Текст книги "Четыре танкиста и собака"

Автор книги: Януш Пшимановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 55 страниц)

14. Освобождение

Разведывать переправы можно тихо, тайком, а можно и с шумом.

В первом случае нужно незаметно подползти, всматриваться и терпеливо вслушиваться, пока не шевельнется часовой, не звякнет металл в окопе, не подойдет колонна из-за реки или канала, демаскируя охрану.

Второй способ – это молниеносный налет, с тем чтобы вызвать огонь со стороны охранения и мгновенно исчезнуть.

Поскольку поручник Козуб о способах разведки переправы ничего не сказал, Лажевский предпочел быстрые действия. Они оказались даже более быстрыми, чем можно было предполагать, поскольку, выходя из-под огня пулеметов и мчась вдоль насыпи, разведчики неожиданно напоролись на охрану второго моста.

Возвращаться пришлось вчетвером на одном мотоцикле. Оглушенные стрельбой, ослепленные огнем и угнетенные потерей, они едва не сбились с дороги и только в последний момент заметили притаившегося в кустах связного; притормозили, и тот, вскочив на ходу сзади в коляску, показал рукой направление.

– Наши дворец захватили, пан подхорунжий! Похоже, генеральский! – кричал он Лажевскому в самое ухо. – Без единого выстрела… Налево и прямо! – показал он водителю. – Давай в ворота!

Лязгнув амортизаторами, мотоцикл перескочил через бетонный порожек, и Даниель увидел густой лесопарк в лунном свете, а в глубине, в конце широкой аллеи, не дворец, а, скорее, современную громадную виллу с прилегающим к ней гаражом и флигелем для прислуги. Возле строений, похожие на густо разросшиеся кусты, неподвижно застыли танки, а рядом прохаживались часовые. Несколько дальше, укрывшись за толстыми стволами деревьев, притаились со своими пулеметами разведчики.

Подхорунжий на ходу спрыгнул с мотоцикла перед фасадом здания и взбежал по ступенькам.

За двойными дверьми в просторном зале, увешанном звериными шкурами и рогами, ярко горели керосиновые лампы, отражая желтый свет в громадном зеркале напротив двери.

На диване, между увешанными оружием колоннами, которые подпирали внутреннюю лестницу, восседали Козуб. Кос и Вихура. На ковре перед ними лежали четыре трофейных автомата, запасные диски и куча гранат.

Чуть в стороне с автоматом на коленях сидел на стуле Густлик и охранял пленных, поставленных лицом к стене: четырех солдат, какого-то пожилого гражданского толстяка в спортивном костюме и двух женщин. Подхорунжий, скользнув по ним взглядом, вытянулся по стойке «смирно» перед поручником, но тот придвинул ему стул:

– Садись и пей. – Он протянул ему на ладони чашку, просвечивающую на свету.

Лажевский, понюхав напиток, расцвел:

– Кофе, натуральный кофе.

– А ты как думал? У нее все есть. – Кос указал на одну из стоящих у стены.

Это была высокая полная женщина в сером, хорошо сшитом костюме, с тщательно уложенной прической.

– По какому? – спросил Козуб, переводя разговор на главную тему.

– Не знаю. Возле меньшего – дзоты, и на противоположном берегу установлена противотанковая пушка, а к бетонному и вовсе подступиться нельзя. – Он на минуту умолк и поднял голову. – Я потерял мотоцикл, бойца и этого… – Он одним глотком допил остатки кофе и, отставив чашку, вытащил из-за голенища обломок кнута. – Потерял проводника.

Козуб стиснул в кулак лежащую на колене руку, потом медленно ее разжал, но ничего не сказал. Есть люди, которые никогда не расстраиваются из-за разбитого стакана, не размышляют над тем, что было бы, если бы не случилось то, что случилось.

– Если внезапно выскочить из темноты, ошеломить охрану снарядом, то можно, пожалуй, рискнуть. Мы готовы попробовать, – предложил Кос.

