Текст книги "Цветы для Розы"

Автор книги: Ян Экстрём

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

11

Четверг, 15 октября, 15.05

Цветочный магазин мадам Ляпуш только что открылся после обеденного перерыва. Он был расположен на Рю де Бабилон в нескольких стах метров от посольства; в том же доме помещалось еще несколько заведений разного рода. Само здание стояло немного в глубине, и тротуар возле него был гораздо шире, чем в других местах улицы. Этим не замедлил воспользоваться владелец соседнего бара – около десятка столиков, накрытых яркими скатертями, расставленные под большими зонтиками от солнца в форме изящной подковы, привлекали сюда прохожих. Остальную часть тротуара мадам Ляпуш превратила в великолепный зеленый сад с фикусами, пальмами и множеством обычных для этого времени года хризантем, призванный, вероятно, напоминать клиентам о ее заведении, поскольку до праздника Всех Святых оставалось всего пара недель. Здесь же стояли огромные букеты роз, ирисов, георгинов, гвоздик, фуксий и других осенних цветов, установленных нисходящими рядами на столах и скамейках, полностью утопавших в их великолепии. Между владельцем бара и мадам Ляпуш существовало своего рода сотрудничество. Цветы мадам, растущие как будто прямо из асфальта, привлекали прохожих, и они останавливались у бара выпить графинчик вина или стакан пива; когда же их физические потребности были удовлетворены, а настроение поднималось, взгляд, как правило, падал на цветы, а уж дойти до магазинчика и купить букет было совсем не сложно.

Когда Тирен подошел к магазину, мадам Ляпуш как раз открывала дверную решетку. Иногда он покупал здесь цветы, однако сомневался, чтобы мадам знала, кто он такой, поэтому на всякий случай представился и объяснил, что он из посольства и пришел сюда с весьма важной целью, вовсе не собираясь попусту ей надоедать. Внимательно слушая его, она дружелюбно кивала головой. Это была миловидная шестидесятилетняя дама в романтическом одеянии; руки у нее были тонкие и нежные, как лепестки цветка, все в мелкой сеточке прожилок. Прическа больше всего напоминала букет серебристых цветков, обрамлявших маленькое розовое личико.

– Да, мсье, я читала в газетах,– сказала она. Голосок у нее был тоненький и чистый.– Позавчера я послала вам большой букет хризантем. Приняла его одна из дам.– Она умолкла, и в глазах у нее мелькнула тревога.– Я что-то сделала не так, он вам не понравился?

Тирен поспешил кивнуть.

– Это было весьма любезно с вашей стороны. Сам я, к сожалению, его не видел.– Он смутно припомнил, что действительно заметил какой-то красивый букет из белых и лиловых цветов, однако не знал, тот ли это.– Не смогли бы вы ответить мне на несколько вопросов?

– Только не здесь,– быстро сказала она.– Пойдемте внутрь, там нам никто не помешает.

Она вошла в стеклянную дверь, оставив ее открытой. Помещение оказалось более просторным, чем представлялось снаружи; и все оно было занято цветами. Даже на прилавке с допотопным кассовым аппаратом, который наверняка не увидишь ни в каком другом месте, требующем более серьезной финансовой отчетности, были сложены уже готовые небольшие букетики.

– Ну вот и прекрасно,– сказала она.– Будьте добры, садитесь.– Она сделала жест рукой в сторону плетеного кресла, покрытого белым лаком, однако он отказался.

– Во вторник вы встречались с мсье Вульфом?

Она грустно кивнула:

– Да, он всегда был такой приветливый – видный мужчина, элегантный, учтивый и весьма любезный, даже со мной – простой продавщицей. Он умел сделать так, что в его присутствии ты всегда… да-да, всегда чувствовала себя женщиной, дамой.

Тирен не прерывал ее. Кроме всего прочего, характеристика Вульфа из посторонних уст была ему также небезынтересна.

– Вы хорошо его знали?

– Как знаешь постоянного клиента. Когда каждый раз немного болтаешь с человеком о всякой всячине, то постепенно составляешь себе о нем представление, верно? Он часто покупал цветы и всегда при это был весьма щедр. Я обычно старалась подбирать ему букеты получше, благо время позволяло – он, как правило, звонил и заказывал заранее. Потом, по дороге домой, он заходил и брал их.

