Текст книги "Удельный князь (СИ)"

Автор книги: Яр Серебров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)

* * *

Выйдя на Онего, вздохнул с облегчением. Дошли! В первые дни декабря вдарил крепкий мороз и если центральные области озера ещё не промерзли, то вдоль берегов сформировался прочный ледовый панцирь, выдерживающий сани и очистные машины. Хотя именно они и не очень и понадобились на голом льду. В устье Вытерги разбили второй промежуточный лагерь, где на полозья саней набивали ножи, а боковые лыжи заменяли на металлические коньки. Вкупе с парусами получался полноценный буер в грузовом исполнении, позволяющий идти по льду с хорошей скоростью.

Китайский парус имеет массу преимуществ по сравнению с бермудским вооружением, он куда более эффективно работает на попутных ветрах. В отличие от бермудского вооружения, где парусу мешает стоячий такелаж, китайский можно полностью открыть для максимального использования ветра. А острыми курсами нам ходить ни к чему. У саней-буеров лавировочный угол около ста градусов, это конечно немного, но вполне сравнимо с катамаранами. Обычные паруса быстро растягиваются, а китайский служит десятилетиями без всякой потери эффективности. Управление осуществляется с корпуса саней и необходимости выходить на нос нет. Простота управления парусом снижает нагрузку как на экипаж, так и на узлы крепления мачт. Легкий вес гика, а также то, что он расположен выше человеческого роста, снижает риск получения травмы поселенцами.

Взятие рифов занимает секунды, требуется лишь потравить фал, подтянуть шкоты и парус сам сложится насколько это нужно. Система проводок шкотов устроена таким образом, что нижние реи паруса просто прижимаются друг к другу. Поселенцы за время пути здорово навострились управляться с бегучим такелажем, так как это действо требовало минимум физических нагрузок.

Главное преимущество паруса в том, что он идеален для штормовых условий Онежского озера, оно ведь соседствует и с Балтикой, и с Белым морем. На этом обширном «перекрестке» сталкиваются и соперничают атлантические и арктические массы воздуха. Относительно теплый и влажный атлантический воздух орошает озеро дождями, приносит ненастье, оттепели, а холодный сухой арктический воздух – жестокие зимние морозы. Столкновение этих разнородных воздушных масс и образует жесткие штормовые ветра.

Так как рифление занимает секунды, всегда можно подобрать нужную площадь паруса, то бишь уменьшать площадь парусности вплоть до десяти процентов и никаких тебе плясок с бубном на носу со спинакер-гиком в качестве оттяжки стакселя, сказка! Не нужны нам сменные паруса, не страшен неконтролируемый поворот фордевинд[i]. Старшины порой ставили у руля полных чайников на попутных курсах и ничего, за день приноравливались. Даже если рулевой косячит, парус без проблем перекидывается на другую сторону без всяких рывков. Джонковый парус по сути своей сути автоматический, то есть не требует работы со шкотами при лавировке.

Короче, никаких сакральных знаний, присущих гоночному бермудскому снаряжению. Всё интуитивно просто и понятно. Ну и ремонт само собой, постоянная головная боль для обычных парусов. Малейшая дырка – весь парус сразу надо снимать и ремонтировать, а руками шить грот доложу вам дело долгое и малоинтересное. А наш парус совсем другое дело! Ему не страшны дырки и разрывы парусины. Порванный парус может эксплуатироваться дальше. Чтобы его отремонтировать достаточно отвязать порванную секцию. Соседние рейки связываются, парус при этом уменьшается в площади, но не теряет своей функциональности. Несмотря на свою «дубовость», парус очень гибок в плане настроек. Две специальные веревки, передняя и задняя «подтяжки» позволяют парусу перемещаться вперед-назад относительно мачты, смещая тем самым центр парусности. Сами же паруса не так просты по сравнению с классикой, широко использующейся сейчас в Китае. Полотнище шили с учетом профиля, что давало больше тяги и возможность идти более острым курсом, а сам парус имел прорези, увеличивающие аэродинамику и лавировочный угол. Площадь парусности всего тридцать квадратов, чего недостаточно чтобы при слабом ветре тянуть сани, но зато помочь лошади тянуть груз самое то, а при сильном ветре и тяговую единицу распрягали и привязывали следом, а то и вовсе на сани «закидывали».

