Текст книги "Агидель стремится к Волге"

Автор книги: Яныбай Хамматов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

XXXIII

Даже спустя много лет после вхождения башкир в Русское государство и разгрома Сибирского ханства их земли подвергались опустошительным набегам со стороны потомков Кучума, действовавших в союзе с калмыцкими тайшами. Особенно доставалось от них башкирам Катайской, Бала-Катайской, Кущинской, Салъютской, Кара-Табынской и Айлинской волостей Сибирской дороги.

Белый царь, интересовавшийся жизнью башкир, был в курсе происходящего. И когда весной 1635 года до Москвы дошли слухи о том, что сибирские царевичи замыслили вместе с калмыками нападение на Уфу, Михаил Федорович направил очередному уфимскому воеводе Вельяминову послание с требованием принять срочные меры для защиты города и башкирских волостей от досаждавших соседей.

Получив послание, тот немедленно вызвал к себе стрелецкого голову Каловского и, зачитав царское распоряжение, сказал:

– Как видишь, Федор Иванович, государь изволит на нас гневаться. Отвечать за благополучие башкирцев Сибирской дороги поручено нам, – сказал он и приказал: – Так что бери-ка с собой конных стрельцов, детей боярских да башкирскую конницу в придачу и отправляйся за Урал стеречь летовки, защищать башкирцев от калмыков!

– Есть, стеречь! Токмо подскажите, с чего начать.

– Перво-наперво похлопочи перевести летовки башкирцев Бала-Катайской, Салжиутской, Кара-Табынской и Айлинской волостей в крепкие места, на запад. Затем выведай через лазутчиков, где кочуют тайши калмыцкие да сродственники салтана Кучумки, и дай мне о том знать!

– Прикажете затевать с супостатами сечу?

– Повременим покамест. Не станем с ходу в войну ввязываться. Сперва затаиться надо где-нибудь в укромном месте да выжидать, следить за каждым вражеским передвижением, – сказал воевода и, немного подумав, строго-настрого наказал ему: – Да смотри, ни в коем разе не давай ратным людям обирать башкирцев, не творить грабежу. А ежели приспичит, пускай за деньгу берут, чего надо!

– Понял, Николай Дмитриевич! – живо откликнулся стрелецкий военачальник. – Слово даю исполнять все так, как прописано в царской грамоте!

Прощаясь с ним, Вельяминов еще раз предупредил его быть осмотрительным.

Воевода как в воду глядел. Узнав о том, что он выслал за Урал вооруженный отряд, внуки хана Кучума Аблай и Тевкель решились-таки напасть на Уфу. Понимая, что одним им не справиться, они привлекли калмыков и вместе с ними окружили город.

Поднявшись на башню и увидев внизу рассредоточившееся вдоль стен вражеское войско, воевода похолодел от ужаса. Плохи дела. Он посылал за подмогой к старшинам. А от гонцов, между тем, ни слуху, ни духу. Неужто людей его перехватили в пути?

Да и отряда Каловского что-то не видать. Вельяминов велел стрельцам следить за противником, не смыкая глаз. Как же они проглядели вражину, допустили до города?

Без помощи башкирских старшин малочисленный уфимский гарнизон ни за что не устоит перед натиском объединенных сил неприятеля. А как только падет Уфа, на очереди окажутся Мензелинск и Бирск.

Царевичи-братья Аблай и Тевкель потребовали открыть городские ворота. Они заявили: мол, ежели через час воевода не ответит на ультиматум, начнется штурм…

– Что будет, то будет. Но живым я им не дамся, – сказал себе Вельяминов, после чего велел гарнизону готовиться к жестокой схватке.

И тут откуда-то издалека донесся какой-то гул и нечто похожее на победные крики. Воевода не поверил своим ушам – почудилось, верно, от напряжения…

Однако он все же прислушался: да ведь и впрямь кричат, причем все громче и громче.

Вельяминов с надеждой вгляделся вдаль и увидел, как к противоположному берегу Агидели мчатся во весь опор какие-то всадники. То были башкирские джигиты, возглавляемые Тюлькесурой-беем и его старшим сыном…

Словно гора с плеч долой. Воевода Вельяминов аж прослезился и, славя господа, трижды перекрестился.