– И во вторник он также заказал несколько букетов, не так ли?

– Да, но в тот раз мне передала заказ его секретарша. Она зачем-то брала его автомобиль, а потом вернулась, оставила мне ключи и сделала заказ. Речь шла о трех букетах. Она сказала, что мсье зайдет за ними около шести и сам расплатится; мне же надо было выписать к тому времени счет.

– Часто он оставлял свою машину рядом с вашим магазином?

– Да, почти всегда; она стояла здесь с утра и до вечера.– Она лукаво улыбнулась.– Он был большой проказник, уж будьте уверены. На самом деле припарковываться здесь запрещено – если бы все, кто заходит выпить в соседний бар, оставляли бы тут свои автомобили, тут бы ни пройти, ни проехать. Но мсье Вульф нашел выход. Видите ли, за порядком тут у нас следят три дамы – все трое молоденькие. И вот,– она восторженно хихикнула,– он попросил меня следить за ними, и когда кто-то из них покажется на улице, выйти навстречу с букетиком фиалок, ландышей, мать-и-мачехи или же с чем-нибудь еще в этом роде – чисто символическим – и вручить от имени «неисправимого грешника-иностранца, который целует ей руку и приносит свои извинения».– Она всплеснула руками и рассмеялась.– И – поверите? – его так ни разу и не оштрафовали.

Тирен невольно вспомнил о собственных проблемах со стоянкой, об унылой тактике, основанной на букве закона и подсчете сантиметров, и помрачнел. Она же тем временем продолжала:

– Разумеется, на эти букетики ему приходилось тратить какие-то деньги, однако все равно это выходило дешевле, чем платить штрафы. Да и кроме того, это была отличная хитрость: ведь главное – создать прецедент.

Тирен нехотя улыбнулся. И, надеясь, что она не поймет его превратно, коротко бросил:

– Подкуп.

Она улыбнулась с хитрецой:

– Подкупом и шармом можно многого достичь. Вы ведь знаете – французы любят и то и другое, да и француженки, признаться, тоже.

Она едва закончила фразу, как в магазинчик вошла покупательница. Мадам Ляпуш сразу же направилась к ней. Оживленно жестикулируя, они принялись обсуждать, какие цветы лучше подойдут для визита к больному, страдающему аллергией. Тирен тем временем размышлял. Эта очаровательная маленькая цветочница с таким прекрасным знанием человеческой натуры, по всей видимости, была одной из последних, кто встречался с Вульфом незадолго до его трагической гибели. И не только встречалась, но и беседовала. Самыми последними – если, конечно, Бурье сообщил ему все, что знает, а в этом у него не было оснований сомневаться – были те две дамы, что встретились с ним на улице недалеко от въезда в гараж. Последний день жизни Вульфа был полон цветов. Цветы для тех дам, о которых говорил Бурье, цветы для шведов и японцев, цветы для Мадлен… И вот, как выясняется, уже, так сказать, посмертно,– он едва не улыбнулся,– цветы для дам-полицейских у стоянки. Цветы или взятка – в конце концов, какая разница?

Покупательница вышла из магазина, неся горшок с кактусом, украшенным шелковой ленточкой, и мадам Ляпуш вернулась к Тирену. Лицо ее вдруг приняло озабоченное выражение.

– Да, так вот, позавчера…– начала она, однако Тирен не дал ей возможности снова углубиться в рассуждения и попытался направить разговор в нужное ему русло:

– Мадам, давайте все же вернемся к тому, что происходило позавчера с того момента, как мсье Вульф зашел к вам в магазин за цветами и ключами от машины, и до тех пор, как вы увидели его отъезжающим.

Это слегка остудило ее пыл; она задумалась.

