Текст книги "Измена. Он не твой (СИ)"

Автор книги: Яна Мосар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 29

А если я беременна?

Если внутри меня уже кто-то есть… маленький, незаметный, но живой?

Ребенок, появившийся из любви, а родится придется в боли и предательстве.

Пока никто не знает. Даже я до конца не уверена. А вдруг все-таки гормональный сбой. Бывает же такое. Тем более, у меня есть причины для этого.

Но тело уже шепчет.

Не начались.

Грудь отзывается тупым покалыванием. Кладу руку на живот. Нет, конечно, где там? Еще слишком рано, чтобы почувствовать.

Что я могу сделать?

Либо прощаю Ярослава. Закрываю глаза на то, что у них было с Мариной. На все фото, слова. Проглатываю все – и молчу.

Ради ребенка, ради семьи. Ради привычки быть вдвоем.

Ради Кати, которая так любит папу и все еще наивно рисует нас на листочке: мама, папа, она, солнце и дом с дымом из трубы.

Либо я живу одна. С Катей. И, возможно… с еще одним ребенком.

И вот тогда – без иллюзий, без поддержки, без теплых вечеров на диване.

Останутся: я, духовка, торты, тетради с рецептами и бесконечное "справлюсь".

Но справлюсь ли?

Иногда мне кажется, что женщины-кондитеры из тортов лепят себе броню.

Мука вместо пудры. Крем вместо помады.

Пока одни украшают праздничные столы – мы украшаем чужие жизни, чтобы заработать на свою.

Может, я и вытяну. Может, мои торты станут популярными.

Может, я найду силы, клиентов, деньги.

Но это не "счастливая история". Это будет война. Каждый день.

С собой. С одиночеством. С тишиной на кухне. С чеком в аптеке.

Я останавливаюсь. Витрина блестит от света, и в ней я – растерянная, будто себя не узнаю.

Сколько нас таких, потерянных на фоне чужих улыбок? Сколько женщин остаются после "я тебя предал". Мучаются вопросом, а что теперь?

Я была уверена, что мы – это навсегда, пока смерть не разлучит нас. А оказывается, нельзя быть ни в чем уверенной. Все, даже самое надежное и долговечное, может дать трещину.

Захожу в аптеку, покупаю тест на беременность.

Почему в жизни все так… вернее, не так, как мы планируем и хотим. Кто-то хочет ребенка, а не может. Кто-то не планирует, а ему его дают.

Это же все меняет.

Зачем вы так со мной? Я же и его любила и ее. Мысли никогда не было, что они могут предать. Тем более друг с другом.

Он клянется, что все было подстроено. Что это она пришла. Что это все – ловушка. Манипуляция.

Она – плачет. Говорит, что он сам. Что она не хотела. Что боялась. Что он приказал молчать.

И каждый тянет меня в свою сторону.

А я стою посередине, как тряпичная кукла между двух детей – каждый тянет за руку, и кажется, скоро порвут.

А теперь все как в дыму. как в полутонах.

Ничего не ясно. И я не верю никому.

Потому что каждый говорит то, что ему выгодно.

А мне надо поверить кому-то из них.

И не могу жить в этом "не знаю" слишком долго. Придется решать.

Женщинам вообще часто приходится решать. Иногда – сразу за двоих. Или даже за троих…

Жду, что покажет тест, и открываю телефон, чтобы проверить, а там сообщение от Анны: «Он всегда был горячим. Удивляюсь, как ты его удерживала столько лет. Видимо, устал от домашних пирогов и ушел за лаской и любовью. Побыла любимой, дай теперь другим это почувствовать».

Я не понимаю, что чувствую в этот момент – жар, холод, злость, стыд, отвращение или смех. Все это смешивается в груди, вспыхивает и превращается в ком, который не проглотить и не избавиться.

Пальцы сжимаются на корпусе телефона, как будто я могу передавить не только его, но и саму боль, которая поднимается вверх. Горло сдавливает. Мысли скачут, но все крутится вокруг одного – она знает, она была с ним. Или врет. Или хочет, чтобы я поверила. А я уже не знаю, чему и кому верить.

Это пишет Анна? Или Марина, прикрывшись чужим именем?

"Он всегда был горячим".