Помимо снегоходов, дюжины модулей переделанных под лыжный ход и саней-буеров караван включал четыре лёгких разведочных буера построенных по классической схеме из фанеры и рассчитанных на два-три человека. Большая площадь парусов позволяла им развивать скорость до ста двадцати километров в час. А вот на них как раз ставили бермудские паруса.

Первый отрезок пути в сорок пять кило от устья Вытегры до Рыборецкой бухты, где устроили третий промежуточный лагерь, пересекали по прямой. Далее, до Петрозаводской губы шли на небольшом отдалении от берега, это ещё плюс девяносто километров. При хорошем ветре за два-три часа к любой части берега проехать можно. Однако мы не торопились. По пути устраивали знаки, а ночами зажигали скипидарные фонари. Нет-нет да попадались большие полыньи, и их разведка съедала приличное время, но главное конечно телеграф.

Места то вокруг дикие. Дорога на Новгород начиналась от «Нимчинова» гостинца и шла гораздо южней Онеги через Мегорский и Остинский погосты. Огромное озеро со всех сторон окружают леса, покрывающие холмистую, сильно пересеченную местность. Высокие гряды (озы и сельги) чередуются с речными долинами, то узкими и глубокими, то широкими. И как прикажите связь держать? Ставить десятки сигнальных башен? Разоришься. Вот взял с собой «немного» стальной бронзированной[ii] проволоки для телеграфа. На километр аккурат сорок килограмм уклада, плюс лёгкие штыревые стеклянные изоляторы и железные крюки. Линию телеграфа укладывали вдоль берега, вкручивая крюки прямо в живые деревья и, лишь когда не оставалось выбора, рубил лес на телеграфные столбы, представляющие собой бревна, сбитые скобами с подпорками.

Работало на трассе разом шесть артелей, каждая из которых включала геолога-геодезиста и необходимый инструмент: секторные лестницы, топоры на длинной ручке, лебедки, высотный секатор с храповым механизмом, пики-древолазы и прочее страховочное оборудование. Блестящую проволоку на базе укрыли темным лаком чтобы убрать желтый блеск. Места хотя и безлюдные, но надеется на то, что аборигены наши нити не заметят было бы наивно. Однако, время чтобы наладить отношения с местными у нас будет, надеюсь, ибо заметить тонкий провод не так и легко. Артель за одну смену укладывала около двух-трёх километров провода, так что за месяц рассчитываю протянуть линию: Аннековский погост в Белозерском княжестве – устье Вытегры – Рыборецкий мыс – Шуйский погост – Пертозеро общей длинною триста километров. Если привезут ещё провода, протянем ветки до Пудожского острога, северного берега Ладоги и Бела-озера.

Провод провешивали в глухих лесах, в двух-трёх километрах от береговой линии и заодно поставили дозорные вышки, контролирующие подходы со стороны Свири и Вытерги, частично выполняющие функции оптического телеграфа. Всё это заняло время и к Кондопожской губе мы вышли лишь двадцать второго декабря. Встав на буере во весь рост, осмотрелся.

Каменистые берега Онеги искрили и бликовали под солнечными лучами, воздушные шапки снега укрывали кроны высоких сосен. Приложив трубу к глазу, разглядел скалистые берега острова Суйсари. На берегу дымила небольшая карельская деревушка, а где-то в глубинах острова спрятаны кварц, халцедон и агаты, за ними и приехал. На другой стороне залива виднелся Кижский погост. Знаменитой на весь мир церкви там ещё нет, а сама деревушка, кроме чудом сохранившегося языческого капища, ничем не примечательна. Погост то вепский. Проникновение русских в эти края только началось и какого-то заметного смешения населения ещё не произошло.

День стоял солнечный, озорной и свежий ветер бодро толкал десятки парусных саней. Выстроившись друг за другом словно, перелетные птицы они неспешно тянулись на север. Путь петлял меж ледяных торосов, напоминавших сказочные замки, и высокими наносами снега у берегов. На «палубе» вовсю дымили печурки, а детвора перебивала озорными криками мертвенную тишину и редкие крики птиц.

