Текст книги "Четыре танкиста и собака"

Автор книги: Януш Пшимановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 55 страниц)

26. Туннель

Холодный утренний свет едва просачивался через заваленные мешками окна в подвал, где разместился штаб. В подвале было темно, и могло показаться, что там никого нет. Только после того как глаза привыкнут к темноте, можно было разглядеть фигуры спящих офицеров и солдат, расположившихся под скамейками у стен. Бодрствовали только дежурный телефонист в дальнем углу да полковник с сержантом, склонившиеся над столом, освещенным электрической лампочкой, подключенной к аккумуляторной батарее. Они смотрели друг другу в глаза, как смотрят после утомительного разговора, а возможно, и спора. Оба молчали.

На столе лежал набросанный рукой Коса чертеж: то, что он видел с крыши здания в районе станции. Рядом лежала небольшая книжечка, взятая Стасько в библиотеке желтого дома, с вклеенным в нее планом берлинского метро.

Полковник пододвинул тарелку с нарезанным хлебом, нож и открытую банку консервов.

– Ешь.

Пока сержант готовил бутерброд из ржаного хлеба и консервированной свинины, офицер говорил:

– Твой чертеж, сделанный с крыши дома, и план подземной дороги совпадают. Очевидно, со стороны затопленного туннеля они не ждут опасности и не должны выставить посты.

– Не должны, – подтвердил Янек, жуя хлеб.

– Я говорю все это для того, чтобы взвесить все «за» и «против». А сейчас пора кончать разговоры, – подвел итог полковник. – Время отдавать приказ.

Сержант хотел встать, но командир полка придержал его рукой за плечо:

– Ешь. Днем я вызову из саперного подразделения водолаза и проверю, нет ли препятствий под водой. Риск большой… С одной стороны, возможность захватить станцию и прорваться к рейхстагу, с другой – жизнь пяти человек.

– И собаки, – добавил Кос.

Полковник улыбнулся и, кивнув головой, добавил:

– Экипажу отвести машину с линии фронта и спать. Разбужу я сам.

Через открытые окна первого этажа была видна башня «Рыжего», покрытая толстым слоем серо-кирпичной пыли, из-под которой едва пробивался зеленый цвет танка. В нише с автоматом на коленях сидел рядовой Юзеф Шавелло. Теплый воздух был полон пыли и гари.

В комнате дремал в кресле Константин с очками в проволочной оправе на носу – это он взялся было пришить оторванную сержантскую нашивку к погону.

Поперек широченной кровати лежали Густлик, Саакашвили и Черешняк. Вихура устроился на составленных в ряд креслах, положив на них перину.

Маруся спала на кушетке. Пальцы ее левой руки покоились на голове Янека, который лежал на диване, подложив под голову вещмешок. Шарик примостился у ног своего хозяина.

За окном раздался залихватский свист. Кто-то насвистывал мелодию марша повстанцев Мокотува4141
  Марш Мокотува (район Варшавы) – популярная песня периода Варшавского восстания в августе 1944 года, жестоко подавленного гитлеровцами; музыку на слова Мирослава Езерского написал Ян Марковский.


[Закрыть]. Юзек спустил ноги, поправил обмундирование и встал по стойке «смирно», когда в комнату вошел Лажевский.

– Тс-с-с… – Шавелло-старший приложил палец к губам. – Пусть пока отдыхают.

– Вечер близко. За ними уже идут, – ответил подхорунжий. – Пусть лучше умоются и придут в себя. – И крикнул: – Подъем, подъем, вставать!

Елень протянул руку и, чуть приоткрыв глаза, швырнул в него сапогом. Магнето отскочил и поймал сапог на лету.

Все проснулись и, вставая, потягивались. После вчерашнего боя болели все мышцы и кости. Елень, натянув один сапог, гонялся по комнате за Лажевским, чтобы отнять у него второй.

– Отдай! – Наконец Густлик догнал его, отобрал сапог и, натягивая его, топнул по полу. – Ребята, ведь сегодня же Первое мая. Мы весь праздник проспали.

– С водой неважно, – сказала Маруся, проходя в соседнюю комнату.

– Бочку уже наполнили, – заметил Юзек.

– Первое число еще не кончилось. До полуночи успеете отпраздновать! Янек! – позвал Лажевский.

