Текст книги "Повесть о каменном хлебе"

Автор книги: Яна Тимкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Пошли на диван – там места больше.

Айрэнэ подхватила свой бокал с пивом и последовала за девочкой, села рядом. Та положила папку ей на колени, но развязывать тесемки не спешила – сидела, опустив голову, и только пальцы беспокойно постукивали по картону.

– Э-эй, кысь… – тихонько позвала Айрэнэ, и девочка очнулась:

– А… Держи. Читай… – поставила локти на колени и закрыла лицо ладонями.

Айрэнэ аккуратно развязала тесемки, открыла папку: внутри оказались листы, покрытые до боли знакомым почерком. Ухватив верхний лист, девушка поднесла его поближе к глазам. Прочла первую строку.

«…мы уходили в леса. Остатки нашего народа…»

Текст расплылся перед глазами, и в сердце пока несильно, но ощутимо толкнулась игла – не болью еще, но напоминанием о боли. Айрэнэ сердито сморгнула слезы, для верности вытерла глаза рукавом. Вновь уставилась в текст.

"…мы уходили в леса. Остатки нашего народа – горстка едва живых, но измученных непривычно долгими переходами эльфов – пробирались через леса. Мы покинули дом – нашу землю, нашу Долину Тумана. Мы спешили, мы давно уже не отдыхали как следует, и нам не хватало еды. Мы шли, пошатываясь, словно в полусне, едва замечая, сколько пройдено и сколько еще идти. Сколько? Мы не знали. Горстка детей и несколько взрослых. Несколько? Их было только двое. Взрослых? Они едва перестали быть подростками. Мы старались уйти, спутать следы, но леса были пусты – лесные духи попрятались сами и не могли – или не желали – помочь нам. А погоня была попросту слишком искусна. Попросту – слишком искусна. Какие страшные в своей простоте слова… Убийственная простота…

Погоня… Мы знали, что можно загонять дичь. Могли ли мы представить себе, что сами станем дичью? Мы уходили, пытаясь путать следы, пытаясь раствориться в тенях и сумраке…

…И все же нас настигли.

Преследователи – майяр с ничего не выражающими лицами, верхом на ослепительно белых конях. И серые псы. Огромные. Наши защитники встали перед нами, раскинув руки – псы легко отшвырнули их. И перервали им горло. Мы не могли сдержать крик – мы ждали смерти, и я обнял ее – хоть на секунду продлить ей жизнь…

Нас не тронули. Нас окружили и повели. Неожиданно я оказался самым старшим, и мне пришлось успокаивать малышей, утешать их… Хотя нечем было их утешить. А маленькая Элгэни вообще перестала говорить. Ведь погибшая Лайтэнн была ее сестрой. Малышка не говорила и не плакала, только смотрела сухими, огромными глазами – и я не в силах был вынести ее взгляда.

Время – наше время – утекало сквозь пальцы, как песок, но я не мог уделять ей больше времени, чем остальным. Им всем нужен был утешитель… И старший брат.

Я пел им песни, рассказывал сказки – все, что угодно, только бы отвлечь от невыносимых мыслей о том, что мы потеряли. Все потеряно, все ушло навсегда: и сумасшедшая весна, и бередящий душу аромат ландышей, и наша долина с поднимающимся по утрам куполом тумана… Не будет песен под звездами, не будет синих сумерек, когда все говорят травами, и никому из нас – ни им, ни мне – не выйти уже под своды зала, чтобы звонким от волнения голосом произнести: "Я, перед Артой и…" Не будет избранного, истинного имени. И что с того, что я уже знаю свое…

Свет и сияние – режущий свет и ослепляющее сияние – это все, что я помню о Валиноре. И только в садах Повелителя Видений и Снов мы смогли перестать щуриться и оглядеться.

Я держал ее за руку. Слабое утешение – но хоть что-то. Ее – еще совсем ребенка. Я ведь Видящий. Я ведь был Видящим. И с самого начала знал, что она предназначена мне, что мы будем вместе. Я видел нас двоих, я видел наших детей… А потом все видения затянуло пламя… Пламя – и тянущийся едкий дым.

Сады были далеко от горы Таникветил, но разве Видящему может быть помехой расстояние? Я видел: взрослых приковали к скалам, и их тела терзали орлы. Белые блистающие снега – и алые брызги. Наверное, это было даже красиво…

Наша участь была иной. Великие Валар проявили милосердие, оставив нас в живых. В живых, но – другими… И я отказался принять эту милость.

