Текст книги "Цветы для Розы"

Автор книги: Ян Экстрём

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

6

Среда, 14 октября, 13.30

В половине двенадцатого Тирену позвонил комиссар Бурье и предложил вместе пообедать. Он сказал, что, с одной стороны, хочет сообщить ему кое-какие новости, которые появились у него за это время, а с другой стороны, им необходимо посоветоваться относительно некоторых вопросов в связи со статусом дипломатической неприкосновенности, на что вчера вечером намекал Тирен. Бурье сформулировал это следующим образом:

– Ты же знаешь, дружище, мы всегда считаемся с такими вещами, как интересы государства, и никогда не пытаемся ничего здесь разнюхивать. Но ведь мы же, по существу, даже не можем никого толком допросить: ни сослуживцев, ни жену, ни его девушек – вообще никого из тех, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к дипломатическому корпусу. Даже розыскную собаку – и то не могли вызвать. Мой коллега из местной полиции прямо-таки волосы на себе рвет и рассказывает всем и каждому, что ваши посольские вполне могут набить ему морду, не опасаясь получить сдачи,– это было бы расценено как враждебные действия по отношению к дружественно настроенной державе. Я считаю, ты просто обязан нам помочь в этом деле.

Слушая эти бурные излияния, Тирен вынужден был признать, что комиссар абсолютно прав. Ведь есть ситуации, когда даже представители иностранного дипломатического корпуса должны помогать в решении определенных вопросов в чужой стране, несмотря на то что это вроде бы и противоречит строгой доктрине дипломатической неприкосновенности. Так и в данном случае: гибель Виктора Вульфа должна быть тщательно расследована, и достижение ясности в этом деле должно перевешивать все остальные соображения, если, конечно, в этом не окажется прямо замешанным кто-либо из сотрудников посольства. Итак, они договорились встретиться в половине первого в «Крошке Лютеции» – в десяти минутах ходьбы от посольства. Здесь Тирена хорошо знали, и поэтому, несмотря на вечно занятые столики, он вполне мог рассчитывать найти уединенное местечко, которого, по его мнению, настоятельно требовало такое важное дело, как обед. Однако на всякий случай он решил подстраховаться, позвонил и заказал удобный столик.

Когда Бурье вошел в ресторан, Тирен уже сидел за столом и изучал меню. Умело лавируя между рядами столов, метрдотель повел комиссара в глубь большого зала в уголок рядом со стойкой бара, за которой громоздилась батарея разноцветных бутылок. Здесь стоял небольшой стеклянный столик на блестящих латунных ножках и два удобных кожаных дивана. Сквозь тяжелые шторы в форме балдахина пробивался мягкий солнечный свет; стоящие на улице прямо перед окном столики с озабоченно жующими или же спокойно отдыхающими за ними людьми служили своего рода ширмой, которая отгораживала сидящих здесь посетителей от снующего по проезжей части транспорта, автомобильных гудков, клубов выхлопного газа… В свое время этот уютный ресторан выбрало своей штаб-квартирой гестапо.

Итак, как и заказывал Тирен, им предоставили вполне уединенный столик. Бурье плюхнулся на диван, нимало, казалось, не смущаясь тем, что опоздал по меньшей мере на четверть часа – однако, что поделаешь, Тирен уже успел достаточно изучить французов.

Приняв вид радушного хозяина – он уже решил, что обед будет за счет посольства,– Тирен сказал:

– Ну что, для начала – немного овощей?

– Прекрасно.

– Потом,– он еще раз бросил взгляд в меню,– бараньи котлеты, а?

– Что ж, баранина – это вполне легкое блюдо, пожалуй, подойдет,– кивнул Бурье.

– У них тут есть замечательное бордо – что ты скажешь о бутылочке «Пьюфроме» урожая 1983 года?

– Замечательно.

– Сделаем весь заказ сразу?

Бурье снова утвердительно кивнул и провел кончиком языка по верхней губе.

– Сливочный крем «Карамель»?

– «Карамель».

– Кофе и кусочек яблочного пирога?