– Нет. – Поручник покачал головой и упрямо повторил то же, что и на привале: – В Крейцбурге мне нужны все танки.

С минуту все молчали.

– Выше головы не прыгнешь, – философски заметил Франек Вихура и сморщил курносый нос.

– Может, брод какой… – проговорил Густлик. – У нас около Устроня, на Висле…

И тут же в изумлении умолк, так как у стены раздался вдруг высокий резкий взвизг. Елень не сразу сообразил, что звук этот издает та из женщин, стоящих у стены, что была пониже ростом. Он изобразил на лице грозную мину, встал со стула, не зная, однако, что же предпринять. Но прежде чем он успел что-либо сказать, девушка с круглой мордашкой, усыпанной веснушками, обернулась так стремительно, что подпрыгнули вверх две длинные ее косы, и закричала:

– Ты из Устроня?!

– Из Устроня.

– А я из Конякова, из-за перевала! – Она обняла его за шею, смеясь и плача одновременно.

– Что ж ты мне раньше-то не сказала? – сердито буркнул Густлик.

Она отпустила его, отступила на шаг и зло сказала:

– Как же я могла что-нибудь сказать, если ты сразу автомат наставил? Глотку на меня драл, – пожаловалась она, обращаясь к Козубу.

– К стене поставил вместе с этой генеральской ведьмой…

От слез не осталось и следа. Щеки ее разрумянились, а маленькие ладошки уперлись в бока. Девушка отвернула ногой угол ковра и, указав на металлическое кольцо, вделанное под ним в пол, приказала удивленному Густлику:

– Открывай. Тяни сильнее!

Елень не без труда поднял плиту, укрепленную на петлях, и, увидев ступени, соскользнул вниз. Повернув колесо, открывающее запоры, он толкнул массивную дверь, ведущую в небольшое убежище, и, подняв над головой сигнальный фонарь, увидел по бокам две кровати.

– Убежище, как для штаба, – доложил он, поднявшись наверх.

– Все для этой ведьмы. На фронт детей и стариков гонят, а при ней караульные как быки…

Не переставая тараторить, девушка подбежала к стене, рывком повернула первого с краю немца и, указывая на открытое убежище, скомандовала:

– Лезь! Лезь, ну!

Одного за другим она всех затолкала внутрь, помогла последнему коленом и захлопнула дверь. Маленькими, но сильными руками завернула колесо, управляющее замками, а затем, схватив стоящий у порога лом, вставила его внутрь, чтобы нельзя было открыть изнутри.

Лажевский, Кос и Вихура встали со своих мест и вместе с Густликом в молчаливом изумлении наблюдали за стремительными действиями девушки. Взбежав по лестнице наверх, она перекрестилась и, поднявшись на носки, поцеловала Янека.

– Дала я себе слово, что расцелую первого польского солдата…

Она снова приподнялась, чмокнула подхорунжего, а заодно и Вихуру, который раскинул ей навстречу объятия.

– Гонораткой меня зовут… Первого польского солдата поцелую, пусть он будет даже…

Она остановилась перед Густликом, поскольку гвардейский рост парня не сулил успеха ее намерениям без помощи со стороны самого атакуемого.

– Пусть он будет даже большевиком… – закончила она.

– Какие же мы большевики?! – изумился Елень и подставил ей щеку.

– С востока пришли, – значит, большевики, – убежденно проговорила Гонората, поцеловала Густлика и сделала несколько шагов в направлении сидевшего на диване Козуба. – Да мне что, – махнула она рукой, – пусть и большевики, все равно поляки.

Она сделала изящный реверанс, присела на диван, одергивая на коленях белый фартучек, и продолжала, понизив голос, словно опасаясь, что кто-нибудь ее подслушает:

– Панове солдаты, есть такой мост, который никто не караулит…

– Где? – Выражение лица поручника смягчилось. – Хороший мост? Крепкий?