Опускаясь на мягкие травы в саду Ирмо, я внезапно Увидел, в кого превратится моя нареченная – моя последняя королева Ирисов. Засыпая, я плакал и стискивал зубы. Я знал, что свободен – но она останется, и память ее будет смыта и заткана гобеленом видений, и ей уже не вырваться – ей, уже не Йолли – Амариэ Мирэанне. И еще я понял, что тогда мне незачем жить.

Я рванулся из последних сил – сам не зная, что делая – то ли желая не-быть, то ли – забрать ее с собой… И оказался – над садом. Я видел свое распростертое тело, видел засыпающих детей, видел ее – потянулся к ней, устремляя всю свою любовь, все желание быть-вместе…

"Что со мной? Где я?" Передо мной – сияющий пушистый сгусток, излучающий страх, растерянность, боль. "Где я?!"

"Йолли! Это я, Гэллэйн! Йолли, мы свободны! Мы должны уйти!"

"Где мама? Мама!"

"Мы не можем им помочь! Йолли, нам надо уходить!"

"Ма-ама!!"

Она рванулась – прочь и вверх. Я ринулся за ней. Перед нами раскрывалось бескрайнее, величественное звездное небо, но я не обращал внимания – нужно было догнать, не потерять ее, крохотную, охваченную ужасом искорку. "Йолли!"

Она мчалась, не обращая ни на что внимания – и вдруг я ощутил, что ее тянет к себе какой-то мир. Она забилась, пытаясь высвободиться – но слишком много сил ушло на бегство, и мир властно, неумолимо влек ее к себе.

"Гэллэйн! Не бросай меня!!!"

Странный мир. Чужой. Чуждый.

"Я боюсь одна!"

"Я не оставлю тебя!" Я мало что мог сделать. Только метнуть ей своей силы – щедро, не считая и не рассчитывая, давая ей возможность воплотиться в нормальном, девичьем теле… Она исчезла, а у меня осталось сил только на то, чтобы войти в этот мир в одно время с ней, моей королевой Ирисов. Отдаваясь на волю чужого мира, сквозь накатывающую дурноту я боролся – чтобы сохранить хоть какие-то остатки памяти: "Йолли, я найду тебя! Йолли, я вспомню тебя! Йолли, я люблю тебя!"

И меня взяла чернота…"

На этом текст заканчивался. В папке были еще листы, но девушка не стала их читать. Уставилась перед собой невидящим взглядом, а в голове назойливой мухой билось: «Ага… Ну да… Умно…»

Она вздохнула и пошевелилась, и Йолли подняла голову:

– Ну как?

– Да-а… – протянула Айрэнэ, и девочка перебила ее:

– Видишь, мы вместе были! Он… ради меня… А теперь… – и расплакалась.

"Елки… Она… до сих пор не поняла… Глу-упая…"

Пусто. Рядом плачет Йолли. Нет жалости, нет сочувствия.

"Надо утешить…" – тяжелыми жерновами ворочаются мысли. – "Надо обнять."

Пусто.

И все-таки надо заставить себя, пересилить… Надо сделать. Медленно поднимается рука, ложится девочке на плечи. Та вздрагивает – и прячет лицо на груди Айрэнэ.

"Надо…"

Пусто.

Айрэнэ произносит какие-то слова – кажется, правильные, потому что рыдания переходят в плач, а потом стихают вовсе. Только изредка доносятся всхлипывания. Слова… Пустые звуки. Для Айрэнэ в них нет смысла. Говорить и ничего не чувствовать.

Девушка медленно гладит Йолли по волосам, бездумно перебирает пряди. Изображать и ничего не чувствовать.

Играть и ничего не…

– Кыся… Понимаешь, то, что там – это одно… Но ведь это воплощение тоже влияет… К тому же – сама видишь, сколько тут народу толкется, и все на Лав завязаны. Я вот тоже… Что ж теперь, вешаться? Да и если подумать – я ж не только с Лав в других жизнях был связан. Мне кажется… – и оборвала себя.

– Что? – Йолли подняла заплаканную мордочку, убрала с лица влажные пряди.

– Да нет… – Айрэнэ встала, нежно отстранив девочку. Подошла к балконной двери, ткнулась в стекло пылающим лбом, взглянула в глаза своему отражению. Глаза были темны.

– Ну нет, правда? Что?