– Обед,– констатировал Бурье,– начинается в духе полного взаимопонимания.

Откинувшись на спинку дивана, он одобрительно кивал, по мере того как Тирен заказывал каждое из блюд. Хлеб и масло уже стояли на столе. Они нарезали хлеб. Француз ел его просто так, Тирен же развернул станиоль и, прежде чем отправить в рот каждый кусочек, мазал его маслом. Он так и не смог научиться есть хлеб без масла. Им принесли овощи и различные приправы к ним. Изящно прихватив лист салата большим и средним пальцами, Бурье обмакнул его в винный уксус, откусил кусочек, оценивающе взглянул на оставшуюся часть и начал:

– Вокруг трагической смерти мсье Вульфа возникает множество вопросов. И если бы я не знал, что все они рано или поздно объяснятся вполне естественным образом, я был бы склонен считать, что здесь не обошлось без нечистой силы. Однако начну с самого начала – по порядку.– Он откусил еще кусочек.– Комиссар Леруж, естественно, еще не составил полный отчет, но протокол осмотра места происшествия уже готов. Поскольку ночью прошел сильный дождь, бесполезно продолжать поиски каких-либо следов – в саду по крайней мере. Разумеется, я имею в виду следы ног и тому подобное. Конечно, для комиссара было бы удачей и, наоборот, неудачей для убийцы, если бы удалось обнаружить что-либо, что преступник обронил или выбросил,– это могло бы стать хоть какой-то зацепкой,– но,– он красноречиво развел руками, остановил ту, в которой держал листок салата, как раз на уровне соусника и снова обмакнул листок в уксусе,– на это, по-видимому, не стоит особо рассчитывать. Итак, что же удалось узнать в результате осмотра места происшествия? Во-первых! – Он поднял сжатую в кулак левую руку и отогнул указательный палец.– Наши люди прибыли на место происшествия ровно в 19.00 – примерно через четверть часа после того, как стало известно об убийстве,– со всем необходимым оборудованием. Несколько минут спустя были смонтированы и включены прожекторы. К гаражу никто не подходил. Поскольку ты так досконально, во всех деталях, описал случившееся, в сущности, не было даже особой надобности осматривать сам гараж и его окрестности. Ворота виллы были открыты, гараж заперт. Начали с того, что прочесали сад и вообще весь участок,– безрезультатно. Комиссар Леруж подошел к двери и позвонил – как ты знаешь, для этого ему пришлось обойти дом. Открыла ему мадам Вульф. Комиссар попросил ее пройти с ним в гараж, чтобы все им показать и шаг за шагом описать все свои действия перед тем, как она обнаружила убийство, в сам момент ужасной находки, и после этого.

Он снова развел руками, аккуратно взял с блюда стебелек сельдерея, обмакнул в майонез, попробовал и с удовлетворенным видом кивнул.

– Мадам отказалась,– сказал он.– Она объяснила – не то чтобы неприязненно, но, по словам комиссара, довольно сухо,– что хватит с нее и того, что она уже рассказала все мсье Тирену. Комиссар заметил, что это затруднит расследование, а также отнюдь не пойдет ей на пользу, когда полиция начнет мало-помалу выстраивать свои рабочие гипотезы. Мадам Вульф холодно – по выражению самого комиссара – смерила его взглядом и сказала, что ему, комиссару, следовало бы воздержаться от каких бы то ни было инсинуаций и что она поступала и поступает так, как надлежит поступать супруге высокопоставленного служащего шведского посольства. Она связалась с сотрудником, ответственным за безопасность – то есть с тобой,– вставил Бурье,– рассказала ему все, что знала, и согласовала с ним свои действия. «Однако нам бы все же хотелось получить информацию от лица заинтересованного»,– настаивал комиссар. Я согласен, выражение выбрано было не вполне удачное,– Бурье улыбнулся,– зато довольно-таки точное. Но мадам Вульф была непреклонна. «Мне начинает казаться,– сказала она,– что господин комиссар не вполне знаком с правилами, действующими в подобных случаях в отношении представителей иностранного дипломатического корпуса и членов их семей. Это называется дипломатическая неприкосновенность, комиссар, и пока она действует, я не могу ничем вам помочь. Не вы и не я – только посольство решает, когда и каким образом я могу сотрудничать с вами. Итак, комиссар, мне остается лишь пожелать вам приятного вечера и успехов в вашей работе. И тем не менее кое-что я все же могу для вас сделать. Вот,– она достала связку автомобильных ключей, на которой были также и ключи от гаража, и протянула ее Леружу.– А теперь,– сказала она,– я должна вернуться к своей работе».