– Крепкий, старый. – Она подтолкнула Козуба локтем в бок и засмеялась, словно удачной шутке. – Раньше умели делать… Это такой мост… – Не зная, как объяснить, она махала вытянутой рукой у самого носа командира отряда.

– Разводной, – подсказал Янек.

– Наверно, он вот так поднимается и опускается. Ему уже сто, а может, и двести лет. Из железа сделан.

– Панна Гоноратка нам покажет? – спросил Густлик.

– Покажу… Но чтобы вы потом отвезли меня обратно. В гараже стоит автомобиль генерала, можно его взять.

– Может, и правда взять? – предложил Франек. – Потом презентуем нашему командиру…

– Только к самому мосту не подъехать, там на прошлой неделе вырыли глубокий ров, чтобы русские танки не прошли.

– На мотоцикле можно… – принял решение Козуб.

– Этих парней под полом я покараулю. Как подойдут остальные наши, я их отдам, пусть их на работы в Польшу отправят, – излагала свои планы на будущее Гоноратка, одновременно и глядясь в зеркало, и приглаживая свою светлую челку, начесанную на лоб.

– Какая машина у генерала? «Мерседес»? – допытывался Вихура.

– Большая и черная, – ответила девушка. – С флажком.

– По машинам! – приказал Козуб. – Отставить разговоры!

Он встал и надел шлемофон.

Вместе с ним вышли Кос и Лажевский, а за ними, тяжело вздохнув, направился Вихура.

Елень сбежал по ступенькам в убежище и еще раз проверил, надежно ли держится в колесе лом.

– Панна Гоноратка умеет стрелять?

– Умею. У меня дядя охотник…

– Это оружие оставим здесь. – Елень показал на автоматы. – Вы бы, Гоноратка, оделись потеплее, ночи еще холодные, – продолжал он, поднимая крышку убежища, чтобы установить ее на прежнее место.

– Я, пан Густлик? – рассмеялась она, подходя ближе и прижимая к груди косы. – Да во мне столько жару… – Она расстегнула на шее высокий воротничок.

Елень растерялся, выпустил из рук крышку. Она грохнула, как выстрел. В этот момент во дворе загудели заведенные моторы танков и мотоциклов.

– Господи! – вскрикнула Гонората, хватая Густлика за руку. – Вот бы они уехали, а мы тут остались…

– Было бы неплохо, – набрался смелости Елень и даже прищурил левый глаз, словно прицеливаясь. – Только вот кто тогда дорогу покажет?

– И правда, – согласилась она с сожалением.

Когда они выбежали, Лажевский уже подкатил к самому входу и помог новому проводнику влезть в устланную ватником коляску. Девушка поджала ноги, чтобы занимать меньше места, и потянула Густлика за рукав.

– Он слишком тяжел, – проговорил подхорунжий, – на танке поедет.

Елень действительно почти весь путь проделал не в танке, а на башне, и, хотя ветви деревьев порой едва не сбрасывали его на землю, он удерживался и продолжал внимательно всматриваться вперед. Дорога была извилистой, но, к счастью, недалекой. В зарослях остановились, чтобы не обнаружить себя прежде времени. Козуб побежал вперед и скоро вернулся.

– Есть? – спросил его Кос.

– Есть. Нужно только проверить, какая охрана.

– Я пойду.

– А я тем временем панну Гонорату отвезу, – попросил Густлик.

Ехали быстро и молча по гусеничному следу, в темноте, подсвеченной луной. Гонората, казалось, ждала, что скажет Густлик, а в нем, чем дальше они отъезжали от танка, тем больше росло недовольство собой. Вдруг «Рыжему» придется вступить в бой? В экипаже осталось всего трое, поскольку командир ушел на разведку. Он чувствовал, что спина у него покрылась испариной, хотя было далеко не жарко.

