Текст книги "Удельный князь (СИ)"

Автор книги: Яр Серебров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Самое тяжёлое началось за Порожским погостом. Если Власовы горки прошли нормально, то Иванова голова кровушки попила вдоволь. Водоходы частью разгружали, с натугой тянули лебедками на низшей передаче и, если бы не окованные полосой днища, с водоходами можно было попрощаться. Мы ведь не в сезон шли и тем более с такими габаритами. По Шексне струги не ходят вовсе, насады средние по весне и малые, в осень.

Порог Кузнец – струи воды молотили по корпусам так, что если бы не усиленные перегородки судам пришёл бы писец … Щепицы, узкий… Чертовы острова… Болтун течение на пороге то и дело меняло направление, и вода швыряла суда в разные стороны, словно в стиральной машине. На опасных порогах обычно заводили загодя трос и протягивалм «Банан». Он то вообще порогов не чувствовал. Разведчик заводил экспедиционный водоход, а тот в свою очередь обычные и все вместе, плоты.

Сам же страховки вместе со всеми растягивал, жилеты на всех одеты – хорошо, что подготовился, а то бы даже не представляю, сколько народу утопло бы. По пояс или по грудь в воде, с рупором... Грозот от воды страшный стоит.

А на последнем пороге, Кривец вообще водоход перевернуло… Охренеть! Я даже не представлял с чем столкнусь, и ливни, как назло, зарядили. Вот здесь и пригодился водолазный костюм. Ничего, справились, правда одна лошадь ноги переломала, но мы её в котёл определили, а сам водоход быстро починили, запчастей с лихвой взяли. Как знал. Шли и днём, и ночью при свете факелов, чем едва не довели Борща до сердечного приступа. И всё же на Шексне две недели оставили, хотя частью и обустроили русло. По-хорошему, в обустройство порогов вкладывать и вкладывать.

К Бело-озеру вышли аккурат в сезон штормов. Вообще оно довольно глубокое, имеет чистую воду и каменистое, по большей части глинистое дно. Белая глина во время штормов смешивается с озерной водой и окрашивает её в белый цвет, от этого и название.

Любопытное явление можно наблюдать здесь после заката: небо над озером черное, а вода словно со дна светится фосфоресцирующим светом, сначала слабым, затем разливающимся по всей поверхности, белым, мерцающим, переливающимся…

В озеро впадает около шестидесяти рек и ручьев. В многоводье их бывает и больше, но немалая их часть к концу лета пересыхает. Единственная судоходная из всех этих рек – Ковжа. А вытекает из Белого озера лишь Шексна. Озеро приличное, до сорока километров в диаметре, но глубина небольшая: до семи метров, есть ямы до пятнадцати и даже до двадцати метров. Откуда частица «до» Разве нет точных величин? Нет. Границы озера… меняются. Берега низкие, грунты илисто-песчаные, у берега почти на километр – мелководье, поэтому Белое озеро то разливается и расширяется, то опять сужается.

За счёт протяженного мелководья у берегов озера образуются очень высокие волны, а ветра здесь сильные и затяжные, особенно осенью. Кораблям к берегу подходить неудобно, спрятаться от ветра и волн негде – бухт и заливов по берегам нет, поэтому судоходство на Белом озере очень рискованное: сколько стругов и насадов затопило в шторма никто не знает, сколько рыбачьих лодок разбило в щепки – не сосчитать! Десятками гибли, поэтому городок стоит на правом берегу Шексне, там, где впадает речка Васильевка. Несколько судов встали в посаде, а основной караван погнал вдоль берегов на Ковжу, благо понтоны и водоходы катамаранного типа могли выдерживать опасные шторма без опасности затонуть, чего не скажешь о местных судах, они словно сельди набились у пристани.

Княжество Белозёрское молодое, ему только сто лет стукнуло. Интересно прежде всего той же рыбой и торговлей. У Белого озера есть особенность: зимой здесь не происходит заморов рыбы, то есть она не гибнет от кислородного голодания. Поэтому здесь водятся чувствительные к аэрации вод рыбы – снеток и ряпушка. В Белом озере полно стерляди и осетров, иногда заплывают сюда и белуги. В водах ловится рыбка подешевле – судак, снеток, щука, лещ, берш, синец, чехонь, ерш, плотва, окунь, уклея, налим, жерех, красноперка, ряпушка, язь, карась, линь, голавль, густера, елец, пескарь.

