Текст книги "Удельный князь (СИ)"

Автор книги: Яр Серебров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 43 страниц)

Пройдя узкию горловину залива, он действительно тянул корабли со страшной силой, они оказались в большом озере, со всех сторон окруженным бескрайней пустыней. Ничего страшного Ипат не увидел, разве что вода солёная дюже. Один из холопов, упавших с палубы, не утонул как это бывает, а долго на пузе барахтался, чем всех рассмешил. В Баку ему сказывали, будто бы здешняя вода размывает даже железные гвозди парусных кораблей. Эта взвесь придавала Кара-Бугазу тяжёлый свинцово-серый цвет. Однако Ипат не боялся. Корабли никуда не засосало, железные гвозди густо смазаны смолой, а пресной воды и дров для дистиллятора с запасом. Разомлев от жаркого Солнца, Ипат разделся до рубахи.

Чудные всё же места. На Руси ныне лютень стоит, плюнешь и слюна льдом обернётся, а тута жара. Горькую соль они нашли на следующий день и бросив якоря, купленные в Хаджи-Тархане, русские холопы принялись собирать лопатами соль в боьшие бурдюки с карманом снизу. Полные мешки лодками тянули к насадам и, подцепив журавлями, ссыпали прямо в нутро насада. Отдельную партию на лодках отправили вдоль берегов с «химиками» искать бишофит и сульфат натрия, что этакое Ипат не знал, но воев в охрану дал.

Онего

Итоги сражения меня откровенно взбесили. Шутка ли, потеряно двухсотыми двадцать шесть пикинёров в основном из посохи, семь всадников и двенадцать, поселенцев. С раненными вообще завал, три дня не могли разобраться. И со своими, и с чужими. Не скажу, что победа прямо уж пиррова, но довольно близко к этому термину подобралась. Отборные сотни за здорово живешь не сдавались и дрались отчаянно, зачастую предпочитая смерть плену. Поэтому здоровых пленных было мало, по большей части в руки попадали оглушенные, раненые и пойманные карелами. Три четверти личной гвардии Наримунта полегло на Онего и, хотя истинный масштаб разгрома был ещё никому неизвестен, с выкупом решил я притормозить. Хотя и выкупать особо некого. Вместе с князем Александром в отчаянных атаках сгинула большая часть литовских бояр и старшей дружины. Один воевода Вилкас уцелел и то, его состояние под вопросом. Вой всё еще висел между смертью и жизнью в одном из полевых госпиталей. Осколочные ранения в живот, здоровья не прибавляют.

Пришли неутешительные вести из Новгорода от доверенных людей. После смерти Калиты случился бунт против Москвы и, судя по подробностям, куда жестче, чем в моей истории. События, что я невольно инициировал, привели к тому, что Калита умер не весной, а после рождества. Новгород же, собрав Вече, постановил идти на Устюг Железный и Бело-озеро. А в связи с тем, что у нас произошло, к бабке не ходи и ко мне заглянут на огонёк. Вот только Новгород легко может собрать и полторы тысячи, и две! И пусть качество воев будет не такое как у литовского князя, нам и этого хватит. Посему в угадайку решил не играть и бросил все силы на обогатительный цех и отливку пушек, ничем другим большую массу конницы остановить было невозможно.

В правильном решении убедился спустя три недели. К нам в гости явился доброход от боярина Путислава Носовича, того самого, что помогал бумаги выправлять передал полный расклад. Нет, не так. Он сдал новгородцев с потрохами. Передал покрут, то бишь копии списков людей по отечеству, куда входили бояре служилые, вотчинные и путные, окольничие, дворцовые, гридьба (профессиональные вои), купцы. Городовые полки Торжка, Ладоги, Корелы, Пскова… Кто и от каких концов Новгорода покручен (набран), брони и кони. Воеводы, сотники и десятники. Уникальный документ. Посланник божился, что на Свири новгородцы будут не ранее первой декады марта, а местом сбора назначили Тихвин, он же столица Обонежской пятины, в юрисдикции которой я и нахожусь. Оно и понятно «об», значит сейчас «вокруг», и «Онежье», соответственно производное от Онежского озера. Само собой в Тихвин сразу же отправились соглядаи, потому что пускать такое на самотёк чревато, особенно с учётом тех особенностей про тайный Совет Господ, что поведал Путислав.