– Вы еще приедете? – спросила Гонората, когда они остановились перед генеральской виллой, и заглянула ему в глаза.

– Приеду, – заверил он.

Он крепко сжал обе ее руки и, не слезая с мотоцикла, умчался. По лесу летел, не разбирая дороги, и с облегчением вздохнул, лишь когда увидел приземистые горбы танков между деревьями.

– Где поручник?

– Впереди.

Густлик отдал мотоцикл разведчикам, а сам отправился на опушку леса. Не доходя нескольких метров, на невысоком пригорке в зарослях ивняка он рассмотрел припавшую к земле фигуру поручника Козуба, а рядом, пощуплее – Лажевского. Оба молчали. Казалось даже, что они поссорились: подхорунжий сидел спиной к офицеру и только время от времени поворачивал голову и исподлобья поглядывал в его сторону.

За лугом, поросшим высокой травой и редким кустарником, белели в неверном ночном свете песчаные края противотанкового рва, чернела насыпь вдоль канала, а над ним торчали две половины разводного моста и виднелась сторожевая будка.

Густлик выбрался из кустов, прокрался вперед, пригибаясь к земле, и шепотом доложил:

– Отвез. На случай чего у нее там трофейные автоматы.

Козуб не ответил и только жестом приказал ему присесть. Снова надолго наступила тишина. Подхорунжий шевельнулся, хотел что-то сказать, но под грозным взглядом офицера снова замер.

Они не услышали ни единого шороха, не заметили никакого движения, но внезапно в нескольких метрах перед ними появились Шарик и Кос. С обоих стекала вода. Сержант был в одних трусах и с охотничьим ножом, висевшим через плечо на ремне.

– Ров танки преодолеют без труда. Часовых на мосту – двое.

– Ну, значит, поехали, – оживился Лажевский. – Надо было сразу их снять…

– Зато по ту сторону не одна пушка, а целая батарея крупнокалиберных зениток.

– Черт, – выругался Густлик.

Снова наступила тишина. Янек отошел за кусты, обтерся полотенцем, потом вытер им собаку, быстро надел рубашку, натянул штаны и куртку.

Искоса он поглядывал на неподвижно сидевших командиров, не переставая думать, что предпримет Козуб в этой ситуации. Если он не хочет проторчать здесь до рассвета, ему придется атаковать, но тогда без потерь не обойтись. Не все танки дойдут до Крейцбурга.

– Потеряли больше часа, – не выдержал молчания подхорунжий, – придется возвращаться.

– Нет, – прервал его Козуб. – Лучше иметь перед собой захваченную врасплох батарею, чем изготовленный к бою расчет. Посмотрим, не удастся ли их чем-нибудь отвлечь.

Поручник встал и скользнул в заросли. Кос последовал за ним.

Лажевский склонил голову и стиснул сплетенные пальцы так, что хрустнули суставы.

– Больше мудрим, чем воюем. Три орудийных ствола, и до сих пор ни одного выстрела.

– На старом танке нас было четверо, – поддержал разговор Елень, – а теперь пятеро. Стал я начальником над перископом и радио – только приказы отдавать. А раньше, бывало, сам заряжал. Рука так и чешется – хочется нажать на спуск.

– Во-во. Я тебе скажу, этот поручник…

– По мне, – заявил Густлик, – лучше не стрелять, а бой выиграть.

Подхорунжий пожал плечами и ничего не ответил. Отводя влажные от росы ветви, они вернулись к танкам.

– «Грот», «Грот», я «Передовой». Прием, – усталым голосом вызывал поручник Козуб, сидя на башне, и, потеряв наконец надежду, снял шлемофон. – Спят они, что ли?

– Гражданин поручник, на нашем танке новая радиостанция, – подсказал Кос.

– Попробуй.

Янек вспрыгнул на борт «Рыжего», достал шлемофон и щелкнул переключателями. Выждав, пока нагреются лампы, он поджал рукой ларингофон.