Как иголка под кожей. А я ведь знаю, какой он – когда любит. Когда целует. Когда касается. И кто-то еще это чувствовал?

На зубах скрипит злость. Молча нажимаю "заблокировать", но внутри ничуть не становится легче. Сообщение уже как яд – оно уже разошлось по крови. Снова и снова слышу ее интонацию – наглую, уверенную, как будто я проиграла. Как будто он больше не мой. И никогда не был.

А вдруг это правда? Вдруг я и правда – всего лишь была остановкой на его пути? Жена-дом, жена-ужин, жена-дочь. А настоящая страсть – на стороне?

Я беру тест и переворачиваю, чтобы увидеть ответ на свой вопрос.

Глава 30

Две полоски. Две полоски…

Именно сейчас.

Когда все вот так вверх дном.

На тесте две полоски!

Я смотрю на них, как будто они – приговор. Или наоборот – спасение. Они появляются быстро, четко, без сомнений.

Как будто судьба не собирается играть в угадайку.

Я сижу на краешке ванной, сжимаю в пальцах этот тест, а в ушах звенит.

Беременна.

Слово пульсирует внутри, расползается по венам, заполняет каждую клетку. Почему так не вовремя?

А потом – ком в горле. Горячий, плотный, тревожный.

Сейчас?

Когда сердце разворочено. Когда я не знаю, на чьей стороне правда.

Когда я не знаю, с кем я. И кто рядом. Когда я не знаю, хочу ли прощать. И смогу ли.

А внутри – новая жизнь. Тихая. Чистая.

Руки дрожат, но не от страха. От того, сколько чувств накрывает одновременно.

Я ведь не пустая. Я не одна. Во мне есть свет.

Маленькая искра, которая просит: "Дыши. Живи. Не бойся".

У меня есть дочка.

Пусть доверие – как бумага, измятая до предела. Пусть мужчины уходят. Пусть подруги предают.

Но у меня есть ради кого и ради чего жить.

Я справлюсь.

Ради Кати. Ради этой новой жизни внутри.

Сломанная – не значит слабая.

Я устала. Я вымотана. Но это все временно.

Надо просто чуть-чуть отдохнуть и разобраться во всем.

Беру телефон и набираю сообщение: "Надеюсь, ты хорошо спишь по ночам. Хотя ты и сама понимаешь – рядом с тем, кто однажды предал, никогда не будет спокойно. Он предал меня. Значит, сможет и тебя"

Хочется метнуть в нее слова, от которых не отмоется. Чтобы хоть на секунду поняла, каково это. Кто бы это ни был. Анна или Марина?

Но я замираю. Останавливаю себя.

Это провокация.

Она этого и ждет.

Как спасательный круг, брошенный в разъяренное море злости.

Она этого и ждет.

И мне хочется ответить, но я стираю сообщение.

Весь ее текст такой, чтобы задеть. Туда, где уже болит. Каждое слово – будто игла под ногтем, нацеленная на мою самооценку.

На мою уязвимость. На мою женскую суть.

Она хочет, чтобы я сорвалась. Чтобы я вступила в перепалку, чтобы я оправдывалась, ругалась, умоляла, оскорбляла – неважно.

Главное, чтобы я реагировала. Чтобы я дала ей власть надо мной. Власть эмоции.

Почувствовать себя выше. Лучше. И единственным способом самоутвердиться становится разрушение чужого.

Она не хочет мою семью – она хочет мою слабость. Мою боль. Доказать себе же, что она лучше в чем-то. Что мужчины ее хотят. Что все вокруг замужние погрязли в быту, что с ними скучно, а они такие феи и бабочки, которые так хорошо знают мужчин.

И если я сейчас отвечу так же – я буду играть по ее правилам.

А я не хочу быть женщиной, которая кидается грязью, потому что кто-то другой не умеет быть чистым.

Я делаю вдох. Успокаиваюсь.

Прямо сейчас – в эту секунду – я выбираю не потерять себя.

Не разорваться на части.

Хочет увидеть, как я страдаю из-за него? Как плачу? Как переживаю?

Она не увидит ничего. Ни слез, ни радости.

Я откладываю телефон. Подхожу к плите. Наливаю себе воды. Делаю глубокий вдох.

Кручу в руках тест. Удивительно, как утром еще я думала об одном, а к вечеру уже планы поменялись на всю жизнь.

