Текст книги "Цветы для Розы"

Автор книги: Ян Экстрём

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Существует еще некто, кто передал письмо с улицы. Подъехал на такси и оставил это послание Лунду,– нет, не перебивай меня,– запротестовала она, заметив, что Тирен собирается что-то сказать,– и этот некто – англичанин.

– Никто этого не говорил.

– Извини,– поправилась она,– он попросил оставить свое письмо в ячейке для ключей от комнаты Лунда, при этом он говорил по-английски.

– Теперь верно. И как он выглядел, никто не заметил. То есть это был человек самой обыкновенной наружности. Таких, как он,– множество; по сравнению с ним человека с ожогом можно найти, что называется, в два счета.

– Тебе бы все шутить,– недовольным тоном заметила она.– Но что же все-таки было в этом письме? После вечернего представления в «Лидо» он отправился прогуляться по Елисейским полям.– Она резко умолкла.– Ну конечно, теперь все ясно, где он прочел письмо,– во время представления. Кто станет обращать внимание на подобные вещи, когда соблазнительные ножки так и мелькают вокруг.

Тирен иронично улыбнулся:

– Приятелям Лунда показалось, что, напротив, едва ли какое-то там письмо могло отвлечь его тогда от созерцания хорошеньких шлюшек.

Анна-Белла посмотрела на него широко распахнутыми от удивления глазами. Тирен виновато усмехнулся:

– Так выражается Патрик К. Ну, ладно, ты, вероятно, права. Лунд, по-видимому, и думать забыл о письме, случайно нашел его вечером в кармане и ознакомился с содержанием. И что же там было?

– Быть может, у Бувина интуиция работает получше, чем у меня,– неуверенно сказала она.– Крупный выигрыш в лотерею, указание, на какой номер нужно ставить в тотализаторе, квитанция из ломбарда, адрес,– откуда мне знать? Или номер телефона – может, он кому-то должен был позвонить? А человек с ожогом,– она говорила медленно, фантазируя прямо на ходу,– мог пытаться помешать ему позвонить. Или, быть может… да нет, не знаю.

Тирен подумал: а нет ли какой-либо связи между намерением убрать Лунда и новыми проектами «Дейта Синхроник»? Однако вслух он это не высказал – слишком уж незначительное положение занимал Лунд в фирме. Потом у него мелькнула еще одна мысль. Он вдруг вспомнил об исчезнувших портфеле Вульфа и меморандуме, но вскоре вынужден был отбросить и это предположение. Лунд утонул раньше – да, значительно раньше, чем пропал меморандум. Это произошло в понедельник вечером. Если Вульф, в нарушение всех правил, взял меморандум из посольства с собой, чтобы вечером вручить его гостям, и он пропал, пока Вульф ехал домой,– при этом его исчезновение, по-видимому, имеет то или иное отношение к убийству,– то и тогда все это во всяком случае не может быть никоим образом связано с Петером Лундом. И что это Анне-Белле взбрело на ум упрямиться и требовать во что бы то ни стало продолжения расследования этого дела? Он нетерпеливо взглянул на часы и с досадой отметил про себя, что сегодняшний день уже можно считать потерянным. Выразительно вздохнув, он сказал:

– Итак, я предлагаю тебе сообщить все новые сведения комиссару Бувину. И предоставь ему самому решать, как со всем этим поступить.

Анна-Белла неохотно кивнула.

– Во всем этом что-то есть,– сказала она,– хотя я сама и не знаю еще, что именно. Ты ничего не имеешь против, если я позвоню ему от тебя прямо сейчас? Я бы хотела, чтобы ты взял вторую трубку.

– О'кей.– Оба подошли к письменному столу. Она порылась в сумочке и нашла бумажку с записанным на ней телефоном. Пока она набирала номер, Тирен поднял вторую трубку. Анна-Белла попросила, чтобы ее соединили с комиссаром Бувином. Трубку взяли. Когда комисcap понял, с кем он разговаривает, в голосе его зазвучали радостные нотки.