– М-м-м, – промычал Кос, умываясь над тазом.

– Меня не берешь на операцию?..

– Только экипаж нужен. Зачем рисковать?

– Бог вас за это наказал. Получите шестого члена экипажа.

– Я могу уступить свое место, – вмешался Вихура.

– Кого получим? – спросил Янек.

– Командира.

– На что он нам сдался? У нас свой есть! – возмутился Густлик.

– Какого черта?! – вскипел Саакашвили. – Не нужен он нам!

– Офицера вам дает полковник. Капитана, да еще русского.

На минуту воцарилось молчание. Умытая и причесанная, вернулась в комнату Маруся с чайником в руке.

– Кому горячей? – И тут же спросила: – А что, русский капитан хуже?

Константин Шавелло, сидевший ближе всех к двери, вскочил и подал команду:

– Смирно!

– Вольно! – входя в комнату, сказал полковник. – Не докладывайте… Я хочу сообщить вам о том, что водолаз никаких препятствий не обнаружил. Можно начинать. А для усиления экипажа я даю вам минера-виртуоза, если так можно сказать. – И отступил от двери, чтобы пропустить его.

В комнату вошел офицер в форме советского капитана, в фуражке с красной звездой. Он встал по стойке «смирно» и привычным движением поднес руку к головному убору.

Четверо присутствующих окаменели. Елень так сжал в руках безопасную бритву, что треснула ручка, но силезец и не заметил этого. Маруся стояла с чайником, из которого мимо кружки струйкой лилась на пол горячая вода. Саакашвили с силой рванул воротничок гимнастерки – оторванная пуговица с треском ударила в стекло. Кос, улыбаясь, смотрел в лицо капитана, которое было так похоже на лицо их первого командира, и, тронув собаку, сказал:

– Поздоровайся, Шарик.

Собака посмотрела на хозяина, как бы спрашивая, чего от нее хотят, потом подошла к пришельцу, равнодушно понюхала его ладонь и вернулась к ноге своего хозяина.

Это решило все. Лица членов экипажа сразу же изменились, как будто внутри у них лопнула натянутая струна. Капитан, все еще держа руку у головного убора, по-уставному представился:

– Капитан Иван Павлов, минер.

Туннель метрополитена освещался несколькими яркими лампочками в металлических колпаках. Тарахтел двигатель, отравляя газами воздух, которого здесь и так не хватало. По дну туннеля извивались искореженные рельсы, уткнувшиеся в небольшую гряду развалин, за которой лежало черное зеркало воды, отражавшее яркие лучи света. Туннель круто уходил вниз, исчезая в воде и мраке.

Несколько обливающихся потом, раздетых до пояса саперов ломами, кирками и лопатами копали у стены ров. Услыхав приближающиеся шаги, они подняли головы, разогнули спины, а один из них, вытирая пот со лба, спросил:

– Этот пойдет под воду?

– Этот, – ответил плютоновый, наблюдавший за работой. – Пошевелитесь, потому что он хотя бы вот столько должен иметь воздуха под потолком. – И показал рукой сколько. – Ведь это же не подводная лодка.

Они снова взялись за работу, даже увеличили темп, но не переставали посматривать в сторону, откуда на малой скорости подъезжал «Рыжий».

Танк остановился. Густлик протянул руку в сторону низкого свода, посмотрел на отблески света в неподвижной воде.

– В танкисты пошел, а моряком воевать должен, – сказал он Косу. – Будь здесь Гонората, она сказала бы тебе, что я об этой затее думаю.

– Позаботься о стволе и прицелах.

– Будь спокоен. Так заткну, что ни одна капля не попадет.

Они спрыгнули на землю, за ними спрыгнул и Томаш. Саакашвили и Шарик вылезли через передний люк. Шарик подбежал к воде, лизнул языком.

– Что ты пьешь, глупый? – возмутился Янек. – Иди сюда.

Черешняк достал из танка термос и налил собаке воды в миску.

– Как ксендз, – бормотал он в ухо косматому другу. – Свое есть, а в чужое нос тычешь.

Подъехал грузовик. Из кабины выскочил капитан Павлов и подошел к танкистам.

– Где мое место?

– С правой стороны, внизу. Пулеметчик не поедет, – нехотя доложил Кос.