– Как он отъезжал, я не видела,– сказала она.– В тот момент как раз вошел новый покупатель. Но все остальное я прекрасно запомнила. Он пришел ровно без четверти шесть – я хорошо это помню, поскольку его секретарша сказала, что он придет около шести, и я как раз взглянула на эти часы, когда он вошел.– Она кивнула в сторону висевших на стене часов в форме фарфоровой тарелки с мелкими голубенькими цветочками; Тирен машинально отметил про себя, что они идут верно. Она продолжала: – Как всегда, он был настроен шутливо и сказал, что я приготовила прямо-таки королевские букеты. Он всегда так говорил. Потом он вынул бумажник и расплатился, при этом дал немного больше, чем следовало, сказав, что это мне за дополнительную о нем заботу. Я отдала ему ключи от машины, которые лежали у меня в ящичке под кассой, он взял их, положил букеты на руку – вот так,– она продемонстрировала, каким именно образом,– и пошел к машине. Я смотрела с порога, поскольку обычно провожаю своих покупателей до дверей. Ну как, мсье, я рассказываю достаточно точно?

Тирен понял, что она слегка обижена на него за слишком откровенное желание получить четкие ответы на четко поставленные вопросы, и догадался, что неосторожно вторгся в святая святых ее чувствительной натуры. Мадам Ляпуш была, несомненно, из тех, кто предпочитает польке менуэт. Придя к этому выводу, он с обезоруживающей улыбкой сказал:

– Просто замечательно точно – прямо как в геометрии.

Оценив его похвалу, она наконец уяснила себе, что его интересуют только факты, и, опустившись в плетеное кресло, продолжала:

– Постойте-ка, дайте вспомнить. Ну да, он открыл дверцу машины и положил цветы на…– она задумалась,– нет, не могу вспомнить, положил он их на заднее сиденье или рядом с собой. Да, так вот, потом он снова вернулся в магазин и попросил разрешения позвонить жене. Он и прежде, когда забирал машину, частенько звонил домой и предупреждал жену, что едет. Я проводила его к телефону и осталась рядом. Я всегда так поступаю – мне нравится, когда при мне говорят по-шведски. Не потому, что я что-то понимаю, нет, просто у вас такой певучий язык. Видите ли, я очень люблю музыку. Музыка – это…– она неожиданно осеклась,– извините…– Набрав побольше воздуха, она по-прежнему деловито продолжала: – Я опять проводила его до дверей. Он сел в машину, слегка помедлил, снова вышел и вернулся ко мне. «Мне кажется, я забыл у вас свой портфель»,– сказал он. Мы с ним посмотрели везде – и у прилавка, и у телефона, но никакого портфеля не было. Он извинился и вышел, подошел к машине, заглянул внутрь, потом зачем-то осмотрел улицу.– Она умолкла, и лицо ее приняло встревоженное выражение: – Представляете, тогда мне почему-то показалось, что его портфель… да-да, что его украли. Как раз в этот момент пришел новый покупатель, и мне пришлось заняться с ним. Однако вечером я еще несколько раз, помнится, возвращалась мыслями к тому, нашел он свой портфель или нет.

Тирен слушал как зачарованный, не решаясь прервать ее и задать тот вопрос, который сейчас интересовал его больше всего. Но стоило ей только умолкнуть, как он спросил:

– А скажите, вы не заметили, когда он только вошел к вам в магазин, портфель был с ним?

Она задумалась, рассеянно глядя куда-то вдаль и нервно потирая руки. В конце концов покачала головой и с виноватой улыбкой сказала:

– Подумать только, не могу с уверенностью сказать. Когда мсье Вульф приезжал прежде, у него всегда был с собой портфель. Но в этот раз… У него в руках были цветы, он взял ключи… Нет, относительно портфеля – не помню. Он всегда держал его под мышкой, я уже так привыкла к этому. И раньше случалось, что он забирал и ключи, и цветы, один раз даже вместе с корзинкой. Я еще обратила тогда внимание, как ловко он держит портфель,– он, казалось, совсем ему не мешал. Но в этот раз… Честно скажу – не знаю.– Она выпрямилась и взглянула ему в глаза.– У меня создалось такое впечатление, что его украли. Кто-то вытащил его из машины в тот момент, когда он вернулся, чтобы позвонить жене.

Тирен спросил:

– А в багажнике он смотрел?

Она покачала головой:

– Нет, точно нет.– Она даже рассмеялась.– Да и зачем? Портфели обычно не кладут в багажник.