Глухо:

– А ты… не будешь меня бояться?

– Зачем?!

– Знаешь… – повернулась, взглянула на девочку исподлобья. – Мне кажется… Я тебя… Помню…

Пустота закончилась. Пришла злость. Белая, ослепительная – ослепляющая. На себя – за глупость, на Лави – за игры, на Золотинку – за то, что ее появление разрушило все, что было, даже на безответную Йолли – просто так. Айрэнэ скрывалась, уходила – то ото всех подальше, то в себя. Она старалась не выпустить наружу кипящую ярость, пережить в себе, потому что взрываться – нельзя, так будет только хуже… Плакала по ночам, вцепляясь зубами в подушку. Потом, когда больше не было слез, просто сидела на кухне по ночам, раскачиваясь взад и вперед, стискивая пальцы, шепча что-то пересохшими губами. Боль разрывала грудь, сдавливала голову.

"Потерять бы сознание…" – мелькнула тоскливая мысль, да что там… Когда надо – никогда не получается, пусть даже перед глазами уже давно мельтешат черно-зеленые круги, а в сердце словно игла засела. Не помогают даже проверенные средства. Отупение не приходит, только еще муторней становится на душе.

Невыносимо и страшно. Снова одна – но сейчас она сама это выбрала. Иначе… "Разнесла бы все в нафиг…" – кривая усмешка, – "вот еще, позориться… Не могу больше… Не могу… Совсем сил нет…" И сгибается пополам, жмурит глаза, открывает рот в беззвучном крике.

"Никого…" Закрывает лицо руками, ногтями впивается в кожу. Чуть легче – но все равно не то, не то! Помутневшими глазами оглядывается вокруг, ищет что-то. Судорожный вздох. "Я не могу больше…"

– Невыносимо… – срывающийся шепот. Медленно встает, помогая себе руками – пошатнувшись, опирается на спинку «уголка». Неверными шагами, цепляясь за стену и подволакивая ноги, идет в ванную. Свет – зачем свет? Не надо… И так все найдется. "Да где же? Было ведь…" Шарит на полочке – что-то со звяком падает в раковину, ну и пусть себе, не до того сейчас… Ага.

Шелест промасленной бумажки.

Тусклый блеск лезвия.

Теперь завернуть рукав…

Осторожное прикосновения холодного лезвия к нежной коже предплечья. Всего лишь легкое касание – Айрэнэ медлит, закусив губу. Боль… Она всегда боялась боли. А вдруг не выдержит, отдернет руку, не сможет довести дело до конца. Лезвие дрогнуло в пальцах.

"Лесом! Сколько раз случайно резалась и ничего, не замечала даже…"

Касание. Нажатие. Пока не больно – только чуть-чуть покалывает – и девушка, решившись, с силой проводит вертикальную линию, длиной примерно с указательный палец. От пореза остается белый след, и Айрэнэ досадует – вот ведь, не смогла прорезать глубоко, ни крови, ни боли! – и заносит бритву заново. Проступают первые капли. Странно темный цвет, казалось, должны быть светлей… Или это из-за темноты?

Выходит на кухню, но и в лунном свете капли все так же темны. Боли нет – только слабое жжение. Теперь лезвие скользит уверенней, прорезая новые линии, и Айрэнэ зачаровано любуется с готовностью расходящейся плотью.

Нанесена последняя, третья руна. Первые две – уже сплошь густая проступившая кровь. "Много что-то… Совсем не как от пореза…"

Айрэнэ наклоняет голову, слизывает – солоноватый вкус – и еще… Кровь проступает снова – вот-вот стечет струйкой на пол…

Жжение – горячо! – вдоль линий…

Придерживая рукав, чтобы не сполз и не вымазался, девушка медленно отступает к раковине, включает холодную воду. Подставляет руку. Вода мутнеет. "Был бы свет – было бы видно, что розовая… Или красная…"

Айрэнэ смотрит на вырезанные руны – и смеется, смеется, запрокинув голову, содрогаясь всем телом – и вскоре смех переходит в плач.