– «Грот», я «Передовой», прием.

Минутная тишина. Из башни через второй люк выглянул Томаш, Григорий и Франек вырвались через передний и поглядывали наверх, прислушиваясь.

– Лидка, спишь? Отзовись, Лидка! – вызывал Янек.

Подошел Козуб, взобрался на танк и недовольно нахмурил брови, услышав эти, не предусмотренные уставом позывные.

– Нет, – ответила девушка сонным голосом. А следующие слова зазвучали уже совсем бодро: – Это ты, Янек? Все живы?

Голос был слышен так отчетливо и ясно, что Шарик встал на задние лапы, передние положил на гусеницу, завилял хвостом и радостно заскулил.

– Все в порядке. Дай Старика.

Сержант протянул свой шлемофон поручнику, и в наушниках тут же зазвучал мягкий баритон:

– Я «Грот». «Первый», слушаю.

– Я «Передовой». Четыре жерди на дороге, прошу горсть гороха без света. Координаты цели: тридцать два ноль три… Пятьдесят один семнадцать на западном берегу. Прием.

Попискивала морзянка, вплетались чужие голоса, а минуту спустя девичий голос тихо-тихо пропел несколько тактов песни, внезапно умолк, и снова донесся голос генерала:

– «Передовой», горох высыпят через двадцать один.

– Я «Передовой», вас, «Грот», понял – через двадцать один.

Козуб снял шлемофон и, возвращая его, слегка пожал Янеку руку, словно хотел поблагодарить.

– Сколько потребуется времени, чтобы снять часовых?

– Шесть минут, – ответил Кос, немного подумав. – Возьму с собой плютонового Еленя. Там потребуется сила, чтобы опустить мост.

– Отправляйтесь.

– А «Рыжий»? – спросил Саакашвили.

– Бездельничать не будет, – заверил его Козуб.

Над насыпью канала, словно две створки крышки от огромного сундука, торчали разведенные половины моста, поддерживаемые широкими решетками. Чернели контуры лебедки и подъемного механизма. Легкий домик, в котором прежде продавались билеты туристам, сбитая из досок будка, служившая для гида убежищем от дождя, теперь были превращены в караульное помещение.

Один из солдат, повесив автомат на грудь, сидел на скамье у стены, а второй лежал, развалившись на нарах внутри, и, пряча огонь в ладони, потягивал сигарету. Что-то зашелестело в траве, насторожив караульного. Он поднялся и стал пристально всматриваться в темноту.

Из гущи ивовых кустов выскочила собака, зарычала и помчалась в сторону моста, то появляясь в лунном свете, то исчезая в тени.

– Собака. – Солдат стал нерешительно поднимать автомат.

– Оставь, – удержал его второй. – Это же немецкая собака.

Он тоже встал, и теперь они оба всматривались в сторону моста, отыскивая овчарку, которая исчезла где-то из виду.

– А где же ее проводник?

Из-за угла домика бесшумно выскользнули две фигуры и одним прыжком подскочили к немцам. Один из них успел еще повернуть голову и вскинуть автомат, но оба тут же как подкошенные рухнули под ударами Густлика и Янека.

Кос сразу же побежал к мосту, а Елень, подняв обоих вместе, взобрался на насыпь и по мокрой от росы траве спустил их в канал.

Плеск воды заглушился нарастающим рокотом самолетов. С противоположного берега, со стороны позиций зенитной батареи, донесся прерывистый вой сирены: тревога.

Елень подбежал к Косу, возившемуся с громадной лебедкой.

– Не идет.

– Подожди, дай посмотрю.

Густлик наклонился к шестерням, внимательно их осмотрел и обнаружил лом, всунутый между двумя зубьями.

– Крути назад… Еще чуть.

Поворот колеса ослабил шестерни, Густлик выдернул лом и скомандовал:

– Вперед!