– Да-да, верно.– Тирен кивнул, соглашаясь. Он знал это и по собственному опыту. Портфель, как правило, кладут на переднее сиденье рядом с собой или, в крайнем случае, на заднее. Но в голове у него мелькнула мысль: а что было бы, если бы Вульф все же заглянул в багажник? Однако он поспешил от нее избавиться. Кроме того, оставался невыясненным еще один весьма важный вопрос, отчасти связанный с цветами и подкупом. И хотя задавать его, быть может, было и не вполне удобно, он все же решился:

– Итак, насколько я понимаю, что касается цветов, то вы были главным поставщиком мсье Вульфа. Скажите, а часто бывало, что он просил отправить цветы… как бы это сказать… разным дамам? Может быть, он что-нибудь рассказывал вам о них?

Она укоризненно посмотрела на него.

– Ведь он был женат. Не будет ли это нескромным – отвечать на подобного рода вопросы?

Уже одно это можно было считать ответом, однако Тирена интересовали детали.

– Он погиб,– сказал он со значением.– Если вам кажется или же вы знаете, что он оказывал кому-нибудь знаки внимания…– Он сделал паузу.– Вы меня понимаете?

Она грустно кивнула:

– Понимаю и знаю, что вы спрашиваете не из простого любопытства. Так вот, что касается этого, то он на протяжении долгого времени посылал отсюда роскошные букеты по разным парижским адресам.– Она немного помолчала.– За последний месяц это случалось не менее десяти раз. Мсье Вульф всегда сам заказывал их по телефону, похоже было, что он никому не хотел это перепоручать. Он просто говорил: «Цветы для Розы». И я знала – один букет на квартиру и один – в магазин. Своего рода тайный сговор между нами.

В одной руке у Тирена появился блокнот, в другой – авторучка. Он посмотрел на нее, однако она отвела взгляд, и достав из ящика под кассой адресную книгу, полистала ее и тихо прочла:

– Сонж, 69, бульвар Адмирала Брюи, и вот еще… Магазин «Jeus des Feux», 334, улица Сен-Оноре…

Последовало довольно долгое молчание. Время от времени то один, то другой поднимали на собеседника стыдливый взгляд, словно оба были участниками одного заговора, хотя и старались переложить друг на друга вину за разглашение постыдных слухов, порочащих доброе имя известного обоим лица.

Когда Тирен вернулся в посольство, первое, на что он обратил внимание, был букет хризантем. Он стоял на столике для посетителей в холле – огромный букет из белых и лиловых цветов. Он вошел в лифт и поднялся на свой этаж. Дверь кабинета оказалась не заперта. Она была даже немного приоткрыта; это было уже странно. Войдя внутрь, он сразу же увидел Анну-Беллу, сидящую в кресле, склонившись над разложенной на Столе газетой. Она вяло приветствовала его, не отрываясь при этом от чтения:

– Уходя из кабинета, всегда надо запирать за собой дверь. Каждый из нас обязан тщательнейшим образом обеспечить охрану своего рабочего места, как если бы оно было чем-то вроде небольшого личного заповедника.– Отложив наконец газету, она рассмеялась.– Извини, что я вошла и расположилась у тебя без приглашения, но дверь действительно была открыта, а у бутылки шерри на столе был такой одинокий и покинутый вид.

Она достала сигареты и прикурила от настольной зажигалки. В ответ он состроил гримасу:

– Все объясняется просто. Сначала я разругался с послом, потом выпил аперитив, и в результате в голове у меня засели лишь две мысли – надо бы хорошенько пообедать и зайти к даме из цветочного магазина. А вот у тебя что-то уж слишком довольный вид.– Он разглядывал ее, слегка склонив голову набок.

– Я и вправду довольна,– сказала она, выпустив струю дыма и пытаясь стряхнуть пепел, хотя этого пока не требовалось.– Во-первых, мне вроде бы удалось расшевелить комиссара Бувина. Причем я даже удостоилась его похвалы за небольшую хитрость и догадливость. Это – во-вторых. Вот послушай.