Рыбка куда дешевле, чем в Ярославе и её много, но у нас места хватит, прикупим. Сменяем её на Новосильскую и Козельскую пшеницу, её здесь за лакомство почитают. Рыбы много. Питаемся хорошо. Батраки бока округлили на деликатесах, мясные консервы сберегли, а собаки наши до чего привередливы. От костей рыбьих и требухи нос воротят, мясцо им подавай.

Князь здешний Роман Михайлович по прозвищу Романчук родом из Ростовских князей и праправнук Чингисхана, через свою бабку, дочь хана Сартака.

Место бойкое, сюда сходятся волоки на Белое море, Сухону, Обь, Онегу и потому прибыльное и рыбка та же. Не зря Калита выкупил у Узбека право собирать здесь дань и дочкой подстраховал. Правда два года назад Узбек-хан ярлык отнял, испугавшись усиления данника и передал его зятю Калиты, князю Роману Михайловичу. Несмотря на отсутствие ярлыка ползучей колонизации он не прекратил, отчего Романчук связался тверским и Новгородским князем и гнить бы ему сейчас в степях по Сараем, если бы не добрый дядюшка "Прохор".

На пристани встречал Радим и белозерские бояре, прознавшие о большом караване, что поднимался по буйной Шексне. А мой парадный выход приятно поразил встречающих.

– Здрав буде, Радим! – я по дружеским обнял парня.

– Выходит, не хоронишься уже, Мстислав Сергеевич? – оробевшим голосом спросил боярин.

– Нет нужды. Пошли ко мне, посидим. А вы бояре князю передайте буду непременно, но позже.

Шатры уже разбили, утеплённые, и мы расположились около небольшого очага в форме костровой чаши. Подали шашлыки из осетрины и горячий глинтвейн.

– Порадуешь меня али нет?

– Сторговал добро. Отдали берега Онеги от Шуйского до Шуньского погоста на сорок поприщ. Опосля, как и наказывал, грамоты заповедны вымучил на железо, медь, свинец белый и черен, уголья, древа и прочее. Отдал же сто сорок рублей новгородских, с бумаги сими в Тихвинский погост явился опосля и сюда, две седмицы уж дожидаюсь. Бояре Обонежской пятины за дурака меня посчитали. Ладно бы на юге взял, а тама севера, глушь. Одни корелы живут. А точно медь есть? А то зазря такую прорву серебра отдать…

– Не сомневайся. Помогли людишки Ипата?

– Есть немного. Да больного много мытарей в Новгороде. Дивились на карты твои лепые, одно же всё одно ободрали, хотя за бумаги и благодарили душевно. Помог больше гость из Золотой сотни Путислав Носович, сродственник ушкуйника, что со мню ездил. Товар наш взял по доброй цене, купил подворье рядом с Готским двором и обещался поспособствовать в приобретении землицы на Котлине и торге городовом. Так глаголил: «Зерно, нити, лампы – усё везите, разом за них серебро отдам, медлить не буду». В книжицу же твою аки клещ вцепился и просил более ту никому не показывать.

– Добро коли так, может и наведемся в зиму в Новгород.

– Ты только боле меня не отправляй никуда. Торг не моё, не сдюжу боле. Так и хотелось этим кровопийцам кишки выпустить. Насилу сдержался. И вообще я на тебя в обиде! Меня, значит, в Новгород сплавил, а усю славу себе забрал?

– Какую славу то?

– Кто Александра Михайловича из полона освободил и Глебову башню порушил!

– Ну не совсем, только ворота.

– А Товлубия тоже не ты полонил! Азм когда услышал, ушам не поверил. Русь уся на ушах стоит. Люд душою возгорел! Говорит можем бить татар, можем. Чернецы за тебя здравницы в тавернах подымают…

– Этого ешо не хватало.

– Мстиша, не понимаешь ты своего счастья! – он озорно толкнул меня в плечо. – Девки все твои будут! Вои под прапор станут, только свистни. Мы ведь прежде не бивали татар.