– Интересно, что вы позвонили,– сказал он.– Дело в том, что я как раз сам сейчас собирался звонить вам. У меня для вас, мадам, три хорошие новости. И, к сожалению, три плохие. С каких начать?

– С каких хотите,– нетерпеливо сказала она.

– Тогда – вперемешку.– Слышно было, как он усмехнулся.– Итак, хорошая новость номер один: мы нашли то самое ночное кафе. Его хозяин – один опустившийся англичанин, который находится на верном пути к банкротству, поскольку предлагает своим посетителям почти исключительно английское меню. Быстро сработано, не так ли? Видите ли, когда вы вчера уходили, у вас был такой разочарованный вид, что я решил постараться.

Нетерпение Анны-Беллы росло и становилось уже заметным – сквозь скромный макияж на щеках проступили красные пятна.

– Вот как,– сухо заметила она.

Бувин, по-видимому, опять улыбнулся.

– Я послал запросы по телексу в полицейские участки соответствующих округов, и уже через четверть часа появился результат. Один из наших людей показал себя скверным гастрономом, сознавшись, что регулярно во время ночных дежурств заходит в этот кабак съесть яичницу с сильно прожаренным беконом. Ну, что вы на это скажете?

– Замечательно,– ответила Анна-Белла.– Сработано действительно оперативно. А дальше?

– Дальше – плохая новость номер один: этот же полицейский вспомнил тот случай, которому ваш таинственный свидетель придает такое большое значение. Однако, по его словам, у него создалось впечатление, что эти двое мужчин просто хотели избавить своего товарища от дурного общества. Под этим он подразумевал ту дамочку, которую подцепил Лунд – или, скорее, ему показалось, что она его подцепила. Во всяком случае, он думает, что сумел бы узнать любого из всей этой компании, если бы ему снова пришлось столкнуться с ними. Но, к сожалению, он никого не узнал.

У Анны-Беллы перехватило дыхание, она бросила быстрый взгляд в сторону Тирена.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила она.– Вы что, нашли человека с ожогом?

Комиссар даже поперхнулся от неожиданности.

– Извините, как вы сказали, человека с ожогом? А-а, понимаю. Отличная кличка – журналисты наверняка бы на нее клюнули. Ну что ж, человек с ожогом – так человек с ожогом.– Он еще раз восторженно хохотнул и ненадолго умолк, затем продолжал: – Вместе с запросом о кафе я разослал также краткое его описание. Здесь также есть результат – одиннадцать человек. Это и есть вторая хорошая новость. Среди них аптекарь, который говорит, что обжег руку какой-то кислотой,– один полицейский покупал у него аспирин пару дней назад. Кроме него – как сообщили разные наши наблюдательные сотрудники – слесарь-водопроводчик, адвокат, торговец подержанными автомобилями, трое коммерсантов,– минутку, переверну страницу,– модельер – о нем вспомнила жена одного полицейского,– два учителя и инспектор полиции, работающий у нас в управлении. Самое неприятное здесь, что жалкий пожиратель яичницы с беконом в трех различных случаях опознал трех разных человек, а и у них, и у остальных людей с ожогами, за исключением полицейского инспектора,– железное алиби. Как вам это нравится?

Анна-Белла промолчала; Бувин продолжал:

– Конечно, если бы вы знали несколько больше, это значительно облегчило бы дело. Вы не в курсе, как выглядел этот ожог? Какой он величины? Были ли у него какие-нибудь характерные особенности? Какой он с виду? Как бабочка? Как топор? Круглый? Овальный?

Анна-Белла покраснела, как пион; Тирену даже стало ее жалко. Было ясно, что Бувин подтрунивает над ней. Однако она, по-видимому, и не думала сдаваться. Довольно сухо она сказала:

– Я вижу, вы не склонны особенно верить этому свидетелю. Но я тоже могу рассказать вам об одном человеке с ожогом, разумеется, если вы соблаговолите меня принять.