Звонок от Яра.

Сказать ему или или не надо?

Если бы ничего этого не было, тогда да. Конечно, он бы первым узнал.

Сейчас, не понятно, что с этим делать.

– Да, привет.

– Привет, Даш. Слушай, я подумал… Давай я сам заберу Катю из сада.

– Я сама, потом поедем к маме. Она нас ждет.

– Не надо к маме. Останьтесь сегодня дома.

– Ярослав…

– Пожалуйста. Я просто хочу, чтобы вы были дома. Мы поужинаем вместе. Купим чего-нибудь вкусненького? Я хочу с тобой побыть и с Катей.

– Яр…

– Ты пока еще моя жена. Мы же можем общаться?

– Но не ночевать в одной кровати.

– Не будем в одной.

– А мама? Она наготовила…

– Позвони ей. Скажи, что завтра заедете. Сегодня просто… побудь дома. Как раньше.

– Ты хочешь, чтобы мы сделали вид, что все в порядке?

– Нет. Я хочу, чтобы ты просто… дала этому вечеру шанс. Без обещаний. Без давления. Только ты, Катя и я.

– Я очень скучаю по вам.

На кончике языка так и чешется спросить, а как же Анна? Но идея внезапно возникает другая.

– Даш… Я не прошу забыть. Я не прошу простить. Только – остаться. Сегодня.

– Ладно. Хорошо.

– Даже если ты молча съешь свой ужин и уйдешь в комнату – я все равно буду рад.

– Хорошо. Тогда забери Катю.

– Договорились. Я все куплю, все приготовлю.

– Без пафоса, Ярослав.

– Естественно.

После разговора возвращаюсь к телефону, там сообщение от Анны так и висит без ответа.

“Хорошего вам вечера, Анна. Смотрите, не обожгитесь, такой он горячий”, – печатаю, добавляя каплю сарказма, будто размешиваю яд в чае.

Ответ прилетает моментально, как будто она ждала наготове.

"Горячий он после того, как я отогрела после тебя. Сегодня закрепим"

Сообщение приходит с мерзким удовлетворением.

Словно она облизывает губы, печатая это.

Словно ей мало просто унизить – ей надо, чтобы я почувствовала себя пустым местом.

Холодной. Заменимой.

Но вот только…

Если я такая холодная – зачем ты все еще кипишь от желания доказать, что лучше?

Горячее – не значит глубже.

Иногда от настоящей любви мороз по коже. И только от пустоты – пот.

Я читаю и выдыхаю. Вот оно. Спектакль продолжается.

Пытается задеть. Проколоть иголкой, а лучше гарпуном. Но слишком уж старается.

И главное – то, что она пишет, не совпадает с тем, что говорит он. Ни по времени, ни по действиям. Он собирается к нам. А она "ждет". Противоречие.

Значит, это просто нагнетание и провокация.

Я едва успеваю перевести дух после этого разговора, как снова звонок. Теперь за тортом.

Это важно и ответственно. Поэтому аккуратно все упаковываю и выношу коробку. Торт – тяжелый, двухярусный, с ручной лепкой.

На парковке уже стоит серебристый внедорожник. Из него выходит мужчина лет сорока – солидный, в дорогом пальто, с выражением лица, будто он лично проверяет госзакупки на миллион.

– Ну, наконец-то, – бросает он, даже не поздоровавшись. – Я уже десять минут жду!

– Простите, – стараюсь не терять вежливости. – Все готово, я вышла сразу, как только услышала сигнал.

Он заглядывает в коробку и хмыкает, как будто нюхает прокисшее молоко.

– Это что?

– Это торт. В стиле "Париж", как вы и просили. Эйфелева башня из шоколада, лепка ручная, лепестки…

– Это? – он прерывает меня и указывает пальцем. – Это вы называете Эйфелевой башней? – поворачивается ко мне всем корпусом, – Вы вообще видели, как она выглядит? Башня! А не это… сопли из темного шоколада!

– Если вы хотели удивить именинницу настоящей Эйфелевой башней, то надо было ее в Париж отвезти, а не торт заказывать. Все было согласовано с вашей женой…

– С моей женой? – лицо у него багровеет. – У моей жены вкус. А это – не торт, а провал. Посмотрите на этот цвет! Вы что, слепая?