Тирен кивнул. Пока Бурье рассказывал, он задумчиво грыз листки салата, ломтики моркови и огурцов.

– Да, действительно, она все сделала абсолютно правильно,– сказал он наконец.– Мадам Вульф – очень умная и спокойная женщина с большим самообладанием, я бы даже сказал – у нее по-настоящему сильный характер. А что было потом?

– Несколько человек осмотрели гараж, другие занялись машиной. Для этого потребовалось сначала открыть дверь, которая оказалась запертой. Как ты мне и сказал, мадам Вульф оставила все именно в таком виде, в каком все было, когда она вошла туда и обнаружила, что произошло убийство. Даже двери машины и то были заперты. Тело мсье Вульфа, как говорили и ты, и мадам Вульф, лежало в багажнике. Прежде чем извлечь, его, конечно же, сфотографировали с всевозможных позиций. Ничего необычного в самом багажнике не обнаружили – домкрат, несколько тросов, ящик с инструментами и тому подобное, в общем, ничего, что заслуживало бы внимания. Тело поместили на носилки в таком положении, чтобы не задеть нож, остававшийся у него в затылке вплоть до самого морга.

Он снова поднял кулак с отогнутым указательным пальцем.

– Итак, все это было во-первых. Во-вторых! – Рядом с указательным появился средний палец.– Нож вошел в затылочную впадину под основанием черепа – прямо в спинной мозг. Удар был нанесен удивительно точно. Убийца все прекрасно рассчитал, почти как матадор, убивающий быка. Смерть наступила мгновенно. Врач, производивший вскрытие, сказал, что даже хирург не смог бы сделать это более точно. Крови почти не было. Задета была лишь небольшая вена, и вытекло всего несколько капель, которые запеклись в волосах. Ни на дне, ни на стенках багажника крови больше не было найдено.

Тем временем с закуской было покончено, и появившийся официант поставил перед ними подогретые тарелки с дымящимися розовыми котлетками и гарниром из зеленых бобов, нарезанного соломкой картофеля и ломтиков помидоров.

– У меня есть пара вопросов,– сказал Тирен.– Где был убит Вульф? В багажнике?

Бурье улыбнулся.

– Вопрос не такой уж бессмысленный,– сказал он,– хотя я понимаю, конечно, что ты иронизируешь. Нет ничего указывающего на то, что он был убит в гараже или в машине и лишь потом помещен в багажник. Да и мадам Вульф рассказывала тебе, что в гараж он попал сам. Она видела, как он подъехал, вышел из машины, открыл ворота гаража и въехал внутрь. Это ценное свидетельство, поскольку оно исключает, что его убили где-то в другом месте, а потом уже привезли в гараж. Кстати, это на сто процентов подтверждается соседями. В то время когда Вульф ехал по улице к своей вилле, приблизительно в ста метрах от нее на тротуаре стояли и разговаривали две дамы. Обе они знали Вульфа, как соседа, и помахали ему. Он помахал в ответ, а поравнявшись с ними, остановился, вышел из машины и галантно протянул одной из них красную гвоздику, сказав при этом: «Большое спасибо за ваше любезное предупреждение относительно того, что слишком обильная подливка может погубить только что посаженные кусты роз». Когда он отъехал от них и, свернув в ворота виллы, скрылся в гараже, они еще какое-то время постояли там и посмеялись над его словами. «Настоящий джентльмен»,– сказала одна из них. «И Дон Жуан…» – прибавила вторая. Нет, ей-богу, все указывает на то, что он был убит прямо в багажнике.