* * *

Учеба, практика, «левые» заказы, подготовка к летней игре – все это захватило Айрэнэ, завертело, и у нее едва хватало времени на сон, не говоря уж о простом отдыхе. А еще была Йолли… В последнее время Лави почему-то совсем перестала обращать внимание на бедное создание, и Йолли, не понимая причин внезапной опалы и очень страдая от всеобщего пренебрежения, обрадовалась до слез, что остался хоть кто-то, кому она нужна. Длиннокосая девочка («девочка» была даже чуть старше Айрэнэ, но той казалось – намного младше) была послушна, старательна, исполнительна, неплохо умела шить – но и только. Правда, Айрэнэ, в отличие от Лави, была непривередлива…

Девушка знала, что долго она так не сможет – уже расползалась по швам маска послушной, вернувшейся и исправившейся. Иногда она принималась спорить с Лави, иногда отказывалась от поручений – говорила, что занята слишком, и по этой же причине пропускала сборы (а на самом деле просто бродила по Эльфятнику, присматриваясь к тамошним обитателям) – и уводила с собой Йолли. Лави делала ей выговоры и пока не воспринимала все это как "бунт на корабле", но могла же – а пока было еще рано, рано…

И Айрэнэ терпела, подчинялась – и продолжала искать тех, кто мог стать для нее «своими». Особые надежды она возлагала на приближающийся зимний КОН.

* * *

– …А что тебе больше всего понравилось?

Темноволосая девочка улыбнулась, взмахнула длиннющими ресницами:

– Ой, мне – мне все понравилось!

– Ну, а может быть, что-нибудь особенно… зацепило? – словечко из лексикона Лави само прыгнуло на язык, девушка чуть было не поморщилась, но все же сдержалась, – Правда?

– Вообще-то есть такое… – сияющая улыбка превратилась в смущенную, – оно честно все классное! Но вот одно… – девочка сделала было шаг в сторону, покосилась на Айрэнэ, – я… покажу?

– Конечно, покажи! Мне же интересно! – тут даже особо притворятся не пришлось.

– Вот… – темноволосая подошла к рисунку тушью, – Этот…

"Занятно…"

Этому рисунку было этак с полгода: высокая красавица зловещего вида держится за руки с тонким, стройным, большеглазым… В общем, все как положено. Изначально это были Тхури и Ахто, но сейчас рисунок назывался просто «Влюбленные».

– А почему этот, кысь?

"Снова с добрым утром…"

– Не знаю даже… – потупилась было девочка, но тут же метнула из-под челки лукавый искристый взгляд, – Очень… зацепляет. Что-то чувствуется такое… Какие-то исходят тонкие вибрации…

Айрэнэ чуть не заржала в голос от этих "тонких вибраций", да еще высказанных с таким серьезным видом – пришлось поспешно превращать смех в кашель и тыкаться носом в рукав. "Ну дает… Энергуев, небось, наслушалась… Ду-урочкааа…"

– Кхе… Не, я… кхе… Я нормально, – вытерла заслезившиеся глаза, посмотрела на девочку, попыталась придать взгляду значительность, – Ты молодец. Слушай, а… – и запнулась. Как дальше, она представляла себе весьма смутно. Не ляпать же так сразу – мол, глючится мне, что это ты и я… "Как бы тут этак…" А девочка смотрела. Ждала. "Ну надо же когда-то начинать?" Еще раз откашлявшись для верности, Айрэнэ произнесла:

– Слушай… А ты можешь – Видеть?

* * *

Все окончилось неожиданно.

Айрэнэ прижала ладони к горящим щекам. Надо же было такому случиться…

Вот она идет по Эльфятнику, за ней по пятам – Йолли и новенькая, хихикают, о ком-то сплетничают…

С деревьев капает – Айрэнэ морщится, смахивает попавшую на нос каплю, накидывает капюшон. Аккуратно пробирается сквозь толпу, стараясь ступать на подтаявший снег и не вляпываться в раскисшую землю, обходя лужицы.

– Блин! – яростным взглядом провожает парнишку, с хохотом пронесшегося мимо – за ним гонится еще один такой же, и обоим наплевать, что они только что посадили на дорогой плащ девушки несколько пятен.

Огибает кучки знакомых, полузнакомых, совсем незнакомых существ… И застывает в растерянности.