Он замолчал; когда же снова заговорил, в голосе уже не было ни тени прежней насмешливости:

– Разумеется. Если вы хотите, мы можем заняться также и им.

– Вовсе не потому, что я того хочу,– отрезала она.– Это входит в круг ваших прямых обязанностей. Дело касается шведского гражданина, и не должно оставаться ни малейших сомнений относительно всего того, что связано с его гибелью.– Тирен заметил, что она вотвот взорвется.– Существуют определенные инстанции, повыше тех органов, которые представляете в данном случае вы, комиссар Бувин, и существуют также определенные интересы помимо всего того, что имеет непосредственное отношение к делу гражданина Лунда. Здесь оказался затронутым один из основных моментов международных связей – вопрос о принципах. Вы согласны со мной, комиссар?

Тирен услышал в трубке тяжелое, нервное дыхание Бувина. Он по достоинству оценил этот психологический маневр, восхищенно улыбнулся Анне-Белле и показал, что мысленно ей аплодирует. Однако она едва ли это заметила, хотя и слегка улыбнулась ему в ответ жесткой улыбкой. Затем она продолжала:

– Итак. Вы поведали мне о первой и второй новостях. Будьте добры, продолжайте, господин комиссар.

Он, по-видимому, справился с волнением и заговорил. Теперь уже абсолютно серьезным тоном:

– Мы нашли автомобиль, похищенный и брошенный невдалеке от того места, где был обнаружен ваш соотечественник. Кто-то заклинил замок зажигания, загнав в него гвоздь. Похоже, что этот «кто-то» хотел, чтобы машину нашли именно в этом месте. Оттуда ее было не так-то просто отвести… Простите, вы случайно не знаете, какой марки была машина – ну та, которую видели ночью в понедельник?

– Нет. У меня не было возможности лично задать этот вопрос,– она выплюнула следующие слова ему в ухо, как будто забивала гвоздь в замок зажигания,– моему таинственному свидетелю.

Несколько секунд она помолчала. Тирен ободряюще подмигнул. «Черт возьми,– подумал он,– а ведь она действительно на своем месте». Теперь уже не столько кротким, сколько каким-то наигранно деловым тоном комиссар продолжал:

– Ну так что, мадам, о чем вы задумались?

– Могу я приехать к вам,– она бросила взгляд на часы,– до обеда я уже, наверное, не успею – ну, скажем, около двух? И чтобы не терять времени, не могли бы вы пока выяснить, кто занимал номер 530 в отеле «Георг V» в понедельник, вторник и вчера?

– Да, конечно. Это что, тот ваш человек с ожогом, о котором вы…?

– Именно,– отрезала она.

– Я весь внимание, мадам, весь внимание.

«Даже когда она уже положит трубку, он все еще, по-видимому, будет продолжать сидеть, изображая «весь внимание» и боясь пропустить какое-либо незначительное замечание мадам»,– удовлетворенно подумал Тирен. Он повернулся к ней с улыбкой:

– Анна-Белла, ты была прямо-таки блистательна. Я даже не знаю, зачем я сидел здесь и советовал, о чем тебе надо говорить с комиссаром Бувином. На все свои вопросы ты теперь будешь получать ответы сразу же. Поскольку ты,– тут он многозначительно подмигнул ей,– умеешь сохранять хорошие отношения с теми, кто хорошо работает.

По пути к двери Анна-Белла довольно усмехнулась ему в ответ.

– А как же,– обронила она и с гордым видом Артемиды, только что подстрелившей очередную жертву, торжественно вышла из кабинета.

Несколько секунд спустя после ее ухода раздался телефонный звонок. Звонили по прямому проводу из МИД. Он подошел к телефону, снял трубку и несколько минут молча слушал, время от времени согласно кивая. Затем, сделав в лежащем на столе блокноте какие-то беглые заметки, сказал:

– Отлично. Пошлите подтверждающий телекс и еще одно подтверждение – с курьерской почтой. Однако дожидаться этого я не буду – начну прямо сейчас.