Он берет коробку за края, резко дергает ее на себя. Шоколадная башня наклоняется, крышка задевает один из ярусов.

– Осторожно! – восклицаю, подхватывая снизу. – Он может повредиться!

– Он уже поврежден! Мозгом! У вас руки не оттуда растут, девушка. Вам не торты печь надо, а картошку чистить!

Мне будто пощечину дали.

Он вытаскивает коробку наружу, хлопает крышкой. Люди на лавочке оборачиваются. Он не замечает. Или ему все равно.

– Это шелковый крем, он требует температурного контроля. Вы его испортите…

– А он и так испорчен! Смотрите, как перекошен! Это надо теперь съесть. Знаете что? – он берет коробку, с размаху всовывает мне его в руки, не думая о том, что может что-то сломать.

А я чувствую, как торт там, в коробке, съезжает и упирается в стенку.

Я не верю. Просто стою и смотрю, как моя работа разваливается у всех на глазах.

– Вот! – говорит он. – Сама и ешь это. Удачи в бизнесе.

Он разворачивается, толкает меня плечом.

– Эй! – кричу я. – Вы не имеете права! Я потратила деньги на материалы! Предоплата не покрыла и половины стоимости торта.

– И больше не получишь! – бросает он, садится в машину и хлопает дверью. – Сама виновата, что взялась за дело, не умея делать.

Глава 31

Я хватаю телефон, пытаюсь открыть переписку. Звоню на номер – «Абонент недоступен». Пробую еще – «Ваш номер заблокирован». Он выезжает со стоянки, даже не оглянувшись.

Я стою с испорченным тортом. Посреди улицы.

Пальцы трясутся. Мимо проходят люди. Смотрят. Кто-то сжал губы. Кто-то смеется.

А я... не знаю, как не разрыдаться прямо сейчас.

Моя работа. Мой труд. Мои шесть часов работы.

Даже больше этот торт – это надежда, что я могу начать новую жизнь, пусть с мелких заказов…

Этот заказ должен был быть первым шагом. А оказался пощечиной от мира.

А я уверена в своей работе на сто процентов.

Ярослав подъезжает к дому как раз в тот момент, когда я стою посреди двора с перевернутым тортом в руках. Коробка измята, крем уже течет по пальцам, Эйфелева башня безжалостно размазана по прозрачной крышке.

Он выходит из машины, делает пару шагов и останавливается, словно наткнувшись на невидимую преграду. Смотрит на меня с недоумением, и это недоумение быстро сменяется тревогой.

– Даша, ты что здесь делаешь? Что случилось?

Его голос пробуждает во мне чувство, от которого я едва держалась. Что-то хрупкое внутри наконец ломается, и меня начинает трясти. Сначала едва заметно, потом сильнее и сильнее.

– Все… все зря! – выплескиваю я, задыхаясь от слез, которые сами собой текут по щекам. – Я больше не могу, Яр! Все разваливается! Я… я даже дурацкий торт не могу сделать!

Ярослав быстро подходит ко мне, забирая измятую коробку с торта и ставя ее на капот машины. Он осторожно, почти с опаской, словно боится причинить боль, берет меня за плечи и разворачивает к себе.

– Посмотри на меня, – тихо, но уверенно говорит он. – Что произошло?

Я пытаюсь взять себя в руки, но слова вырываются наружу сами, обрывками и сквозь рыдания.

– Этот мужик… Заказчик… Он… Он сказал, что у меня руки не оттуда растут! Перевернул мой торт прямо на улице! – начинаю всхлипывать, захлебываясь от несправедливости и собственной беспомощности. – Он и не заплатили даже. Сказали, что я ничего не умею. А потом еще… она… она опять написала… Твоя Анна… Яр, я не могу больше!

– Нет у меня никакой Анны, – Ярослав напряженно выдыхает.

Лицо мгновенно становится каменным, мышцы на челюсти напрягаются, глаза темнеют от гнева. Но его руки по-прежнему держат меня мягко, словно боится, что если сожмет чуть сильнее, я рассыплюсь прямо тут.

– Даша, не думай о ней. Слышишь? Она специально тебя доводит. Не давай ей того, чего она хочет.