Он и все члены экипажа, как завороженные, не спускали глаз с лица сапера.

– Я осмотрел танк, – спокойно сказал русский. – Мне нужно много места. Все лишнее надо…

– Уже выбросили, – коротко ответил Кос.

– Личные вещи тоже на грузовик. Получите обратно на месте встречи со штурмовой группой Шавелло.

– Только бы из этого дьявольского коридора выбраться… – пробормотал Густлик.

– Если не выберемся, – тихо сказал капитан, – то они не потребуются. А если кто не хочет, может остаться.

Кос молчал. Елень посмотрел на лица товарищей и сказал Павлову:

– Товарищ капитан, мы – один экипаж. Понимаете? Экипаж. Или все пойдем, или никто.

– Вынести вещи, – приказал Кос и добавил, обращаясь к Еленю: – Возьми мои.

Три члена экипажа исчезли в танке, а сапер тем временем обратился к сержанту:

– С самого начала смотрите на меня как на черта. Почему?

– У вас, может быть, есть близнецы?

– Два мальчика, – оживился он и достал из кармана фотографию. – Ваня и Саша. Не близнецы, а здорово похожи друг на друга. Сейчас они с матерью в Новосибирске. А я все время был на японской границе. Неделю назад перебросили сюда, и сразу в польскую армию. Не успел даже сменить форму.

– А почему в польскую?

– Язык знаю. Вырос под Житомиром, там много поляков проживает в деревнях.

Густлик вытащил два вещмешка, Саакашвили – один. Шарик держал в зубах свою подушку, расшитую цветами и бабочками. Все остановились у танка.

Последним вылез Томаш, с очень тяжелым мешком и большим продолговатым свертком в брезенте.

Кос показал рукой на открытый люк:

– Прошу.

Он пропустил капитана вперед и, проходя мимо Черешняка, спросил вполголоса:

– Что это опять за вещички?

Павлов, светя фонарем, осмотрелся в танке. Свет упал на фуражку ротмистра, которая висела слева от механика-водителя.

– Повышения ждете?

– Нет. Раненый офицер просил довести ее до Берлина.

Капитан кивнул головой и взялся за эфес сабли.

– Механик кавалерист?

– Грузин.

Рука капитана потянулась к снарядам, прикоснулась к замку орудия, к радиостанции. Взгляд остановился на орденах Крест Храбрых и Виртути Милитари, прикрепленных к передатчику, а потом на фотографии, приклеенной к броне. Павлов сунул руку в карман, посмотрел на себя в зеркало, сравнивая свое лицо с тем, на фотографии.

– Давно погиб?..

– Шесть недель назад, под Вейхеровом…

Капитан вылез из танка и позвал:

– Экипаж, ко мне.

Они окружили его тесным полукругом.

– Я ничье место в танке не займу, – он медленно выговаривал слова,

– не пройдет и двух часов, как мы попрощаемся. Но на это время вы должны принять меня в состав экипажа.

– Товарищ капитан, – подумав, начал Кос. – Мы видели вас в Шпандау, а потом на мосту через Хафель. Мы думали, что, может быть…

– Начинайте герметизировать, – прервал его сапер. – А двое помогут мне носить тротил.

– Я, – вызвался Густлик.

– Я, – сказал Томаш.

Подойдя к грузовику, Елень опередил офицера и размахнулся, чтобы одним ударом открыть замок заднего борта. Капитан придержал его за руку и показал надпись на темно-зеленых досках: «Ударишь – погибнешь».

Не всем сразу приходится на войне работать. В то время как одни армии наступают, другие находятся на месте. Даже в одной и той же роте одновременно может случиться так, что одни обливаются потом, другие спят или выискивают какое-нибудь занятие, чтобы убить тоску.

В разрушенном, но не сгоревшем доме Зубрык и Вихура занимали огневые позиции в одной из комнат на втором этаже. Они пододвинули стол к стене, поставили его между окнами и, сидя на принесенных из кухни табуретках, дулись в очко.

Хорунжий взял первую карту, посмотрел на нее и сказал:

– Еще на две канистры.

Потом взял другую и, довольный, многозначительно сказал:

– Себе.

Ударила автоматная очередь. Под оконным проемом отвалился кусок штукатурки и упал на стол. Вихура мгновенно положил к своим картам еще две и, почти не глядя в них, положил на стол:

– Двадцать.