– А не мог ли кто-нибудь ждать его в гараже и в тот момент, когда он выходил из машины, всадить ему нож в затылок?

– Само по себе это не так уж неправдоподобно,– ответил Бурье.– Гараж довольно большой, и машина занимает только часть его. Все остальное пространство завалено разным хламом, как это обычно бывает в таких просторных гаражах. Едва ли кто-то, у кого не было доступа к ключам, мог пробраться сюда через ворота гаража. Однако есть еще одна возможность – через дверь за грудой барахла в дальнем углу. И этим путем вполне могли воспользоваться. Я думаю, когда-то постройка использовалась совсем в других целях. Вероятно, когда Шату еще было тихим крестьянским пригородом Парижа и отсюда каждое утро по булыжной мостовой катились в столицу повозки, строение это использовали как сарай для телег и упряжи.

Он помолчал несколько секунд, как будто устремив взгляд в прошлое, однако скоро очнулся и продолжал:

– Да, так вот, ключ от этой двери висел на гвозде с наружной стороны,– не правда ли, укромное местечко? – а поскольку весь гараж утопает в зелени, то этим путем в него мог пробраться кто угодно, кто знал про него, при этом абсолютно не рискуя быть замеченным. Но… если даже Вульфа кто-то там и ждал, то Вульф бы его в конце концов заметил. По крайней мере тогда, когда неизвестный приблизился к нему. Однако какие-либо следы борьбы полностью отсутствуют.

– А может быть, Вульф знал пришедшего и просто не ожидал нападения? – сказал Тирен.

Бурье покачал головой:

– Нет ничего, что бы указывало на то, что тело переносили или подтаскивали к багажнику. Опытный криминалист сразу бы определил это – по состоянию одежды, обуви, по пыли на полу. Нет, определенно, все говорит за то, что он преспокойно вылез из машины, забрался в багажник и сам всадил себе нож в затылок.

Тирен не смог удержаться от смешка, однако мгновенно подавил его, заметив устремленные на них с соседнего столика вопросительные, удивленные, неодобрительные и даже раздраженные взгляды. Он виновато кашлянул.

– Разумеется. Или же на него напали сзади, когда он склонился над багажником, ударили ножом и запихнули внутрь.

Бурье пристально и задумчиво посмотрел на него. Теперь он уже не смеялся и даже не улыбался.

– Невидимка,– сухо сказал он.– Кто еще это мог быть? А что, интересно, Вульфу понадобилось в багажнике? Ах да, когда ты звонил мне, ты ведь сказал,– продолжал он,– что цветы у него были в машине, а в багажнике – коробка с вином. Однако,– он слегка помедлил, прежде чем продолжать,– существует еще и такая возможность: в багажнике у него было еще кое-что, и это кое-что он обнаружил только тогда, когда открыл его.

Тирен в замешательстве бросил на него быстрый взгляд.

– Убийца,– невольно продолжил он мысль комиссара.

На несколько минут воцарилось молчание. Задумчиво пережевывая чудесные деликатесы, время от времени то один, то другой поднимал бокал и прихлебывал вино. Наконец Бурье взял салфетку и тщательно вытер ею углы губ.

– Конечно, все это звучит абсурдно,– сказал он.– И тем не менее – возможно. Кто-то выскакивает из багажника, как чертик из табакерки,– а вот и я, спасибо, что подвез. Причем Вульф должен был знать его, и очень хорошо.– Он махнул рукой.– Нет, Джон, тут я – пас. Оставим все это. Здесь сразу же возникает столько предположений, а у нас и без того есть кому их строить. Ведь предполагать – это дело комиссара Леружа, не так ли?

– Нет,– ответил Тирен.– Его дело – расследовать.

– Конечно, конечно.– Бурье снова аккуратно разложил салфетку на коленях.– Я, помнится, упомянул нечистую силу. Уже и сейчас есть кое-какие обстоятельства, которые выглядят прямо-таки загадочно или, по крайней мере, довольно своеобразно с точки зрения логики. Однако, готов поклясться, будут и еще. Как ты думаешь, машина ведь запирается?