– Да ладно, а как же Дмитрий Переславский, Бортенева битва та же.[ii]

– Да это не то, тогда грызня была и силы малые, а ты, говорят, цельный тюмен разбил.

– Да не было там никакого тюмана! – возмутился я. – Полонил девять сотен, неполных.

– Не прибедняйся. Ох, Мстиша, не следишь ты за слухами народными, а ведь про твой острожек молва и в Торжке, и Новгороде идёт.

– И что же чернецы сказывают?

– Всякое. Про чудины, про лошадей, что сами себя по воде и земле тянут. Про то что люд простой у тебя живёт приваючи, аки до Батыги царя.

– Не было печали…

Посидели с Радимом допоздна. Бумаги изучали, новостями обменивались, а после и к князю отправились в слегка поддатом виде. А у него ещё добавили, всё же хотелось снять напряжение после экстремальных порогов.

Подарки и князь, и Радим вместе получили, отчего радовались как деты малые. Мужей хлебом не корми, дай только какую игрушку-убивашку ножик добрый, меч или самострел. Поговорили о том, о сём и в целом я обозначил Роману Михайловичу, что ни в какие союзы не пойду и посоветовал ему год-другой сидеть на попе ровно. За спасение от смерти князь пожаловал триста пудов осетров и освобождение от мыта моих гостей на три лета. Причём сам предложил, видимо весть о Костромском «деле» и сюда дошла. Мы всё-таки шли медленней малых лодок.

Калита дело так поставил, что Роман Михайлович при любых раскладах банкрот. Никто в Сарае ведь не будет разбираться в прибыльности торговли какого-то захудалого угла, а давать в долг смысла нет.

– Ты, Роман Михайлович, – выдал я ему очередное откровение из будущего, – не о Калите нынче думай. Не сегодня завтра старик отойдёт и что будет?

– Буча.

– Верно.

– А как та буча на княжество твоём отразится? Новгород с Москвой сцепились. Сам знаешь, Калита истратился в Сарае. Тамгу на Кремль получил, ярлык великий детям выправил. А где серебра взять, вот и объявил запрос царёва в две тысячи рублей. Новгород платить отказался и злобу затаил. И что по твоему после смерти Калиты они сделают?

– Что?! – князь подался вперёд.

– На Устюжну пойдут и твоё Бело-озеро.

– А я тута причём?

– А при том, что новгородцы земли сии московскими почитают, а на ваши с Калитой дрязги плевать им с высокой колокольни. Вече большое соберут и потребует отчины взад вернуть.

– Какие отчины?! – вскричал князь. Бело-озеро завсегда Ростовским было, причём тута Новгород?

– Ну не всегда допустим. При Рюрике здесь Синеус сидел.

– Да когда это было то!

– Успокойся, успокойся, князь, – я схватил Романа за рукав и усадил обратно.

Он залпом опрокинул фужер и весь скуксился:

– Ежели Новгород хотя бы тысячу конных выставит, мне не устоять. Веришь, в казне двести рублей. Ох беда-бедовая.

– Ранее весны Новгород на тебя не пойдёт. А до того помогу. Есть у меня четыре тысячи срезней, пять сотен топорищ и рожнов столько же. Колец круглых, – показываю ему кольцо от байданы восемь оков, хватит одоспешить пять сотен пешцев.

– Да где их взять, то пешцев и чем с тобою рассчитаться?

– Ты моих то видел? Я их из ратаев набрал и прочего чёрного люда. Дай мне в зиму тысячу мужиков посохи. Пусть у меня на Онеге до цветня поработают. За то обучу их супротив конников стоять и брони шить. Воев добрых из них не выйдет, но град оборонить али в чистом поле супротив устоять смогут.

– Тысячу говоришь. До цветня… Малолюдное княжество у меня и холопов считай нет.

– Ратаев бери и сказывай корм будет добрый. Доспех пообещай, не жадничай и мыта скости. Целей будешь. Жито с меня так и быть, дичь у корел сторгуем, а с рыбой поможешь. У тебя в амбарах её полно.

– Ежели так, по рукам князь!!! Растрясу ради такого бояр.

Реконструкция Ярославля

Городецкий и Никитский погосты на Шексне 1909 год

Шторм на Бело-озеро

Ночью на Ковже

[i] Репка-старинная русская игра.