Шестнадцатого февраля запустили обогатительный цех, двадцать третьего, медный конвертер, двадцать пятого пошли первые отливки, а к семнадцатому марта, когда войско господина Великого Новгорода подошло к Свири, у нас было чем угостить незваных гостей. И не только про пушки-гаубицы речь идёт. После поражения Александра у нас появилось девятьсот с копейками лошадей! Совершенно безумное число, ведь помимо коней дружины обоз взяли с хлебной и денежной казной. Четыреста рублей уже не бог весть какая сумма, но… с ними я смог нанять больше мужиков, чем здорово ускорил работы. Причём не новгородцев, а ту же белозерскую посоху. Ну и здоровых пленных привлёк к хозработам, благо средства усмирения у меня имелись. Хотя пару десятков гордецов всё же показательно голодали, но недолго.

Тут как дело, обстоит. В третье декаде января наконец добрался до нас санный караван из Легощи. Помимо вестей и кучи бумаг привезли: по два десятка пистолетов и ружей, аж три тонны шоколадного пороха, проволоки телеграфной, колец для байдан и прочего добра, что я заказывал посыльными. Это позволило довести телеграфную линию до северного берега Бело-озера и практически в режиме реального времени общаться с князем Романом Михайловичем. Наладили и транспорт, пробили просеку вдоль волока вокруг Бадожского погоста и далее санную дорогу по Ковже и озеру до столицы княжества, что позволило сократить и время в пути до пяти, семи дней, против месяца раньше!

О победе и трофеях князь узнал почти сразу, хотя и приватно. Приехал ко мне сам, не поленился и ту же начал цыганить лошадей, это ведь огромная ценность даже при средней цене в пять рублей. Кони боевые, а ещё доспехи, порой добротные. Посоха умытая кровью обзавелась шлемами, мечами, топорами. Решился тяжёлый вопрос с кольчужными сегментами, и я наконец обмундировал посоху получив четыреста пятьдесят алебардистов, пятьсот семьдесят пикинеров и сотню легкой конницы в довесок.

Почему народу вышло больше? Так пополнение прибывало. Возвращающиеся в бронях мужики и информация от послужильцев князя Романа всколыхнула Белозерское боярство. Шутка ли? Лапотников за чёрную работу одевают лучше иных воев, да что воев, бояр. Иной раз добрый доспех и за десять лет службы не вымучаешь, заработав десятки порубов, а тут на тебе. За одну зиму получили. Потянулись то один, то второй. А гридня мне зачем? Работать не могут, денег нет. Расстраивать всё же не стал и, крепко подумав за чашкой мёда, выработали схему, устраивающую обе стороны.

Поместная система, включающая государевых людей, несущих службу на рубежах, была известная на Руси уже лет триста, c XI века. На время службы люди наделялись землёй – поместьем, а их основной обязанностью становилась служба не отдельному феодалу, а государству в целом во главе с великим князем. Другое дело, что система работала плохо, князья менялись словно перчатки, а механизма, ограничивающего перевода такого поместья в вотчины не сложилось. Такие люди назывались вольные бояре и как ни странно местами они кое-где сохранились. Калита и здесь приложил свою руку, во время его правления всех вольных бояр и слуг сменили закрепощённые служилые люди. Это были уже несвободные люди на военной и административной службе, которые звались знакомцы или послужильцы, а по сути холопы великих и удельных князей, а также, богатых бояр.