Тем временем стоявшие под стенами калмыки с сибирскими татарами тоже пришли в движение. Подбадривая друг друга, они встретили приближающихся градом стрел. Несколько башкирских джигитов из передних рядов были сражены наповал. Но это не остановило напиравших сзади. Рой стрел полетел и в сторону неприятеля. Башкиры храбро приняли бой. А из городских ворот по команде Вельяминова высыпали наружу уфимские ратники.

И все же силы были неравными. Трудно тягаться с превосходящим по численности противником. Он теснит защитников к Сутолоке-Сюльтекей. Вот-вот они будут окружены со всех сторон…

Но в самый ответственный момент из леса со стороны Караидели показался стрелецкий военачальник со своим отрядом и ударил неприятеля в тыл. Завязалась кровавая сеча, кончившаяся тем, что изрядно потрепанная вражеская орда отступила к лесу, собираясь переправиться через Караидель. Но так и не успела это сделать…

Попавших в плен после разгрома царевичей отправили, как водится, в Москву.

Только победа не принесла Тюлькесуре радости: в том кровопролитном бою были смертельно ранены его сын и верный друг и соратник Хабибназар…

XXXIV

После разгрома вражеских орд под Уфой в Башкортостане воцарился мир. И несмотря на то, что старшины, чувствовавшие себя полновластными хозяевами на местах, открыто сопротивлялись объединению и даже не давали провести общий съезд – йыйын, жизнь у башкир заметно налаживалась. Стада росли, настроение было хорошее. У людей появилась тяга к творчеству.

Богачи почитали своим долгом строить на собственные средства мечети, отправляли способных мальчиков на учебу в Багдад, Каир и в другие города мусульманских стран. Деревенские ребятишки бесплатно посещали медресе при мечетях. Учителя-мугаллимы плату за их обучение не брали. А поскольку заниматься хозяйством было им недосуг, с родителей учеников собирали для них муку и крупы.

Девочек тоже обучали, но только дома, хотя башкирские женщины не были ущемлены в своих правах и какое-либо принуждение, насилие по отношению к ним не допускались.

Летом 1644 года, под Уфой, в верстах двенадцатипятнадцати от переправы, башкиры четырех дорог собрались на большой йыйын для обсуждения насущных проблем. С созданием единого ханства решили повременить. В первую очередь сочли необходимым позаботиться о том, чтобы увеличить число образованных, ученых людей, о возрождении национального духа народа, а для этой цели нужно было построить побольше школ и мечетей.

Вернувшись со съезда, старшина Тамьянской волости Тюлькесура-бей собрал курултай. Ему не терпелось доложить старейшинам о том, что происходило на йыйыне, поделиться с ними своими впечатлениями и соображениями.

– Агай-эне, как я понял из рассказов тех, кто был на йыйыне, во многих башкортских аулах делается все, чтобы обучать детей грамоте. Аллага шюкюр! Я несказанно этому рад. Не только у нас, но и в других волостях, говорят, будто бы почти уже не осталось безграмотных людей. Мечетей да медресе за последние годы прибавилось. Слышал я также, что нынче у нас в Башкортостане на шестьсот башкортов по одной мечети приходится, тогда как в центре России одна сиркяу[49]49
  Церковь.


[Закрыть] – на тысячу девятьсот человек…[50]50
  Такие данные были приведены в опубликованной в Стерлитамаке в 1922 году книге «Труды научного общества», а также в сборнике научных трудов «Известия общества археологии, истории и этнографии» Императорского Казанского университета.


[Закрыть]

– Да-а-а… – покачал головой один из пятидесятников и тут же спросил: – А вот хотелось бы узнать, как у нас в сравнении с другими волостями – больше грамотных или меньше?

Тюлькесура-бей не был готов ответить на этот вопрос и повернулся к главному мулле Тамьянской волости.

– Хэзрэт, может, ты скажешь?

Тот не спеша поправил чалму и, несколько раз причмокнув, начал:

– Иншалла, образованных людей становится у нас все больше и больше. Прежде мы мулл в свои мечети со стороны приглашали, а теперь и своих хватает. К примеру, в этом году из Бухары да из Каира вернулись к нам муллами двенадцать шакиртов. А сколько еще таких молодых людей учится в медресе Имэнкала и Казани!

– Ну, а сам-то ты смену себе подготовил, хэзрэт? – поинтересовался кто-то.