Положив трубку на рычаг, он пододвинул к себе другой телефонный аппарат и позвонил Бурье. Трубку на том конце провода сняли моментально. Он всегда удивлялся, как это комиссару удается практически ни на минуту не покидать своего излюбленного кресла за письменным столом.

– Дипломатическая неприкосновенность снята,– сказал он просто, без тени самодовольства.– Можешь это передать полиции Шату: они могут делать все, что сочтут необходимым. Но на всякий случай посоветуй им быть пообходительнее. Эта наживка будет находиться в воде только до тех пор, пока того пожелает сам рыбак.

Бурье усмехнулся:

– Леруж будет весьма доволен. Упрямство мадам Вульф ему уже порядком надоело. Значит, теперь он может побеспокоить ее на законном основании?

– Да, вполне. Если ей понадобятся подтверждения, пусть позвонит мне. У тебя есть какие-нибудь новости?

– Да так, парочка. Во-первых, портфель. Тебе, помнится, не давал покоя портфель Вульфа.

– Неужели нашли? – У Тирена как будто гора с плеч свалилась.

– Нет. Его нет ни в одном из тех мест, где он должен был бы находиться. В машине его не нашли. Если верить мадам Вульф, нет его и в доме. Это, кстати, один из тех немногих вопросов, на которые она соблаговолила дать ответ. Леруж сослался на то, что ты уделяешь этому обстоятельству особое внимание. Поскольку в доме его, по-видимому, нет, она считает, что муж взял его утром с собой на работу. Он без него никуда и шагу не ступал.

Радость Тирена заметно поубавилась. Он подумал, что Бурье, вероятно, удивляет, какое важное значение он придает исчезновению портфеля, и решил объяснить ему причины. Он сказал:

– Ты же знаешь, в тот вечер, когда Вульфа убили, у него должен был состояться прием. Естественно, никакая не оргия, как это безосновательно пытались представить некоторые газеты. Просто своего рода предварительная встреча между ведущими переговоры шведами и японцами. Незадолго до этого Вульф получил весьма важный документ, который хранил в своем служебном сейфе в посольстве под грифом «секретно». Когда я открыл сейф вчера утром, документа там не было. Я пришел к выводу, что Вульф захватил его с собой, намереваясь передать у себя дома шведам. В этом случае он должен был бы находиться в его портфеле. Таким образом, портфель, вернее, его содержимое, вполне может быть косвенным мотивом убийства. Итак, где, когда и каким образом исчез портфель? – ибо в его исчезновении теперь уже сомневаться не приходится. Со своей стороны я попытаюсь выяснить или, даже позволю себе выразиться так, добыть подтверждения, что когда Вульф выходил

из посольства, портфель был у него с собой. Всего лишь за час до этого я, а также другие видели этот важный документ своими глазами. Допустим теперь, что, сделав свое дело, убийца взял портфель и ему удалось с ним скрыться. Здесь возникает вопрос: находится ли портфель до сих пор у убийцы или того, кто его нанял, или же его выбросили, предварительно, разумеется, вынув ценное содержимое? Тебе и предстоит выяснить, нельзя ли его каким-то образом обнаружить. При этом меня абсолютно не касается, что вы с Леружем собираетесь предпринять в этом плане. Это все, что я хотел тебе сказать.

В трубке раздалось неопределенное хмыканье, которое со стороны Бурье должно было, по-видимому, служить выражением высшего удовлетворения. Он сказал:

– То-то я никак не мог понять, с чего это ты так вдруг беспокоился о портфеле. Ты мог бы его описать подробнее?

– Да, разумеется. Небольшой кожаный черный «дипломат» с двумя отделениями и молнией снаружи – красивая вещь. С одной стороны посредине – золотая пластинка с выгравированными на ней буквами «В. В.» – монограммой Вульфа.