– Блестящее наблюдение,– съязвил Тирен.

– Когда мадам Вульф вошла в гараж, то машина была заперта, верно?

– Ну да. Убийца аккуратно запер ее за собой.– Тирен улыбнулся.– Мне всегда нравились люди, которые запирают за собой двери.

– Ты понимаешь, что это значит? Позволь напомнить тебе, что у этой модели «вольво» замки срабатывают автоматически: если ты запираешь дверь, то автоматически запирается все остальное, в том числе и багажник.

– Совершенно верно. То же самое и у моей. Это весьма удобно – не нужно постоянно помнить о том, что, оставляя машину на улице, следует проверить еще и багажник. Но я не пойму, куда ты клонишь?

– Я просто хочу сказать, что когда мадам Вульф нашла тело мужа, машина была заперта. Это совпадает с тем, что она рассказала, и в действительности у нас нет причин сомневаться в ее правдивости, поскольку она – единственный человек, кто, кроме самого Вульфа, имел доступ к ключам от его машины. В определенном смысле это может говорить не в ее пользу.

– Все это так, однако что из этого следует?

– Мадам Вульф открыла гараж – который был заперт, открыла дверцу машины и багажник, которые также были заперты. А теперь – ты следишь? – мы подошли к тому моменту, откуда начинается колдовство, о котором я тебе говорил. Все ключи, с помощью которых можно было совершить эти операции, находились в тот момент в кармане Вульфа в запертом багажнике, в запертой машине, в запертом гараже. Кроме того, даже если кто-нибудь и подстерегал Вульфа в гараже, этот «кто-нибудь» не смог бы проделать всю цепочку в обратном порядке.

Тирен внимательно слушал. Все, что сказал сейчас Бурье, несомненно, опиралось на факты. Однако вывод, который напрашивался сам собой, все же, мягко говоря, смущал его. Он вздохнул, с шумом выпустив воздух, и сказал:

– Но… ведь мог же у убийцы быть дубликат ключей?

– Да-да, конечно.– Комиссар многозначительно улыбнулся.– Ладно, пойдем дальше. У меня тут есть еще один фактик.

– Выкладывай,– сказал Тирен.

– Мы смогли опознать нож, который так умело всадили в затылок Вульфу. Или, точнее, по крайней мере, мы знаем его происхождение.– С чрезвычайно важным видом он выдержал долгую паузу и мягким, негромким голосом продолжал:

– Это нож для разрезания бумаг, приблизительно около двадцати сантиметров длиной. Прекрасно годится для того, чтобы вскрывать конверты с секретной корреспонденцией, разрезать страницы неразрезанных приключенческих книжек,– а также вполне подходит как орудие убийства. На ручке его выгравирована небольшая неброская надпись по-шведски – «Государственное имущество».

И, чрезвычайно довольный произведенным его словами эффектом, он поддел вилкой последний кусок котлетки и отправил в рот, делая вид, что реакция Тирена вовсе его не интересует.

Горячее они доели молча. Тирен чувствовал себя совершенно потрясенным. В открывание и закрывание дверей с помощью колдовства, в человека-невидимку и убийство без убийцы он, в общем-то, верил так же мало, как и Бурье. Он вспомнил, как буквально за пару часов до убийства Вульф швырнул свои ключи Мадлен Кройц, прося ее выполнить кое-какие поручения. Следовательно, преступник вполне мог изготовить дубликаты ключей заранее. Хуже всего в этом было то, что таким образом убийство оказывалось связанным с кем-то из посольства, ибо кто еще мог иметь доступ к ключам и взять нож для разрезания бумаг, принадлежавший посольству? Кто еще, кто еще?… Несколько минут он напряженно прикидывал и так и этак, прежде чем вынужден был признать, что иной возможности не существует. Но в таком случае – кто же может докопаться до истины, если не полиция?