Волостной мулла досадливо поморщился. Затем, огладив белую круглую бородку, склонил голову и невозмутимо произнес:

– Насчет этого не беспокойтесь, подходящий человек уже есть. И в свое время он займет мое место, если на то будет воля Аллаха.

– И кто же у тебя на примете?

– Младший сын Тюлькесуры-бея – Садир-мулла…

Бей, услышав это, запротестовал:

– Нет, нет, хэзрэт! До этого звания Садиру еще расти да расти. Пускай покамест у старших поучится…

– Так ведь я и в самом деле состарился, – с грустью промолвил мулла. – Невмоготу мне уже в дальние мечети таскаться…

Тюлькесура-бей, конечно же, гордился тем, что его отпрыск получил хорошее образование в Каире, но, понимая, что прочить его на столь высокую должность преждевременно да и неловко, решил замять разговор, переключить внимание старейшин на более злободневную тему.

– К великому сожалению, у нас не все так благополучно, как кажется. Меня по-прежнему тревожит то, что на наши земли зарятся переселенцы. А они все едут и едут без конца…

– Давайте воеводу попросим, пускай придержит, – сказал волостной мулла.

– Вы знаете, что воеводой нынче новый человек – Бутурлин. И это вам не Желябужа[51]51
  Желябужский.


[Закрыть] с Вельяминовым! – с горечью произнес Тюлькесура. – Он на калмыков кивает: мол, до сих пор не дают покоя. И без конца приваживает сюда чужаков. Только за несколько последних лет в Имэнкала прибыло из Москвы три тысячи сто восемьдесят урысов.[52]52
  Витевский В. Н., Неплюев И. И. Оренбургский край в прежнем его составе до 1758. – Казань, 1897. С. 374.


[Закрыть] Воевода выделил им самые лучшие башкортские земли под пашни. Отменные угодья по берегам Агидели он подарил крещеным Кара-мурзе да мурзе Рудаку, который получил дворянство за то, что перешел в христианскую веру и зовется теперь Андреем Федоровичем Ураковым. А возле Имэнкала по полторы сотни четей получили отставные стрельцы да потомки крещеного башкорта Кадыма – Кадомцевы. Земли рядом с городками Бюрю и Минзяля[53]53
  Бирск и Мензелинск.


[Закрыть], на Сулмане, Ике и Караидели розданы дворянам-кряшенам и монахам…

Прервав невеселый рассказ бея, возбужденные сородичи зашумели, перекрикивая друг друга:

– Тамошние башкорты сами во всем виноваты! Зачем допустили такое?!

– Ротозеи! Сносят молча, как воевода их грабит!

– Гнали б в шею кильмешяков со своих земель!

– А если те упорствовать станут, пускай восстание поднимают!

– Верно, а мы их поддержим!

– Прежде нам ханы житья не давали, а теперь – кильмешяки!

– Разве для того мы к урысам примкнули, чтобы они нас грабили?!

– Нет такого права у воевод нарушать Жалованную грамоту самого Ивана Грозного!

– Воистину так!..

Дождавшись, когда люди выговорятся, Тюлькесура сдержанно произнес:

– Наш священнейший долг – оберегать от чужаков завещанную нам атай-олатаями земли-воды. Но поднимать восстание без всякой подготовки – безумство. Мы должны решить этот вопрос сообща – с братьями из других волостей и дорог!

– Когда в 1584 году башкорты поднялись, их было мало. Это потом к ним остальные присоединились, – напомнил один из сотников.

Тюлькесура-бей покачал головой.

– Ай-хай, кустым, какой же ты прыткий, однако. Да то время с нынешним разве сравнишь! Восстание – это тебе не игра! Думаешь, на йыйыне мы это не обсуждали?! Еще как обсуждали! Так вот, если хочешь знать, большинство – против того, чтобы пороть горячку. И все, кто там был, сошлись в одном – сперва с воеводой попробовать договориться.

Юный мулла Садир сидел в одиночестве в темном углу и внимательно слушал, не вмешиваясь в разговоры аксакалов. Еще многого недопонимая, осторожность отца он расценил как проявление старческого малодушия, и когда сородичи разошлись, осмелился спросить у него:

– Атай, а в том восстании, про которое сотник говорил, олатай твой участвовал?