– Хорошо,– сказал Бурье.– Я сейчас же начну поиски.

– Итак, с портфелем мы закончили. Ты говорил, у тебя есть еще какие-то новости?

– Да, это касается ключей от машины. Похоже, кто-то сделал с них дубликаты. Наши эксперты нашли в бороздках частицы воска. Но не на всех, только на ключе от багажника.

Тирен даже присвистнул:

– Да-а, здесь есть над чем поломать голову.

– Я уже ломаю,– сухо заметил Бурье.– Комиссар Леруж – тоже.– Он сделал небольшую паузу.– Поскольку ты тоже хотел принять участие в расследовании, не мог бы ты взять на себя кое-какие… простенькие поручения? – В голосе Бурье прозвучали ироничные нотки.– Например, выяснить, кто из сотрудников посольства имел доступ к ключам от машины Вульфа и при этом возможность и достаточно времени, чтобы изготовить с них дубликаты.

– Ты что же,– также иронично, в тон ему, ответил Тирен,– серьезно думаешь, что если убийце пришлось делать дубликат ключа, то он так вот просто возьмет и расскажет об этом мне или кому-нибудь другому?

– А ты попробуй проверить, не лжет ли он.

– Мне что, спросить об этом его самого?

Бурье слегка помедлил:

– А что, почему бы и нет? Видишь ли, ложь – довольно интересное явление. Когда человека спрашивают, не врет ли он, всегда существует масса деталей, по которым можно определить, кто же он на самом деле – лжец или нет. Как ты думаешь, на каком принципе построен детектор лжи? Различные нюансы реакции: потение рук, ускоренное сердцебиение, движение глаз, сокращение мускулов,– о-о, дружище, человек может говорить не только словами.

Недоверчивый смешок Тирена свидетельствовал, что он в этом совсем не уверен.

– Дорогой мой,– сказал он.– Одного из моих друзей всегда задерживают на таможне. Он никогда не провозит ничего недозволенного – даже пачки сигарет,– однако таможенники всегда думают, что в сумке у него что-то есть: просто-напросто, когда он проходит мимо контрольного пункта, у него такое выражение лица, как будто он везет по меньшей мере полкило кокаина.

– С таким лицом ему, наверное, жутко не везет в покер,– весело хмыкнул Бурье.

– Может быть. А вот жену его никогда не останавливают, и поэтому ту самую лишнюю бутылку сверх положенной нормы всегда провозит она. Думаю, ты меня понял.

Бурье рассмеялся:

– Да-да, верно. Некоторые люди могут лгать или говорить правду так, что по ним все выглядит как раз наоборот. Чтобы поймать их на лжи, надо уметь принимать во внимание различные объективные обстоятельства. Например, соответствует ли содержание лжи способу ее подачи.

– Это слишком глубокомысленно,– заметил Тирен.– Попытайся объяснить попроще.

– Проще не объяснишь,– сказал Бурье.– Я полицейский и полжизни потратил на то, что вскрывал ложь и определял ее истоки. Прежде всего, речь здесь идет отнюдь не о безобидном вымысле. Вымысел – прекрасное искусство и отличается от лжи, поскольку у него своя собственная особая задача. Вообще, вымысел – это более или менее удачное название фантазии и творчества. Ложь же преследует достижение одной из двух – а то и обеих сразу – целей: извлечение выгоды – в широком смысле или же избежание неприятностей – также в широком смысле. С точки зрения истины даже малейшие нюансы в значении слов играют подчас огромную роль. Лжец выбирает то значение, которое наилучшим образом служит достижению его целей и при этом не дает прямой возможности уличить его во лжи. Вот послушай один пример, дружище, и ты сразу поймешь, что я имею в виду. Предположим, я солгу, что лично знаю мсье президента,– это может сулить мне определенные выгоды в некоторых отношениях. При этом я, разумеется, рискую, поскольку довольно легко можно доказать, что я не знаком с ним. Однако у меня всегда наготове то объяснение, что я действительно несколько раз встречался с ним при различных обстоятельствах.– Он рассмеялся.– На самом деле я, конечно, не хвастаюсь этим, потому что возможные неприятные последствия такого моего утверждения могут перевесить все выгоды, и если меня спрашивают, обычно я говорю правду – да, я встречался с президентом пару раз на разных официальных мероприятиях.