Ясно и кратко она рассказала ему о встрече с Бувином и о том, как пришла к выводу, что попавшее к Лунду письмо на самом деле предназначалось человеку с ожогом. Закончив рассказ, она с довольным видом вновь опустилась в кресло, и увидев, что сигарета уже почти догорела, потушила ее.

Тирен слушал с огромным вниманием, ни разу не прервав ее, и только когда она кончила, решился высказать свою точку зрения:

– Я считаю, что ты – гордость нашего посольства, и убежден, что все выводы абсолютно правильны. Однако, хотя это и объясняет, почему Лунда, если можно так выразиться, опекали, все же это не дает ответа на вопрос, какое важное сообщение было в письме.

– Тут ты прав,– сухо подтвердила Анна-Белла.– Но мне думается, что дело уже переходит в ту фазу, когда наше участие в нем вряд ли обязательно. Поскольку полиция теперь просто так не успокоится, то можно считать, что я защитила интересы шведского гражданина, пусть даже и после его смерти. Они теперь во что бы то ни стало попытаются найти убийцу. Ведь речь идет о преступлении, совершенном во Франции, и по юридическим канонам оно должно быть расследовано именно здесь.– Она едва заметно улыбнулась.– И в то же время никто не посмеет сказать, что мы со своей стороны не внесли в расследование его значительного вклада.

– Разумеется,– отозвался Тирен. Он слегка помедлил и, встретившись с ней глазами, продолжал: – Забавно все-таки, как пересеклись наши с тобой пути. Твое вроде бы самое обычное дело оказывается каким-то жутким образом связано с моим неофициальным расследованием.– Он вздохнул.– Бедняга Петер Лунд. Невинная жертва роковой ошибки.

– На все воля Божия,– заметила Анна-Белла. Поднявшись, она направилась к двери, но вдруг остановилась и снова обернулась к нему.– Помнишь, во вторник я говорила тебе о человеке с портфелем, который стоял под моими окнами и высматривал что-то в течение… ну да, практически в течение часа?

Он кивнул.

– Сегодня я его встретила,– продолжала она.-Это было в главном управлении полиции, после того как я распрощалась с комиссаром Бувином. Его привели два полицейских; один из них нес портфель, причем так осторожно, как будто там были яйца.– Она на мгновение задумалась.– Как знать, быть может, я была права и он и впрямь прятал в нем бомбу.

Дверь за ней закрылась; Тирен задумчиво проводил ее взглядом. В ушах у него все еще звучали ее последние слова. Человек с черным портфелем. Черный портфель – это было как раз то, что в данный момент больше всего занимало его и, как он надеялся, всю французскую полицию. Конечно же, он ни на минуту не допускал мысли, что портфель, о котором мельком упоминала Анна-Белла, как раз тот, который так его интересовал. В Париже миллионы черных портфелей. И все же, если допустить? Полицейские привели человека… принесли портфель… что здесь важнее?… портфель несли, как пакет с яйцами… почему?… что тут главное – сам предмет или его содержимое? Мысли путались; он тряхнул головой, пытаясь прогнать их, но они не отпускали. Если бы это имело отношение к делу Вульфа, ему наверняка позвонили бы. Бурье должен был бы связаться с ним – это входило в их договоренность о разделении обязанностей. Он обязательно позвонил бы.

В этот самый момент зазвонил телефон. Тирен даже вздрогнул: в данной ситуации звонок казался проявлением чего-то сверхъестественного. Он поднял трубку, и с губ его как-то сам собою сорвался вопрос:

– Вы нашли портфель?

В трубке молчали; слышно было лишь удивленное сопенье.

– Алло,– переспросил он,– это Бурье?

– Это Стен Винге.

– А-а, извини.– Он даже не сразу понял, однако уже через секунду пришел в себя и снова спустился на землю.– Да-да, Стен, прости, пожалуйста, просто я ждал другого звонка.

– Понимаю, звонка Бурье. Но ведь это же внутренний телефон, Джон,– я звоню тебе по внутреннему.

Тирен к тому времени уже и сам обнаружил свою ошибку и смущенно рассмеялся. В то же время замечание Винге отчасти покоробило его.

– Что ты хотел?