– Девятнадцать, – скривился Зубрык. Он на лету поймал пикового туза и снова начал с азартом: – Четыре.

Взял презрительно улыбающегося валета, протянул руку за третьей и, увидев десятку червей, с разочарованием бросил их на стол:

– Перебор.

С лестничной клетки через дыру в стене, пробитую, по всей видимости, противотанковым снарядом, вошла Маруся.

– Играете?!

Словно тень, за ней появился Юзек Шавелло и присел в углу.

– Играем, – подтвердил капрал и, заметив краешком глаза сверкнувшую автоматную очередь, крикнул: – Ниже головы!

Огонек присела, пули снова отбили кусок штукатурки.

– Упрямый фриц, – сказал Вихура и, схватив автомат, повернулся на 180 градусов через левое плечо; не вставая с табуретки, дал две короткие очереди по окну на противоположной стороне улицы, потом повернулся к девушке: – Это чтобы его успокоить. С полчаса будет сидеть тихо.

– А на что вы играете? – спросила Маруся. – На деньги или на спирт?

– На бензин, – ответил шофер.

– Зачем тебе бензин?

– После войны он отдаст мне три бочки и семь канистр. Если тебе потребуется транспорт, обращайся ко мне. Фирму открою: «Доставка, отправка. Капрал в запасе Вихура».

– Вихура, – повторила девушка и неожиданно спросила: – А ты меня любишь?

– Я, Огонек, всех красивых девушек люблю. Так я устроен. – Он хлопнул ладонью по лбу. – И на все для них готов. Вот, хочешь? – Он вытащил из кармана шелковые чулки.

– Ой, ой… – прошептала Маруся и, вытерев о брюки ладони, подставила их под прозрачную паутинку.

– От всего сердца, бескорыстно…

– Нет, – вздохнула Маруся и решительно отодвинула подарок. – Объясни мне лучше, что должны сделать наши?

Вихура пожал плечами, завернул чулки в носовой платок и засунул обратно в карман. Он вытащил перочинный нож и лезвием для открывания консервных банок начал чертить на закопченной сажей стене, как можно понятнее объясняя чертеж:

– Здесь эта проклятая станция, которую мы утром брали и не взяли. Пока бьет наша артиллерия, фрицы спокойно сидят под толстыми накатами, а как кончится обстрел, начинают косить. Можно пройти через туннель. Он не охраняется, потому что в тех местах, где рельсы уходят вниз, все залито водой. Наши пройдут под водой сто метров и атакуют с тыла, а мы одновременно сверху – и тогда откроется путь до самого рейхстага.

– А если не пройдут?

– Возьмем! Даже если многие погибнут.

– И зачем это Янек выдумал?

– Потому что избранник судьбы.

– А ты остаешься?

– При тебе же разговор был, что саперу место нужно. Мне в танке душно.

– Ты не избранник судьбы?

– Нет, – твердо ответил Вихура.

Раздалась пулеметная очередь. Пули попали внутрь через окно и с неприятным свистом срикошетировали от стен. Пулей откололо кусок штукатурки с рисунком капрала.

– Панна Маруся, может, вы отдохнете? – робко предложил Юзек.

Она, казалось, не слышала его. Встала и пошла по ступенькам вверх. Юзек пошел следом, держа автомат наготове.

Огонек вошла в другую, такую же комнату, только менее разрушенную. Лажевский, который лежал, не снимая сапог, на диване, увидев ее, встал. Девушка машинально кивнула ему головой и направилась в угол комнаты, где у стереотрубы дежурил Шавелло.

– Я должна увидеть Коса, прежде чем они войдут в воду…

– Вот тебе раз! Ну, если «должна» и так срочно, то надо правдиво соврать что-нибудь, чтобы полковник разрешил.

Из-под брюха танка выполз Саакашвили, осторожно держа перед собой ладони, испачканные тавотом.

– Хорошо загерметизировал, – похвалил он Томаша, который возился с гусеницей, и обратился к Косу: – Машина готова, командир.

Янек, ничего не ответив, пошел проверять работу.

Края всех люков и отверстий танка были покрыты толстым слоем густой желтой смазки. Над башней торчала труба, доставая почти до перекрытий туннеля.

