Текст книги "Цветы для Розы"

Автор книги: Ян Экстрём

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Она снова тяжело опустилась в кресло. Глаза ее закрылись; она тяжело дышала, как будто ей не хватало кислорода.

– Господи,– прошептала она,– какое облегчение.– Потом открыла глаза и, глядя Тирену прямо в лицо, громко добавила: – Больше никакого Леружа, никаких допросов…

Тирен в свою очередь ответил ей серьезным взглядом и сказал:

– Думаю, Леруж еще появится здесь, чтобы попытаться выяснить дополнительные детали. Однако ты можешь больше не отвечать ни на какие вопросы, Эльза. Посол решил снова воспользоваться своими правами. Официально – с завтрашнего дня, а практически – с настоящего момента дипломатический иммунитет восстановлен. Если Леруж явится сюда – а он может это сделать, поскольку с послом я беседовал совсем недавно и его решение может быть неизвестно комиссару,– так вот, если он сюда явится, ты можешь смело послать его к черту.

Она улыбнулась с видимым облегчением:

– Как это хорошо, что все уже выяснилось – ведь как раз завтра приезжают дети.

Но он прервал ее:

– То, что я рассказал тебе,– версия полиции. Однако, Эльза, помимо официальной, существует и еще одна.

– Что ты хочешь этим сказать?

Она резко выпрямилась; по лицу пробежала тень испуга. Тирен немного помолчал, видя, как лицо ее, начиная с шеи, медленно заливает краска. Насладившись реакцией, вызванной его словами, он продолжал:

– Вернемся ко вторнику – почему ты тогда позвонила мне так поздно?

– Я же тебе уже говорила.– Ответ был быстрым и уверенным, как будто хорошо отрепетированным.– Ты задавал мне этот вопрос, когда я звонила. И Леруж в каждое свое посещение меня об этом спрашивал. Мне приходилось описывать ему все обстоятельства, раз за разом, раз за разом… Не дави на меня, Джон. Если меня не оставят в покое, я могу сорваться. Я действительно сильная женщина, очень сильная, но и мои возможности не беспредельны.

Она умолкла; в глазах стояли слезы. Однако отступать теперь уже было поздно. Тирен спросил:

– Значит, все, что ты говорила в своих свидетельских показаниях – правда, только правда, ничего, кроме правды?

Она кивнула; губы ее дрожали, слезы в глазах стали еще заметнее. Он продолжал:

– Эльза, ты не лжешь?

– Нет, нет,– почему ты думаешь, что я лгу?

– Я не думаю. Я знаю.

Наступила долгая, тяжелая пауза. Он видел, как она борется с собой, и понимал, что сейчас она пытается найти какой-нибудь выход, не в силах решить, блефует он или нет, произнеся свое недвусмысленное «Я знаю». Он хотел предоставить ей шанс самой найти ответ на этот вопрос, не потому в общем-то, что это было теперь так уж важно,– просто он думал, что для нее будет большим облегчением сознаться самой, а не ждать, когда он принудит ее к этому. Но чем дольше длилось молчание, чем дольше она приходила в себя, тем яснее становилось, что с каждой минутой она все больше ожесточается, копит силы для решительного сопротивления, мобилизует на борьбу весь свой внутренний арсенал. Поднявшись с кресла, она отошла к окну, где все еще стояла, переливаясь в солнечных лучах, маленькая восковая фигурка. Когда она заговорила, голос звучал спокойно и холодно:

– Я думала, ты мне друг. Думала, ты тоже радуешься, что дело Вульфа наконец закончено и жизнь может продолжаться. Выходит – нет.– Она рассмеялась; смех получился громким и каким-то вызывающим.– Ты даже не просто думаешь, что я лгу,– ты знаешь это. Скажи,– она резко обернулась, глаза сверкнули враждебным блеском,– чего ты, собственно, добиваешься?