Впрочем, роли это не играло. Основой кормления и вольных, служилых и даже вотчинных бояр было податное население. В том же Белозерском княжестве с поместья в сто шестьдесят четвертей выставляли одного конного вооружённого воина – «на коне в доспехе в полном, а в дальний поход о дву-о-конь»

Собственно, четверть, мера площади пахотных земель, на которую делилась соха. А с этой мерой не всё так просто, сколько это в лоб, в гектарах сразу не скажешь. Начнем с того, что четверти разные – служилая, церковная, чёрная. Тяжесть обложения падала на «чёрные сохи», то есть крестьянские, которые при одинаковом качестве земли были обложены вдвое больше служилых и в полтора раза больше церковных. Четверть или четь – это пространство земли, засеянное четвертью ржи, то бишь мерой объёма, равной двести десяти литрам или четверти окова. Площадь, засеянная двумя четвертями зерна, равнялось десятине. Московская большая соха равнялась десяти новгородским, называемым обжами и составляла около восьмисот четвертей земли или двести, двести пятьдесят гектар, ведь размер сохи зависел ещё и от качества самой земли, и от типа зерна. На тех же югах она считалась по пшенице. В среднем по больнице на корм для работника меча и топора работало от пятидесяти до ста человек, которые с полусотни гектар отдавали треть добавочного продукта «дяде» в броне на прокорм.

Система муторная, в плане подсчёта, но служилые люди в отличие от меня её на зубок знали, как и количество зерна, что им обязаны выдать. Далее в схему включаем стоимость брони и получаем, что если человек пять-семь посохи Мстиславу Сергеевичу на год в услужение отдать, то выгодно будет всем, включая чёрный люд. И хотя народ был свободный, многие ратаи под влиянием озвученных факторов и того, что они своими глазами видели, соглашались. Тем более на подобные рокировки сам князь добро дал. Вот потихоньку и обменивал людей на коней и бронь, но уже не на три месяц, а на год, что для меня было кратно выгодней и позволило закончить просеку до Ладоги к началу марта.

Глупости скажите. Всю зиму бить просеку, чтобы к концу месяца она в кисель превратилась? А вот и нет. Помимо широкой просеки мужики уложили двадцать кило гати и фашин, срубили сто сорок шесть малых и средних мостов, уложили три сотни труб деревянных и двадцать каменных, на цементном растворе. Поставили четыре дозорные башни, совмещенные с оптическим телеграфом, навесы и дома отдыха, столбы под будущую телеграфную линию. И это, не считая таких мелочей, как дорожные знаки, разъезды и километровые столбы. Ширина просеки позволяет уложить рядом лежнёвку и, если поработать с фашинами, песком и галькой озерной за год другой просеку в конфетку превратим. А грязь чего, и по ней сани тянут, ничего невозможного.

Триста рублей ушло на просеку, но она того стоила. У меня то половина артелей геологов работало на Питкярантско-Кительском рудном поле и, если считать с начала января и с помощью карты они нашли массу вкусного: графит, кварц, флюорит, микроклин, рокезит – индий, содержащий сфалерит, до ста грамм на тонну, что прямо скажу, очень жирно. Основная добыча хлориты с включениями минералов олова и цинка близ рудника Магнетитовая ломка. Места эти знал как свои пять пальцев и даже снег не стал помехой, всё же три года в округе ошивался. Здесь ведь ещё и магнетит залегает, великолепного качества. Нежданной находкой стала жила с высоким содержанием серебра, висмута и теллура. Главное же тут все полезности компактно залегают, в радиусе пятнадцати километров от базы, и на поверхности. Например около того же Аганозера, кроме бедного хромшпинелида и титаномагнетитов с оксидами ванадия и не нашли ничего.

На Ладоге, в пике, работало около сотни посохи и это позволило выйти на приличный объём. Поставили небольшой острожек, пристань и обогатительную линию где добытую породу измельчали в шаровых и стрежневых мельницах и обогащали по схеме: концентрационный стол, массив винтовых сепараторов, центробежный концентратор. Это позволяло разделить минералы олова и цинка, меди, свинца, магнетита и серебра. Концентраты сушили, грузили в биг-бэги и… в сани. К началу марта Ладога давала порядка пяти тонн концентратов... в день который отправляли по ледовой дороге в Медное, так прозвали люди наш главный острожек. Организация микро-обаготительных цехов в местах добычи полезных ископаемых кратно снизила объёмы перевозок пустой породы и освободило полсотни работников.