Красота! Окружающая природа создает ощущение небывалой мощи, которая практически граничит с эйфорией. Честное слово, я бы тут жить остался. Но не сейчас, может быть потом, когда закончу задуманное. Проводив взглядом последние сани, мы развернули буер и отправились к шуйскому острогу, прежде всего следовало познакомится с соседями.

К вечеру были на месте. Погост стоял на одноименной реке, таких на Руси с десяток. Шуей на Руси обычно именовали левые притоки рек, и это именование восходит к древнерусскому ошую, то бишь слева. Так что, если правильно перевести фамилию Шуйский, это будет звучать так – Левый. Ха-ха. Здешний острожек частный и с потрохами принадлежит Внезду Твердиславовичу, боярину Прусской улицы, входившему в число высшей аристократии республики, ага, тех самых трёхсот золотых поясов. Именно у него Радим и сторговал часть наших земель. Однако, подойдя к невысокому тыну нас не пустили даже после официального представления, более того и стрелы полетели. Хотя с чего?Со мною всего два десятка всадников, но видимо в такой глуши и эту горстку за войско почитают.

Хотел применить проверенный приём, снос сегмента стены, но Третьяк уговорил подождать. Сам он бывал здесь не раз и хорошо знал местных повольников, свозивших в острожек дань с окрестных корел. Чего он гридням наговорил, непонятно, но часа не прошло, как они под руки-ноги вынесли мне посадника. Наглеть я не стал и отблагодарив ребят серебром приказал развязать посадника и позвать в разбитый у стен походный шатёр. Удивил попрощавшегося с жизнью мужика дорогими подарками и заморской едой.

– Вот что, Порфирий, вижу не со зла ты врата мне не открыл. Ошибся в темноте.

– Истинно так, княже. Глаза ужо подводят на старости лет, слеп аки крот. На Онеге лихих людей хватает, а в погосте нашем аккурат два десятка воев не считая повольников.

– Добро. Зла на тебя и боярина твоего не держу. Однако же ребят, что тебя притащили не обижай. Они и тебя, и острожек от большой беды спасли.

– Благодарствую спаситель! – наместник бросился в ноги, и я едва успел его перехватить. Всё же порой репутация хорошая вещь, а…

– На надобно. Мы с тобою, Порфирий, теперь добрые соседи и по законам божиим полагается жить в мире и помогать друг дружке. Верно ли?

– Аки с языка снял.

– Запомни, Порфирий, старую истину. Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Серебро что тлен, его заработать можно завсегда, а вот настоящих друзей за рубли не купишь. И поэтому со мною лучше дружить. Боярину же передай, что привёл я с собою сотню кованной рати и столько же пешцев, да полторы тысячи посохи.

От подобных цифр Порфирий сделался белей мела и едва снова без чувств не свалился.

– Супротив Новограда лихих мыслей не имею, – поспешил я исправить положение. – Однако же и обижать себя и людей своих, не дам. По весне же уйду. Так и передай. Здесь же, – передал наместнику список, – потребные мне товары. Приглашай своих гостей к нам на торг, мзды я с никого брать не буду, но и моих у себя не обижай.

– Сделаю, усё сделаю. Встретим хлебом солью.

– Добро, коли так. Ну, наместник, не хворай. Поеду я.

– Оставайся князь, лучшее место в тереме выделю. Семужку свежую намедни с бела моря свезли.

– Не-не-не. Время деньги, Порфирий, а у меня его очень мало…

[i] При повороте через фордевинд буер пересекает линию ветра кормой. Такое поворот во время свежего или тем более штормового ветра небезопасен: при неумелом управлении буер может перевернуться. Во время этого поворота буер спускается под ветер, что крайне нежелательно при лавировке. На буере

старшина подает команду

– как только корма буера пойдет на ветер – «Фок травить» (3);

– когда буер увалится за линию галфвинда – «Кливер травить» (4);

– при подходе кормы к линии ветра (на 30—20°) – «Фок к мачте» (5).