– Нет.

– Почему?

– Да как тебе сказать… Видишь ли, мой олатай, а твой прадед, свято верил в Жалованную грамоту батши Ивана Грозного. Потому старался решать любые вопросы миром.

– И что, всегда получалось?

– Конечно… Именно благодаря его связям с Ак-батшой воеводы отступились от башкортов и думать перестали о том, чтобы крестить нас.

– Ну, а если бы сейчас подняли бунт из-за земли, ты бы как поступил?

Тюлькесура-бей попытался избежать прямого ответа.

– Куда уж мне, старику, в такие дела ввязываться?

– Не лукавь, атай. Небось, не остался бы в стороне, так ведь?

– А я и теперь не бездействую, улым. Надумал вот письмо батше писать. Хочу просить его прислать к нам другого воеводу, который бы не давал растаскивать башкортские земли.

– Ты думаешь, батша тебя еще помнит?

– Если и забыл меня Михайла Романов, так я напомню.

– А, может, я твое письмо отвезу? – с трепетом предложил Садир.

– Рановато тебе, улым, с такими поручениями ездить, – подавил улыбку Тюлькесура-бей. – Твой брат это сделает. С ним отправим еще кого-нибудь.

– Я тоже хочу! Отпусти меня с агаем! – взмолился Садир.

– Да пускай едет, раз уже так хочется, – замолвил за него слово брат Баиш.

Весной 1645 года, когда сыновья Тюлькесуры собирались с отрядом башкирских конников в Москву, до Тамьянской волости дошла весть о кончине царя Михаила Федоровича Романова и о том, что трон перешел к его сыну Алексею Михайловичу.

– Да-a, теперь и не знаю даже, как к батше подступиться. С новым государем я незнаком, – растерянно промолвил Тюлькесура-бей и, пройдясь взволнованно несколько раз взад и вперед, решительно произнес: – Ай, да ладно, как говорится, если в цель попадешь, то – в белку, а промажешь – в ветку. Раз уж снарядились, поезжайте. Только обязательно добейтесь встречи с самим. Доложите ему все, как есть. И не забудьте упомянуть, что башкорты освобождали Москву вместе с Пожарским и что отец ваш был соратником воеводы Алябьева. Про сына его скажите, мол, уважают его башкорты. А потом, как вручите подарки, упросите батшу направить его к нам в Имэнкала воеводой.

Сыновья послушно кивали:

– Все сделаем, как ты велел, атай!..

Весь башкирский народ с нетерпением и надеждой ожидал благой вести из Москвы. Лишь доведенные до отчаяния минцы, лишившиеся большей части своих земель, были настроены воинственно. Не дождавшись возвращения делегации, они взбунтовались было, но как только стало известно, что сыновья Тюлькесуры привезли с собой из первопрестольной указ Алексея Михайловича Романова о запрещении раздачи башкирских земель переселенцам, тут же угомонились.

А вскоре в Уфу вместо Бутурлина прибыл новый воевода – сын соратника Тюлькесуры-бея Федор Андреевич Алябьев. Устроив свою семью, он созвал волостных и дорожных старшин.

Прежде чем начать разговор, воевода поинтересовался:

– Есть ли среди вас старшина Тамьянской волости Тюлькесура-бей?

– Отец захворал и не смог приехать. Я – заместо него, – откликнулся, вскакивая с места, молодой мулла.

Узнав Садира, заезжавшего к нему в Нижнем Новгороде по дороге в Москву, Алябьев расплылся в улыбке:

– Как только кончим, задержитесь. Посидим, потолкуем, – сказал он, приобняв своего знакомого.

И опять завели башкиры речь о самом больном и насущном – о своих землях. Говорили, что исправно платят за них ясак, а их все равно обирают. Алябьев выслушал старшин, не прерывая, а под конец успокоил их, сказав, что земельные участки пришлым отдавать не будут, и подтвердил, что это узаконено специальным Уложением.