– Я хочу спуститься к тебе и покончить с этим.

– С чем?

– Ну, с тем, что касается Вульфа. Ведь с Мадлен ты уже закончил – по крайней мере, пока, как она сама сказала. Хватит меня мариновать. Я же не в состоянии работать, не могу сосредоточиться… Ты говоришь, что теперь я отвечаю за то, чтобы отдел работал как прежде, но я ничего не в силах делать, пока вот так хожу и жду своей очереди… поджариваться.– Голос его дрожал от возбуждения, то и дело срываясь на фальцет.– Я хочу спуститься к тебе сейчас же. Слышишь? Немедленно!

Тирен был удивлен таким проявлением силы и глубины чувств в стрессовой ситуации у этого маленького человечка двумя этажами выше. Мысли заработали с быстротой молнии. Стол его был завален бумагами. За весь день он еще не сделал ни одного распоряжения, да и сам не занимался ничем, кроме дела Вульфа. С Винге он собирался подождать до завтра. Но с другой стороны – именно сейчас, когда атмосфера накалилась до предела, возможны какие-то проблески. Весь день Винге пробыл в напряжении, ожидая града вопросов, и теперешнее его состояние даже больше подходит, чем то, о котором говорил Бурье, имея в виду детектор лжи. Так почему бы и нет? Он принял решение.

– Хорошо, я жду,– сказал он. И хотел было добавить: «Но только, ради Бога, не стоит воспринимать это так, будто я собираюсь тебя поджаривать на медленном огне,– мы просто побеседуем, чтобы выяснить кое-какие факты». Однако вслух этого не произнес. Почему? Во время утреннего разговора с Мадлен он пришел к выводу, что чисто теоретически Винге вполне мог бы задумать, рассчитать по времени и совершить убийство. Поэтому он решил пока что оставить эти умозаключения при себе, чтобы воспользоваться ими, если возникнет надобность, и вместо этого сухо сказал: – Раз ты так торопишься, значит, у тебя есть нечто важное, что ты хочешь мне рассказать, не так ли?

– Нет, ничего такого,– проскрипел голос в трубке.– Однако на твои вопросы я отвечу.

В дверь нервно постучали, и Тирен еще не успел ответить, как Стен Винге уже вошел. Подняв руки, он сделал извиняющийся жест.

– Я не стал пользоваться кнопкой,– начал он,– поскольку решил, что ты в кресле и не стоит заставлять тебя бежать к столу и нажимать кнопку «Входите!». Надеюсь, ты меня извинишь.

Тирен про себя усмехнулся. Подобное извинение лучше всяких слов говорило о том, какой хаос царит сейчас, должно быть, в мозгу у этого человека. Он сделал любезный приглашающий жест в сторону софы, однако Винге предпочел устроиться на краешке второго кресла. Тирен подчеркнуто медленно поднялся, достал еще один бокал и поставил на стол.

– Шерри?

– Спасибо, с удовольствием. Я сегодня весь день не в своей тарелке. Мама начала приставать ко мне с самого утра – разбудила меня, когда не было еще и шести. Сказала, что надо хорошенько подготовиться и собраться с мыслями теперь, когда ко мне перешли обязанности Виктора.– Он нервно засмеялся.– Черт возьми, до чего она любит меня опекать. «Стен, мальчик мой, пора собираться в школу. Хорошенько вымой шею и почисть ногти – и не забудь книжки». Черт возьми! Да чего уж там – лей полный.

Тирен рассмеялся. Даже если предположить, что Стен Винге действительно облачится в мантию своего бывшего шефа, что вообще-то абсолютно исключено, то, во всяком случае, он от этого не станет менее забавным. Он налил бокал доверху, сам же ограничился всего несколькими каплями.

– Сколь! – предложил он.– За маму, а также за эту твою вспышку – может, теперь тебе полегчает.

Потом вдруг разом посерьезнев, он посмотрел на Винге и поймал его взгляд. Взгляд не был бегающим, однако и спокойным его не назовешь – какой-то робкий, неуверенный. Тирен сказал:

– Когда ты звонил мне, то сослался на Мадлен. Вы с ней разговаривали?