– Откровенное признание делает тебе честь,– заметил Тирен.– А что было бы, если бы ты все же захотел похвастаться?

– Я ведь только что тебе говорил об этом. Если не хочешь навредить себе – лучше промолчать.– Голос его вдруг посерьезнел.– Наверняка тебе известно выражение «я не знаю этого человека». Это отречение, эта сознательная ложь выросла в нечто большее – целое направление религиозной мысли, гигантское коллективное заблуждение или озарение,– не мне об этом судить. Нас, полицейских, в нашей работе не особо волнуют вопросы ложности или правильности мировоззрения, различного рода религиозные психозы, политические «измы», массовая истерия и революционные течения,-то есть все то, во что заставляют верить людей ради собственной выгоды разные обманщики и болтуны международного масштаба. Извини за двусмысленность. Нет, для нас гораздо интереснее мелкая эгоистичная ложь отдельного индивида. Для нас это такая же объективная улика, как отпечатки пальцев, следы крови, клочки письма, ножевые раны или пистолетные гильзы. Приступая к любому делу, необходимо это помнить и постараться извлечь из этого максимум возможного.– Последовал короткий самодовольный смешок.– Прости за лекцию, но ты же знаешь, как мы, французы, любим пускаться в туманные философские рассуждения, особенно Когда нам возражают.

Он помолчал, ожидая, по всей видимости, ответной реплики, однако Тирен не нашелся что ему возразить. Он допускал, что в краткой речи Бурье многое было по меньшей мере интересным, однако пока еще не знал, как ему на это реагировать. Наконец он сказал:

– Ты говоришь, чтобы я попробовал определить, не лжет ли кто-нибудь из сотрудников посольства? Не мог бы ты как-то конкретизировать данную процедуру?

– Разумеется,– ответил Бурье.– Докажи ему, что он лжет. Тогда ему несдобровать. Докажи, что дело обстояло вовсе не так, как он это пытается представить. Уличи его во лжи. Или же поймай на противоречиях. Господи, да неужели же не ясно, что девяносто девять процентов из тех, кто себе противоречит, или же виновны сами, или покрывают кого-то, или по какой-либо причине вынуждены утаивать что-то, весьма для них неприятное. А оставшийся один процент,– при этом он вздохнул так тяжело, что в трубке захрипело,– живет в каком-то особом, одному ему понятном мире. Правда всегда проста; ложь – напротив – явление чрезвычайно сложное.

Снова возникла пауза, в течение которой Тирен успел подумать, что, вероятно, этот монолог является одной из составных частей комплекса мероприятий, связанных с расследованием обстоятельств гибели Виктора Вульфа. Бурье, видимо, хотел еще больше обострить его – Тирена – внимательность и объективность. Поняв, что лекция наконец окончена, он заметил:

– Ну что ж, ладно, с ключами я постараюсь все выяснить. У тебя есть еще что-нибудь?

– Да,– ответил Бурье.– Молодая женщина.

В мозгу Тирена один за другим мелькнули образы сразу нескольких юных особ. Какая из них?

– Кого ты имеешь в виду?

– Даму на фотографии из бумажника Вульфа. На обратной стороне еще был записан телефон. Я считаю своим долгом разобраться здесь во всем, даже в том, что, вероятно, не имеет к этому делу ни малейшего отношения. Она оказалась довольно-таки известной особой.

– Прости, известной – кому?

– ДСТ.

Тирен встрепенулся:

– Тайной полиции? Что ты хочешь этим сказать?