На стволы пулеметов и пушек были надеты брезентовые чехлы, обклеенные изоляционной лентой и тоже обмазанные ровным толстым слоем тавота.

Густлик подтащил щит из жести и с помощью Григория начал прикреплять его на специальных кронштейнах перед корпусом «Рыжего».

– Хороший бугай рогами проткнет, – скептически заметил Черешняк.

– Мы, Томек, коров обойдем стороной, а потому и бугай не прогневается.

– Фаустпатрон взрывается сразу при первом препятствии, – объяснил Кос.

Кос первый, а за ним и остальные мыли руки в бачке с керосином, а потом, присев на корточки на берегу залива, полоскали их в воде. По черной поверхности все шире и шире расходились радужные жирные круги. С каким бы удовольствием сбросили они с себя обмундирование и вымылись!

– Томек, что ты таскал в этом брезенте? – спросил Кос.

– Граммофон.

– Какой граммофон?

– Тот, который, царство ему небесное, замполит заводил. Если бы не взял, все равно пропал бы. А когда я стану заводить его, на всю деревню будет слышно.

Вытерев руки паклей, Кос оправил обмундирование и пошел к капитану. Павлов остановил его движением руки – он стоял у выкопанного саперами канала, бросал в воду щепки и, поглядывая на часы, высчитывал что-то на логарифмической линейке. Закончив расчеты, он поднял голову и улыбнулся.

– Машина готова, – доложил Янек.

– Начнем через четырнадцать минут.

– Почему не через тринадцать или пятнадцать?

– Так выходит по расчету. При таком стоке через пятнадцать минут в самом глубоком месте над поверхностью воды будет достаточно воздуха. При скорости три километра в час нам потребуется одна минута, чтобы добраться туда.

– А как на ней считают? – спросил Янек, показывая на логарифмическую линейку.

– Потом расскажу.

Из глубины туннеля донесся шум мотора, сверкнули фары, подъехал «газик». Подошел полковник.

– Смирно, – подал команду Павлов. – Мы готовы, через одиннадцать минут начнем выдвижение.

– В таком случае около полуночи доберетесь?

– Так точно.

– Хорошо ли будет виден взрыв?

– Надеюсь, – слегка усмехнулся сапер.

– Если в двенадцать не будет сигнала, начнем самостоятельно. Вольно.

– Вольно, – повторил команду Павлов.

Внезапно из темноты вынырнула Маруся и бросилась к Янеку.

– Привет, танкисты! – весело обратилась она ко всем членам экипажа.

– Не ожидали меня увидеть?

– Мы думали, что встретимся там, наверху, – сказал Саакашвили. – Соскучилась?

– Нет, я по служебным делам. Сержант Шавелло просил, чтобы вы медицинскую сумку взяли с собой.

– В танке все забито, больше ничего не втиснешь, – заворчал Елень.

Кос толкнул друга в бок.

– Очень хорошо. – Кос ласково взял девушку под руку и отвел на несколько шагов в сторону.

– Пора, – спокойно сказал Иван.

Экипаж молча взобрался на броню. Танкисты спускались в танк, как в подводную лодку, через единственный открытый еще верхний люк.

Павлов надел поданный ему шлемофон. Саакашвили успел послать Марусе воздушный поцелуй. Томаш, поддерживая Шарика, улыбнулся водителю грузовика саперов. Густлик высунулся по грудь из люка, набрал воздуха и соскользнул вниз, как будто нырнул в воду.

Командир полка все время смотрел на эту погрузку с улыбкой, но теперь тень омрачила его лицо. Он приложил руку к головному убору. Его примеру последовала Маруся. Кос ответил полковнику тем же, а девушке сделал прощальный знак рукой и исчез под броней. Долго были видны его ладони, поддерживающие опускающийся люк.

Водитель грузовика, на котором прибыли саперы, стоял на танке рядом с башней с ящиком в руках, наполненным водонепроницаемой смазкой. Захлопнув люк, он начал герметизировать щели изоляционной лентой и замазывать их тавотом.

Полковник и Маруся, стоя рядом с танком, слышали приглушенные, но отчетливые голоса, доносившиеся из танка.

– Механик готов, – докладывал Саакашвили.

– Готов, – вздохнул Черешняк.