В Медном, сульфиды перво-наперво обжигали и затем отправляли на пенную флотацию, прочие минералы обходились без этого этапа. После флотации, обогащенный концентрат перевозили в паровую сушилку и далее на плавку или склад, где уже начали копиться первые плоды нашей тяжёлой работы.

Несмотря на отлаженные процессы и кучу помощников работы и мне хватало. Разделение флотацией сульфидов меди и цинка оказалось совсем не детской задачей. Активатор медный купорос, с регуляторами и вспенивателями проблем не было, мы хорошо отработали составы на баритах, а вот с собирателями жопа, полная. Я взял с базы немного бутилксантогената калия который получали взаимодействием бутилового спирта с гидроксидом калия с последующей обработкой сероуглеродом, но его не хватило и работал он, скажем так, не очень. В полевой лаборатории удалось наладить получение этилксагенатов натрия и калия из этилового спирта и соответствующей щелочи и долго и упорно подбирать оптимальные пропорции реагентов для каждого типа минералов. Благо, собирателя уходит несколько десятков грамм на тонну и запасов химии нам хватило. Дальнейшее было делом техники. Для той же меди процесс выглядел так: после флотации, оставался концентрат, содержащий до тридцати пяти процентов металла, его и обжигали в печи. Сульфиды окислялись, а содержание серы в медной руде уменьшалось вдвое. Обожжённую руду плавили в шахтной печи получая штейн – сплав из сульфидов меди и железа. Расплавленную массу металла заливали в малый вращающийся конвертор, рассчитанный на тонну, и обдували воздухом.

Продувка штейна – главный окислительный процесс необходимый для получения черновой меди и здесь меня ждало много подводных камней, главный из которых был подбор флюсов. В присутствии кварцевого, происходило интенсивное окисление сернистого железа с образованием закиси железа и сернистого ангидрида. Далее, закись железа соединялась с кремнеземом кварцевого флюса и образовывала шлак, а сернистый газ улетучивался. Из-за различия в удельных весах и ограниченной взаимной растворимости конверторного шлака и обогащенного медью штейна они, при остановке конвертора, разделяются по слоям и сливаются. Реакция шла за счет экзотермических реакций, никаких дров и угля не требовалось. Первые две плавки запорол, ведь прежде я не имел опыта плавки меди в конверторе. Она, как назло, окислялась куда быстрей, чем сталь и расчеты по чугуну не годились. Лишь провозившись неделю со шлаками, формой фурм и давлением наладил плавку.

Последнюю фазу, огневое рафинирование вели с добавкой флюсов из смесей солей фосфора, селитры, соды и флюорита. Для восстановления окислённой меди металл перемешивали березовыми палками, дразнили. В итоге флотация позволила извлекать из медной руды примерно на треть больше металла от обычной плавки на "костре", а огневое рафинирование получать металл высокого качества, не электролитического, но для пушек и телеграфных проводов медь подходила идеально.

Универсальные собиратели позволили получить богатые концентраты минералов серебра, цинка, олова и свинца кои чистили в тех же ковшах и лишь для возгонки цинка мы поставили отдельную печь. Концентраты, содержащие вольфрам, ванадий, хром и образующийся при плавке шлак не трогали. Заберу с собой, извлечь ценные металлы в кустарных условиях Онего было невозможно.

Пушки отливали из оружейной бронзы, в отличии от колокольной она содержит вдвое меньше олова. Остановился на следующем составе: восемьдесят семь частей меди, девять олова, остальное цинк и алюминий с микродобавками марганца, фосфора и кремния. Благо, стилоскоп позволял точно контролировать проценты добавок.