[ii] Первый эпизод касается событий 1285 когда Андрей II (князь городецкий) приводит из Орды карательный отряд ордынцев во главе с одним из сыновей хана. Однако Дмитрию I ( Переяславскому) удается успешно и быстро разбить этот отряд.

Пояснения:

Сын Александра Невского, Андрей II Александрович, князь Городецкий, пригласил ордынское войско против своего родного брата Дмитрия I Александровича и его союзников. Это войско организуется ханом Туда-Менгу, который одновременно отдает Андрею II ярлык на великое княжение, еще до исхода военного столкновения. Вообще сыновья «великого» Александра ( не только эти) почудили куда больше папы инициировав 14 больших карательных походов и 7-8 десятков малых, чем сократили населено северо-восточной Руси минимум на 40 процентов, что вдвое больше чем урон от походов Бату 1338-1339 годов.

Таким образом первая «победа» русских войск над регулярными ордынскими войсками была одержана в 1285 г., а не в 1378 г., на р.Воже, как обычно считают. Однако если подходить строго, то это всё же феодальные столкновения князей с участием ордынских войск ( коих относительно княжей рати была не больше половины, скорее речь идёт о сотнях) , а «Прохор» как бы чисто насекомил злодеев, а эти тонкости местные очень хорошо подмечают.

Бортеневская битва – сражение, произошедшее 22 декабря 1317 года у села Бортенево, в котором тверской князь Михаил Ярославич разбил объединённое войско московского князя Юрия Даниловича и темника Золотой Орды Кавгадыя, вторгшееся в пределы Тверского княжества.

К этому времени практика использования одних князей против других уже не представлялась универсальной перед лицом возможных неконтролируемых "ручными князьями" народных восстаний. При Калите наступает перелом. Крупные карательные походы (нашествия) в центральные районы Северо-Восточной Руси с непременным разорением населения прекращаются.

Вместе с тем кратковременные набеги с грабительскими (но не разорительными) целями на периферийные участки русской территории, набеги на локальные, ограниченные участки продолжают иметь место и сохраняются как самая излюбленная и наиболее безопасная для Орды тактика. Сюда же относятся набеги инициированные Калитой на приграничные княжества. Надо отдать должно кошель всё же выкупал большую часть полона оставляя захваченных людей в качестве холопов. По сравнению со дядьями-людоедами Калите ангел во плоти и это без дураков. Ведь довести откуда нибудь из под Смоленска захваченный полон в Сарай, зимой… В лучшем случае один из десяти доедет, а тут дядюшка Кошель всех скопом купит.

Ордынские войска уже не действовали против держателей ярлыка, но многократно вторгались на территорию соседних княжеств. Калита инициировал : Федорчукову рать ( карательная акция против Твери 1328 год, в 1333 году набег на Новгородскую землю, отказавшуюся платить дань в повышенном размере и впервые в истории принявшую литовского князя, в 1334 году вместе с Дмитрием Брянским – против Ивана Александровича Смоленского, в 1340 году во главе с Товлубием – снова против Ивана Смоленского ( участвуют Рязань, Брянск и княжества подконтрольные Калите), вступившего в союз с Гедимином и отказавшегося платить дань Орде.

Глава 25

В палаты великого князя московского Иван Даниловича ворвался гонец:

– Беда, князь! Ох какая беда! Мстислав Сергеевич, будь он неладен, Кострому сжег. Бояр доверенных обманом выманил и аки псов помойных повесил.

– Как повесил?

– Скопом. Троих на древо разом, опосля на плоты поставил и пустил по Волге всем на посмешище.

Глаза князя налились кровью. Калита схватился за кинжал, рванул из ножен и закричал, что есть мочи:

– Живота лишу!!! Паршивец.

Накатило, в горле от злобы и ненависти спёрло, а потом словно жила в сердце оборвалась. В глазах князя потемнело, и он, натужно ухнув, свалился на пол без чувств. А в это самое время, во Владычных палатах митрополит Феогност второй раз заслушивал грамоту Глуховского епископа о том, что близ Новосиля появился гость Новгородский, который вводит добрых христиан во искушение.