– Порядок, – отозвался Густлик.

Сапер, давая условный сигнал, три раза стукнул по башне и спрыгнул с танка.

– Танк готов, – подтвердил Кос.

– Остановка под водой означает конец. А еще мой груз не терпит толчков, – медленно говорил Павлов. – Пора.

– Запустить двигатель.

Свистнул стартер, зашумело маховое колесо.

Полковник прикоснулся к плечу Маруси. Они отошли к стене, под которой по сточному рву, чуть всплескивая, текла вода.

– Отдали им лекарства?

– Забыла, – растерянно ответила девушка и закашлялась.

Заработал двигатель танка, сначала на малых оборотах. Потом механик-водитель прибавил газ и включил рефлекторы. Танк медленно тронулся с места, преодолел груду развалин и осторожно начал погружаться в темную, казавшуюся густой воду. Скоро он совсем исчез.

27. Шарик совершает ошибку

Внутри тщательно закрытого танка, единственным отверстием которого, ведущим наружу, является вентиляционная труба, иначе звучит мотор, иначе воспринимается каждый звук. Кажется, что по-другому выглядят даже лица членов экипажа, которые знаешь лучше, чем свое собственное лицо. И страх испытываешь другой, незнакомый. Это как хождение по доске; чтобы пройти по полу – достаточно одной, а вот если бы пришлось идти на высоте пятого этажа, то и пять досок показались бы слишком узким помостом, потому что каждый неверный шаг грозит гибелью.

Так и здесь, внутри идущего под водой танка. Если сделаны неправильные замеры, если Павлов ошибся в расчетах, то мотор в течение нескольких секунд высосет весь воздух и экипаж погибнет от падения атмосферного давления, прежде чем задохнется.

Все углы танка заполнены ящиками и мешками сапера, места для людей осталось совсем мало. Свет от ламп, освещающих приборы и прицелы, едва рассеивает мрак. Сердца стучат в ускоренном ритме. Кажется, что с каждой минутой становится жарче и душнее.

Шарик сидит около механика и, чувствуя разлитое в воздухе беспокойство, тихонько попискивает. Передние лапы у него дрожат, уши прижаты к голове.

Саакашвили, натянутый как тетива, не отрываясь смотрит в визир, где в ослабленном водой свете фар едва различимы ближайшие шпалы железнодорожного полотна да изредка, как грозный ус, блеснет сорванный рельс.

Томаш тоже приклеился к своему перископу: некоторое время он еще видел на воде блеск далеких огней, которые они оставили за собой, а вверху – ребристость бетонного свода. Потом один, а за ним второй всплеск воды омыли стекла, и наступила темнота.

– Залило, – сказал он со страхом.

– Спрашивает тебя кто? – проворчал Густлик, отрывая взгляд от прицела и с неожиданным интересом рассматривая свои ладони.

Сидевший выше всех Кос только теперь увидел то, что минуту назад увидел Черешняк, и доложил Павлову:

– Погружение полное.

– Все в норме. Время совпадает, – ответил капитан и начал тихо насвистывать родившуюся во время войны песню об «украинской Висле»: «Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч…»

Заскрежетала гусеница, танк подбросило. Саакашвили выправил курс, вернулся снова на шпалы. Перед ним опять замаячил рельс-проводник. За эти две секунды Саакашвили покрылся потом, губы пересохли.

Капитан начал посвистывать немного громче и через некоторое время наконец сообщил:

– Половина дороги.

Раздался скрежет, вентиляционная труба зацепила за перекрытие, дрогнула в основании – над самой головой Черешняка.

Томаш, слыша скрежет, со страхом взглянул вверх. Прямо на грудь ему, под расстегнутый комбинезон, хлестнула узкая, твердая струя воды.

– Ребята, течет!

– Да кто тебя спрашивает, несчастье ходячее… – Густлик протиснулся мимо орудийного замка, попытался тряпками заткнуть отверстие.

Эта, казалось бы, безнадежная борьба длилась всего какое-то мгновение, и вдруг вода сначала стала течь меньше, потом прекратила совсем, и только запоздалые капли падали на лицо Томаша.

– Начинаем выходить, – доложил Кос.