Знакомый плащ, знакомый берет с беличьим хвостом… Лави медленно оборачивается к ней – в расширившихся глазах мелькает удивление, и эльфка с понимающей, нехорошей улыбкой отвешивает короткий поклон. Дарки оборачивается взглянуть, на что это смотрит эльфка, за ней – Зю, и Зарашад, и Коиннеах, и… Все. Все смотрят на нее, Айрэнэ. На нее, на неудержимо краснеющую Йолли, ничего не понимающую новенькую… Тиаль подмигивает, одобрительно ухмыляясь. Гэль – единственный из всех – отводит глаза. Остается только – ответить на поклон, развернуться и уходить, изо всех сил сдерживая шаги – не бежать!! – гордо вздернув подбородок, можно спросить у Йолли какую-то ерунду, неважно – они же смотрят, все смотрят вслед…

* * *

Все шло гладко – даже, пожалуй, слишком гладко. Новенькая девочка бегала за ней, заглядывала в рот, ловила каждое слово и верила безоговорочно. Гремучая смесь из лавиных глюков, собственных фантазий Айрэнэ и стандартного набора для особо впечатлительных сработала идеально – вскоре она уже не стеснялась звонить и радостно излагать «увиденное». Айрэнэ мысленно аплодировала ее богатому воображению, вслух соглашалась с тем, что казалось ей наиболее разумным, откровенную чушь отметала, как махровые глюки. Сил и времени эта возня отбирала порядочно, но как же было приятно – знать, что тебя уважают, слушают – и слушаются…

Девушка словно окаменела внутри – она улыбалась, производя над собой усилие и напрягая необходимые лицевые мышцы, внимательно выслушивала девочек, занималась ювелиркой и куклами (на кукол, кстати, удалось получить неплохой заказ в магазине сувениров, и была надежда, что этот заказ не последний). Придумывала себе прикиды – два туда, сюда один, и еще помочь Йолли, и этой новой мелкой… С новой мелкой надо было разбираться до конца. Раз уж начала – так иди, доделывай, не тормози на полдороге. Айрэнэ ругала себя за промедление, но каждый раз, когда она видела широко распахнутые глаза новонареченной Тхэсс и слышала ее захлебывающийся восторгом голос, заранее подготовленная речь застревала в горле. Промучившись так с месяц, Айрэнэ со злостью стукнула кулаком по столу (скривилась от боли – не рассчитала силы удара) и поклялась себе, что на следующем же Эльфятнике сделает все необходимое. А чтобы отступать было некуда, предупредила Тхэсс, что расскажет нечто удивительное, и для храбрости выглушила бутылку пива.

На Эльфятнике еще и не такое видывали, поэтому народ почти не обратил внимания на разыгравшуюся сцену: худенькая девушка в темно-синем бархатном прикиде картинно взмахнула плащом и опустилась на одно колено перед остолбеневшей девочкой в черном. Взяла ее за руку и произнесла, глядя снизу вверх сияющими глазами:

– Тхэсс… Я все-таки нашел тебя.

После этого все пошло еще легче. Тхэсс «вспоминала», Айрэнэ исправляла самые завиральные глюки и добавляла свои: приносила написанные от руки тексты с замысловатыми рисунками на полях, а пока Тхэсс, полуоткрыв губы, вчитывалась и пыталась осознать новые сведения, девушка легко обнимала ее за плечи, поправляла волосы, словно бы невзначай, касалась щеки. И тихо досадовала на себя – отчего не получается так легко, как у Лави, и почему сейчас трудней, чем с Йолли… Знаешь наперед, что надо сделать и как – а рука падает бессильно, и движение обрывается на полувзмахе. «Что уж тормозить – теперь-то…» Тхэсс называла ее Айхэлленом и обращалась в мужском роде, принимала подарки и ухаживания – кажется, что тут стоит… Никак. Снова – никак.

Оставалось поступить точно так же, как и с квэнтой – отсечь себе пути к отступлению. И Айрэнэ, дождавшись, пока родители и сестра укатили в какой-то дом отдыха, пригласила девочку к себе с ночевкой (та была рада, и с ее родителями проблем не предвиделось), запаслась пивом и вином, и отключила телефон.

Они сидели долго, очень долго. Тхэсс принесла гитару и пела – и свои песни, и чужие. Айрэнэ вполголоса подпевала и подливала им обеим вина, а в перерывах между песнями она говорили – обо всем и обо всех, перебивали друг друга, смеялись, и Тхэсс вспоминала подходящую песню и снова бралась за гитару, а Айрэнэ уже не могла подпевать – щемящая тоска подступала к горлу («По волнам, по волнам к западным пределам…»), и срывался голос («Над головой – полоса яркой звездной пыли…»), и не удалось сдержаться («…В Эльдамар, где листва… Нет!») – она разрыдалась. Во мгновение ока Тхэсс оказалась рядом, на коленях, потянулась обнять – Айрэнэ соскользнула на ковер – и тоже расплакалась, встряхивая растрепавшейся головой. Словно во сне, Айрэнэ прижималась к девушке – целовала мокрые щеки (солоно…), зажмуренные глаза (длинные слипшиеся ресницы…), нежные губы – сначала Тхэсс покорно подставила лицо, но уже через мгновение ответила на поцелуи с удивившей девушку силой. Объятия – до прерывающегося дыхания, до стона – кто стонал? От счастья, от боли? Неважно… И сколько потом Айрэнэ не пыталась, так и не могла вспомнить, кто же из них первым начал сдирать одежду с другого…