Желая произвести благоприятное впечатление на башкирских начальников и добиться доверия с их стороны, воевода решил для пущей важности зачитать грамоту Алексея Романова, где говорилось:

«…Башкирцы при прежних государях и при отце нашем, блаженные памяти, при великом государе царе и великом князе Михаиле Федоровиче всея России и против поляков, а в Московское разорение были под Москвою и после – до Московского разорения были в нашей службе под Новым Городом на Бронницах с боярином с князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким, а после того были они на нашей службе в полку у боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского…»

Часть вторая

I

После мятежа 1645 года Российское государство было вынуждено подтвердить оговоренные в Жалованной грамоте Ивана Грозного вотчинное право башкир на их исконные земли. Однако часто сменявшие друг друга воеводы, не желая выполнять условия соборного уложения Белого царя, иной раз вероломно нарушали его. И таким образом число припущенников[54]54
  Всех нерусских припущенников в официальных документах называли «тептярями» и «бобылями».


[Закрыть] увеличивалось, а сборщики податей безнаказанно творили настоящий произвол.

Недовольство коренного населения с каждым разом росло. А вместе с тем крепчал национальный дух. Башкиры хорошо понимали, что полной свободы без единения, без борьбы за государственность, за централизованную власть им не добиться.

Жестокое обращение с населением со стороны сборщиков ясака, в конце концов, переполнило чашу их терпения. Доведенные до отчаяния люди стали поговаривать о том, чтобы подняться против притеснителей с оружием.

Собравшись и обсудив план восстания, батыры северо-восточных племен предложили возглавить его Садиру-мулле – новому старшине Тамьянской волости.

Но тот отказался.

– Я считаю, это неразумно – идти против России, к которой мы присоединились своей волей. Если я приму участие в восстании, то нарушу завет моих предков и перестану себя уважать.

Сородичи возмутились, зашумели:

– Выходит, урысы на нас – с камнем, а мы к ним – с угощением?!

– Нет мочи сносить измывательств баскаков!

– По-твоему, мы должны терпеть только из-за того, что когда-то дед твоего деда Шагали Шакман-бей кланялся Ивану Грозному?

– Если урысы хотят мира, зачем они нарушают договор?

– Разве для того башкорты вошли в Россию, чтобы промотать и проморгать наследие своих предков, терпеть притеснения, платить непосильный ясак?

– Мы так радовались, когда избавились от гнета чужеземцев, а теперь что? Из огня да в полымя?!

– Свобода или смерть!..

Когда страсти немного улеглись, Садир-мулла произнес с вымученной улыбкой:

– А мне-то дадите слово молвить?

– Конечно, – откликнулся Арысланбек-батыр.

И тогда мулла заговорил снова:

– Я тоже не хочу быть рабом, агай-эне!..

– А раз не хочешь, почему отказываешься от нашего предложения? – перебил его Хары-Мэргэн, вынужденный скрываться от русских воевод-притеснителей.

Понимая, каково батыру, Садир-мулла ответил ему беззлобно:

– Нельзя нам сейчас затевать свару. Зачем же попусту проливать кровь башкортов? Я думаю…

– Ну-ка, ну-ка, что ты там еще надумал? – снова прервал его Хары-Мэргэн.

– Да не петушись ты, выслушай сперва человека! – одернул горячего товарища Арысланбек-батыр и, обратившись к Садир-бею, сказал: – Мы тоже понимаем, достопочтенный хэзрэт, что война – это не игра. Так ведь и терпению нашему пришел конец, жизнь уже невмоготу. Вот если бы вымести кильмешяков со священной земли нашей да ускорить объединение всех племен в одно ханство! Твой род известен всем башкортам. Если бы ты только согласился возглавить восстание! Соглашайся. Когда мы поднимемся, к нам примкнут и другие волости.

– У меня нет опыта, да и чин невелик. Отчего бы вам не попросить старшину Сибирской дороги или главного ахуна[55]55
  Высший религиозный чин у мусульман.


[Закрыть]? – предложил Садир-мулла.

– Куда уж им! Они во всем урысам потакают.

– Негоже так отзываться о почтенных людях.

– Эх, хэзрэт! Да эти «почтенные люди» у верхотурского воеводы на побегушках, – сказал Арыслан-бек.

Его слова подтвердили Ишмухамет, Конкас, Деуеней Давлетбаевы, Баязан Туктамышев. Они настаивали, чтобы Садир согласился возглавить мятеж.

Старшина Тамьянской волости был в смятении.

Лишь после дневного намаза и трапезы он дал гостям окончательный ответ:

– Агай-эне, прошу вас не держать на меня зла. Но мое слово таково: я не хочу, чтобы башкорты ввязались в такое дело.