– Замечены за гостем сим зелейничество, нотворы, и прочие чародеяния, – нудно зачитывал служка. – Пускает дымы и серу жжёт без счёту, механикусы удумывает, что силою диавола повозки двигают, а в церкву не ходит вовсе! Пишет епископ и о том, что Прохор держит множество волшебных, чародейных, гадательных и прочих от церкви возбраняемых книг и писаний. Пригрел в острожке своём гудельников и гусляров треклятых и учит чёрный люд буквицам и цифири еретической, тако же потворствует игрищам и гульбищам бесовским. Замечен и в сношениях с бабами-чародейками, строил дом изо льда, в коем батраков живьём морозил, водил дружбу с водяным и самолично к нему под воду нырял, об чем есть свидетельства добрых христиан Пахомия, Бориса и Василия Рыбака.

Странное дело, подумал митрополит. И за десятую долю от такого сжигать надо немедля, однако, епископ его не только от церкви не отлучил, но и ябеду состряпал со свидетелями.

– Иаков, – обратился Феогност к архимандриту, – слыхал, чего про гостя с Погоста на Море, что в Глуховских землях поселился?

– Да, Владыко. Сие известный прохвост и кудесник.

– Так отчего он ешо не на костре? Епископ Климент про него такое пишет! – митрополит небрежно кинул свиток на стол.

– Дело непросто, Владыко. Епископ случаем не отписал тебе, на чьих санях ездит то, а?

– Какие ещё сани?

– Лепые. Воронёным укладом, нитями из злата и кожами яловыми отделаны. Оконца из слюды, дверцы аки в избе, печка из уклада кована, колокольцы серебряны на дугах звенят и лампы малые светят, аки звезды Вифлеемские.

– А по чину ли епископу таковы сани?

– Не почину, Владыко. Однако сани те он у игумена Духовской церквы вымучил, а тот у свого протодиакона.

– И причём тут Прохор?

– А при том, что гость этот сии сани сотворил и этому самому протодиакону подарил. Гость сей хоть и чудит, однако же церкви нашей изрядно свечей и серебра жалует. Лампы чудные, те, что у тебя в палате, – служка кивнул на не так давно купленные на торге новины, – его рук дело и нити из злата, и свечи витые да обсыпные, бумага белёная и особливая смола для печатей. Больно много у Прохора нужных нам товаров.

– У других купим. Не след ради мирского бесовщину на Руси терпеть. Собери дружину малую и вели Прохора ко мне в цепях доставить. Посмотрю на сего колдуна лично.

– Не торопись, Владыко, – архимандрит понизил голос, – малую дружиной не обойдёмся. Он дружину Новосильских и Белевских бояр в лето разбил. Бают на торге Московском, что Прохор не гость вовсе, а князь, и под чужою личной от ворогов хоронился.

– Князь?

– Угу.

– И чьих кровей он? Ведаешь ли.

– Говорят, будто Мстислав Сергеевич, из глуховских…

– Кто-кто? Уже не тот ли, что боярина Белевского повесил, Переяслав на щит взял и Товлубия полонил?

– Он самый, Владыко.

– Ох и не было печали, прости меня господи. Вот что, бери ка пяток послушников и езжай в его острожек. Разузнай, что тама к чему и проверь всё что в письмеце сказано дотошно, ибо ежели Прохор и князь одно лицо у нас беда. Большая.

– Отчего же?

– Оттого, что князь сей у дяди удел запросил, мне об том Калита сказывал намедни.

– И в чём же тута подвох, Владыко, вразуми?

– В том, дурень, что мы Алексина можем запросто лишиться. Михаилу Семёновичу я за него трети заклада не отдал. Чую, отпишет град племяннику али заложит, и тогда пиши пропало.

– Не… Не можно такое. Святой город на копьё взять…

– Глуховские то? Запросто. Поспешай. Змею надобно давить, покуда она не выросла.