На редкость хмурое летнее утро: небо затянуто серыми с черно-фиолетовой каймой облаками, вот-вот хлынет дождь. Ветер холодящими порывами врывается в форточку, колышет занавеси.

Айрэнэ проснулась, но вставать не спешила, не решаясь потревожить Тхэсс, пристроившую ее руку себе под голову.

"Не одна. Мое… Моя…" – Айрэнэ смотрит в потолок. Зигзагом – трещина в побелке. "Стая…"

Рядом – шорох и шебуршание, тихий вздох. Айрэнэ повернула голову – Тхэсс, щуря сонные глаза, одарила ее радостной улыбкой.

– С утром, – улыбнулась в ответ Айрэнэ. Она с некоторым беспокойством ожидала пробуждения девочки – но, судя по всему, все было в порядке. – Ты как?

– Нормально… – Тхэсс потянулась. – Муррр, ты классный… – и, безо всякого перехода, – Курить хочется… Тебе?

– Ага… Тогда надо на кухню ползти.

– Зачем?

– Тут нельзя.

– Но если о-очень хочется, то иногда можно! – со смехом Тхэсс потерлась носом о плечо Айрэнэ, легко выскочила из-под пледа. – А ты вообще лежи, я сейчас!

– Ты куда?

– Туда! – Тхэсс шустро влезла в футболку, показала девушке язык и исчезла. Через мгновение ее вопль донесся из кухни:

– Кофе или чай? Вам в постель или в чашечку?!

– Ой, маньячка… – пробурчала Айрэнэ, не зная, радоваться ей или сердиться. "Ну дает… Коза… Ну и ладно, когда вокруг меня еще так… И замечательно…" – Кофе! Сахара две ложки!! Печенье на полке справа!!!

Из кухни донеслось звяканье, шум воды и прочие признаки бурной деятельности, а Айрэнэ подложила под спину подушки, устроилась поудобнее, достала первую подвернувшуюся книжку. Вскоре аромат свежесвареного кофе отвлек девушку от чтения, она отложила книгу, и тут в комнату вплыла Тхэсс с большим расписным подносом в руках. На подносе красовались две крошечные чашечки, турка, сахарница и большая стеклянная пепельница.

– Сейчас печенье притащу, – сообщила Тхэсс, водружая все это на тумбочку у кровати, – кста… Где вчера сигареты бросили?

– Там где-то… – Айрэнэ махнула куда-то в сторону письменного стола, Тхэсс кивнула и умчалась, но мгновенно вернулась. С сигаретами.

Они сидели рядом, то медленно прихлебывая кофе, смакуя каждый глоток, то затягиваясь одной на двоих сигаретой, и Тхэсс тыкалась носом в щеку девушке, в ухо, в голое плечо, и в ответ та улыбалась. Они не разговаривали, и только когда кофе было выпито и сигарета докурена, и Айрэнэ снова откинулась на подушки, Тхэсс, прильнув к девушке, пытливо заглянула ей в глаза:

– Мур-мур… Правда, я хоро-оший?

– Конечно, хороший, – Айрэнэ ласково убрала с лица Тхэсс вьющиеся пряди. – Лапушка…

– Правда, я лучше Йолли?

* * *

– А меня, б…, это волнует?! Я тебя в списках не видела! По фиг мне, кто тебя звал!!!

Голос капитана команды Дориата, изящной девушки в расшитом золотом синем атласном платье, разносился на всю поляну, и Айрэнэ, вбивавшая в сухую неподатливую землю колышек палатки, выпрямилась и с интересом взглянула в сторону предполагаемого скандала.