Отливали аккурат два типа орудий. Гаубицу калибром сто двадцать миллиметров, с длиной ствола восемьдесят пять сантиметров и горную пушку калибром поменьше – семьдесят миллиметров, но с длиной ствола метр. Поначалу хотел орудие побольше калибром, монументальное. Ну знаете, такое, чтобы с первого выстрела выносить ворота. Однако, хорошенько покумекав, отказался от гигантизма. Чего далеко ходить то? Проломная пищаль «Инрог» времён Ивана Васильевича весила семь с половиной тонн... А калибр то не особо крутой, 210 мм. Тратить недели на доставку этого монстра по бездорожью? Да его нафиг, такое счастье. Требовалось мобильная пушка которую легко тянуть двойкой и обслуживать небольшим расчётом. От этого и плясали в расчётах.

Орудия разбирались на две части – ствол и лафет. Гаубичный весил сто восемьдесят килограмм, щиток и лапы съёмные, четыре пуда и зарядный ящик центнер. Итого на орудие всего три человека обслуги. Две лошади для тележного передвижения и пять, в варианте вьючного. При этом сто двадцать миллиметров это не пукалка детская, серьёзный аргумент с дальностью до тысячи триста метров, углами возвышения до сорока пяти градусов и весом «подарка» в семь кило. Калибр позволял использовать чугунные гранаты, заряд шрапнели в полторы сотни пули и картечь в жестяной оболочке[i]. И не смотрите, что гаубица дульнозарядная, этот карапуз любому врагу запросто фитиль под зад вставит. Подъёмный винт, прицелы и сами снаряды были ес-сно привозные.

Чтобы увеличить изностойкость и точность стрельбы в разогретый ствол (его отливали центробежным литьем) запрессовывали тонкостенную трубу, а-ля лейнер. В отличи от образцов конца XIX века наш был без нарезов и несъёмный. После установки трубы расточки не требовалось вовсе, а небольшие геометрические неровности убирали хонингованием. Перед испытанием, стволы обязательно осматривали артиллерийским зеркалом. И всё... Благодаря нехитрому лейнеру орудия получили возможность снаряжаться как черными, так и бездымными порохами.

Пушка малость сложней гаубицы, но ненамного. За прототип взял австрийскую Gebirgsgeschütz M 75, но затвор сделали поршневой, с нарезами. Для усиления пушки на ствол со строны казны в горячем состоянии одевали стальную трубку, а в лейнере была резьба для захода поршневого затвора. По внешнему виду пушка напоминала орудия Паррота с одним отличием, бронзовый ствол был заключен меж двух стальных трубок, что позволило повысить прицельную дальность до двух тысяч двести метров на бездымном порохе и до тысячи семьсот, на шоколадном. Скорострельность удалось поднять до трёх выстрелов, в минуту.

В лафетах встроена противооткатная пружина. Не гидравлика, но и такое решение здорово уменьшило время повторного прицеливания. Само собой все технологичные плюшки, включая прицелы[ii] и литейные формы были привозные. Гаубица и пушка закрыли сегменты средней и дальней дистанции сделав разгром конного войска противника делом техники.

Для основной дружины отлили десять гаубиц, прозванных с моей лёгкой руки Единорогами. Оставшиеся четыре оставим в гарнизоне Медного. Из пушек дюжина отошла моим огневикам, шесть, поселенцам. Радовало и то, что всё это удовольствие обошлось в четыре тонны меди. Сказка! Красного металла к сегодняшнему дню выплавили девять тонн с копейками и больше двух, олова. Заодно разрешилась дичайшая проблема с дробью и пулями Петерса, свинца для этих целей было в избытке. Последние дни командиры усилено натаскивали расчёты орудий. По два на каждое, готовлю задел на будущее.