Исполняя последнюю команду, помощник подбирает сектора уменьшая таким образом площадь паруса. Если этого не сделать, ветер может резко перебросить фок на противоположный борт и перевернуть буер или сломать мачту.

[ii] Для бронзирования проволоки в острожке была организована микро-линия, включающая химическое омеднение проволоки, промывку и химическое бронзирование. Данная процедура необходима для защита стального провода от коррозии.

Этапы п-ва: размотка проволоки диметром 2.5 мм – корректировка поверхности проволоки валками– нагрев в печи – промывка горячей водой – водяное охлаждение– щелочная очистка -кислотное травление -промывка водой – бронзирование– промывка горячей водой – водяное охлаждение травление фосфорной кислотой– промывка водой -мыление – намотка проволоки. Охлаждение вели в водном растворе сульфата меди, осуществляемого после нагрева, но перед травлением в водном растворе ортофосфорной кислоты. Высокая температура проволоки после нагрева обеспечивает высокую скорость осаждения меди из указанного раствора и моментальную ее дополнительную диффузию в бронзу через микропоры в поверхностном слое оксидов латуни. Резкое охлаждение проволоки после диффузионного нагрева способствует размотчик проволоки катушечного типа.

Линия включает – выпрямляющее устройство– печь соляной закалки– резервуар для водяного охлаждения клепанный из стали в виде лотка– резервуар кислотного электрохимического травления-резервуар 3-х этапной промывки в воде – резервуар для химического бронзирования алюминиевой бронзой– резервуар 3-х этапной промывки в воде– резервуар для травления слабой щелочью, волока, резервуар 3-х этапной промывки в воде-резервуар промывания горячей водой – камера сушки-резервуар нанесения лака из резорциновых смол – сушка– намотчик проволоки катушечного типа-резак. Лотки стандартные длиной 8 метров стоят в ряды, проволока протягивается поэтапно через поворотные ролики. Всего изготовлено за 2 месяца 340 км провода, на который ушло 13.5 тонн стали, 280 кг меди и 40 кг алюминия, 360 кг смолы.Стоимость линии 220 рублей. Изоляторы типа РФ-10 штамповались из бракованной стекломассы (слабощелочное стекло) вес каждого 160 грамм + 40 грамм колпачок, одеваемый на клей на железный крюк. При планируемой длине пролётов 80-100 метров было взято 3200 крюков и изоляторов (640 кг). Провода соединялись между собой медными трубками соединением типа орех. Траверсы и уголки дубовые, пропитаны антисептиком и просмолены. Шайбы, болты, глухари для дерева, крюки, накладки, пластины и прочая фурнитура 8.5 тонн. Столбы ошкуренные бревна формирующие полуанкерную П образную опору, укрепленную подпорами на общей платформе рамного типа, скрепление скобами. Такие «столбы» сбивались в месте снабжения (вправо и влево от него расходились группы укладчиков) и на полозьях по снегу доставлялись к нужному месту. Второй вариант крестовина (для одиночного столба) что также на санях доставляли. При невозможности доставки конструкции столбы рубили на месте или устраивали ряжи – корзины, наполненные землей и камнями. Никакой забивки столбов не производилось, в редких случах землю проходили буром (для опор ряжевого типа) предварительно растопив костром. Шую и Свирь проходили протягиванием кабеля по дну. Бригады имели амперметр-прослушку на соленоиде для прозвона линии и определение места обрыва, а также телеграфный аппарат для связи. Отводы для связи делали каждые два километра и поэтому связи сними была постоянная. А сама линия однопроводная, А в качестве второго провода выступала земля. ( через 10 кило забивали штыри с отводами )

Барочный гвоздь

Глава 26

Русь всегда жила торговлей и даже небольшие, с точки зрения Прохора, интервенции заповедного товара стремительно меняли её рынок. Кто-то из торговцев сказочно обогатился, а кто-то, наоборот, вошёл в большие убытки. Среди последних и оказался Новгородский боярин Колыван Вышатич, бывший выборщиком от Плотницкого конца и по совместительству тысячником. Будучи одним из богатейших людей города и неформальным лидером промосковской партии он шёл к должности посадника напролом, подкупая «избирателей» и прочих бояр направо и налево. По-хорошему Колывану было плевать и на Москву, и на Калиту, но он хорошо чувствовал силу и всегда держал нос по ветру. Его путь к вершинам власти был тернист и полон скелетов в шкафу, а порой и крупных неудач. Вот и сейчас во дворе его терема разворачивалась нелицеприятная сцена. Выхватив из-за сапога кнут, он неистово порол степенных гостей, вернувшихся с зимнего Вытегорского торга с пустыми руками.

– Ведомо ли сколь злата прусам за сей илектрон[i] отдал! А, смерд? – удар кнута оставил на холщовой рубашке провинившегося очередной кровавый след. Схватив второго за бороду, боярин подтянул и его. – Знамо ли сколь уклада доброго и жита корелам за скатень[ii] Онежский отдано! Без счёта! Где моё серебро?! Где шелка персидские?! Где, я тебя спрашиваю.

Не удержавшись, хозяин от души врезал служке в рожу, да так, что отбил кулак. Оба гостя, опасаясь ещё большего гнева нанимателя, синхронно повалились ему в ноги.

– Не губи, батюшка!

– Не губи, отец родной! Нет в сим нашей вины вовсе. Гости ярославские да московские на торг не явились. Фряги же, немцы и персы илектрон и скатень брали у людей Воротынского князя Мстислава Сергеевича.

– Верно Велен глаголит, Колыван Вышатич, нет в том нашей вины! – подтвердил второй. – Вона гляди, – торговец достал из-за пазухи несколько бусин искусственного янтаря и галалита.

Боярин их жадно схватил и начал разглядывать.

– Дык сие и не скатень вовсе, хотя и похож. И илектрон чудной какой-то. Тяжёл больно, – боярин подбросил шарик в руке, после, взял нож и провел полосу отчего камень начал крошиться.

– Батраки бают, будто камень сей варят из смолы и дурного илектрона, потому как они у нас два пуда этого добра сторговали. Многие гости Новоградские у разбитого корыта осталися. Илектрон то Новосильские, супротив нашего, вдвое дешевле отдают.

– Более не продавать им нечего. Вняли?! – закричал Колыван дурным голосом. Он не любил терять деньги и подобные казусы выводили его себя.

– Сделаем. Однако же у гостей князя илектрона дурного видимо-невидимо. Велен цельный ларь видал, а сколько их всего, один бог ведает.

– Цельный ларь? Да ты брешешь, пёс!

– Вот тебе, Колыван, истинный крест! – второй виновник несколько раз с усердием перекрестился. – Гореть мне в пекле, коли соврал.

Боярина отпустило. Первый гнев схлынул, и тяжело осев на медвежьи шкуры, он крепко задумался. Осенью, как и обычно его люди ездили к пруссам, где основательно вложились в янтарь и то, что он остался с носом, здорово подпортило планы. А решить проблему обычным способом нельзя. Коли молва не врёт, князь Мстислав неполной сотней Переяслав-Рязанский взял, походу разбив тюмен татар. Про тюмен враки, понятное дело, но дружина у него хороша. Дыма без огня не бывает. Идти супротив такой своей малой дружиной гиблое дело. Вече собирать? Нет, всё одно городовой полк не дадут…

И тут Калыван вспомнил про жалобу ближника, про письмо Калиты, и план действий в голове сразу сложился. Боярин питал слабость к многоходовкам с двойным дном, а медлить в делах, касаемых прибыли не привык, и ещё раз всё взвесив, набрал полные сани подарков и отправился в вечевую избу.

* * *

На балконе княжьего терема, укутавшись в меховое покрывало, сидел молодой мужчина. Стол перед ним был украшен верчеными перепелами, Хвалынским осётром и беломорской сёмгой, запеченной с рыжиками сметане. Однако ни богатая закуска, ни гишпанское вино не могли развеять мрачное настроение князя. Он по прежднему рассеяно взирал на проходящие по Волхову суда, мысли же его были далеки он Новгородской земли.

У Гедимина четырнадцать внуков и рассчитывать, что после смерти деда ему достанется что-то серьёзное не приходится от слова совсем. Шесть дядьёв, двадцать четыре внука среди которых он не числился любимчиком. Да и при самом дворе у отца дела обстоят не лучшим образом. Его коалиция с Евнутием сдаёт позиции перед союом а Кейстута с Ольгердом, эти дядья в последний год набрали большой вес. Всё это откладывало его мечту обзавестись собственной дружиной и крупным городом в кормление на неопределённый срок, если не навсегда.

В свои семнадцать лет молодой князь уже познал вкус власти. Несколько лет назад новгородцы отдали в кормление его отцу Наримунту Ладогу, Орешек, Корелу и половину Копорья. Не за красивые глазки, а по причине давнишнего конфликта Новгорода с Калитой. Но тем не менее. Земли обширные, но небогатые. С корел кроме шкурок и холопов брать нечего, вот и посадил его отец на стол. Три лета он кормился в Орешке, собирая дань. Шестьсот рублей в год неплохое подспорье... для отца. Ему же из потока серебра перепадали крохи, а после того, как Литва отказала в помощи против короля Магнуса бояре корм уменьшили вдвое, а его из Орешка вежливо попросили. Русские торгаши вышвырнули его словно нашкодившего щенка! Если бы не дружина отца, то и наместника не оставили. Но семь сотен конных сила. Сила с которой нельзя не считаться. Жаль, отец не может оставить воев ему навсегда, очень жаль. Он бы со строптивыми новгородскими боярами разговаривал по-другому.

Айдас, старший воин дружины подошёл и коротко поклонившись встал рядом.

– Чего тебе?

– Боярин Колыван Вышатич принять просит.

– И что опять треба этому московиту?

– Не ведаю, но сума у него велика, – воин усмехнулся и развел руки в стороны.

– Велика говоришь, – князь оживился, – зови, коли так.

Вошедший угодливо согнулся, снял шапку и в пояс поклонился.

– Добрые лета тебе и твоему роду, Александр свет Глебович! Азм яки проведал что ты во град наш явился, сразу к гости явился. Поминки привёз богаты и привет сердечный от Олеси Ростиславовны, – боярин масляно улыбнулся. – Привести?

– Сам зайду, – отмахнулся князь. – А ты смотрю не торопился, боярин. Я уж седмицу в Кремле кукую и сколько ещё пробуду в вашей дыре одному богу известно.

Александр Глебович русский знал с детства, от матери, что происходила из рода Волынских князей, и какого-то перевода специфичных выражений боярина ему не требовалось.

– Дык по делам торговым ездил. Постой, а тебе что, выходит, корма не собрали? Ой-ой-ой! – наигранно покачал головой боярин. – Руку на отсечение дам, сие бояре Людина конца воду мутят.

– А ты тута не причём?

– Побойся бога, Александр Глебович! Азм к тебе завсегда со всей душою. Глянь-ка, что привёз.

Колыван был опытным разводилой, и обвести вокруг пальца семнадцатилетнего юношу с горящим взором, мечтающего избавится от папиного надзора, не представляло труда. Польстить, подложить красивую девицу, подарить кинжал или меч, а то маленько серебра подкинуть. Колыван прекрасно знал, что князь «картофельный», что без дружины папы и советников ничего из себя не представляет. Однако, именно сейчас дружина у него была, а значит, следовало подвести его к нужному решению.

– С Калитою каши не сваришь, да и немощен он ныне, – подливал в свою речь елея боярин. – Тебя же зрю князем посаженным и крест целую, что за то на вече голосовать буду. Однако, надобно чтобы помимо слов за тобою и сила была.

– Ты к чему клонишь то, а Колыван? Не хуже меня ведаешь, по весне дружина к отцу отъедет.

– Знаю, знаю, княже, – боярин замахал руками. – О другом речь веду. Проведал я, где можно взять две тысячи рублей, хлопов и доспехов ладных во множестве.

– Две тысячи!!! – князь подскочил с лавки и подошел к Колывану вплотную.

– А может и боле!

– Говори!

– Князь удельный явился в княжество наше с неполную сотней, Мстислав Сергеевич из Глуховских, – продолжил говорить Колыван, отойдя от близко подступившего князя. – Говорят, что у него пять сотен холопов, скота и птах тьма, уклада доброго три тысячи пудов, жемчугов и товара прочего, заповедного, на Руси не виданного, осмь десятков саней. Да непростых, каждые по тысяче пудов везут!

– Брешешь!

– А ты иди, на торге Новгородском выспроси брешу я, али нет. В Ярославе же князь сей серебро чёрному люду горстями из бочки в два окова разбрасывал, а хлопов своих одел не хуже иных боярских сынов! – Колыван понизил голос подпустив в него загадочности. – Бают и то, будто бы он с нечистым якшается, и за то ему клады заговоренные открываются, клады вековечные. Видели и то, аки он в омуты нырял и трясины, опосля же оттудова с прибытком выходил. Ну сам то подумай. Отчего он кон порушил и велел мытарей новгородских пороть, едва они заикнулись о том дабы товар к смотру предъявить.

– Ишь ты. Ужель и в самом деле злато везёт?

– Не сомневайся, злата у него куры не клюют!

– Хорошее дело, Колыван, но ежели до деда весть дойдёт что я Глуховским князьям татьбу учинил, он с отца за то спросит, а тот с меня.

– Тю! Князь сей изгой и у дяди своего в опале, к тому же якшался с опальным Козельском князем Василием Пантелеймоновичем, что твою тётку родную умучил. Дед тебе за то слова не скажет. Тута вот ещё какое дело, бояре, из тех, что от твоего наместника корм утаивали, продали давеча князю Мстиславу вотчины у Шуйского острога без твоего на то дозволения.

– И зачем им моё дозволение, коли их вотчины в Онежской пятине.

– Тебе ведь мы в корм дали Корелу со всей Карельскою землей. Так ли?

– Верно.

– А на севере Онего корелы и живут! Выходит, они и твои данники.

– Всё это вилами на воде писано Колыван. Обдумать сие надо с наметником и с отцом посоветоваться. Слухи бродят будто у князя Мстислава дружина хоть и малая, но крепкая, а отец с меня за каждого побитого воя спросит.

– Брось. Лжа то. Всем известно, что Переяслав Пронские взяли, а он так, рядом стоял. Там и дружины то, с гулькин нос. Полсотни конных собраных с миру по нитке и пешцев из чернецов столько же, смех один. А ты пойдёшь не с татьбой, а с делом честным, Новограду угодным.

– И что за дело ты удумал. Сказывай!

– Верное дело. Боярин Даниила Юрьевич давеча отписал в вечевую избу ябеду о том, что его людишек по указке Мстислава на торге Бадожском секли нещадно. Гости же его положенного мыта не заплатили. За такую поруху тамга повелел виру и промыта взять на две тысячи рублей. Грамоту на то в приказе уж состряпали. Вона, смотри, – Колыван протянул князю грамоту с вислой печатью городского тамги. – Я ужо и выкупил её. За малым дело осталось, стребовать долг. Коли добром не отдаст, ты князя сего, самозванного своими сотнями в пух и прах разобьёшь! Злато и товаров заповедных в мошну положишь. У него одних хлопов прорва! – усердно нашептывал искуситель в уши поплывшему от таких цифр князю. – Полсотни рублей ешо от себя добавлю и жита, жита доброго двести пудов для меринов. Корма недостающего помогу собрать и в путь иди. До Онего аккурат две седмицы идти, а далее гостинец идёт ладный, по льду деланный. Попрошу же всего ничего. Илектрон весь, что найдёшь, отдай и тамге десятую часть от серебра.

– И всё?

– Не о мошне одной разумею! Коли станешь князем Новгородским, мы с тобою такого накрутим! Боярскую вольницу укоротим, Псков под руку возьмём! Всем ты хорош, князь. Умён, отважен и лицом пригож. Одного не хватает, злата и серебра. А будут они, остальное само в руки придёт. С дружиною крепкой бояре завсегда считаться будут, а без неё ты прости, аки тень, одно имя отцово…

* * *

Взолмень пришёл в себя на плоту. Голова была обвязана тряпицами вонючими, слышал он худо, и голова болела так, словно огрели пудовой булавой. Поначалу думал, что в плен попал, но за ним особо не присматривали и разрешили выходить на палубу, а там уже мужики растолковали. Князь, выходит, стену хоть и разбил, но с боярами костромскими договорился полюбовно, поэтому воев, от диавольского зелья пострадавших, с собою забрал на излечение и таковых со мною вместе набралось семь. Кормили нас добро, лекарь тряпицы менял каждый божий день и давал пить водицу горькую, отчего сил прибавилась, и, когда пошли пороги по Шексне, он уже помогал тянуть канаты и разгружать плоты.

В погосте при Немчиновом торге со всеми оправившимися сам князь речи вёл. Не юлил, прямо сказывал. Люди вы мол вольные, силком держать никого не буду. Ежели хотите в Кострому возвращаетесь, а прочих к себе в дружину возьму до первоцвета[iii]. Платить серебром буду справно, а кто проявит себя лучше прочих, ещё и доспех подарю. А доспехи у княжих воев такие, что наши гридни и без платы за это богатство весь год готовы работать. Кормили же тута справно. Щи, али борщ с мясом через день, рыба добрая, котлеты и прочая вкусная диковина. Хотя на торге было немало гостей, дураков идти взад не нашлось. Где ещё таких диковин взять то? Потому, собрав малый совет дали ответ – до весны служить будем, и на том крест целовали.

Определили меня с Мироном в третью артель что занммалась чудным, нити из уклада по веткам тянула округ Онеги. Зачем сие надо сперва не разумел. После же, догадался. Волхование! К нитям сим ящики малые прикладывают с очельем на уши и вроде как писк мышиный оттудова слушают, после чего пишут в грамоту черты и ризы. Язык тайный, навроде того, что вои в дальнем дозоре меж собой умышляют, но токмо куда хитрей.

Работали так: в ночь трое больших саней грузят нитями в мотках, доской и бревном тёсанным, крюками, горшками и прочим добром, поутру к берегу едут, оттудова в лес ешо версты три. Одна артель вправо идёт, вторая, значится, влево. Мужики белозерские просеку валят и рубят ряжи со столбами, кои мерины по снегу за собой тащат. Нити те проводом зовутся и наматывают их на горшок малый, стеклянный! На древа высокие ставили доски, тертые с крюками. Бывало, крепили такую к одному древу, а бывало и меж двух или на столб. Обычно всё же старались нить упрятать так, чтобы снизу не видать и между тем ветками при ветре не зацепило. Брали с собою туры и лапы железные. С ними молодые мужики забирались на древа и лапник срезали. Имелись лестницы козловые и раздвижные, ножницы, топоры на длинной ручке и иной инструмент.Однако же, ничего хитрого тута не узрел Взломень. Расчистив десяток пролётов, провод подтягивали к крюку. После чего на него наматывали просмоленную паклю и вкручивали горшок, округ которого, в свою очередь, фиксировали проволоку.

При каждой артели шатёр с печкой железной, сокачий[iv] и лекарь. При артели есть хлебово горячее и сбитень, хлеб и крутой кипяток, а что ешо для работы надобно? Коли треба можно заночевать и в лесу и даже по нужде все батраки ходили в малую кибитку, что поразило Взломеня до глубины души. Ладно руки мыть, но ставить печурку-щепотницу в отхожее место? В его голове это не укалывалось.

Возвращались на Онего затемно и утром всё повторялось заново, а ежели чего случится, на то имелась коробка с трубкой ведовской. Поначалу Взломень её спужался, думал духи али демоны какие сидят в коробке и голосами человечьими разговаривают. Однако-же мужики Новосильсике растолковали, что сие телефон, ромейская удумка и будто бы она голос человечий по проводам передаёт. Как он работает никто не ведает, но коробки сии князь мастерит самолично. Непрост князь оказался, ох не прост. Сани удумал, что под парусами ходят, зелье огненное. Про брони крепкие и то говорят, что его мол его рук дело.