* * *

Вдоль пути из Белого озера к Онего тянется цепочка поселений, удалённых друг от друга на тридцать, сорок километров что соответствует дневному переходу на лодке. Поселения эти занимали ключевые участки древнего пути известного ещё с эпохи мезолита. Так и шли от погоста, к погосту. Жаль что чуда не произошло и Ковжа окончательно встала. Головной водоход спешно пришлось переделывать под «ледокольный» вариант – утяжелять камнем, защищать борта и пристроить склёпанную из железа носовую часть расположенную под углом двадцать градусов по отношению к килю. Обновлённое судно наползая на лед, взламывало его всей своей тяжестью. Ледокол толкали четыре сдвоенных быковых водохода, выдавая на пониженной достаточно мощи чтобы взламывать крепкий лёд. Скорость снизилась, но не критично и к Бадожскому погосту, где брал начало Немчин волок, мы подошли через два дня.

Волок отходил от правого притока Ковжи, Ваткомы и заканчивался Вытегорским погостом, стоящим на одноимённой реке. Называли его Гостин Немецкой. Немцами на Руси всех иностранцев звали, скопом. Производное от слова немой, неспособный говорить на понятном языке. Здесь неподалёку есть и красный волок, что тянется меж двумя Ухтомами – Белозерской и Вожеозерской и длёт на Белое море. Бадожский погост состоял из группы селений, расположенных вдоль реки. Место оживленное, эдакий локальный перевалочных хаб. Добротные, рубленные из векового леса избы, амбары на столбах, в которые сгружали хлеб и товары, масса купцов, прибывших в Новгородские земли со всей Руси, озорной торг и… мытари, куда уж без них.

Большая часть гостей предпочитали перепродавать здесь свой товар новгородским коллегам. У них здесь всё было схвачено ибо плотно работали в связке с местными мытарями и крепко держали в узде цены на перевозки санями и малыми лодками. Без ни никак, ведь чтобы выти на Вытегру сперва требовалось как-то попасть на Матко-озеро. В Бадожском погосте товар разгружали с насадов в сани или малые лодки, а их уже волочили по лежням. А тут на тебе, пожаловали в Тулу со своим самоваром. Возмущению местных первозчиков не было предела.

Напыщенный от важности мытарь, одетый в добротную кунью шубу, деловито пересчитывал наши плоты, облизывался на зерно, железо, ткани и прочие богатства, словно кот на сметану. Подоспевшие к нему коллеги усердно прессовали сопровождающих караван купцов и старшин.

– Сие волок боярина Данила Юрьевича. Треба в гостином дворе тамгу и товар предъявить, опосля ужо волоком идти.

– Не надобен нам ваш волок. Вона, виш какие насады у нас, лёд носами ломают. Поприщ десять ешо поднимемся и оттудова до Маткоозера и.

Добре. Тады платите мыто водяное, побережное и полозовое. Однако ежели на наших санях тянуть…

– Не надобны нам сани! У наших насадов лыжи есм.

– Как так не надобно?

– Какие осьм, Кузьма, – тут же поправил коллегу соседний мытарь. – Сорок бери за насад. Вона какие агромадины, под тысячу пудов. Посаженное с древа по векше за штуку. Костки и прогону до Вытегорского погоста по три гривны, с насада коли сами тянуть хотят. Мытарь злорадно ухмыльнулся.

– Какой прогон то ! Побойся бога. Не надобен нам ни гостинец ваш, не пристань. Явку заплатим на торге и усё. Отвечали мои старшины.

– Како это усё! У вас семь десятков насадов. Одного мыта водяного на две по ста рублей…

– Двести рублей?! – здесь я уже не выдержал, влез в спор. – Ты холоп случаем не мухоморами в обедню закусывал?

– Никак не можно меньше брать, княже. Насады ваши больно велики и товар положено предъявить к осмотру.

– Я тебя верно понимаю? Хочешь, чтобы я пред вам свои товары выкладывал к досмотру?

– Верно. Товары и древа учесть треба и гостинцем нашим след идти , никак иначе. Мы люди малые, что боярин нам сказывает, то и делаем.

– Да мне болт положить на вашего боярина!

– Какой такой болт?

– А, – посмотрел вправо-влево. Увидел ухмыляющиеся рожи мытарей и зажравшихся гридней и понял, кое кого тут банально разводят на бабки. И похоже княжеский статус «не катит» ни разу. Хотя про этот «специфичный» таможенный пост предупреждали. И суммы мыта, и порядки знал от Ипата, но так как наша делегация мало смахивала на торговый караван, предупреждения о непомерной жадности местной «мафии» мимо ушей пустил, а зря. Драли они в три шкуры тем более у нас на воях богатые доспехи в сотню новгородских рублей! Горы зерна и рыбы, выделанное железо, да и сами поселенцы с иголочки одеты. А мытарей на это глаз намётан вот и заряжают по полной программе. Нет, объяви они нормальную цену одно дело, но они счёт выкатили словно на таможне Генуэзской, а не в жопе мира.