Он выпрямился, откинулся на спинку стула и принялся, рискуя упасть, раскачиваться на задних ножках, не сводя с Бурье задумчивого взгляда. Наконец он отхлебнул глоток вина, стремясь избавиться от неприятной сухости, появившейся вдруг в горле, и заговорил:

– Теперь я прекрасно понимаю, чего ты хотел добиться этим нашим обедом. И я постараюсь все уладить. Однако помни, ни ты, ни твои люди не должны предпринимать ни единого шага без того, чтобы поставить меня в известность, а также не должны утаивать от меня ни одной мелочи. Дипломатическая неприкосновенность – это как та священная корова, которую нельзя зарезать когда угодно. По крайней мере, об этом надо предупреждать заранее.

Бурье удовлетворенно рассмеялся:

– Можешь на меня положиться, дружище. Но ведь нам действительно необходима информация. Дело не в том, что нам доставляет такое удовольствие приставать к твоим сотрудникам, мадам Вульф, к тебе самому или вообще к кому-либо. Мы просто хотим добраться до истины. Против высокопоставленного представителя твоей страны совершено жестокое, гнусное преступление. Возникает множество вопросов: почему? каковы мотивы? что это – политическое убийство? ревность? месть? корысть? Мы же ничего не знаем. А дипломатическая неприкосновенность перекрывает нам все те источники, с помощью которых можно было бы связать различные части этой мозаики в единое целое и выяснить наконец правду. Подумай, есть ли в данном случае какой-нибудь смысл в соблюдении статуса дипломатической неприкосновенности, который, кстати, вызван причинами отнюдь не такого рода, есть ли смысл мешать молодому энергичному комиссару полиции Шату в его важной работе. Неужели же голый принцип и соображения престижа важнее, чем достижение истины, какой бы она ни была? Кроме того, разве само понятие дипломатической неприкосновенности не предполагает сначала выяснения того, о чем здесь идет речь, выяснения степени важности данного дела? Убийство – сама по себе вещь серьезная, особенно если предположить, что оно является звеном в игре великих держав. Однако оно вполне может оказаться и результатом простого человеческого конфликта, то есть частным делом, и тогда значение его с точки зрения дипломатической неприкосновенности становится отнюдь не таким важным. Как по-твоему, стоит комиссару Леружу внести ясность в этот вопрос или, по крайней мере, попытаться это сделать? Дашь ты ему для этого шанс?

Он перевел дух, набрал в легкие побольше воздуха и, улыбаясь, продолжал:

– Ведь речь не идет об определении меры наказания или о том, где будут судить убийцу,– у вас в Швеции или здесь у нас, во Франции. Все это касается лишь определения истины.

Тирен одним глотком допил свой бокал, Бурье последовал его примеру. Тирен сказал:

– Сообщи комиссару Леружу, что я попробую добиться отмены дипломатической неприкосновенности в данном случае и что весь персонал посольства будет к его услугам, чтобы он смог производить расследование так, как считает нужным. Но предупреди его также,– он смущенно улыбнулся,– что данное решение может быть отменено в любую минуту.

Тирен и Бурье практически одновременно взялись за ложечки для пудинга и, заметив это, рассмеялись. Тирен продолжал:

– Передай начальнику секретного отдела вашего министерства иностранных дел, чтобы он позвонил мне, а также написал на мое имя аргументированное письмо по данному вопросу. Кроме того, разумеется, потребуется также и личная встреча. Мы все уладим, Ален, однако на это уйдет несколько дней.– Он бросил взгляд на часы.– Если он сможет, пусть позвонит мне около трех, составит письмо и приедет ко мне, скажем, где-нибудь в полпятого. Я со своей стороны обещаю действовать так же быстро.

Бурье взглянул на него с благодарностью:

– А теперь… скажи, это будет очень грубым нарушением, если я здесь, сейчас, под твоим наблюдением ознакомлюсь немного подробнее вот с этим?

Он сунул руку в правый карман пиджака и вытащил бумажник, записную книжку в черном кожаном переплете и ежедневник; все они были украшены роскошной золотой монограммой. Положив их на стол, он пододвинул кучку к Тирену.