– Правды,– просто ответил он и продолжал убеждающим тоном: – Все ведь было не так, как ты рассказывала. Ты ведь по-прежнему останешься невиновной – и в юридическом отношении, и в глазах других,– даже после того, как сознаешься. Признайся мне. Для тебя это ничего не изменит. Разумеется, для меня это будет вопросом совести, но это уже мои проблемы. Я не выдам тебя. То, что другие будут считать правдой, останется правдой и для меня. Но ты, ты сама! Ты ведь не сможешь жить – жить спокойно,– имея на совести и преступление, и ложь. Расскажи мне все! Сознайся!

Ответа не последовало. Она стояла неподвижно; лицо ее ничего не выражало. Тирен продолжал:

– Виктор вернулся домой вовремя. Ты спустилась к гаражу встретить его. Он отнес наверх коробку с вином, ты взяла цветы. Настроение у обоих было не из лучших, я уж не знаю почему. Потом вы зачем-то опять спустились в гараж. Там ты убила его, ударив ножом, положила тело в багажник машины, заперла его, снова поднялась в дом, позвонила мне и рассказала ту версию, которая считается теперь официальной. Можешь повторять ее кому угодно – только не мне.

Она была явно потрясена, тем не менее ей все же удалось выдавить из себя:

– Нет, нет,– я же сказала…

Он сурово прервал ее:

– Тринадцатого октября в 18.20 Виктор звонил отсюда. Он заказывал билеты в театр на сегодняшний вечерний спектакль. Ему сказали номер его заказа: 13 – это число, когда был принят заказ, 18.20 – время звонка. А если верить твоей версии, то к тому времени он уже четверть часа как был мертв.– Он сделал небольшую паузу, и когда продолжал, в голосе его невольно зазвучали насмешливые нотки: – Да, Эльза, ты действительно позвонила так быстро, как только смогла,– как только сделала все, что задумала.

Глаза ее закрылись. Она тихонько раскачивалась взад-вперед, и Тирен понял, что еще немного, и она упадет. Быстро вскочив, он подбежал к ней, поддержал за талию и подвел к креслу; она рухнула в него как безвольная кукла. Он спокойно сказал:

– У него все было записано в записной книжке. А теперь, Эльза,– расскажи мне всю правду.

Он поднес к ее губам бокал шерри. Сперва она лишь слегка пригубила, но потом вдруг схватила бокал и одним глотком осушила его до дна. Он снова наполнил его, но она, казалось, этого даже не заметила. Тирену не пришлось больше ни уговаривать ее, ни задавать какие-нибудь вопросы: она заговорила сама. Слова лились сплошным потоком, как кровь из перерезанной вены:

– Я готовила закуски; он приехал как раз тогда, когда все почти уже было закончено. Он увидел меня в окне и помахал, чтобы я спустилась к нему. Я так и предполагала, поскольку знала, что он привезет вино и цветы. Я взяла с собой нож, чтобы был под рукой и можно было ударить его, когда он полезет в багажник за коробкой с вином. Я была холодна как лед, хорошо ко всему подготовлена; мысленно я уже раз за разом проделывала все это и была уверена, что справлюсь. Он привык к тому, что когда бывает со мной мил и помогает мне, я глажу его по шее и волосам. Я специально смотрела справочник, изучила строение шейных позвонков, знала все точно – голова слегка наклонена вперед, нож направлять прямо, сильно и решительно надавить… Потом я должна была положить его в багажник, стерев предварительно передником отпечатки своих пальцев с ручки ножа, закрыть багажник, запереть гараж, подняться в дом и позвонить тебе. Все должно было остаться так, как было, когда он только приехал. Я собиралась отменить прием, разыграть отчаяние. За несколько дней до этого я растопила воск и приложила к нему его ключ, чтобы все подумали, что убийца сделал дубликат. Я знала, что подозрение падет на Винге, ибо Виктор рассказывал мне о своих планах в отношении него, а также поскольку его мать занимается изготовлением фигур из воска. Я хотела, чтобы все выглядело необъяснимым вплоть до того момента, пока не будет обнаружено, что кто-то снимал копию с ключа,– а я была убеждена, что все ключи тщательнейшим образом исследуют под микроскопом. Так и вышло, так и вышло…– Она медленно качала головой вперед-назад, и в такт раскачивалось жемчужное колье на шее.– И все же получилось по-другому. Он поступил в точности как ты сказал. Мне так и не предоставилось возможности нанести удар. Коробку он уже вытащил, и у меня не было случая подойти к нему сзади. Наконец мы оба с цветами и вином оказались на кухне. Однако меня не покидала мысль, что все должно произойти в гараже. Здесь, на кухне, это было невозможно. Нет, все обязано было случиться именно там. Вдруг я случайно обратила внимание на этот текущий кран – и предлог был найден. Я затеяла ссору, напомнила Виктору, что уже давно просила его подкрутить гайку. Он вышел из себя, однако тем не менее решил уладить дело мирным путем, и мы снова спустились в гараж. Он открыл багажник и склонился над ним в поисках разводного ключа. И тут… и тут я сделала это.– Она тяжело вздохнула, перевела дыхание и снова так же без остановки заговорила: – Но все эти закуски, прием – теперь уже ничего невозможно было отменить. Вино уже было на кухне, цветы – в комнате, и мне пришлось бы объяснить, каким образом все это туда попало. Пришлось сыграть… Чувство долга, важность приема… Ты знаешь – ты знаешь все. О-о-о, Джон…

Она вдруг разрыдалась; голова ее упала на руки, сквозь пальцы потекли слезы, все тело содрогалось. Понадобилось много времени, чтобы унять слезы. Еще дольше она приходила в себя. Когда наконец она взяла себя в руки и окончательно успокоилась, Тирен задал вопрос:

– Почему?

Она невесело улыбнулась.

– Помнишь тот брючный костюм на мне во время приема?

Он кивнул.

– Это взятка. Одна из тех взяток, которыми он постоянно задабривал меня, чтобы создать видимость хороших отношений. Виктор взял его в магазине, владелица которого – одна из его любовниц. Вечера и ночи он часто проводил вне дома. Ты должен понять – годами он унижал меня, отвергая все мои попытки… ну, словом, чтобы мы не просто жили вместе, а нечто большее. И вот несколько недель назад он заговорил о разводе. Я отказалась, но он плевать на меня хотел. Потом я нашла у него счет из цветочного магазина на несколько тысяч франков. За август и сентябрь. Там ничего не уточнялось, просто стояло: «Цветы для Розы»… Именно тогда я и решилась. Теперь он мертв, и я не могу сказать, чтобы мне его не хватало. Я ни в чем не раскаиваюсь.

Тирен погрузился в раздумья. Наконец он медленно произнес:

– А убил его человек с ожогом. Тебе не грозит никакое наказание.

Он поднялся и пошел к двери, чувствуя, что оставляет позади себя тяжкую и грустную картину. В дверях он обернулся и взглянул на нее. Она сидела, сложив руки на коленях, и смотрела ему вслед невидящим взглядом. Он мягко сказал:

– Эльза, послушай меня, ты сильный человек и, возможно, сумеешь все это забыть. Когда ты отсюда уедешь, тебе наверняка станет легче. Завтра приедут дети. Вероятно, это будет самый тяжелый момент. До свиданья. Увидимся в воскресенье. Как бы там ни было, а флаг над посольством будет наполовину приспущен.

С этими словами он повернулся и вышел. Быть может, конечно, он ошибался, однако теперь октябрьский вечер казался ему даже не просто прохладным, а пронизывающе холодным. Тирен взглянул на часы. Стелла, вероятно, его уже ждет. Стрелки на часах показывали ровно 18.20.