– Никита, – обращаюсь к сотнику, – мытарей связать и по двадцать плетей всыпать каждому за неуважение к князю, опосля путь в холодной малость посидят.

– Сделаю, княже! – не без удовольствия подтвердил бывший стрельник и сам едва сдерживавший гнев.

Мытари и рта не успели открыть, как их повязали на глазах очумелых гостей, оголили зад и начали пороть, довольно жёстко. А заодно и стражникам досталось, они ведь никакого сопротивления дружине оказать не смогли по причине малочисленности. В Новгородском княжестве работала очень хитрая схема дани. С каждых десяти вёрст дороги брался «прогон» – своеобразная плата за использование подвод или саней, и он составлял гривну кун, формируя в итоге совершенно неподъёмную сумму для зарубежного гостя. Со своих ведь этого налога брали куда меньше, те по большей части отделывались небольшими взятками. Торговая республика прочно стояла на страже интересов своих боря и купцов. К тому же прогоны имели хитрые механизмы аккумуляции и если захочешь провести товар отсюда в Новгород лично, то к последнему погосту прогон возрасте до трёх гривн… Мои сани мытари оценили в сорок подвод и насчитали какие-то совсем уж фантастические суммы. Впрочем, плевать на их подсчёты и влажные мечты с высокой колокольни. По этим "дорогам" идти никто не будет. Вся эта байда под названием ям появилась ровно сто лет назад, при Бату. Китайские чиновник постарались. Ямской голова записывал в особые «загонные» книги имена путешественников, их число, проезжие грамоты, количество подвод и заплаченные прогоны.

В Бадожском надолго не задержались и поднявшись выше по Ковже встали на стоянку где разбирали водоходы и санями тянули их на Матко-озеро. С лыжными «модулями» не успевали. Сложив два плюс два решил сделать ставку на одноколейные сани. Мы ведь их ещё прошлой зимою строили и к осени довели конструкцию до ума, убрав поперечный брус и оковывая полоз полосой. Сани не то, чтобы дешевы: семьдесят пять металлических деталей, около тридцати килограмм металла на каждую тонну груза, и весили они ого-го, полторы тонны при грузоподъёмности в двадцать... И саней таких сделали восемь десятков, плюс три снегохода, в которых ставили большое заднее колесо и натягивали металло-резиновые гусеницы. А когда масса груза «внезапно» выросла на порядок, стало ясно, никакими модулями объёмы не вытянуть. Вот и решил ставить на поток старые добрые однополозные сани. У них ведь сопротивление сдвигу на порядок больше сопротивления движению. Порядка двенадцати кило на тонну, то бишь до шестидесяти кубов грузов вполне себе тянули две лошадки. Не по снегу ес-но, по льду, для чего формировали ледовую дорогу: первым, шёл снегоочиститель состоящий из треугольника для расчистки снега, каток, за ним следом утяжеленный колеерез с заглубляемым ножом запряжённый четверкой лошадей и последним, циклопед-снегоход, в передней лыже которого сделана топка которая нагревая железо окончательно формировала ледяную колею.

Из озера этого вытекает Вытегра. Наименование реки, как и многое другое в этих краях тесно связано с культурой викингов. Если перевести с древнеисландского языка на русский: «видр» – «лес» и «вегр» – «путь», а в целом – «Лесной путь». Интересно, что это слово перекликается с другим древним скандинавским названием – Нордвегр или «Северный путь», легшим в основу современного топонима Норвегия! Так вот, Вытегра уже промерзла хорошо, течёт до Онего почти без извилин, и машины укладки ледового пути сразу пустили в дело. Ширина дороги семь метров, что вдвое шире саней. На поворотах понятное дело больше, а глубина колеи достигала двадцати сантиметров, так что попытки местных ей воспользоваться оканчивались плачевно.