– Да, конечно, я спросил ее, почему это вдруг посольство решилось на отмену дипломатического иммунитета. Может, ты мне это объяснишь? Ее ответ был довольно расплывчатым.

– Полиции нужны определенные сведения,– уклончиво сказал Тирен.– С нашей стороны было бы ошибкой избегать сотрудничества с ними. Однако,– и он сделал ударение на этом слове,– все это также должно означать, что мы не расцениваем данное дело как касающееся нас непосредственно. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду…

Винге стиснул зубы и кивнул:

– О'кей. Так что ты хотел у меня узнать?

– Какого ты мнения об отношениях между Мадлен и Вульфом?

Винге был явно удивлен:

– Каких отношениях?

– Ну, она же была его секретаршей. У тебя никогда не создавалось впечатления, что между ними что-то есть еще?

– Ты имеешь в виду…– Удивление переросло в изумление.– Ты считаешь, что Мадлен и Виктор… Нет, Джон, в это я ни за что не поверю.

– Но он…– Тирен попытался придать своим словам некий скрытый смысл. Винге протестующе поднял руку.

– Да нет, можешь быть уверен, у Виктора с Мадлен не было никаких тайн, кроме служебных. Господи,– он даже рассмеялся,– да она ведь отличная девчонка.

В устах Винге подобное выражение звучало как-то фальшиво. От этого гладко прилизанного человечка – классический тип бюрократа со слишком высоким и жестким воротничком, охватывающим худенькую шею, которая, если не считать крупного, похожего на боб, кадыка, мягко переходила в строгий серебристо-серый галстук, в свою очередь исчезающий под лацканами темно-серого в полоску в тон галстуку пиджака,– ждать от такого человека подобного выражения как-то даже не приходило в голову. Однако Тирен уже давно привык к тому, что строгая внешность отнюдь не всегда соответствует тем выражениям и чувствам, которые скрываются за нею. Так, по-видимому, было и в этом случае. Он сказал:

– Конечно. А ты сам – как ты относишься к Мадлен?

– Я же только что сказал. Она весьма приятный человек. Я о ней самого хорошего мнения. И – я уверен – она в этом не замешана.

– А что ты думаешь о Вульфе?

– О своем начальнике не принято думать – с ним просто поддерживают деловые отношения.

– Да-да, разумеется,– Тирен немного помолчал.– А какого мнения о тебе самом был твой начальник?

Винге резко выпрямился, взял бокал и отхлебнул, потом ответил:

– Виктор меня не любил. Я… мне кажется, он хотел от меня избавиться.

– Почему ты так считаешь? – спросил Тирен, нисколько не удивленный этим заявлением. Винге закусил губу, так что видны стали его мелкие передние зубы. Наконец он сказал:

– Он давал мне это понять. Вечно выискивал ошибки в моих отчетах, и даже если ошибки эти были не в конечных выводах, а лишь в данных,– кстати, правильных данных, которые всего лишь не соответствовали его собственному представлению о ситуации и потому сразу же зачислялись им в разряд ошибочных,– все равно он заставлял меня все переделывать. Речь, разумеется, шла не о каких-то намеренных искажениях, однако вносимые изменения затрудняли понимание смысла ситуации. Я не хотел идти на это. Истина ведь всегда остается истиной, а уж конечные оценки – дело самой ОЭСР или кого там еще это касается.

– Что ж, это серьезное обвинение.

– Я могу критиковать, однако вовсе никого не обвиняю. Все это – для пользы дела.

Тирен кивнул, как ему самому показалось, весьма дружелюбно, и сказал:

– Стен, ты помнишь, во вторник во второй половине дня Вульф читал нам какой-то экспромт… ну, о ноте, что ли? Помнишь?

Винге нервно хихикнул:

– Ну да, он, как всегда, шутил.

– Разумеется. Потом Мадлен взяла ключи от машины и поехала выполнять его поручения, а ты сказал, что должен еще прочесть бюллетень ЕАСТ, и тоже вышел. Помнишь?

– Д-да.– Смех умолк.– И что дальше?

– Это я тебя хочу спросить, что было дальше. Ты пошел к себе изучать бюллетень?