Тоном невинного младенца, однако с изрядной долей иронии, Бурье ответил:

– Она общается – то есть, я хочу сказать, встречается иногда – с некоторыми людьми – довольно интересными людьми из самого избранного круга.

– Давай выкладывай все.

Бурье внезапно умолк, по-видимому размышляя. «Вероятно, просматривает какие-то записи или же сомневается, имеет ли он право разглашать сведения определенного характера»,– решил Тирен. Наконец последовал ответ:

– Чисто по привычке я показал эту фотографию одному из агентов ДСТ, бывших в Шату в тот вечер,– я полагал, что обязан хотя бы частично ознакомить их с материалами дела. Это было вчера во второй половине дня, после того как мы с тобой договорились, что я попытаюсь использовать все возможные зацепки из бумажника Вульфа. Так вот, он взял фотографию и пошел с ней к своему начальству – не знаю, в скольких руках она побывала потом. Кончилось все тем, что один из этих засекреченных господ – я-то его знаю, но сообщать тебе его имя и должность, разумеется, не имею права – вызвал меня к себе. На столе перед ним лежала эта фотография. Он сразу же вынул досье, достал оттуда пару листков и начал читать, время от времени кивая. Затем он сказал: «Как видишь, эта дама значится у нас. Это – удивительная женщина. Здесь ты не найдешь ничего, что связывало бы ее с чем-то, помимо того, что, так сказать, обычно интересует светскую даму: украшения, деньги, предметы роскоши, шикарная квартира, эротика, круг интересных знакомств. Тем, что она попала в это досье, она обязана исключительно одной своей особенности – она проявляет слишком большой интерес к определенному типу людей, скажем, чем-либо примечательных. Она была знакома – и знакома сейчас – с выдающимися спортсменами: теннисистами, горнолыжниками, со звездами экрана, с одним из главарей мафии, с парой арабских принцев и со многими дипломатами – если можно так выразиться – с обеих сторон. Однако, как я уже сказал, у нас на нее ничего нет. Со своей стороны мы ни к чему в ее экстравагантной жизни придраться не можем; во всяком случае,– тут он многозначительно усмехнулся,– нам она никогда не давала повода познакомиться с ней поближе. Но тем не менее мы за ней все же присматриваем, и, честно говоря, не без удовольствия – уж больно приятен сам объект наблюдения».

Тирен спросил:

– А о связях Вульфа с ней у них есть что-нибудь?

Бурье замялся:

– Я спросил его об этом.

– И что он ответил?

– Он сказал, что у них нет специальной информации о ком-либо ниже уровня министра – он имел в виду, разумеется, министров правящих кабинетов.

Тирен немного помолчал, размышляя. Наконец он сказал:

– Что касается этой дамы – ты не будешь против, если я сам займусь ею? Может, у нее есть что рассказать. Дело в том, что ты, полицейский, относишься ко всему этому как к части своей обычной повседневной работы. Быть может, она – на своем «уровне» – воспримет менее болезненно, если с ней свяжусь я. Извини, дружище, если обидел, но просто мне кажется, что есть определенная разница между тем, когда в дело вмешивается полицейский, и тем, что один из близких друзей Вульфа, случайно узнав об их знакомстве, позволит себе… Я ведь всегда могу сослаться на фото.

Бурье, по-видимому, был настроен добродушно:

– Я как раз сам собирался предложить тебе это, иначе не стоило бы и затевать разговор.

С этими словами он положил трубку; Тирен же еще долго сидел в задумчивости, не выпуская из рук свою. Ложь и факты,– размышлял он. С чего следует начинать? Почему бы не попробовать разобраться сначала с ключами? Он наконец заметил трубку в руке, положил ее, взялся за внутренний телефон, набрал номер Мадлен Кройц и попросил ее зайти. В мозгу его – совсем в духе Вульфа – прыгали слова:

– «Клю-чики, обман-щички, шутни-чки…»