Капитан – по игре Мелиан, по жизни Алиана – грозно нависала над чем-то маленьким и лохматым. Маленькое и лохматое обеими руками сжимало крохотный рюкзачок и держало его перед грудью так, словно собиралось за ним спрятаться. Блестящий плащик, джинсы-футболка-кроссовки, хайратничек из кожаного шнурка. "Все с этим ясно… «Хвост», однако. Бедный. И Мелиан тоже бедная…"

Мелиан можно было понять: сначала ей пришлось спешно знакомиться живьем с Айрэнэ и ее командой (до этого они только переписывались), наскоро обсуждать внутрикомандный отыгрыш (бойцов-то у Айрэнэ не было), потом выяснилось, что Тингола, обещавшего заехать позже, не будет вообще (а значит, надо искать замену), потом пришел кто-то из мастеров и заявил, что Дориат ухитрился встать прямо на какой-то стратегически важной точке, поэтому извольте переезжать… Ну а теперь к прочим неприятностям добавился еще и ничейный «хвост». Кажется, это оказалось последней каплей, потому что утонченная (и весьма гордившаяся этим) Мелиан ранее никогда не была замечена в использовании крепких выражений.

– Можешь попробовать Ломелиндо – тьфу, Линдира! – уговорить, если не возьмет, то первая же электричка твоя! Вон, палатки видишь? Туда и топай, и не фиг мне мозги парить! – Мелиан сорвалась с места и умчалась, не слушая больше никаких возражений.

Айрэнэ поморщилась. «Ломелиндо» – еще один всеобщий прокол. Ее имя на этой игре. Почему-то за весь период подготовки никто не заметил, что Ломелиндо – это ведь то же самое, что и Тинувиэль, только на Квэнья… И только когда девушка, игравшая Лютиэн, прямо-таки источающим сарказм голосом сказала: "Ну здравствуй, тезка…" – только тогда до Айрэнэ дошло. Пришлось спешно назваться Линдиром… Но теперь все путались и оговаривались. Сплошное невезенье…

Мелкое и лохматое меж тем целенаправленно топало в ее сторону, путаясь в высокой траве и спотыкаясь. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это все-таки девочка, впрочем, напоминавшая изрядно оголодавшего хоббитенка. Добравшись до Айрэнэ, девочка встряхнула копной мелких кудряшек, нахально уставилась девушке в глаза и спросила:

– Кто тут Линдир?

– Это я, – сдерживая усмешку, Айрэнэ выпрямилась, расправила плечи. – В чем дело?

– Возьми меня в команду!

– Да? Это с какой это радости?

Девочка замялась, но Айрэнэ и не думала приходить ей на помощь.

– Ну возьми! Я… Мне… – создание еще пыталось хорохориться, но под ледяным взглядом Айрэнэ сникло, опустив голову, и уже другим, жалобным голосом попросило, – Ну возьми… Пожалуйста… Я не хочу обратно ехать, я играть хочу…

– Тогда излагай быстро. Имя?

– Айканаро!

– Чего?! По игре или по жизни?

– И так, и этак… – девочка хлюпнула носом, вновь вскинула глаза и неожиданно ершисто заявила, – я себя хотел играть!

Айрэнэ сдержала смешок. "Ну-ну… Айканаро… Эльфийский принц, значит… Ой, блин…"

– Так, с этим потом. Твои предки знают, что ты здесь?

"Так, это обязательно – а то вдруг родители уже свое сокровище с милицией ищут… Или по моргам…"

– Ну да…

"И то хлеб…"

– Чем болеешь?

– Здоровый я!

– Да не сейчас, а вообще. Бронхиты, астмы, сердце. Эпилепсия, опять же…

Айканаро выпучила глаза, пытаясь сообразить, не издеваются ли над ней, но строгий вид Айрэнэ как-то не располагал к долгим колебаниям.

– Ничего такого!

– Ладно, верю. У тебя… У тебя ничего нет, так? Погоди… – вешать на себя ответственность за «хвоста», да еще такого, совершенно не хотелось, но ребенка было жалко… Полигон далеко, идти через лес, а там… Как оно вообще сюда в одиночку добралось? "Приключенец, блин…" – Слушай сюда. Оставайся. Но будешь слушать меня и делать то, что я говорю. Или так, или катишься ко всем Валар скопом. Доступно?

Создание усердно закивало. Выкатываться девочке явно не хотелось.

– Прежде всего – никаких Айканар. Здесь ты, раз приперся, да еще так, будешь играть пятого эльфа в третьем ряду… И без возражений!