– Мне уже все равно, чего она хочет, – шепчу, – я устала. Я просто устала от всего этого…

Он обнимает меня, осторожно гладя по спине, словно я – маленькая девочка, которую нужно успокоить. И от его объятий становится одновременно легче и еще больнее.

Он пахнет так знакомо, по-родному, несмотря ни на что.

– Идем домой, – наконец говорит он.

Яр открывает дверь и помогает Кате выбраться из машины. Моя малышка бросается тут же ко мне и обнимает.

Касается моей ладони своими теплыми, липкими от конфеты пальчиками.

– Мамотька, а почиму ты пачишь? Тебе бойно?

От ее простых слов я всхлипываю снова, но теперь стараюсь улыбнуться.

– Нет, солнышко. Просто устала немножко.

– Не пйачь, мамуль, – тихо подбадривает меня, прижимаясь щекой к моей руке. – Папа дома. Мы теперь вместе, да?

Бросаю взгляд на Яра, а он захлопывает крышку багажника. В одной руке у него пакеты с продуктами, в другой букет цветов.

– Это тебе.

– Я просила без пафоса.

– Пафосным была бы сто одна роза, а так мы выбрали, чтобы ты не огорчалась и не плакала. Да, Кать?

– Да!

Вдыхаю приятный цветочный аромат.

– Так, девчонки, идем домой.

Я гляжу в его лицо, пытаясь найти там ложь или подвох. Но вижу лишь искренность, такую же ясную, как когда-то на нашей свадьбе, когда он говорил "да".

В свободную руку берет мой торт.

И мне становится стыдно, что он снова меня видит такой разбитой и беспомощной. Снова, словно я не способна справиться сама.

Катя деловито перебирает продукты, маленькие ладошки старательно складывают яблоки и апельсины в раковину. Прикусывая губу, как будто выполняет важную взрослую работу.

Ярослав опускает на стол остатки несчастного торта. Я чувствую, как его взгляд снова и снова цепляется за мое лицо. Стараюсь не смотреть на него прямо, потому что боюсь снова расплакаться. Но слезы уже близко.

Яр снимает крышку с коробки от торта, пальцем счищает крем с внутренней стороны коробки.

– Ммм, вкусно. Серьезно, – еще набирает крем и протягивает мне палец, предлагая слизать крем и самой попробовать.

– Я знаю.

– Ну и все. Сами съедим торт.

Я киваю, но от этого не легче. Все равно осадок остался.

– Даш, – тихо зовет он, шагнув ближе и почти касаясь плечом моего плеча, – ну что там произошло? Кто это был вообще?

Я сглатываю комок в горле и смотрю на его руки, которые по-прежнему такие родные, крепкие. Эти руки столько раз держали меня, успокаивали, защищали. А теперь кажутся такими далекими, как будто между нами прозрачная, ледяная стена, через которую слышно, но не достучаться.

– Вчера заказали торт, все обговорили. Забирал ее муж. Сказал, что это совсем не то, что она хотела. Обругал, толкнул и уехал.

Ярослав напрягается. Взгляд темнеет, брови сводятся к переносице, как будто он готов прямо сейчас развернуться и искать того, кто посмел обидеть меня.

– Давай я позвоню и поговорю. Надо разобраться, какого черта...

– Звонила, – отвечаю тихо и устало, опуская голову. Волосы спадают на лицо, закрывая меня от его взглядов. – Номер заблокирован.

– В смысле, заблокирован? – голос Ярослава становится резче, напористее.

– Сразу, как будто заранее это планировалось. Как будто только и ждали, когда я позвоню и начну выяснять.

Он молчит, перебирает пальцами края пакета, в котором лежат раздавленные кусочки крема и теста. Я знаю этот его жест – это когда он пытается сдержать злость.

– Как зовут ее? – наконец спрашивает он, стараясь звучать спокойно. – Давай я позвоню с другого номера и спрошу, в чем дело.

– Яр, не надо, – шепчу я и смотрю ему прямо в глаза. – Я уже поняла, что все это специально. Она просто хотела меня унизить, наказать, сломать.

– За что, Даш? – в его голосе сквозит боль и непонимание, пальцы сжимаются в кулак. – За что ей тебя наказывать?

Я молчу, а в голове снова мелькает мысль об Анне, о ее ядовитых сообщениях, о Марине и о том, что каждая, кого я когда-то считала близкой, вдруг стала врагом.