На этот раз лебедка пошла хотя и со скрипом, по без особого труда. Крылья моста дрогнули, начав опускаться, и как раз вовремя – гул танков слышался все ближе и все громче рокотали самолеты.

Тяжелый танк с развернутой назад пушкой подошел ко рву, сбавил скорость у края, чтобы постепенно перенести центр тяжести и сползти вниз. Потом плавно, но решительно дал полный газ. Стальная махина вздыбилась; оседая, смяла скат и наконец выползла на луг. Вслед за ней

– сразу вторая.

На первой машине загудели электромоторы, и пока танк мчался к мосту, его пушка заскользила вперед.

За каналом грохнул первый залп зенитной батареи. Несколькими секундами позже засвистели бомбы с невидимых самолетов.

К контрэскарпу, разрушенному двумя тяжелыми танками, подошел «Рыжий», медленно съехал на дно рва и еще медленнее стал карабкаться наверх – на длинном канате он тянул за собой мотоциклы, которые без этой помощи увязли бы в песке, перемешанном с грязью.

Рядом с мотоциклами, придерживая их, бежали бойцы. Выбираясь изо рва, каждый сразу же разрезал ножом веревку, которой был привязан к основному канату, вскакивал в седло и, включив газ, на бешеном вираже справа или слева объезжал «Рыжего», чтобы скорее вскочить на мост и догнать передние танки.

На противоположном берегу уже рвались бомбы и все торопливее били зенитки. Тяжелые танки взобрались на насыпь канала, приостановились и, опустив стволы пушек, с расстояния не больше двухсот метров открыли огонь по освещенным собственными вспышками немецким орудиям.

«Рыжего» обошли уже последние мотоциклы, но танк снова притормозил у въезда на мост, чтобы забрать членов своего экипажа. Первым Шарик, а за ним Кос и Густлик на ходу вскочили на борт.

Через двадцать секунд после первого залпа тяжелых танков раздался второй. Въехав на насыпь, Кос увидел в перископ, как разрывы 122-миллиметровых снарядов расшвыривают зенитную батарею, подбрасывая высоко вверх обломки стали. Крупнокалиберные башенные пулеметы и не меньше пятнадцати ручных пулеметов одновременно косили орудийную прислугу.

– Умный малый этот Испанец, знает дело! – крикнул Густлик, пролезая в башню.

Янек подал ему собаку и, словно капитан подводного корабля, спустился последним. Он на секунду еще задержался, чтобы осмотреться вокруг. На огневой позиции батареи, остававшейся справа сзади, ярким пламенем пылали шины разбитых орудий. Группа бомбардировщиков, поддержавших переправу разведотряда, сбросила часть своего груза на город, видневшийся впереди, очевидно Крейцбург, – и обширный пожар все ярче освещал дорогу; по ней, увеличивая скорость, мчались танки в окружении мотоциклов.

Кос захлопнул люк и надел шлем как раз вовремя, чтобы услышать голос Козуба:

– Проверка связи. Доложите, как слышите.

– Второй тяжелый, – услышал Янек.

– «Рыжий». Вас слышу, – доложил он, нажав переключатель.

– Магнето. Вас слышу, – запоздав на секунду, отозвался Лажевский.

Прошло несколько минут, заполненных только ревом моторов и писком морзянки. Кос припал к перископу. Он чувствовал, что его охватывает тот жуткий восторг, который знаком всем идущим в атаку. Машины все увеличивали скорость, и Янек, вжимаясь спиной в броню, чувствовал, как земля вздрагивает и колышется под гусеницами. Он знал, что у «Рыжего» есть еще запас скорости, который позволит ему вырваться вперед, и с нетерпением ждал приказа. Наконец он услышал несколько изменившийся, более торжественный, чем всегда, голос командира отряда:

– Прямо по курсу объект атаки. Задача прежняя. Вперед!

– Григорий, газ!