Винге разом стал серьезным. Его маленькие ручки принялись судорожно потирать одна другую. Наконец он выдавил:

– Ты что, знаешь, что я этого не сделал?

Тирен загадочно посмотрел на него и слегка скривил губы.

– Нет,– сказал он,– не знаю. Однако ты сам проговорился. И куда же ты пошел?

Винге долго медлил с ответом. Руки его продолжали лихорадочно работать, глаза были опущены куда-то вниз. Под конец, когда тишина уже, казалось, стала невыносимой, он облизал губы и сказал:

– Я решил взять бюллетень с собой домой и прочесть его там – в тишине и покое. На это потребовался бы как минимум час, и на работе я бы не успел, и… и… ну, в общем, я хотел, чтобы мне ничто не мешало. Джон, я ушел из посольства всего на четверть часа… ну, в общем, до положенного времени. Мама всегда спрашивает, почему я никогда не беру работу домой. Она называет это домашними заданиями. Вот я и хотел убить этим сразу двух зайцев – спокойно проанализировать дома этот бюллетень и показать маме, что… Проклятье! – Он вскочил с кресла и вспыхнул.– Отвечай – куда ты клонишь?!

– Стен.– Тирен постарался, чтобы голос его звучал как можно более деловито, надеясь, что это поможет собеседнику успокоиться.– Если я не ошибаюсь,– хотя это можно и проверить, у меня записано время,– так вот, без нескольких минут семь я позвонил тебе домой, чтобы сообщить, что произошло с Виктором Вульфом. Твоя мама сказала, что сейчас тебя позовет, прибавив при этом, что мне здорово повезло – ты только что вернулся.– Он взял свой бокал, однако скорее сделал вид, чем действительно отхлебнул. Затем мягко спросил: – Как ты это объяснишь?

Стен Винге откинулся на спинку кресла и в каком-то оцепенении уставился прямо перед собой. Углы губ его дергались, как будто он пытался улыбнуться. Он едва выдавил:

– Это что, полицейский допрос?

– Нет,– ответил Тирен.– Это просто одна из составных частей предварительного выяснения обстоятельств гибели Виктора Вульфа, которое я пока что – заметь, пока что,– взял на себя. Делаю я это с единственной целью – насколько это возможно, избавить наших сотрудников от неприятного общения с полицией. Я хочу выяснить как можно больше и предоставить всю эту информацию полиции, если, конечно, ее необходимо будет предоставить, но и это я сделаю лишь в той мере, насколько сам сочту это правильным и неизбежным. Каким образом я поступлю с теми фактами, которые ты мне сейчас изложил, я пока еще не знаю. Пока что я могу лишь констатировать, что ты не оправдал моих ожиданий и своего обещания по телефону отвечать на мои вопросы. Ты ведь сказал, что ответишь на все, что бы я ни спросил. Я думал, ты имел в виду, что будешь отвечать откровенно. А ты уже успел солгать.

Винге жалобно пискнул:

– Прости меня, ну, пожалуйста, прости.

Тирен холодно усмехнулся; ситуация ему явно не нравилась. Он продолжал:

– Стен. Если ты хоть на секунду вообразил, что я пытаюсь тебя на чем-то поймать, то ты ошибаешься. Для меня было бы огромным облегчением, если бы ты смог представить алиби. Между нами,– он помедлил, однако решил все же не говорить о той цепи возможных действий, которую он выстроил несколькими часами раньше, когда перед ним сидела Мадлен Кройц,– между нами, чем ты занимался с той минуты, как мы расстались наверху в кабинете Вульфа, и до того, как ты появился дома,– он хотел было удержаться, но не смог,– у мамочки в Лоншане?

Стен Винге казался абсолютно раздавленным. Он сидел, бессильно откинувшись на спинку кресла; галстук вылез из-под пиджака и висел теперь поверх его. Растопыренные бледные пальцы судорожно перебирали складки брюк на коленях. Тирен про себя констатировал, что пятен пота нет, и тут же подумал, что их наличие в данный момент вовсе и не обязательно,– и без того видно, что сидящий перед ним человек окончательно запутался в собственной лжи. Винге тяжело вздохнул и нерешительно попросил: