Текст книги "Агидель стремится к Волге"

Автор книги: Яныбай Хамматов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

II

Посланные к Белому царю с письмом батыры домой не вернулись. Бесследно исчезли. И лишь позже выяснилось, что по дороге на них напали воровские казаки, ограбили и забили их до смерти.

А тем временем в Башкортостане все шло своим чередом. Невзирая на наличие жалованных грамот Ивана Грозного и уложения Алексея Михайловича Романова от 1649 года, закреплявших права коренного населения, пришельцы все так же бесцеремонно продолжали теснить вотчинников с их законных земель.

Доведенные до отчаяния бесчеловечностью сборщиков податей башкиры Сибирской и других дорог бросали насиженные места и убегали к калмыкам и киргиз-кайсакам.

Не помогло и то, что старшина Тамьянской волости Садир-бей лично обращался к уфимскому и верхотурскому воеводам. Не было также никакого толку от жалоб, которые шли и шли в Москву одна за другой.

Между тем, словно в отместку никак не унимавшимся башкирам, воеводы затеяли строительство целой череды новых русских городов по берегам Исети, Асели и Миасса. Появились Арамильская, Камышевская, Багаряцкая, Верхне-Миасская-Чумляцская, Белоярская, Новопесчанская слободы, Колчеданский и Катайский остроги. На западе приступили к возведению Закамской линии, по которой за короткий срок были построены такие города, как Мензелинск, Заинек, Ерыклинск, Тиинск, Билярск, Новошешминск. Их заселяли пленными поляками.

Новый уфимский воевода, посулив калмыкам земли от Волги до Яика и Сакмары, стал подстрекать их против башкир и даже оказывал им военную помощь.

Положение коренных жителей становилось бедственным и отчаянным и, воспринимавшие поначалу переселенцев дружелюбно, башкиры стали испытывать враждебность по отношению к ним. Давние их мечты о создании самостоятельного государства терпели крах. Обнищавший от грабежей народ снова оказался на грани выживания.

Садир-бей не мог взять в толк, отчего так лютуют кильмешяки. И невольно закрадывалась мысль, что без царского благословения они вряд ли бы осмелились так поступать с башкирами – грабить их, в десятки раз взвинчивать подати, незаслуженно обижать и унижать, избивать их, измываться над женщинами.

Да, Белому царю наверняка все известно. Вон и стольник Языков да воевода Зеленов со своими казаками в укреплениях на Закамской линии объявились. Это явно неспроста…

А тем временем численность войска, присланного в Зауралье из центра России, выросла в несколько раз. Неуклонно увеличивалось и количество иноземных офицеров-наемников. Ходили также слухи, будто полковник Полуэктов[56]56
  Эти полки привезли с собой 1000 пудов пороха, 4000 пудов свинца, 1000 пудов фитиля, 14 пушек, 1000 мушкетов и другое оружие (из Акта арх. Экспедиции. Т. IV).


[Закрыть], разместивший два своих полка между Тоболом и Исетью, пытается насильно крестить башкир. И это, судя по всему, правда…

Уж как ни ломал Садир-мулла голову, думая, каким образом вызволить народ из беды, но так ни до чего и не додумался. А в один из дней, когда он сидел, пригорюнившись, будто человек, уронивший в омут топор, пожаловал к нему Хары-Мэргэн.

Батыр тепло поздоровался с муллой, обхватив обеими ладонями его руки, после чего сообщил, что большинство башкир Сибирской дороги собираются перенести летовки в безопасное место, переправить женщин, детей, стариков, живность поближе к истокам Яика и Агидели.

– Большинство, говоришь? Значит, не все согласны переехать? Неужто есть такие, кто хочет остаться? – удивился Садир-бей.

– Да нет таких. Просто надо же было кого-то оставить аулы охранять. Вот мы и отобрали по одному человеку из каждой семьи.

– Уже начали переезжать?

– Нет еще. Но как только переправим своих в безопасное место, начнем готовиться к войне. Ты нам поможешь, хэзрэт?

– Какой разговор, конечно. Уж я-то в стороне не останусь, – ответил тот.

Хары-Мэргэн обрадовался.

– Тогда ладно. За тем я и приехал, чтобы мнение твое узнать, – признался он, поднимаясь.

– А как же чай? – спохватился Садир-бей, видя, что гость собирается уезжать.

– Ты уж не взыщи, недосуг мне пока рассиживаться. Тороплюсь, хочу еще кое-куда наведаться, – сказал батыр на прощанье и, вскочив в седло, ускакал…

Но получилось совсем не так, как замыслил Хары-Мэргэн.

После встреч с волостными старшинами он вернулся в родной аул. Переговорив с аксакалами, в каком порядке они начнут переселение, батыр повернул было к себе домой, но тут возле околицы неожиданно появился всадник. Толпа, стоявшая посреди улицы, застыла в тревожном ожидании.

– Что случилось?

– Да отведет Аллах от нас недобрую весть!..

Однако джигит, загнавший до пены коня, приехал как раз с дурной вестью. Осадив резким движением скакуна, он остановился, как вкопанный, и прохрипел:

– Плохи наши дела!..

– Что стряслось? – спросил Хары-Мэргэн упавшим голосом.

– У нас в ауле… У нас в Мештиме… – задыхался парень, точно рыба на суше, – т-т-такое творится!.. У-у-у-жас!..

– Да говори же толком, не томи!..

– Резня, кровь!..

Еще не успев разобраться, что к чему, Хары-Мэргэн резво вскочил на лошадь.

– Братья, за мной! Не отставать! – крикнул он, пришпоривая скакуна каблуками сапог, и устремился в сторону аула Мештим.

III

…В самый разгар приготовлений к переезду на язлау[57]57
  Место проживания весной.


[Закрыть] мештимские башкиры узнали, что едет к ним русский боярин Максимов. Они растерялись. Такой визит не сулил им ничего доброго. Ведь кто бы ни появлялся в их ауле, без грабежа не обходилось. Обирали жителей до последнего.

Настроение у людей испортилось. А тут еще и староста Яубасар Исламов постарался. Обязанный встретить боярина хлебом-солью, он приготовился к торжественному приему. Но гость почему-то задерживался.

Народ, заполнивший улицу, томился в ожидании. От скуки люди начали развлекать друг друга, рассказывая разные были и небылицы.

Кто-то высказал предположение, что боярин будет разбираться с письмом, написанным царю. Возник спор. Потом всеобщее внимание переключилось на того, кто завел речь о мятеже башкир Ногайской дороги. Он поведал, что восставшие прогнали русских помещиков, а церкви сожгли.

– Вот так вот. Ногайские башкорты за свободу борются, а мы тут слюни пускаем, боярина-урыса поджидаючи, – ворчливо заметил человек по имени Давлетбай.

– Верно, – подхватил его слова другой. – Башкорты других дорог не дают разгуляться кильмешякам, а мы собственной тени боимся! Вот потому они и не чикаются с нами. Средь бела дня налетают, грабят, наших жен бесчестят, без конца строятся, где вздумается, церквушки свои повсюду ставят.

Тут завелись и остальные.

– Ну да, а нам не дают мечети строить, запрещают детей по-своему учить.

– Сами виноваты. Зачем нам пенять на кого-то, когда сами трусливее зайцев?

– Так кто ж тебе мешает, Исхак-кусты? Иди, воюй с кильмешяками, раз ты такой храбрый!

– Один что ли?!

– Начни, авось и другие за тобой поднимутся!

– Ишь, ты какой прыткий, Давлетбай! Сам и начинай!..

Стоявший неподалеку Ягуда-мулла, наблюдавший перепалку молодых, не выдержал и решил вмешаться:

– Да уймитесь вы, нечего друг друга подстрекать!

Между тем староста Яубасар, не обращая внимания на разговоры, стоял, не сводя с дороги глаз.

Лишь к вечеру вдалеке показался отряд конных казаков, сопровождавших боярскую коляску.

Максимов прибыл в компании с капитаном Замараткиным.

Когда упряжка, поравнявшись с толпой, остановилась, боярин первым приветствовал встречающих:

– Здоровы ли, башкирцы?

– Здоровы, Аллага шюгюр! – откликнулись староста с муллой. – А сами-то вы как, боярин?

Народ же молчал. Офицер побагровел от негодования и рявкнул:

– А прочие языки проглотили, что ли?! Почто не здороваетесь? Сейчас я вам покажу, басурманам…

– Оставьте, капитан, не надо, – коснулся его плеча Максимов и, оглаживая окладистую черную бороду, повернулся к Яубасару. – Ты ведь староста этого села?

– Я… – промямлил тот.

Боярин сошел вниз.

– Вы что, готовитесь перебираться на вешнюю стоянку?

– Послезавтра собираемся.

– Далеко ли отсюда ваше кочевье?

– Да нет, версты три-четыре, на речке Сюмюк.

– А где бывают летовки да осенние стоянки?

– За горой Дильбар.

– Может, перенесете стоянку в другое место? – предложил вдруг Максимов.

Староста Яубасар растерялся.

– Вы шутите? – спросил он.

– Да нет. Какие могут быть шутки!.

– Как же так, боярин-эфенде? Кто ж согласится уйти с насиженного места? – промолвил староста, опуская голову. – Наши деды и отцы весною всегда на Сюмюке жили. И нам негоже тот обычай нарушать.

– Вы ведь там скотину пасете. Не жаль такую землю вытаптывать? На ней ведь хлеб можно растить.

– Для скотины – не жаль. Так Аллаху угодно, – возразил Яубасар.

Максимов усмехнулся и заметил с издевкой:

– Ну, что вы за люди, башкирцы! С жирного, отменного чернозема столько пшеницы иметь можно, а вы туда свою скотину пускаете. Куда это годится – такое добро переводить! Ежели согласитесь перенести вешнюю стоянку в другое место, обещаю вам хлеб поставлять, сахар да чай.

– А что с нашей землей будет?

– Хочу зерном засеять.

– Наше пастбище – зерном?! – обомлел староста.

– Да не все ли вам равно, где скотину пасти, что вы за эти угодья цепляетесь? – потерял терпение Максимов и добавил с угрозой: – Ежели уйдете оттуда, будет промеж нас мир. А не согласитесь, тогда уж не обессудьте, на себя пеняйте!

– Как же так, господин боярин? Да мы… Мы ведь… – взмолился Яубасар, чуть не плача. Но тут вмешался Давлетбай.

– Не желаем уступать никому землю наших предков! – заявил он решительно.

Его поддержали односельчане, хранившие до сих пор молчание:

– Неужто боярам земли мало, на наши пастбища зарятся?!

– Нет, не уйдем с Сюмюка!

– Ни за что не уступим!

– Ищи себе другое место для хлеба, барин!..

Перекрикивая друг друга, люди рвались вперед.

Кольцо вокруг приезжих сужалось. Капитан Замараткин побледнел.

Стараясь не выдать страха, Максимов насилу выдавил из себя улыбку и сказал:

– Зря вы так расшумелись! Да разве ж стал бы я по-доброму разговаривать, кабы не уважал вас. А ведь мог поступить так, как власти велят!..

– Власти? – удивленно переспросил Давлетбай.

– Именно так. Ваши земли отданы мне.

Его слова только подлили масла в огонь. Башкиры снова возмутились:

– Что за новости?! Кто дал право распоряжаться нашей землей?!

– Вопрос о земле решается только на йыйыне!

– Как посмели нарушить закон Ивана Грозного?!..

И тут сорвался кое-как крепившийся капитан Замараткин.

– Мол-ча-а-ать!.. – заорал он что есть мочи. – Не понимаете по-хорошему, мерзавцы, так я вам…

– Саша, – схватил офицера за руку Максимов, – успокойся, не горячись. Я попытаюсь уладить все миром.

Замараткин умолк, и башкиры угомонились.

– Вот что мы можем сделать – я согласен выкупить у вас вашу землю, – воспользовавшись затишьем, обратился к ним Максимов и, взглянув на старосту, спросил: – Что скажете на это?

Боясь глядеть боярину прямо в его плутоватые глаза, Яубасар тихо промолвил:

– Не знаю… Что народ скажет…

Но люди снова сорвались.

– Нет, мы не согласны продавать свою землю! – крикнул Исхак.

Его поддержали другие:

– Никто еще не разжился с того, что распродавал священную землю своих предков!

– Мы хотим жить своей волей!

– Оставьте нас в покое!

– Хватит, убирайтесь в свой Расяй!..

Видя, что люди непреклонны, Максимов пожалел, что приехал.

Староста же метался меж двух огней. Понимая, чем чреват бунт, Яубасар решил, пока не поздно, призвать народ к порядку:

– Агай-эне, успокойтесь! Образумьтесь! Вы же знаете, чем это может кончиться! Пора расходиться по домам!..

Но Давлетбай не внял предупреждению старосты.

– Агай, нечего нам рот затыкать! Натерпелись от кильмешяков! Сколько же еще терпеть?! Уж больно жаден боярин, никак не насытится! Когда-то ведь нужно его остановить. Мало ему нашего добра, так ведь нет – сын его Прохор столько девушек нам перепортил, жен совратил!..

При упоминании об обидчике присмиревшие было башкиры просто рассвирепели:

– Боярский сын Прохор точно жеребец похотливый!

– Нет от него никакого спасу!

– Хоть бы обуздал боярин старшего сына!

– Как же, небось, сам же и подзуживает, чтобы тот перевел род наш башкортский!

Максимов затравленно озирался по сторонам, ничего не понимая. Расспросив старосту и уразумев, что к чему, он поспешил замять неприятное дело:

– Постойте-ка, башкирцы, успокойтесь!.. Давайте потолкуем без криков!.. Скажу вам честно, как на духу, я впервые слышу про проказы моего старшего сына!..

Но народ не унимался.

Максимов с беспомощным видом топтался на месте, не в силах его успокоить.

– Люди, выслушайте меня, бога ради!.. Обещаю впредь ничего не делать, не посоветовавшись с вами!..

Перепуганный мулла поддакивал ему, но их голоса заглушались общим гвалтом. Да никто и не вслушивался.

Вот сквозь орущую толпу протиснулся вперед какой-то человек и встал прямо напротив боярина.

– Моя дочь, пятнадцати лет, бежала от твоего сына, спасая свою честь. Спрыгнула с крутого яра, ноги переломала, – заявил он Максимову и потребовал от него денег на лечение.

– Об этом после переговорим, с глазу на глаз, – ответил тот.

Но люди дружно встали на защиту пострадавшего односельчанина:

– Нет, барин, как у нас говорят – отложишь дело на потом, снегом занесет.

– Давай прямо сейчас плати, при нас!..

Максимову не осталось ничего другого, кроме как подчиниться. Он нехотя сунул руку в карман, извлек из него деньги и, пересчитав, протянул их отцу покалеченной девушки.

– На, держи! Думаю, этого тебе хватит.

Исхак подскочил к мужчине, проверил полученную им сумму и недовольно воскликнул:

– Мало, больно мало даешь, барин! На две ноги твоих денег не хватит.

Капитан Замараткин со злостью дернул забияку за рукав.

– Эй ты, не встревай!

Но не тут-то было.

– Не трогай меня, не имеешь права! – завопил Исхак.

Их перебранка завела остальных башкир. Видя, что казаки пришли в движение, готовясь дать им отпор, староста выступил вперед.

– Агай-эне, да угомонитесь же наконец! Кулаками ничего не добьетесь, – одернул он строго односельчан и, повернувшись к Исхаку, обрушил на него весь свой гнев: – А тебе нечего было вмешиваться! Мал еще, чтобы за старших решать. Ступай-ка лучше домой!

У Исхака не хватило духу препираться со старостой.

– А я что? Я ведь не для себя стараюсь… – проворчал он с обидой и добавил: – Ладно, раз моя помощь никому не нужна, я пошел.

Сказав это, парень скрылся в толпе.

Воцарилась напряженная тишина. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Максимов, недолго думая, забрался в коляску.

– Трогай! – приказал он кучеру.

Тот тряхнул вожжами. Лошади мотнули гривастыми головами и, фыркая, потянули повозку. За начальством повернули казаки.

Обволакиваемая дорожной пылью, поднятой множеством копыт, неподвижная толпа безмолвно провожала незваных гостей.

Максимов, переживая свою неудачу, был хмур. Возле околицы он обернулся назад.

– Так ведь и стоят, не расходятся, – криво усмехнулся он.

– Может, замыслили чего! – предположил капитан.

– Вряд ли, Саша… Не дерзнут, – уверенно произнес Максимов и процедил зловеще сквозь зубы: – Все равно по-моему будет!

– Отчего ж басурмане сегодня так осмелели, Иван Федорович?

– Овца паршивая в стаде завелась. Это тот самый хлопец народ взбаламутил. Надобно в острог его, горлопана. Без него башкирцы станут покорнее.

После некоторого молчания Замараткин снова заговорил:

– И зачем мы только сюда приехали?

Максимов покачал головой.

– Вот и я думаю, зачем… Встретился бы со старостой наедине, договорились бы. А то и вовсе не стал бы ни у кого разрешения испрашивать, обделал бы все втихую.

– Может, стоило к воеводе за разрешением обратиться, Иван Федорович? – спросил капитан.

– Это еще зачем?! – скривил губы Максимов и, надувшись, важно изрек: – Я – боярин! И на всю здешнюю округу сам себе голова.

– Ну, а ежели башкирцы все же воспротивятся, что делать станете? – не унимался Замараткин.

В ответ на это Максимов заметил с усмешкой:

– А твои казаки на что?

– И то верно… – согласился офицер.

IV

Мештимские башкиры торжествовали, думая, что одержали победу.

А на следующее утро спозаранку кто-то постучал в окно старосты.

– Турэ, вставай! Быстрее!..

Яубасар в страхе проснулся и, ничего не соображая спросонок, сел, протирая глаза.

– Что такое?.. Где горит, где пожар?

– Да открой же дверь поскорее, у меня к тебе срочное дело!

– Какое может быть дело в столь ранний час?

– Выйдешь, тогда и скажу…

Староста, осторожно ступая, чтобы не тревожить домочадцев, вышел наружу. Увидав перед собой пожилого дегтярника, он сразу же взял себя в руки и лишь проворчал недовольно:

– Мог бы и днем прийти, бабай! Вот ведь приспичило тебе…

– Верно говоришь, приспичило… А ты знаешь, что максимовские пахари с вечера земли наши ворочают?

– Наши земли? – чуть не задохнулся староста. – Где, в каком месте?

– В том самом, где мы язлау проводим. Пастбища наши весенние распахивают! Всю ночь напролет работали, сменяя друг друга. Вот заряд у них и не кончается.

– Что, и сейчас пашут?

– Пашут.

– Сколько у них людей?

– Много.

– Так сосчитать надо было!

– Куда уж там считать, близко не подступишься! Казаки охраняют.

Староста запаниковал.

– Ай-яй-яй, вот беда-то!.. Что за напасть такая! Как же нам теперь быть? – запричитал он, заламывая руки. Потом вдруг сорвался с места и, наспех одевшись, помчался к мулле, проживавшему напротив мечети. – Эй, хэзрэт, просыпайся, вставай!.. – прокричал он в открытое окошко.

Накинув на плечи чекмень, Ягуда вышел к старосте.

– Что случилось?

Когда Яубасар поведал мулле принесенную дегтярником новость, тот побелел.

– И-и Тэнгре, пощади нас!..

– Не будем терять время, хэзрэт. Как только народ соберется на утренний намаз, мы тут же отправимся к боярским холуям, остановим их!

– Ладно, а пока народ не собрался, давай-ка чайку попьем.

Староста рассердился.

– Да ты в уме ли? Какой еще чай?! Прямо сейчас и начнем, соберем людей до намаза и тут же двинемся.

– А нельзя ли после намаза?

– В дороге помолимся, хэзрэт!

– Ну что ж, раз уж беда такая приключилась, Аллахи Тагаля нас простит, – нехотя согласился мулла.

И тем не менее, вернувшись в дом, Ягуда долго провозился. Расстелив на нарах намазлык, он совершил сначала утреннюю молитву, потом выпил приготовленный служанкой чай и лишь после этого вышел на улицу.

Дождавшись его, вооруженные топорами, вилами, кирками, косами и дубинками мужчины тронулись не мешкая в путь.

Пока ехали, никто из них не проронил ни слова. Лишь поднявшись на взгорье возле реки Сюмюк и увидев внизу распаханные поля, они растерянно переглянулись.

– Никак опоздали?

– Половину нашей земли разворотили!

– А избушки-то, избушки! Будто на островке в море!

– Изгороди порушены!

– А где же сами пахари?

– Вон там, где мы кобылиц доим…

Староста рванул вперед, увлекая за собой джигитов. Завидев на берегу Сюмюка с два десятка холопов, распахивавших целину, и солдат, он придержал коня.

– Агай-эне, пахарей стерегут вооруженные ратники. Что будем делать, драться или назад повернем?

– Мы, что, для того сюда явились, чтобы воякам задницы свои показать?! – с возмущением воскликнул Давлетбай. – Это же наша земля! Земля, завещанная нам предками. И я буду драться за нее насмерть!

– Я тоже жизни своей не пожалею… – сказал Исхак.

Их поддержали и остальные.

– Гнать отсюда боярских холуев!

– А станут упираться – никакой им пощады!..

Подзадоривая друг друга, джигиты бросились вперед.

Заметив их приближение, офицер что-то прокричал, после чего раздались выстрелы.

Башкиры, испугавшись, придержали разгоряченных коней.

– Может, вернемся? – предложил Исхак.

– Ружей урысовых испугался? Нечего было тогда сюда соваться! – огрызнулся Давлетбай и, ударив каблуками по бокам лошади, вырвался вперед.

 
Вскочил батыр на лихого коня,
В руки взял он колчан и лук тугой,
До последней капли крови, себя не щадя,
Бился храбрый башкорт за Урал родной…
 

Скрежеща зубами и меча искры огненным взором, Исхак молча ринулся вслед за товарищем. Остальные тоже не устояли.

Раздался оружейный залп.

Кто-то из джигитов, смертельно раненный, вывалился из седла. Но гибель одного человека не остановила башкир, а лишь еще пуще разозлила их.

Казаки не успели распутать своих лошадей и были вынуждены сражаться с башкирскими всадниками пешими.

Битва была недолгой.

Когда обезоруженных казаков и офицера привели к старосте, раздался чей-то вопль:

– Держите сына боярского!

– Где?

– Уходит к Сюмюку!..

Старшему сыну Максимова не удалось скрыться. Прохора быстро изловили, заломили ему за спину руки и связали.

Он отчаянно вырывался и, гневно вращая глазами, требовал, чтобы его освободили:

– Не будет вам никакой пощады! Хотите жить – отпустите всех подобру-поздорову!

– Угодья наши самовольно распахал, теперь отомстить грозится, яуыз[58]58
  Изверг, злодей.


[Закрыть]! – просверлил его ненавидящим взглядом Давлетбай.

Его слова были подхвачены другими:

– Это он во всем виноват!

– Оскопить его, чтоб не портил наших девушек!

– Правильно!..

Сообразив, какую участь ему готовят, Прохор не на шутку испугался.

– Да кто дал вам право чинить казнь такую!

– А у тебя есть право грабить башкортов, распахивать незаконно их земли, бесчестить наших красавиц-дочерей да жен, яуыз?! – гневно ответил боярскому сыну староста и дал разрешение кастрировать его.

– Лучше уж забейте насмерть! – взвыл Прохор.

– Нет, убивать мы тебя не станем, живи. Но сделаем так, чтобы впредь ты не смог портить наших девушек, – сказал Ишмурат, известный мастер по кастрации жеребцов.

Увидев в его руке острый нож, Прохор зарыдал.

– Умоляю вас, отпустите, бога ради!.. Близко не подойду теперь к башкиркам!..

– Ясное дело, не подойдешь. Куда уж тебе, скопцу! – невесело усмехнулся Ишмурат и велел повалить орущего боярина на землю.

Тот дергался и брыкался.

– Братья, крепче его держите!..

Оказавшись без штанов, Прохор понял, что дела его плохи, и зарыдал еще пуще:

– Спа-си-те-е-е!.. Бога ради, спасите, кто-нибудь!

Но его крики и слезы никого не разжалобили. А связанные по рукам и ногам казаки и пахари лишь молча наблюдали за происходящим.

– Раздвиньте ему ноги да держите крепче! – скомандовал Ишмурат и, встав на колени, склонился над лежащим.

– Лежи тихо, Прохор, не дергайся! Будешь спокойно лежать, ничего не почувствуешь. А то ведь я могу невзначай лишнее отрезать.

Тот, продолжая на что-то надеяться, закричал:

– Пощадите!.. Все отдам, ежели не тронете!..

– Только так тебя можно остановить, распутника… – мрачно произнес Ишмурат, занося над боярином нож.

Прохор выпучил глаза и что есть мочи завопил.

Привыкший кастрировать жеребцов Ишмурат спокойно делал свое дело, приговаривая:

– Потерпи маленько, сейчас кончу. С этого дня будешь жить без всяких забот. – Произведя операцию, он посыпал рану солью, чтобы остановить кровь, завернул в тряпочку кусочек отрезанной плоти и, протянув одному из крестьян, наказал: – На, отдай это боярину Максимову да передай на словах, пускай не держит на нас зла. У нас не было другого выхода.

Пахари зашумели:

– Уж мы-то вас понимаем, ишо как понимаем!

– Молодой боярин и нашим девкам житья не давал!

– Теперь-то уж, чай, угомонится!..

Пахари положили Прохора в телегу и погнали лошадей за гору Сеяле, в поселок.

Когда они скрылись из виду, Давлетбай кивнул в сторону казаков.

– А с этими что делать будем?

– Они тоже не виноваты, потому как сами подневольные. Отпустим их, – рассудил староста.