками те пощупали, пропику видели и мгновенно начали подкатывать на предмет:

– А не замутить ли нам уважаемый, товарищество.

Мигом стервецы предрассудки про пилы забыли. Легенда про лесопилки беспроигрышная, у немцев подсмотрел. И не соврал ни капли. Первая механическая пила, работающая от водяного колеса, появилась аккурат семнадцать лет назад в 1322 году, в Баварии. Правда в реальной истории она добралась до Руси лишь через триста лет. Но ничего, мы сие недоразумение уже поправили.

На валке обычные лучковые пилы не лучше двуручной или топора. Однако, если применять особую, М-образную форму зуба, а-ля ласточкин хвост, дело круто меняется. Вооруженный новой пилой батрак обгонял по объемам заготовленной древесины двух с половиной лесорубов. Мало кто знает, ленточные пилы с таким зубом завезли в СССР канадские лесорубы, приехавшие к нам на заработки в годы великой депрессии. И распространялись по стране они довольно медленно, во всяком случае, в своём детстве я их не припомню.

Следующий фактор, трелёвка и дороги. Лесовозные арбы катят по ленточным щитам с колеёй. Скатать такую в рулон или сложить на телеги, чтобы перевести на новую делянку, дело пары часов. Не меньшие силы экономят трелёвочные линии. Без них об объёмах и крупномере можно было бы забыть. Система состоит из мачты, канатно-блочной системы и лебёдки. В качестве мачт обычно использовали высоченные ели со спиленной на высоте двадцати метров вершиной. Привезли двойной привод, сняли с платформы и можно приступать. Генератор на минималках. Крупномер или пачку хлыстов тянут через блоки и двухбарабанную лебёдку. Если не нашли подходящего древа, ставили бревно на шип. Имелась и сборно-разборная ферма на оттяжках и болтах-пластинах, но в единственном экземпляре. Очень дорогое удовольствие.

Однопролетные подвесные установки просты по конструкции и от канатных дорог и лесоспусков отличаются тем, что обеспечивают трелевку непосредственно от пня до вагона. Особенность их работы состоит в том, что бревно, находясь далеко от мачты, перемещается волоком. По мере приближения его к мачте, под действием вертикальной составляющей натяжения грузового каната, передний конец поднимается над опорой. В этом положении оно и перемещается к мачте. При трелёвке лесоматериалов с приподнятым концом уменьшается сопротивление движению и отсутствует лобовое сопротивление, так как подвешенный конец, встречаясь с препятствиями, отклоняется в сторону. Прописную истину мужики и без меня знали, однако одно дело тащить дерево на телеге или санях, а другое, тянуть канаты через блоки. КПД сильно разное. Потому такой нехитрой помощи радовались словно дети, вполне искренне.

Одновременно с установкой мачт и натяжкой тросов участок разбивали на прямоугольные засеки и после этого артель приступала к работе. Валят, начиная от подошвы склона, в направлении вниз по склону так, чтобы их вершины ложились параллельно продольной оси пасеки. Трелёвку соответственно ведут к подошве склона, укладывая хлысты параллельно тупику лесовозной дороги. Над тупиком из бревна собирают небольшой козловой кран с блоками и ниткой троса. Рядом с ним складывают хлысты, пилами распускают их на брёвна, а когда подходит поезд подцепляют и грузят на их на платформы. Наша трелёвка в мощности здорово уступает машинным и захватывает участок всего двести на пятьдесят метров. Чтобы увеличить площадь, устанавливаем дополнительные мачты, а в качестве грузовой каретки для волочения используем усиленные арочные арбы. Конфигурации трелёвки, щитов с колёсопроводами, арочных-арб и телег закрывали потребности в транспортировке бревна до трёх тонн включительно по всем типам рельефа.

Новации привели к тому, что тридцать четыре батрака выдавали на-гора, учитывая все операции до погрузки хлыстов, сто девяносто кубов кругляка за двенадцать часов. Пять с половиной кубометров на одного, что всего вдвое меньше механизированных бригад с бензопилами. И есть куда расти, ведь валочными лопатками, крюками, лучковыми пилами и прочим инструментом батраки ещё учатся пользоваться, а многие ещё и рубить толком не умеют.

Валка ещё ничего, а вот дороги это да, узкое место. Столярный цех выдаёт в день по платформе, в неделю два «циклопеда». Темп в принципе, неплохой. Стандартизация позволила оптимизировать «зоопарк» узлов. Тяжёлые, средние и легкие отличаются типом колёс и количеством шпилек. Размер же платформ, метр на три. Хватает за глаза, чтобы устанавливать на них всякие навесы, механизмы, стойки...

Передачи стандартизированы: фрикцион, плоско-ременные из кожи, зубчатые из гуты и цепные штампованные. Ролики и звёздочки под них литые в кокиль, чугунные. Пекут как горячие пирожки. Подшипниковых узлов девять размеров. По большей части точёные из клёна и дуба, на добротной колёсной мази.

Для станков и прочих механикусов бронза-чугун с центробежной заливкой баббитом. Делаем их разъёмными, каждый представляет собой втулку, разрезанную пополам. Соединяясь друг с другом по плоскости разъема два вкладыша, образуют подшипник, добавили и масляные канавки.

На циклопеды, водоходы и некоторые путевые машины ставим реверс-редуктор. Взял кинематику от своего снегохода «Буран» и маленько упростил: корпус, три подшипника, пальцевая муфта, две шестерни приводных валов, два сателлита и две оси. Кроме осей, усё чугуний.

* * *

Возвращался верхами. Люблю, знаете ли, обозревать лагерь с господствующей высоты. Кстати на верхотуре тоже стройка идёт, две. В глубине вовзводят временную наблюдательную башню, а на самой верхушке расчищают площадку для спиральной. Сердцем острога будет ангар, а вот чтобы он заработал нормально, необходима водонапорная башня и дымовая труба поширше, да повыше. Ангар мы заложили ниже вершины холма на сорок метров. Башню же хочу поднять до тридцати двух метров, тогда и высота для вытяжки будет достаточна и давление водяного столба для механикусов солидное, семь атмосфер.