Стреляли мужики много и часто. Причём и пороховой мякотью, и гранулированным порохом. Дело нехитрое а количество рано или поздно переходит в качество, благо большой науки в стрельбе нет. Запал им привычный, тёрочный. Заряды заранее в конопляные картузы насыпаны, ничего отмерять не требуется. Расчёты учились банить стволы, правильно прицел брать, стрелять с упреждением и проливать раскаленные орудия уксусом. С бронзой то беда, быстро нагревается. Пушкарей освободили от всех работ да и набирали не абы кого, лучшие расчеты мортирок и бомбомётов. На учениях потихоньку таблицу стрельб составляли. Плотно работали с азами топографии чтобы стрелятк по карте. Нет нет, а уже накладывая стеклянные транспортиры высчитывая углы и рассчитывая расстояние до основного орудия от трех точек на местности.

* * *

Получив известия о выступлении новгородцев сразу-же отправил телеграмму князю Роману и тот выступил навстречу собрав три с половиной сотни конной рати. Благодаря саням и обсуживаемому зимнику они прибыли на неделю раньше что позволи отдохнуть лошядям и всадникам, надалить координацию. В совокупности с моими, войск уже хватало чтобы дать генеральное сражение без всяких хитрых ловушек. Противника решили встретить на подходах к бухте Деревяная, не давая ему тем самым соединиться с силами близ Шуйского острога. Мне в общем на них плевать, но пусть думают, что боюсь. По данным разведки на нас шла тысяча семьсот конных двуоконь, обоз в пятьсот саней и тысяча посохи тылового обеспечения. Хм, Господин Великий Новгород не поскупился на снабжение «группировки».

Крепкий лёд метровой толщины, чистая, без наносов снега и торосов гладь Онеги создавала идеальные условия для таранного удара конницы, во всяком случае это было очевидно для новгородских воевод, что ещё не были знакомы с богом войны. Я выставил на полпути от берега всех конников и четыре сотни пикинеров. Остальные пешцы в резерве. Шли они тайными тропами и дремучими лесами, держась телеграфной линии. Соглядаи новгородцев наводнившие округу то и дело рыскали вдоль берега высматривая засады. Мы же смогли противопоставить карты местности, сторожки, подзорные трубы и телеграф. Конные с Радимом держалась позади пикинеров, а с флангов их прикрывали конные сотни белозёрцев. Последние, новгородцами за достойного противника не считались. Лёгкая победа, вот какие настроения там царили. Аккурат то, что доктор прописал.

* * *

Буян поглаживал блестящую на зимнем солнце «Рапиру», так прозвал князь пушку. В отличии от «Единорога» с более коротким стволом, она позволяла стрелять по прямой и куда дальше последней, на три тысячи локтей! За время прошедшее с памятного штурма жизнь Буяна снова сделала крутой разворот. Первые недели работы он помнил смутно, по его мнению, округ творился полный бедлам. Его бросали из артели в артель затыкая дырки. Сегодня он валит лес, завтра жжет костры чтобы добраться до голубой глины, через неделю кирпичи от печи таскает. А потом раз, и наладилась жизнь. У него то восемь детишек, а многодетных в терема в первую очередь селили. Помниться попав туда впервые, забрался на мансарду и обрадовался словно дитя. Против его старой избы места тута, втрое больше. А когда ему, дураку, растолковали что первый этаж не для скотины, а для людей и что детям аж-но три клети отведено едва не заплакал.

Оказалось, вот что, выданную поселенцам птицу и скотину держали в общих скотниках. Хочешь сам работай вечером, а нет так приплачивай. Найдется кому покормит кур или подоить корову. Это не укладывалось в его голове и вечерами, с соседями читали артельный кодекс и подолгу обсуждали, приживётся ли заморская затея князя али все передерутся меж собою.

Вместе с женой определили в цех сушки. Мудреного в работе ничего, знай себе следи за паром и вентиль прикручивай. Доски и брус помещали в кирпичные камеры, а туда пар и аккурат за седмицу выходило доброе дерево, такое что иной раз и за три года под навесом не выйдет. В шкафах с железными сетками сушили щепу, медный порошок и прочую землю. В ангаре тепло, светло, повсюду светильники с маслом древесным. А подвесные пути в цехе устроены хитро, ежели присмотреться, рельсы шли с небольшим наклоном. Посему больших усилий чтобы тянуть десятипудовые мешки не требовалось.