– Все это нашли у Вульфа во внутренних карманах. Клянусь святой девой, в них еще никто не заглядывал – ни в бумажник, ни, тем более, в записные книжки. Когда я объяснил причину комиссару Леружу, у него был такой вид, как будто он сомневается в моих умственных способностях. «В таком случае, вполне ли вы уверены,– спросил он и скривился так, будто только что разжевал лимон,– что мы имеем право на вскрытие трупа?»

Тирен рассмеялся, представив себе гримасу комиссара.

– Ну что ж, давай попробуем принять какое-нибудь решение.

Он взял бумажник и бегло осмотрел его содержимое. Никаких государственных секретов здесь, по-видимому, не было. Он с уважением покосился на стопку кредитных карточек, имеющих ход в различных странах мира, с удовлетворением отметив при этом, что во всех Вульф фигурирует как частное лицо. Далее шла пачка визитных карточек Вульфа, чековая книжка с изрядной суммой, несколько почтовых марок, пара фотографий молодых красивых женщин, одна из них – с номером телефона на обратной стороне, водительское удостоверение, деньги и каталог вин.– Тирен вынул записную книжку, переписал номер телефона с фотографии женщины и протянул бумажник Бурье.

– Можешь оставить его у себя, если считаешь, что он пригодится.– Полистав записную книжку, он нашел, что и на ней вряд ли стоит ставить штамп «Совершенно секретно». Ее он также отдал Бурье со словами:

– А это тебе пригодится на случай, если захочешь составить картотеку его знакомств.

Наконец, настала очередь ежедневника. Вульф делал в нем кое-какие пометки о времени своих деловых и частных встреч, а также относительно людей, с кем он встречался; записей было много, однако большинство касалось свиданий в Париже или Лионе. На апрель, по-видимому, планировалась поездка в Стокгольм, и едва ли не весь месяц был расписан по дням. Одна неделя в августе имела пометку «Утиная охота/Ш. д. В-монт». Тирен внимательно просмотрел перечень недавних мероприятий – визиты, приемы, посещения театров, выступления с докладами,– и тех, что планировались на ближайшие дни. Все это время у Вульфа было почти полностью расписано: четверг занят весь, пятница – немногим легче: заседание в ОЭСР в первой половине дня, обед в министерстве торговли, вечером – театр; в пометке значилось: «Театр «Феникс», Б 131820». В два последующих дня – по вполне понятным причинам – напряжение немного спадало. На вчерашний день – вторник – было записано: «Дейта Син.», прием, 20,00». Днем раньше стояла пометка: «Георг V», время указано не было.

Тирен размышлял. По-видимому, запись «Георг V» означала название шикарного отеля, расположенного невдалеке от Елисейских полей; он вспомнил, что именно этот отель был избран шведской делегацией из «Дейта Синхроник» в качестве резиденции на время пребывания в Париже. Так что же, значит, Вульф встречался с ними в понедельник? В таком случае для чего? Однако уже в следующий момент он пришел к выводу, что скорее всего дело обстояло по-другому. Ведь в самом начале приема все они приняли его за хозяина дома, и объяснялось это просто-напросто тем, что никто из них никогда прежде не встречался с Вульфом и не знал, как он выглядит. О том, что он, Тирен, лишь замещает на этом приеме Вульфа, они узнали только из его небольшой вступительной речи. Кроме того, во всех других записях непременно было указано время, здесь – нет. Быть может, Вульф сделал эту пометку, чтобы не забыть, в каком отеле расположились шведы? Это было как будто более похоже на истину. Во всяком случае, в понедельник они уже жили там, а быть может, приехали и в воскресенье. И в том, что Вульф на всякий случай записал название гостиницы, чтобы при возникновении каких-либо непредвиденных обстоятельств иметь возможность заранее предупредить своих гостей об изменении планов, не было ничего необычного. С другой стороны, тогда было бы логично записать также и название отеля, в котором остановились японцы. Тирен задумался. Вот если бы знать, в каком отеле они поселились. К сожалению, он этого не знал.