– Понятно. – девочка закивала еще усердней и поспешила заверить Айрэнэ, что будет "помогать да и вообще!"

– Ну и отлично. Так, поможешь мне ставить палатку – умеешь? – ну и хорошо… Потом рюкзак кинешь сюда, и сходи к Мелиан, скажи, что ты… Чего? Боишься? Ну и фиг с тобой, сам схожу…

Завтра начинается игра. Завтра, с утра пораньше, парад. Надо бы спать, но никто не ложится. Все три составные части команды Дориата – и приехавшие с Мелиан, и свита Айрэнэ, и группа бойцов откуда-то чуть ли не из Сибири – собрались вокруг костра, и знакомятся, негромко разговаривают, передают из рук в руки гитару. Тхэсс блестит глазами, смеется, перебирает струны – она и девушка из тех, что с Мелиан, устроили соревнование на песнях. Кажется, пока ничья.

Айрэнэ бездумно перебирает волосы Йолли – как кошку гладит – а та застыла и смотрит в огонь, старается не шевелиться и, кажется, даже не дышать.

Другие девочки – Лаурэдэль, Нараэль, и еще трое, отловленные на Эльфятнике поздней весной – слушают Тхэсс. Нараэль внимательно следит за руками – девочка хочет играть так же, а то и лучше. "И научится, если будет стараться. А понтов кидать поменьше…"

Лаурэдэль шевелит губами. "Опять сочиняет…" Иногда у нее получается что-то хорошее, но так редко, гораздо чаще Айрэнэ приходится применять всю свою дипломатию, чтобы не позволить ей вылезти с этими, с позволения сказать, стихами куда-нибудь в народ… И опозориться. И опозорить еще и Айрэнэ. "Нет уж, золотко, обойдешься. Кого б на тебя натравить такого, чтобы заставили работать…" Русоволосая Лаурэдэль была найдена в колледже – вернее, нашлась сама. Робкая первокурсница подошла к девушке и тихонько спросила, а правда ли, что она из"…этих? Толкинистов?" В тот момент Айрэнэ, измотанной предстоящими выпускными, было совершенно не до эльфов и Толкина, но она сдержалась и заговорила с девочкой. Как оказалось, не напрасно.

– Ух… Мне бы так… – громкий шепот слева оторвал Айрэнэ от размышлений, – ууу…

Девушка обернулась: Айканаро с восторгом, граничащим с благоговением, уставилась на Тхэсс. Та как раз закончила играть – она выбрала на редкость сложную песню, да еще и ухитрялась украшать мелодию импровизациями.

– А ты ни на чем не играешь? – для порядка поинтересовалась Айрэнэ.

– На скрипке… Семь лет уже.

– Ничего себе! – Айрэнэ развернулась к созданию (обиженно заерзала забытая Йолли), – Класс какой!

– И неправда… Нет тут ничего классного, – пробурчала девочка и тут же метнула на Айрэнэ опасливый взгляд (сегодня девушка уже успела сорваться на нее), – с собой никуда не возьмешь, и вообще… Не эльфовская это музыка.

– С чего ты взял? – подняла брови девушка. "Скрипка… и голос Тхэсс, и гитара… Вот это будет…" – А кстати… Расскажи-ка мне, радость моя…

* * *

Собственная квартира. Своя собственная. Айрэнэ повторяла эти слова, словно пробуя на вкус, не в силах поверить окончательно. «Моя. Моя собственная. Моя.» Приходить-уходить, когда захочется, ни перед кем не отчитываться, приводить кого угодно, делать все что угодно. «Моя.»

Дедушка умер неожиданно – от инфаркта. Айрэнэ не очень его любила: разумеется, иногда приходилось к нему заезжать, ну а если в гости приезжал он – сидеть за общим столом, состроив вежливо-заинтересованное лицо, и слушать вполуха его длинные и разнообразные разглагольствования о политике и современной молодежи (последнее говорилось явно ради ее, Айрэнэ, вящей пользы). Да, еще нужно было вовремя кивать и соглашаться. И вот теперь… Девушка поморщилась – смесь невесть откуда взявшегося раскаяния ("Ну можно ж было и чуток повнимательней, наверное…"), радости ("Моя!") и стыда за эту радость грозила разрушить драгоценное внутреннее спокойствие, и без того не слишком устойчивое. Проще выбросить из головы, не думать. "Есть хата – и хорошо. И отлично. И замечательно."