Когда случилось дело с Литвою о нём снова вспомнили и поставили на мортирки. И он опять не сплоховал. Огневиков то, в отличии от посохи, не топором учили обращается. Раз в неделю вели обязательные стрельбы на точность, в мишени и пугала да усё в таблички писали. Учили мы команды, типы припасов и таблицы хитрые, для стрельбы. У Буяна с математикой всё было хорошо, да буквы он уже выучил и мог, хотя и с трудом, но читать инструкции. После битвы ему достался добротный доспех и шелом, в хозяйстве прибыло два мерина. А потом, потом его с прочими огневиками собрали у князя, и он увидел «Рапиру». На первый взгляд та же мортирка, но куда больше. Однако, чем больше он узнавал орудие, тем больше понимал это другое. Била труба за две версты и кучно. На стрельбах укладывали ядро в круг не больше ста локтей. Порох же засыпали не через дуло, а с казны. Пробку откручивали и снарядик туды с пыжом катили, опосля картуз с прахом огневым.

Спрашивать князь особо никого не стал, сказывал так. Будем мы не обычными огневиками, а пушкарями. Работать не надобно вовсе, а жалования положу тридцать резан в день заряжающим и полтину, голове расчёта. И вновь пошла тяжелая работа, а коли так вышло, Буян решил и тут стать лучшим. Князь усердие его приметил и вскорости поставил головой над всеми пушкарями, разбитыми на две батареи, по девять орудий в каждой. Последнюю седмицу палили без перерыва каждый день, потому как на них шёл сам господин Великой Новгород. Ранее, услышь такое он бы бежал без оглядки. Знал, без доброй брони и умелой руки на поле не выжить. А ныне, ныне Буян не поставит на новгородцев и ломаной резаны. Главное не оплошать, не ударить в грязь лицом перед князем.

Протрубил рог. Пикинеры начали споро отходить, оставляя их перед несметной силой. От края до края гладь Онего заполнили всадники в бронях. Буян чувствовал, как под под копытами сотен коней вибрирует лёд, как набирает силу грозный крик – Хур-ра. Заметил и как трясутся поджилки у молодого заряжающего, далеко не все участвовали в битве с литвой. У самого о сердце колотило так, что едва из груди не выскакивало. Но в какой-то момент отпустило, Буян понял, что некого ему бояться.

Впереди рогатки в сугробах укрыты, не пройти коням. За спиною сотни посохи и дружина князя, что прикроют спину если отходить придётся. Где-то в лесу укрыта засада с главными силами пешцев. А пушки все на санях. Коли надобно, мигом на другую позицию уйдём, а таковых у нас было три и все пристрелены. По полю расставлены палки, а на тех фигуры – круги, треугольники, квадраты. Сие привязки для точной стрельбы. Мы то, на такой же глади учились. По первой я не понял, зачем сие, но после Данила растолковал. Он над всеми огневиками главный не за красивые глазкие, сооброжает коё-чего. А вчера вона, люди князя знаки сии по доске инженерной установили тута.

Всё ближе и ближе новгородцы. Давно уж пора стрелять, достанем. Однако ждём, рано. Князю видней он какой-то огненный мешок готовит. Что за мешок не разумею, посему промолчал, ему видней. Но вот и горн сыграл – атака. Данила отмахнул флажком. Мои "Рапиры" позади, впереди "Единороги", а у самых ежей мортирки. Пушки нацелены, снаряды в стволе.

– Огонь!

– Огонь!

– Огонь!

Команда Буяна слилась с соседской. Заряжающие рванули шнурки запалов и тридцать два орудия синхронно выплюнули шрапнель. Орудия заволокло дымом, но никто и не думал останавливаться. Натренированные расчёты откручивали затворы, вторые номера банили стволы. Им предстояло выложиться по полной и за три минуты выдать десяток залпов. А с прицелом то был порядок, полный. Пружины здорово гасили отдачу, но сани малость всё же толкало. На снегу очерчены красные полосы и их шустро возвращали на место. Не совсем точно, но нама не в воробья палить. По таковой куче конных не промахнёшься.