Он с облегчением наблюдал в визир, как появляется конец ствола, затем основание орудия и наконец передняя броня с люком механика. Вначале над фарами разлилось светлое пятно, потом свет пробил поверхность воды, прыгнул в глубь туннеля, и все увидели через перископы, что там вода кончается, а дальше лежат перекрученные рельсы на остатках обгоревших шпал, разбросаны смятые в огне куски железа, почерневшие от сажи.

– Можно? – спросил Елень.

– Открывай.

Звякнул замок, Густлик нажал на люк. Металл, тщательно обработанный смазкой, не отходил, но при втором толчке уступил. Силезец выскочил на броню с автоматом в руках.

– Стоп! – услышали они команду Коса.

«Рыжий» послушно остановился. Часть гусениц у него была еще в воде, но сам он весь уже стоял на берегу, на мокрых от волны шпалах.

Теперь все начали действовать одновременно и без приказов, по заранее установленному плану. Густлик прикрыл шлемом фару, чтобы свет не был виден слишком далеко впереди. Пучком пакли стер смазку с переднего люка, двумя рывками сорвал изоляционную ленту.

– Открывай!

В подтверждение своих слов он стукнул прикладом по броне и, когда люк открылся, тихо свистнул собаке. Вместе с Шариком он побежал в темноту туннеля, а за ними вдогонку, немного замешкавшись, бросился Томаш.

Янек с Григорием сбросили вентиляционную трубу, погнутую ударом о перекрытие, сняли колпаки со стволов пулеметов и пушки. Пучками пакли принялись стирать жирную смазку и изоляцию. Едва они закончили работу и Кос с неохотой подумал, что надо еще очистить аварийный люк, как с удивлением увидели, что из-под танка вылезает Павлов.

– Гражданин капитан, не надо было там трогать. Там самая грязная работа, – сказал Кос, и в голосе его прозвучала признательность.

– Ну так помогите в чистой. Выгружайте все подряд, а я буду складывать.

Янек залез в танк и начал подавать ящики и мешки на край переднего люка; Саакашвили брал у него, делал пару шагов и подавал саперу, а тот складывал все в довольно большой нише, сортируя по-своему.

Где-то в глубине туннеля грохнуло задетое кем-то железо. Григорий поплотней прикрыл свет, выставил вперед ствол автомата и, отступив за гусеницы, внимательно вглядывался вперед. Сначала бесшумно появился Шарик, а потом они услышали торопливый топот бегущего человека.

– Это я, – тихо покрикивал Томаш и, остановившись, доложил вполголоса: – До разъезда никого, а потом налево, саженях в ста, немцев как муравьев. Плютоновый сказал, что покараулит и что можно спокойно работать.

– Ну так лови.

Саакашвили подал ему очередной ящик, и некоторое время цепочка выгружавших ритмично работала в молчании. Потом маленький перерыв, еще два ящика, и Кос, высунувшись из люка, сообщил:

– Конец.

Все трое подошли к капитану, который, подсвечивая фонариком, пересчитывал предметы, шептал что-то про себя и наконец громко сказал:

– Порядок. Танк готов?

Саакашвили с Томашем, не говоря ни слова, вернулись в танк, а Кос, вместо того чтобы ответить на вопрос, сказал:

– У нашего экипажа такой обычай: задание знают все.

По правде говоря, он чувствовал себя обиженным. Ведь это он подал командиру полка мысль атаковать из-под земли и во время обсуждения убеждал полковника в достоинствах «теории невероятности», как окрестил офицер его предложение. Потом, когда экипаж отдыхал, другие разработали детальный план операции, и никто его с ним не познакомил.

Павлов распихал по карманам бруски тротила, а потом, выпрямляясь, внимательно посмотрел на сержанта.

– Пошли.

Они сделали шагов двадцать, и капитан начал простукивать стены – на высоте метра от земли бетон отвечал глухо, сигнализируя о пустоте. Луч фонарика скользнул по шершавой поверхности, обнаружил щель. Когда-то здесь проделали отверстие, потом залили его цементом, но пломба почернела и подгнила по краям.

– Стукни.

Янек ударил прикладом сначала слегка, потом посильнее, и кусок потемневшего бетона провалился внутрь, образовав овальное отверстие. Павлов посветил в это отверстие, потом отдал фонарик Косу.

– Подержи-ка.