Отсюда до Онего сорок километров, но учитывая просеки, время на сборку саней и укатку трассы ушла вся неделя. Колею, через день, проливали из цистерны с водой и уже к началу декабря она сделалась гладкой и прочной. За это время поселенцы собрали сани и погрузили первую часть грузов. Да-да даже столько саней не смогло за раз вместить накопленное непосильным трудом. Будем перевозить в два захода.

Выработался и порядок разведки местности. С конницей не по разу отрабатывали фланговое и боковое охранение каравана, отдельная группа с местными проводниками занималась проверкой прочности льда и выбором оптимального маршрута.

Если с одной стороны волока стоял Бадожский погост, то с другой Вытегорский и последний являлся крупным торговым центром Новгородской республики. Здесь имелся свой торговый двор где останавливались не только русские купцы, но и «немцы» в основном, представленные ганзейскими купцами. Как такового ганзейского союза ещё нет, но корпоративные объедения купцов вовсю цветут и пахнут.

Покупали зарубежные гости беличьи шкурки разных сортов в колоссальных количествах, до полумиллиона в год… Наиболее ценные меха, навроде соболя и бобров считались штуками, иногда «сороками», а белки – сотнями, тысячами и бочками, куда входило двенадцать тысяч шкурок. Я когда эти бочки с белками увидел едва в осадок не выпал, жесть. Мехов прикупили по дешёвке, тем более мытари Вытегорского погоста, наученные горьким опытом соседей, проявили к князю необычайную лояльность и по всем видам налогов мы договорились полюбовно, закрыв глаза и на размер груза, и на его содержимое, что обошлось мне «всего» в полсотни рублей. Мог бы и «швырнуть» но решил не обострять и хоть что-то заплатить, моим поселенцам через эти «посты» ещё товары возить.

Помимо шкурок продавался и воск, кругами. Каждый из них имел строго установленный вес, равный берковцу или что-то около ста шестидесяти четырех кило. Воск различался по качеству, а ещё на круг мытарь ставил официальную печать – «товар божий», то есть не фальшивый, изготовленный «по божьей правде». Продавали и смолу, кожи, зерно и прочие товары. Рынок здешний по большей части оптовый и это здорово обрадовало. В этом уникальном месте сходились два пути, два течения. С одной стороны доходили торговцы из восточных стран Золотой и Синей Орды, Персии, Китая и даже Индии, а с другой из Европы – от Польши до Португалии. Надо ли говорить, что наши товары произвели фурор и, несмотря на высокие цены, мы без труда обменивали их на медь, свинец, олово, ткани и пушнину. Купили товаров, не встречавшихся в прочих городах: рубинов и алмазов, ртути в пузатых кувшинах, мумиё, шелка и десяток столитровых бочек селитры, что в пересчёте на зеркала, лампы и филигрань обходились в сущие копейки...

У корел же и чуди обменивали зерно на дичь, клюкву и грибы, бересту и шкуры. Подвис на торге надолго и на вместность забил. Заодно договорились поставить поблизости десяток «изб – накопителей» для прибывающих из Белозерской земли мужиков. Князь Белозёрский перед отъездом грозился за две седмицы собрать всё «посоху». Было бы неплохо, хотя на этих мужиков я не рассчитывал, но с дармовой рабочей силой смогу реализовать гораздо больше запланированного.

Каждый день отправляли сани по «дороге жизни». В клети размером с хорошую избу кранами-журавлями грузили и контейнеры, и модули с грузом, и это зрелище привлекало многих. Одни гости пальцем у виска крутили, дураки мол как же мерин такую прорву леса свезёт? Вторые дивились саням с одним полозом и гадали сколько пудов железа на них пошло, третьи, завистливыми взглядами сопровождали богатые товары. Отчего то именно здесь я почувствовал, ход истории необратимо изменился. Товары из Легощи полетели по всему Старому свету, как и слухи. Немало ходило и надутых новгородских купцов, бросавших на наши товары злобные взгляды и, если бы не внушительное сопровождение, неизвестно чем всё закончилось. Бизнес я кое-кому порушил знатно, особенно хорошо шёл искусственный янтарь и белоснежный галалит, составляющий прямую конкуренцию речному жемчугу. А уж как бесились продавцы стеклянных бус.