Бурье осторожно кашлянул. Он уже покончил со сливочным кремом, отложил ложечку и, аккуратно свернув, положил салфетку возле стоящей перед ним тарелки.

– Ты размышляешь,– вкрадчивым тоном начал он,– можно ли доверить такой важный документ, как ежедневник, посторонним лицам? Что ж, я тебя вполне понимаю.

Тирен натянуто улыбнулся и, заметив, что Бурье уже разделался с десертом, сделал знак официанту, что наступил момент подавать кофе – разлитый в крошечные чашечки черный, чрезвычайно крепкий, покрытый ароматной пенкой эспрессо.

– На самом деле я думал сейчас совсем о другом,– сказал он.– Просто там есть одна обрывочная и не вполне понятная мне запись, которая тем не менее, я не сомневаюсь, имеет самое безобидное логическое объяснение.

Он протянул комиссару книжицу, показал запись и объяснил ход своих мыслей.

– Но вообще-то ты прав,– сказал он,– я действительно сомневаюсь, стоит ли знакомить тебя с содержимым этого ежедневника. Ведь в принципе это запись всех дел и поступков шведского дипломата почти за весь последний год. С кем он встречался, где, когда. И я даже сам не знаю, что кроется за всеми этими записями – быть может, Вульф как-то зашифровывал их. К примеру, что означает «Утиная охота»? Может, это зашифрованное сообщение о намеченной встрече с миссис Тэтчер для переговоров по поводу торговых интересов Швеции в связи с решением соединить Англию и Францию системой мостов и тоннелей. Или о заключении двустороннего торгового соглашения с Францией о поставках шведской свинины, говядины и масла во французские отели? Действительно, почему бы и нет? Тогда в эту картину прекрасно вписывается и «Георг V». Или же за этим кроется новый договор между Швецией и Францией о двойном налогообложении и исключениях из него для особо высокопоставленных лиц из высших политических сфер соответствующей страны, естественно, при условии, что взаимоотношения обеих сторон останутся на прежнем уровне.

Бурье внимательно слушал его; круглое лицо комиссара сияло улыбкой; казалось, еще немного, и он расхохочется.

– Таким образом,– продолжал Тирен,– я думаю, что будет лучше, если я оставлю ежедневник у себя, отвезу в посольство и запру в свой сейф. Однако, если только вы придете к заключению, что там имеется пометка о каком-то определенном дне или же определенном событии, и захотите удостовериться в этом, вы всегда сможете обратиться ко мне и рассчитывать на мою абсолютную откровенность.

Умолкнув, он улыбнулся Бурье, как улыбаются лишь старые, добрые друзья, прекрасно знающие и понимающие друг друга.

Ответом ему было добродушное ворчание комиссара и полный доверия взгляд. Откинувшись на спинки кресел, они молча наблюдали за официантом, который принес кофе и поставил перед каждым из них чашечки. Кроме этого на столе появилось блюдо с яблочным пирогом. Внезапно Бурье полез в левый карман пиджака и извлек несколько предметов, которые тут же разложил на столе перед Тиреном.

– Извини, дружище,– сказал он, – не успел найти подходящую упаковку. Передаю это тебе, не требуя расписки; надеюсь, ты сам сумеешь решить, кому это следует передать. Здесь не хватает, правда, одной вещи,– добавил он,– ключей от машины. Но их мы пока что оставим у себя.

На столе лежали часы советника Вульфа с золотым браслетом и связка ключей; Тирен сразу же узнал среди них ключи от соответствующих комнат посольства; кроме них там были ключи, по-видимому, от виллы в Шату, ключ от банковского сейфа и вместо брелока – открывалка для бутылок. Рядом со связкой лежали расческа, перочинный нож, обручальное кольцо, несколько мелких монет и, наконец, счет из цветочного магазина, который был хорошо знаком Тирену. Мельком взглянув на него, он отметил, что сюда вписаны три букета: красные и белые гвоздики, синие и желтые ирисы, а также букет роз, последний – на довольно скромную сумму. Он кивнул.