– Я не знаю, Яр, – отвечаю ему хрипло, – но это не просто совпадение. Все это не случайно.

Катя поворачивает голову и с серьезным видом показывает нам чисто вымытые яблоки.

– Я уже помыла! Можете их кушать, – радостно сообщает она и бежит к нам.

Ярослав слегка улыбается дочке, обнимает ее свободной рукой.

– Молодец, Кать. Ты такая помощница.

Ярослав смотрит на меня тяжелым взглядом, и я понимаю, что он все еще хочет что-то сделать, что-то исправить, защитить нас. Но сейчас главное – не давать волю эмоциям, не сорваться и не сделать хуже.

– Давай номер, я позвоню сейчас.

Пожимаю плечами, не веря, что что-то получится из этого, но диктую номер.

Его глаза темнеют от сосредоточенности, скулы напрягаются. Это выражение знакомо мне слишком хорошо – он готов идти до конца, когда уверен в своей правоте.

– Да, здравствуйте, – говорит он ровным, холодным тоном. – Это супруг Дарьи Андреевой. Вы сегодня заказывали у нее торт, который забирал какой-то мужчина.

– Это был мой муж.

– Я хочу с ним поговорить.

– Что? – отвечает мужчина.

Удивительно, что вообще общаются.

– У меня вопрос, с каких пор принято вести себя с женщинами, тем более с чужими женами, как вы себе позволили сегодня?

На другом конце, похоже, пытаются что-то резко возразить, но Ярослав мгновенно перебивает голосом, в котором столько металлической уверенности, что у меня по спине бегут мурашки.

– Послушайте меня внимательно, – резко, сдавленно, словно сталью, произносит он. – Если вам не понравился торт, это не повод устраивать сцену, тем более портить чужой труд и уж тем более трогать мою жену. У вас есть ровно два варианта, как мы решим эту ситуацию. Первый – вы сейчас приносите извинения моей жене, и компенсируете ей стоимость заказа. Второй – мы решаем этот вопрос в другом месте и на другом уровне. Я понятно излагаю?

Он слушает еще несколько секунд, и от того, как сжимается его челюсть, я понимаю, что на другом конце мужчина пытается протестовать, выкручиваться.

– Я не обсуждаю, понравился вам вкус или нет. Вы его даже не попробовали. Ведете себя, как будто это дает вам право оскорблять и унижать женщину, портить ее работу и толкать ее на улице, – голос Ярослава снова звучит непреклонно, резко и бескомпромиссно. – Повторяю для особо одаренных: завтра до двенадцати дня на счете моей жены должна быть сумма за испорченный торт плюс компенсация за ее потраченное время и моральный ущерб. Если этого не будет, вы будете иметь дело со мной и с моим адвокатом лично.

Он выключает телефон, даже не дожидаясь ответа, и кладет его на стол, глядя на меня.

– Яр… – шепчу я растерянно, – зачем ты это сделал? Ты же понимаешь, что они не будут ничего платить. Это была провокация.

Он подходит ко мне ближе, осторожно касается моего подбородка, заставляя поднять на него взгляд.

– Даш, дело не в деньгах и даже не в торте, – говорит он твердо и серьезно, его глаза блестят от ярости и чего-то еще более глубоко личного. – Дело в том, что никто не имеет права обижать тебя. Никто. Тем более какой-то хам, возомнивший, что ему все позволено. Если это была провокация, значит, мы ее пресечем. Пусть знают, что я рядом и не позволю никому тебя унижать.

Его слова звучат уверенно и сильно. В горле у меня перехватывает от противоречивых эмоций – боли, обиды, благодарности, нежности. Он рядом. Он защищает меня. Но все это еще сильнее запутывает клубок вопросов внутри меня.

– Ты не должна быть одна в этой ситуации, понимаешь? Я рядом. Даже если ты пока не готова меня простить, я все равно рядом.

Я молча киваю, чувствуя, как горячие слезы снова собираются в уголках глаз. Хочется верить ему. Хочется довериться и снова быть рядом. Но в голове все еще звучит ядовитое послание Анны и слова Марины. Все это разъедает меня изнутри, не давая вернуться в прошлое.

И беременность еще. Но пока я не говорю об этом. Надо сходить к врачу, убедиться, что все в порядке.