– Карателей боишься?

– Да никого я не боюсь, – поморщился Садир-мулла. – Но и зайцем, то бишь мишенью для охотников, тоже быть не желаю. К тому же нельзя забывать и про своих же продажных беев, которые кружат над нами, точно коршуны… Толкать народ в самое пекло без всякой подготовки, заведомо зная, что люди погибнут, – преступление да и только. Мы должны крепко подумать и о судьбе наших женщин, беспомощных детей и стариков. Что с ними будет, когда восстание подавят?..

Деуеней-батыр ответил на его вопрос вопросом:

– Тебя послушать, мы должны все молча терпеть, закрыв глаза на беззаконие. И пускай кильмешяки наглеют, да? А разве бездействие не преступление, хэзрэт? Кто ж позаботится о будущем башкортов, если не мы сами?

– Я тоже не собираюсь сидеть сложа руки, – с обидой произнес Садир-мулла. – До сих пор мы решали все миром, при помощи договора с Ак-батшой. И теперь могли бы. Как узнает батша Романов про то, что здесь кильмешяки творят, нарушают его уложение, небось, даром им это не пройдет.

– И впрямь, почему нам такое в голову не пришло? Нужно сообщить батше, пускай их накажет, – обрадовался Арысланбек.

Батыры поддержали его предложение, восклицая:

– Вот это мудро!

– Решено, будем писать письмо Ак-батше!..

Садир-мулла вышел в соседнюю комнату, где сидел вместе с матерью его двенадцатилетний сын Саит. Вручив мальчику бумагу и карандаш, он сказал:

– Улым, мы с агаями собираемся сочинить Ак-батше письмо. А ты будешь писать под диктовку.

И Сайт, сын старшины Тамьянской волости, стал аккуратно записывать все, что диктовали ему взрослые:

«Великий падишах!

Обращаемся к тебе, веруя в справедливость и милосердие твое, от имени народа Сибирской дороги Башкортостана…

…Как зима станет, воеводы с Верхотурья присылают к башкортам для ясачного сбора стрельцов. Тех ясатчиков мы возим нартами на себе, потому как место у нас лесное и зимою санных дорог нет. Верхотурские стрельцы остаются у нас, живут да кормятся во всю зиму. Мужчин гоняют в лес на промыслы за шкурками, а сами тем временем позорят наших жен, детей избивают. Деньги у нас вымучивают и куниц себе емлют. Ясак собирают не по книге, как положено, а сверх того, для своей корысти правят.

А когда мы сами приходим с ясаком на Верхотурье, воеводы нам ясачных книг не кажут, емлют ясак с лишком. Прежде платили мы по пяти куниц с человека, а ныне воеводы требуют по десять.

От такого насильства башкорты гибнут. Многие в разорении, задолжали великие долги, позакладывали жен, детей и разбежались. А положенный им ясак приходится платить другим.

У башкортов, которые живут в горных лесах, земли для хлебопашества нет. Летом саранками кормятся, а зимой рыбой пробиваются…»

Попросив сына переписать грамоту, чтобы оставить у себя копию, Садир-бей обвел гостей вопросительным взглядом.

– Ну, кто из вас возьмется доставить письмо в Москву?

Джигиты промолчали.

– Выходит, зря писали?

– Надо бы такого человека послать, который с Ак-батшой говорить сможет, – сказал Хары Мэргэн.

Садир удивился тому, что готовые на самые решительные действия батыры боятся ехать в Москву.

– Да, вижу я, не нашлось среди вас смельчаков… – с укором воскликнул он. – Хотите на меня эту ношу взвалить? Ну что ж, дождемся весны. Пускай дороги просохнут. Тогда и съезжу, если на то будет воля Аллаха…

– Э-эй, жди-дожидайся, покуда просохнут! – проворчал Баязан Туктамышев.

– Не хочешь ждать, тогда сам поезжай! – сказал ему Деуеней Давлетбаев.

– А вот и поеду! Отчего не поехать? Сам отвезу письмо в Москву!.. – решительно заявил тот.

Несколько человек, раззадорившись, изъявили желание его сопровождать. И вскоре, собрав меха в дар царю и его приближенным, конники-джигиты отправились в Первопрестольную…