В руках сапера куски тротила ловко соединились друг с другом, скрыв капсюль с темным усом запального шнура. Капитан сделал косой надрез. Блеснул огонь бензиновой зажигалки, сделанной из гильзы патрона от противотанкового ружья. Зашипела пороховая дорожка, выдувая тоненькую струйку седого дыма.

– Шарик, к ноге, – приказал Кос.

Янек хотел побежать, но, сделав два торопливых шага, замедлил движение, увидев, что капитан идет совершенно спокойно.

– Пятнадцать секунд – это уйма времени, – сказал сапер, а когда они подошли к танку и стали под защитой брони, капитан добавил громче: – Не высовываться.

Еще мгновение – и их ослепил блеск. Посыпался острый град бетонных осколков.

– Пошли.

Капитан подвел танкистов к пробоине в стене, еще пахнущей тротилом и дымящейся пылью.

– Ваш командир напомнил, что я не объяснил всего задания, – сказал он спокойно и, будто учитель у доски, начал рассказ: – Параллельно туннелю идет канал с электрокабелями. По нему можно пробраться и заложить взрывчатку. Сильный взрыв на том конце станции и одновременная атака танка с этой стороны должны выкурить всю команду. Ясно?

– Ясно, – ответил Саакашвили с задумчивой улыбкой, потому что на какое-то мгновение ему показалось, что они опять все вместе – весь старый экипаж.

Черешняк кивнул головой, что понимает, и тут же спросил:

– Кто должен этот тротил перетаскать?

– Я. Саперская работа, – улыбнулся Павлов.

– А если… – начал Кос.

– Так или иначе пехота в полночь пойдет в атаку, поэтому и мы должны. Что еще?

Янек посмотрел на лица своих подчиненных, поколебался, но от дальнейших вопросов отказался.

– Проверю танк, – сказал он, отдавая честь.

За ним двинулся Саакашвили и в двух шагах сзади – Томаш.

Капитан, оставшись один, начал работать спокойно и быстро без единого лишнего движения. В узкий брезентовый мешок с длинными лямками он складывал взрывчатку. Петлю на конце мотка тонкой веревки прикрепил сзади к карабину на своем ремне. Потом ловко скользнул в пролом и с концом шнура сзади, с лямками мешка на плечах пополз, таща за собой продолговатый мешок. Канал был прямоугольный, достаточно высокий, но узкий, и передвижение в нем требовало большой ловкости и силы. Мешали кабели, уложенные на крюках, вбитых в стену.

Саакашвили, стоявший у танка, видел, как сапер исчез в бетонной стене. Он хотел подойти и вблизи посмотреть, как сапер там справляется.

Но Янек, открывая замок орудия и наклоняя голову, крикнул ему изнутри танка:

– Посвети-ка!

Фонарик в руках Григория задвигался, и спираль нарезки внутри ствола слегка закружилась. На стенках ни единого следа грязи. Кос хлопнул замком и сказал:

– Готово. Если надо, можем начинать.

– Время еще есть. – Саакашвили посмотрел на часы, светившиеся на приборной доске. – Мы с Томашем ослабим гусеницы, а то на этих шпалах…

– Хорошо. Я сейчас вернусь.

Янек побежал к выбоине в стене. Посмотрел, как в равномерном, неторопливом темпе разматывается шнур лежащего на земле мотка и вползает внутрь. Но вдруг движение прекратилось. Кос с минуту ждал, потом заглянул в глубь канала, но там был виден только неясный и далекий отблеск желтоватого света.

– Застрял, что ли? – шепотом спросил он сам себя.

Янек скользнул в отверстие и, убедившись, что по каналу можно ползти, вернулся обратно, обеспокоенный еще больше. Может быть, провода перед станцией выходят наружу или немцы устроили засаду…

Нет, засады не было, просто Павлов добрался до места, где снаружи, через проделанное в бетоне отверстие, входил новый толстый кабель в металлической оболочке. Подвешенный посредине, он так суживал пространство канала, что не могло быть и речи о том, чтобы протиснуться здесь человеку. Павлов попробовал сбросить его с крюков, но тут же оставил эту попытку: нужно было ножницами для проволоки перерезать крепления и на каждые десять метров дороги тратить самое меньшее четверть часа. Работая в таком темпе, он мог закончить дело не к полуночи, а только к полудню.