Кос увидел в перископ, как рванулись вперед несколько мотоциклов и помчались в стороны, чтобы зайти с флангов и с тыла. Танки, выйдя на поле перед городом, выстроились в клин. Передние мотоциклы ворвались уже в редко застроенную улицу, в конце которой отблески приближающегося пожара метались по завалам и ржавым крышам сторожевых башен. За ними темнели стена и возвышавшиеся над ней заводские корпуса с трубой, густо дымившей рыжим дымом.

– Прямо, на башне, пулемет, – указал Янек.

– Вижу, – отозвался Густлик, припадая к прицелу.

Башня в перископе все вырастала.

– Сбавь скорость… еще… стой! – приказал Кос.

Они стояли всего какую-нибудь секунду, но она показалась им вечностью. Немецкий часовой высунулся из-за стены, чтобы посмотреть, что за мотоциклы мчатся по улицам города.

И тут с башни командирского танка взметнулась ракета. Кос скорее почувствовал это, чем увидел, и еще прежде, чем она вспыхнула зеленой звездой, скомандовал:

– Огонь!

Пулемет Еленя, спаренный с пушкой, короткой очередью скосил темный силуэт, швырнув его за стену на проволоку.

– Вперед!

Со всех сторон уже трещали пулеметы с танков и мотоциклов. Кос увидел голубые огоньки, высекаемые пулями из колючей проволоки, через которую был пропущен ток высокого напряжения, услышал завывшую внутри лагеря сирену. Пулеметная очередь угодила в бочку с горючим – вверх громадным факелом взметнулось пламя.

– Правее… еще!

Из-за угла одноэтажного здания танк выскочил прямо к воротам. На стальных опорах, словно паук на длинных лапах, нависала большая деревянная сторожевая вышка. Под брюхом этого паука ослепительно вспыхнули диски прожекторов. Не ожидая команды, Густлик полоснул по ним длинной очередью. Вихура из нижнего пулемета скосил часового, убегавшего от зарешеченных ворот.

– Проволочное заграждение, – доложил Саакашвили.

– Дави, – приказал Янек.

«Рыжий» без труда расшвырял и подмял обвитые колючей проволокой рогатки.

– Правую опору тарань!

Елень отвел пушку влево. С разгона ударили лобовой броней по металлической балке. С грохотом и треском рухнули ворота. Танк въехал на широкий плац, замкнутый в полукруг угрюмых бараков.

– Пехота справа, – предостерег Кос, увидев выбегающих из караульного помещения солдат.

Танк резко затормозил, высекая искры из мостовой, но прежде, чем успел развернуться, из тени от барака двинулась толпа. Эсэсовцы на бегу стреляли в нее из автоматов. Кто-то вскрикнул, рухнул на землю, но остальные уже настигли эсэсовцев и стали избивать их стальными прутьями, вырванными из нар досками, деревянными башмаками.

Вслед за «Рыжим» въехали тяжелые танки. Мотоциклы рассыпались веером во все стороны, чтобы занять оборону.

Толпа узников оставила за собой несколько бесформенных фигур, скрюченных в неестественных позах. На обломке древка над ней взметнулось знамя. Утомленные боем с эсэсовцами, заключенные тяжело бежали навстречу танкам; подсаживая друг друга, неуклюже карабкались по гусеницам на броню. Словно слепцы, ощупывали крышки люков, с протянутыми руками тянулись к Густлику и Косу, высунувшимся наружу, – арестантские робы, костлявые руки и обтянутые кожей черепа, огромные тоскливые глаза и дрожащие растопыренные пальцы. Все они были на одно лицо – полутрупы. Они не смели, не решались обнять своих избавителей. И лишь с огромным усилием выкрикивали слабыми голосами:

– Ля либерте!.. Свобода… Камераден… Эвива!.. Товарищи…

– Осторожнее, Густлик, – предостерег Кос.

Он бережно обнял ближайшего, прижал к себе, не вытирая слез, градом катившихся по щекам.