* * *

Колыван Вышатич никогда не жаловался на зрение и прекрасно рассмотрел что случилось с конной лавой новгородцев. Выступив единою массой, по мере приближения к пешим сотням она разделилась, охватывая противника с флангов. Воеводы хотели захватить полон. В упор не обращали внимания на невольные окрики Колывана и выставленные во все стороны копья. Раз, и пешцы князя отступили обнажив многие десятки больших и малых огневых труб. Минуты не прошло и те, окутавшись сизым дымом, грохнули залпом.

– Так и знал, что нечисто дело! – вскрикнул боярин.

В острожке Мстислава у него было несколько «агентов», один из которых служил в батраках. Он то и поведал о страшном поражении литовцев, а затем, как искусники князя льют из меди многие десятки труб, из коих прахом огненным денно и нощно стреляют, распугав усех птах на Онего. Недобрые были вести, но господам из Совета о них знать не след, в его голове сложился новый план. По мере приближения к Онего всё больше и больше слухов о разгроме Александра Глебовича достигала ушей сотенных голов и воевод. Кляузников не жаловали, за подобные разговоры и плетями могли взогреть, но шила в мешка не утаишь. Войско таяло. Вольные бояре, ватажки повольников, а то и обычные городовые тихо исчезали в ночи или намеренно отставали. Для дружин вотчинных бояр такой фокус провернуть было очень трудно, но Колыван знал как решить дело. Заплатил воеводе Миките Негочевичу, чтобы тот отослал его отряд «защищать» Тудозерский погост от белозёрцев. Сам же боярин с малым отрядом на заводных конях решил поглядеть, чем всё закончится…

В сплошной массе конников то тут, то там раздавались хлопки, после которых формировались настоящие воронки из трупов и раненых. Раз, и десяток на земле, только кони ногами дрыгают. И чем ближе подходила лава к пешцам, тем больше таких хлопков смешивающих цельное войско в кучу-малу. Однако всадников было больше тысячи, а фронт атаки широк и, хотя добрая половина конных потеряла скорость и управление свежие сотни смешались с передовыми и надавили. Вал по инерции всё ещё катился и почти добрался до огненных труб, но именно почти. Последовал залп из малых труб, звавшихся мортирками и бомбомётами, в упор. А когда дым рассеялся Колыван увидел сплошной завал из лошадей и людей, лежавших вперемешку…

* * *

Несмотря на вдвое большую численность (против литвы) ополчения новгородцев я не опасался от слова совсем. Сработанные полки ушли к Торжку и Устюжне, а немногочисленные боярские дружины погоды не делали, тем боле прочухав про разгром «крыши» они частично растаяли в пути. В сборном войске дисциплинка, мягко говоря, оставляла желать лучшего и, хотя новгородцы не раз побивали норвежцев и шведов, на фоне дружин московских князей, куда чаще практиковавшихся в военном деле, они выглядели бледно. Это особо ярко показала Шелонская битва, в которой москвичи «расчехлили» Вольную республики в пух и прах при соотношении войск шесть к одному, в пользу последних.

Никаких хитрых засад, войска ни много мало. Аккурат чтобы разогреть интерес к быстрой и решительной победе, вот и весь рецепт. Место битвы пристрелено загодя, так что расстрел конной лавы стало вопросом времени. После того как отбили первую атаку дело пошло не плану. Никаких повторных атак, обходов и маневров. Новгородцы сразу дали дёру. Возможно, это связано с высокими потерями. До трети войска было рассеяно или уничтожено. То что для Великой Отечественной норма, для реалий средних веков катастрофа. Вот и решили воеводы отступить чтобы сохранить войско. Может быть хотели отступить чтобы попытаться атаковать позже да только кто же им это даст.